| Главная » Книги |
Хемницер Иван Иванович - Полное собрание стихотворений, Страница 13
Хемницер Иван Иванович - Полное собрание стихотворенийтственных событий
Нашей жизни краткий век.
Возлюбите наслажденье
Каждый день и всякий час!
Пусть беда и огорченье
Навсегда минуют нас,
Ибо те часы пропали,
Где услады мы не знали.
2
Пусть же каждый время ценит,
Прежде чем оно минет.
Нам ничто ведь не заменит
Краткий срок, коль он пройдет.
Он в мечтаньях пролетает:
Тот - игрок, тот сочиняет,
Тот лишь спит, да ест, да пьет.
Не теряйте мига, други!
Веселитесь на досуге!
WUNSCH
Wenn ich ein solches Mädchen fände,
Das bloß aus reiner Lieb und reiner Zärtlichkeit
Ohn Eigennutz, ohn Eitelkeit mit mich auf ewig sich verbände,
Nicht einen Augenblick verlör ich Zeit,
Mich diesem Madchen zu ergeben.
Und oh! Wie glücklich würd ich leben,
Sie lieben und von ihr geliebt zu sein,
Dies wär mein Wunsch, mein Glück allein.
Und hätt ich Welten zu vergeben,
Gleich würd ich alle sie hingeben,
Um nur der ihrige zu sein.
Denn sie wär meine Welt, mein Reich, mein Gut allein.
Und oh! Wie glücklich würd ich leben,
Sie lieben und von ihr geliebt zu sein,
Dies wär mein Wunsch, mein Glück allein.
ПЕРЕВОД:
ЖЕЛАНИЕ
Сыщись такая мне девица,
Которая навек лишь по любви одной,
Не по корысти бы, со мной
Хотела браком съединиться,
Не ждал бы я и часу, чтобы с той
Красавицею сочетаться
И стал бы ею услаждаться,
Любил ее и сам любимым стал.
Иного я б и не желал.
А чтоб девице сей предаться,
Немедля счастию отдаться,
Миры бы я взамен отдал,
Коль скоро бы мне в ней блаженства мир предстал.
Я стал бы ею услаждаться,
Навек любимым ею стал.
Иного я б и не желал.
LIED
Wenn endlich wirst du mich erhörn,
O meine Doris, meine Ruh!
Erreicht dich nicht mein zärtlich Flehen,
O höre meinen Seufzern zu.
Sind Klagen voller Qual und Schmerzen
Aus einer halb erstorbnen Brust,
Aus einem dir getreuen Herzen
Dir, Doris, stets noch unbewußt?
Vermag mein Lied dich zu bewegen,
So sprich doch einmal noch zu mich,
Kann ich noch deine Lieb erregen,
Mein Thirsis, ja ich liebe dich!
Und nun - nun willst du mich verlassen,
Du scheinst auf ewig vor mich fliehn,
Ists möglich, könntest du mich hassen
Und alles Glück mit dir entziehn?
Ein Herz, das nur für dich geschaffen,
Das du die Liebe selbst gelehrt,
Willst du, statt zu belohnen, strafen,
Ein Herz, das dich allein verehrt.
Doch soll ich den Verlust empfinden,
So lindre dieses meinen Schmerz.
Nie wirst du einen Thirsis finden,
Nie ein dir so getreues Herz.
ПЕРЕВОД:
ПЕСНЯ
Когда же свижусь вновь с тобою,
Дорида милая моя?
О, тронься же моей мольбою,
Услышь, как воздыхаю я.
Ужель моих и мук и пеней,
О дева красоты,
И сердца верного молений
Досель не услыхала ты?
Коль песнь моя тебя тревожит,
Так повторяй же мне, молю,
Коль страсть твоя пылать возможет:
"О Тирсис, я тебя люблю".
И вот меня ты покидаешь.
Видать, я стал тебе невмочь.
Ужель ты зло ко мне питаешь
И счастье всё уносишь прочь?
То сердце, что тебя лишь чтило,
Тебе бы надо наградить.
Его любви ты обучила,
Чтобы теперь его казнить.
Да будет же в сердечной боли
Одно утехою моей:
Ты Тирсиса не сыщешь боле,
Ни сердца не найдешь верней.
