| Главная » Книги |
Бальмонт Константин Дмитриевич - Перси Биши Шелли. Возмущение Ислама, Страница 9
Бальмонт Константин Дмитриевич - Перси Биши Шелли. Возмущение Ислама Толпы людей, недавно столь враждебных,
Так дружно шли, и было видно мне,
Что все полны любви и чувств целебных,
И так как каждый раньше делал зло,
Они смотрели кротко друг на друга,
И было в сердце каждого светло,
Легка была бы каждая услуга,
Нас жизнь манила тысячью утех.
Закон свободы - равенство для всех.
18
И все они запели песнопенье.
Приветствуя Свободу и меня.
"Друг вольных, светлый дух освобожденья,
Виновник столь пленительного дня!"
Как лики, что чарующим искусством
Воссозданы, - сияли мне кругом
Прекрасные глаза, блистая чувством.
Что было зажжено ее лучом.
Той дивной Девы, бывшей ярким светом.
Но где ж она? Никто не знал об этом.
19
Лаоною она себя звала,
Она была без имени, без рода.
Но где ж Лаона в этот день была.
Когда победу празднует Свобода?
Была мне и желанна, и страшна
Мечта, что, может быть, я встречусь с нею.
Да, завтра всем покажется она,
Сказали мне. Что сделать я сумею
Для войска, начал думать я тогда;
Уж выступала за звездой звезда.
20
Но все заботы были бесполезны.
Хотя велик наш строй безмерный был:
Закон необходимости железный
Заботливости братской уступил.
И в полумгле направился тогда я
К Дворцу Тирана и нашел его:
Он был один, уныло восседая
На ступенях престола своего,
Горевшего в сияньях переменных
Металла и каменьев драгоценных.
21
Лишь маленькая девочка пред ним
Кружилась в грациозной легкой пляске;
Еще вчера толпой он был любим,
Еще вчера он знал и лесть, и ласки,
Сегодня он один. О вот она, -
За то, что он хвалил ее когда-то
За пляску, - вся бледна, истомлена,
Кружилась, грустью скорбною объята, -
Он слишком занят был душой своей,
Ни разу он не улыбнулся ей.
22
Она к нему испуганно прижалась,
Услышав шум шагов; но он был нем.
Во взорах ничего не отражалось,
Он больше тронут быть не мог ничем;
Не поднял взгляда он на наши лица,
Хотя, когда вступили мы толпой,
На звук шагов, как пышная гробница,
Резные стены дали отклик свой:
И, как внутри собора склеп угрюмый,
Лелеял сумрак тягостные думы.
23
Как бледно было детское чело,
И эти губы, и худые щеки.
Но темные глаза, горя светло,
У ней прекрасны были и глубоки;
Она очарованья своего
Как будто бы совсем не сознавала.
Тиран глядел сурово, рот его
Давнишнее презренье искривляло:
Казалось, эти созданы черты
В вулкане и в провалах темноты.
24
Она пред ним, как радуга, стояла.
Рожденная грозою, что едва
Прошла, и солнце в тучах воссияло;
Казалось, Цитна в ней была жива,
Ее улыбка, этот свет мгновенный,
Что сердце взволновал в моей груди;
Я видел счастья призрак незабвенный,
Что в прошлом был, там, где-то позади;
Все вдруг припомнил я, когда, волнуем,
Я к ней прильнул отцовским поцелуем.
25
Венчанного злодея я повел
Оттуда прочь и, искренно жалея,
Стал утешать его, но он был зол,
И в гордости, и в страхе цепенея,
Неловко злобу мрачную тая,
Он так смотрел, как посмотреть могла бы
Своих зубов лишенная змея,
Свирепей, чем смотреть умеют жабы;
Разумным не внимавший голосам,
Других губивший, вот, погиб он сам.
26
Дворец его давил бы, как гробница;
Мы вышли сквозь изваянный портал,
Прекрасные на нем виднелись лица,
Там точно сон, застыв, чего-то ждал;
И тени, что следят за грезой сонной,
Как стражи, молча стали по углам.
Ребенок шел походкой утомленной.
Растерянно глядел вослед он нам,
В слезах дрожало звездное сиянье,
В ответ на мой вопрос - одни рыданья.
27
Тиран вскричал: "Убей ее скорей
Иль дай ей хлеба, раб, она не ела!"
Лишь в гробе можно звук таких речей
Услышать. Это истина глядела
Ужасными глазами на меня.
Одни во всем дворце, забыты, оба
Не ели ничего в теченье дня:
Он - так как гордость в нем была, и злоба,
И страх - сидел у трона своего.
Она совсем не знала ничего.