AUF DEN K<ÖNIG> V
Er war der größte Geist, das Muster größter Dichter,
Der Tonkunst größte Ehr, der größte Sittenrichter,
Der größte König seiner Zeit
Und auch der größte Freund der Menschenfei
ПЕРЕВОД:
НА КОРОЛЯ ПРУССИИ
Дела его пиитством превелики,
Блюститель нравов он, прославлен он в музыке,
Монарх великий, мощный дух
И ненавистникам людского рода друг.
НЕОКОНЧЕННЫЕ ПРОИЗВЕДЕНИЯ И НАБРОСКИ ВДОВА Кто нежность жен к мужьям осмелится оспорить,
Одних чтоб похвалить, других чтобы позорить,
И станет правилом всеобщим принимать,
Что будто нежности в жена?х нельзя сыскать, -
С тем тотчас я готов хоть пред судом тягаться,
А мало этого - на поединке драться.
"Неправда, - я скажу, -
Чтоб нежным уж жена?м к мужьям не отыскаться".
И докажу
Противное тому тем, что? я расскажу.
Жена лишилася супруга,
Любезного дружочка, друга,
Когда и как, не знаю я;
Довольно, что жена моя,
В отчаяньи таком жестоком,
В унынии таком глубоком,
В каком никто жены другой
Не видывал родясь, я чаю, никакой,
К могиле мужниной по всякий день приходит
И страшный плач и вопль над мужем производит
И, словом, смертною объемлется тоской.
А муж ее был погребен
На том кладбище, где и прочих хоронили,
А те кладбища были
За городской стеной, где грешников казнили.
В то время, как вдовы был муж тут погребен,
Был грешник тут казнен,
265
А именно повешен,
За то, что в воровстве был грешен,
И был его стеречь приставлен часовой.
В том городе обряд такой,
Что грешников долой, повесив, не снимают,
Чтобы воров других тем зрелищем страшить
И к воровству бы в них охоту отвратить.
Вдова моя горюет
И над могилою и день и ночь,
Не отходя ни на минуту прочь,
Тоскует
И, зляе что еще, нарочно голодует,
Чтобы из нежности к супругу своему
Последовать скоряй на тот же свет к нему.
Страж грешника сей вопль и горький плач внимает;
Зачем, кто и о ком, страж грешника не знает.
И день и ночь прошли, настал день уж другой;
Мой часовой
Узнать весьма о том желает,
И только ночи он скоряе ожидает,
Затем что днем сойти с часов боится прочь.
Настала ночь.
Пошел мой страж туда, где вдовушка рыдала
И часа смертного себе устроевала.
Стал вдовушку служивый унимать,
Чтоб тосковать она о муже перестала:
"Ведь тем его тебе уже не воскресить, -
Служивый стал вдовице говорить. -
Уж так и быть,
Что мужа своего ты милого лишилась,
А ты к тому ж еще и молода,
Так это не беда;
Ведь муж как муж: того нет - наживешь другого,
А может быть, еще такого,
Который лучше и того.
Пожалуй, не скорби лица ты своего
И перестань оплакивать его.
Подумай, годы-та твои еще какие:
Ведь годы самые еще лишь молодые,
Ведь ты красу лица совсем тем погуби?шь,
И вовсе тело ты и дух свой изнуришь,
266
И нагрустишься,
И прежде времени красы своей лишишься!"
Проходит так-то день, проходит и другой.
Мой часовой
С часов по всякий день вдовицу посещает
И вдовушку груститься унимает.
И в истину, моя вдовица начинает
Помалу в чувство приходить,
То есть уж менее отчаянною быть;
А если прямо говорить,
Так воина уже хотя и не любить,
Однако же к нему и не противной быть,
Которого сперва и видеть не хотела,
Как в первый раз он к ней пришел
И от отчаянья ее унять хотел.
Такую стража речь власть над вдовой имела.
Когда же воин сей вдовицу посещал
И, должность позабыв, ее лишь утешал
И плакать унимать старался,
В беду было мой часовой попался:
На виселице вор повешенный пропал:
Какой-то вор подкрался
И вора с виселицы снял.
Мой часовой встужился и взметался,
Почти в удавку лезет сам.
И в истину бы быть великим хлопотам,
Когда б со вдовушкой да ты не подружился.
Без памяти к вдове мой часовой бежит.
"Погиб я и пропал! - вдове он говорит. -
Подумай, грешника ведь у меня стащили!
Пропала голова моя!
Куды гожуся я?
Навек теперь меня злодеи погубили!
Куды теперь, куды несчастный я поспел?
А всё, что я унять твою тоску хотел..."
И дело в истину на шутку не походит,
А до того доходит,
Чтоб часовому самому на виселице быть
За то, что допустил он грешника стащить.
Мой воин выть,
Грустить...
Вдова о сем его несчастии встужилась;
267
Да как помочь и что начать?
А помощи нельзя служивому не дать:
Добро добром и надлежит воздать.
Да как? кто может отгадать
И в деле том совет какой-нибудь подать,
Чтобы хлопот всех миновать?
Читатель, знать, тебе того не отгадать.
Так слушай же, что я хочу тебе сказать
(Когда читатель сам того не отгадает).
Вдове мой воин так вещает:
"Позволь мне мужа ты покойного отрыть
На место грешника его чтоб поместить,
Когда хоть мало ты да обо мне жалеешь
И искру нежности к несчастному имеешь;
За что тебя
В знак благодарности возьму я за себя".
- "Что мне ты говорить, жестокий, смеешь?
Мне ль тень покойного толико оскорбить
И до ругательства такого допустить?
Что станут люди говорить?
Нет, не ласкайся тем: тому не можно быть".
- "Так хочешь ты меня, я вижу, погубить!"
- "Нет, и того-та я никак бы не желала, -
Вдова сказала. -
Ну а другим уж чем иным переменить?"
- "Еще тебя, еще хочу тебя просить,
Ужли то ты меня желаешь погубить?
Ах, сжалься, сжалься надо мною
И над жестокою моей судьбою!
Я буду ввек твоим тебя благодарить".
Вдова, другого тут не видя средства,
Сказала воину: "К спасению от бедства,
Ин быть тебе помочь, что делать мне с тобой?
Твори что хочешь ты с покойным и со мной,
Да только лишь его скоряе ты отрой;
Но чтоб глаза мои того бы не видали
И люди бы тебя при том да не застали!"
На виселицу муж из гроба лезет вон...
* * *
<1>
Легко ли на людей, чтобы исправить их,
И пишут, и писали книг
И прозой, и стихами,
И колкими, и гладкими словами;
Да полно, даром всё; ничто их не берет <...>
Напрасно и трудиться:
Они же станут лишь сердиться.
<2>
Испорчен, право, здешний свет.
Хоть что ни говори, так в прок ничто нейдет.
И прозой, и стихами,
И колкими, и гладкими словами
Довольно, кажется, насказано для всех:
Вот это дурно, это грех -
Однако, как на смех <...>
Чтобы поправить <...>
И некоторые описать лицы и пороки...
Не раз, а часто я слыхал,
Как некто эдак рассуждал,
А сам, как случай показался,
Забыл всю проповедь, которую сказал,
И первый в ту же слабость впал,
Которой он, в других приметя, насмехался.
В баснь:
Признаться, так простой подьячий это был,
Но имя для стихов подьячего не сродно -
Оно не благородно.
Ох! Слово для стихов "подьячий" не пристало, -
Да где ж другого взять,
Другое надобно сыскать,
Да как подьячего подьячим не назвать?
Подьячий слово хоть собой не благородно
И для стихов совсем не сродно...
Подьячий, что ли? нет,
Подьячий в стих нейдет,
В стихах подьячий слух дерет.
Эй, перестань подьячих ты бранить, -
Приятели мои мне говорят. -
Они тебе за то, ну право, отомстят.
- Вот! отомстят! ужли суда на них я не найду,
Ужли в сообщество подьячих все пристали
И сами все подьячими стали?
Я тотчас и того подьячим назову,
А этим слыть никто не согласится,
По крайней мере, я готов бы утопиться.
Мне б не хотелось в стих подьячего вместить,
Чтоб именем его стихи не осквернить.
* * *
В умеренности всё блаженство состоит;
А кто его не знает, -
Мечты, не счастья, тот желает.
Да полно, что? И всякий это знает
И говорит,
Да делает не то.
В басню:
Чужого не замай, а береги свое.
Я вечно б не тронул того, что не мое,
Чтобы хлопот себе не навести на шею,
И для того я их, спасибо, не имею.
К тому же сатаны я столько не робею
И даже злой жены я столько не боюсь,
Как дел подьяческих и спорных берегусь.
* * *
Всю правду говоря доселе про зверей,
Расскажем правду мы теперь и про людей,
Чтоб не сочли, что мы дотуда не годимся,
Что даже слышать мы о правде уж боимся.
* * *
Кто всё увертками и хитростью живет,
Скоряе пропадет,
Как тот, кто всё прямой дорогою идет.
В баснь:
По взгляду не суди: обманчив внешний вид.
* * *
Кто знает,
Что тайно при дворе говорено бывает?
В басню:
Не по уму чиновен,
А по чину умен.
На тех, кои чины не по достоинствам получают.
ПИСЬМО К ДРУГУ
Вы жалуетесь на петербургские суеты
<............. >
Теперь в деревне я живу, сует не знаю,
Собой и временем по воле управляю
Живу как хочется, не так, как мне велят,
Не принужден хотеть другие что хотят,
По повелению веселым вдруг казаться,
По повелению и плакать и смеяться,
Не должен, живучи с людьми, людей искать
И, будучи в кругу веселостей, скучать.
Уже и эта мысль одна меня прелъщает,
Которой редко кто всю важность понимает,
Что скользкий пол бояр больших я не топчу
И тяжкой милости себе их не ищу.
Не думаю о том, что в праздник мне с поклоном
Быть должно к барину, со всем поднявшись домом;
Когда ж я барина с поклоном не застал,
Не думаю: ну вот, теперь-то я пропал,
Что место я свое, какое занимаю,
По злобе на меня, конечно, потеряю,
К тому ж в ином дому, по совести признаться,
Быть разве для того, чтоб только досаждаться,
Глядеть, как шут его домашний веселит
Или как, разложив он карты, ворожит.
В другом углу судья там истца ублажает
И в карты поиграть его с собой сажает,
И, чтоб имение свое не потерять,
Судье именья часть он должен проиграть.
Блаженством сельским я теперь увеселяюсь
И дружеством ко мне Капниста наслаждаюсь
И счастья суетно не льщуся находить,
Чтоб, беспокойствие нашед, его нажить,
Чтоб пред боярами большими пресмыкаться
И думать, как в своем бы месте удержаться.
Поклоны тут упомянуть...
Но как желания в нас могут пременяться,
То можно ли и мне наверное ручаться,
Чтоб я сей жизн<и>ю всегда доволен был
И на другую бы ее не пременил?
Что я тогда начну, того и сам не знаю
И для того такой премены не желаю,
Чтобы противною дорогою нейти,
Где вместо счастия несчастие найти.
САТИРА К СЕБЕ САМОМУ
"Не на других пенять - на самого себя:
Не трогай сам других, не тронут и тебя.
Что нужды не в свои дела тебе мешаться?
Кто за хороший вкус велит тебе вступаться?
Всяк свой имеет вкус, хорош ли он иль нет,
Уж не с тебя о том потребуют отчет.
С чьего отважиться ты вздумал позволенья
Дурными называть дурные сочиненья?
Зачем Хераскова стихи не похвалить,
Когда Хераскову тем можно угодить?
Зачем хулить его утеху и отраду,
Им сочиненную поэму "Россиаду",
Хоть дурно, говорят, ее он написал.
Пусть кто ни говорит, да ты б о том молчал.
Есть не одно его дурное сочиненье,
Ужли входить тебе о каждом в рассужденье?
Ну кстати ли? Что ты, скажи мне, ты с умом?
К тому же рассуди об этом ты одном:
Весь век свой человек писал, и всё напрасно,
Затем что всё писал со вкусом несогласно,
И вздумал наконец поэму сочинить,
Чтоб память по себе хоть ею утвердить.
А ты и тут, свой яд насмешки испуская,
Лишаешь и того, всего его лишая.
Довольно, что ему смеются на словах,
Зачем о том еще в печати говорить?"
- "Да что ты на меня так очень нападаешь?
То, что я про него сказал, такого шуму не стоит. Вина моя вся та, что я лишь посмеялся, что у него зима за воинов дерется. За это, кажется, не должно бы сердиться. Хоть множество было бы о чем еще сказать, однако я всего не хотел сказать. Вот если бы я сказал, что картины ни одной порядочной в "Россиаде" нет, все здание - развалины и все картины дурные,
Акафистов с молебнами не занимать же стать.
Когда по совести всю истину сказать,
Тогда имел бы он причину осердиться.
А за одну зиму за что б ему браниться?"
- "Ведь вот как о других чего не говоришь,
Как кто бы ни писал несносно, да молчишь,
Никто небось тебя никак не позамает,
А всякий и тебя, читая, похваляет.
Ну сам ты рассуди, когда б ты про Хвостова сказал, что он скверно все, что ни писал, писал, когда б Петрова ты осмеял язык и "Энеиду" и сказал бы, что он с надсадою стихи свои сбирает, и таким несносным языком, ведь и он бы право получил сердиться. Нет, право, клев<ет>ать (?) сочинениям не годится. Нет, я надеюсь, что ты об них ничего такого не скажешь, а иначе врагов премножество себе на шею навяжешь".
* * *
Зачем глупец скоряй до счастья доступает?
Затем, что глупостей людских не осуждает.
Вот Чемен, например, не станет говорить,
Что Собакин, не зная, чем себя на свете отличить,
Хотел чрез колокол до славы доступить,
Который в слух людей звуча бы возвещал,
Что бытие ему Собакин дал.
И сею ирониею и о других продолжать. Про Хераскова "Россиаду" не скажет, например, что в ней зима только и побеждает, а не сами воины своею храбростью.
НА СУЕТУ МИРА
Признайся, Львов, ты свет довольно сей уж знаешь:
Не всё ль ты в нем мечту одну лишь обретаешь?
Мне кажется, что нет в нем истины ни в чем,
И всё, что видим мы, ложь видим мы во всем,
Меж лжою родились, в обманах возрастаем
И сами быть другим обманом привыкаем.
Скажи кто истину, тот верно пропадет
И век в несчастьи свой и в бедствах проведет.
Кто злобен родился, казаться добрым тщится,
Чтоб ложным видом сим до счастия добиться.
Потребны ли чины, богатство и порода,
Чтоб отличить себя от низкого народа?
Мне кажется, благородство не в титлах состоит,
А истинный его в достоинствах вид.
Нередко подлеца находим под звездой,
А благородный дух в одежде лишь простой.
<............... >
И в них получишь всё: мне кажется, что нет.
К чему же к суетам стремиться от сует?
Положим, ты найдешь, что ты найти старался,
Желанью твоему предмет уж не остался.
Ты сделался богат, чинами награжден,
Прославлен, возведен и отличен.
Что ж, больше выиграл ты пред смертными другими
Богатством, титлами и званьями своими?
Мне кажется, ты то ж, что ты и прежде был:
Ты ныне человек и прежде тем же слыл.
Подвержен слабостям таким, каким и прежде,
Хоть слаще ешь и пьешь, хоть в лучшей ты одежде.
И царь таким же сном, как и крестьянин, спит.
На это скажешь ты, я знаю, может быть,
Как я сужу, одним лишь стоикам судить.
Велика разница богату жить иль скудно.
И разницы не знать в том было б безрассудно,
Рабом ли слабым быть, иль властным господином
И ниже быть мне всех имением и чином.
Противное сему я тотчас докажу
И те ж слова твои наоборот скажу.
Я лучше чту рабом быть себе и вольным,
Как господином тьмы других господ невольным.
Сие-то самое умы и ослепляет
И быть других рабов рабами заставляет.
Издревле человек, привыкший возноситься
И пред подобными себе всегда гордиться,
На вымыслы готов, то средство изобрел,
Чтоб власть над равным он приманкой возымел;
И всякий выдумал свое к тому посредство.
Сей вымысл шел из рода в род, как будто бы наследство.
Тот златом и сребром слабоумов ослеплял,
Другой сокровищем других людей пленял.
Так люди от людей обманутыми стали.
Как куклами детей, людей всё забавляли.
Правители земель хитростию превзошли
И способ, как людей уловлять, нашли.
Издревле ценными дарами награждали,
Потом уж лентами людей прельщать уж стали.
Для мудрого ль сие, сей пустотой прельщаться
И, властвуя мечтой, счастливым называться?
Нет, слабоумам то в утеху лишь дано,
А нам оставлено блаженство другое,
<... >то есть добродетель и честность.
Пусть будешь ты богат, и в счастии великом,
И будешь шелковым кругом обвешан лыком, -
Без целомудрия не будешь счастлив ты.
Кто хочет счастлив быть, тот бегай суеты.
| |
| Просмотров: 447 | Рейтинг: 0.0/0 |
| Всего комментариев: 0 | |
Жанры