28
Тиран смущен был тем, что так могильно
Мир глянул на него, что власть прошла,
Что стало даже золото бессильно, -
Дивился он пресекновенью зла;
Столь быстрое и тяжкое паденье
Того, кто так недавно страшен был,
Пугало и внушало изумленье;
Его несчастный вид в сердцах будил
Смущенность удивления; как пена,
Исчезло все - настала перемена.
29
Толпа, какая в доблестной стране
В тысячелетье раз один бывает,
Сошлась вокруг Тирана; в тишине -
Как дождь и град весною упадает -
Был слышен частый гулкий звук шагов,
Но все хранили строгое молчанье,
И этот одинокий меж врагов
Постиг впервые тяжкий гнет страданья.
Почувствовал, как силен стыд и страх,
И скрыл лицо, от взглядов острых, в прах.
30
Лишился чувств; я на земле сел рядом,
Ребенка взял из слабых рук его
И посмотрел кругом спокойным взглядом,
Чтоб им никто не сделал ничего;
Когда им пищу принесли, хотела
Она его кормить, но отвратил
Он от нее лицо; малютка ела
И плакала; в нем голод победил
Отчаянье, и так, изнеможенный,
Сидел он, как в дремоту погруженный.
31
Молчанье пошатнулося в рядах;
Так, медленно, как бы придя из дали,
Шум ветра собирается в лесах.
"Низвергнут деспот наш! - они вскричали. -
Тот, кто в дома к нам посылал чуму,
Тот, кто заставил нас изведать голод.
Убийца, пал! Проклятие ему!
Он нас ввергал в смертельный страх и холод,
Но в бездне тот, кто слезы пил и кровь,
Никто его не восстановит вновь!"
32
И крик раздался: "Кто судил, пусть будет
Влеком на суд, чтобы ответ был дан!
Земля его деяний не забудет, -
Ужели безнаказан лишь Осман?
Ужели только те, что, надрываясь,
Богатства исторгали из земли, -
Чтоб жить он мог, пороком наслаждаясь, -
Как черви погибать должны в пыли,
А кровь его кипит, и он свободен?
Встань! Ты суду, ты палачу угоден!"
33
"Что нужно вам? - тут я, привстав, вскричал. -
Чего боитесь вы? Зачем вам надо,
Чтобы Осман вас кровью запятнал?
Раз вольность - вашим помыслам отрада,
Не бойтесь, что один, кто жил во зле.
Вам может повредить; под Небесами,
Чей свет для всех, на Матери-Земле,
Пусть он теперь живет, свободный, с вами;
И, видя смену новой жизни, он
Как бы вторично будет в мир рожден.
34
Что вы судом зовете? Неужели
Никто из вас другому, втайне, зла
Не пожелал? - Неужто вы сумели
Так сделать, чтоб вся жизнь была светла?
Когда же нет, - а это нет, наверно, -
Как можете желать убийства вы?
Негодованье ваше лицемерно,
И, ежели вы сердцем не мертвы,
Поймете вы, что истина в прощенье,
В любви, не в злобе, и не в страшном мщенье".
35
Умолк народный ропот, и кругом
Стоявшие, разлучены с враждою,
Участливо склонились над врагом,
Что был в пыли, с покрытой головою;
Рыданья зазвучали в тишине,
И многие, в безумье состраданья,
Склоняясь, целовали ноги мне,
Исполнены надежд и ожиданья.
Нашли слова сочувствия в себе
К тому, кто был жесток и пал в борьбе
36
Тогда, безмолвной окружен толпою,
В просторный дом он был сопровожден,
Где, пышною отравлен мишурою.
Подобие ее увидел он;
И если б обладал душой он ясной,
Как те, кем был прощен он в этот час,
Конец его мог быть зарей прекрасной;
Но в глубине его обманных глаз,
Как говорили мне, скрывалось что-то,
Измена и зловещая забота.
37
Настал канун торжественного дня,
Когда решили братские народы,
Что жили раньше плача и стеня,
Отпраздновать священный миг Свободы,
Провозглашенье равенства для всех.
Настала полночь. По домам все скрылись,
И сновиденья, полные утех,
Над спящими, воздушные, носились.
Но чуждой сна была душа моя,
Тревожно о Лаоне думал я.
38
Взошла заря, прогнала тьму ночную,
Надежду пил в ее сиянье взор,
И вышел я за стену городскую,
На светлую равнину между гор;
То - зрелище пленительное было,
Оно рыданья вызвать бы могло;
Давнишняя завеса отступила
От власти человека, и, светло
Глядя на мир, все вольны без изъятья,
Толпились в дружных чувствах люди-братья.
39
В лучах зари, над утреннею мглой,
Бесчисленные веяли знамена,
Все возгласы в единый клик, живой,
Слились и вознеслись до небосклона;
А между тем верхи бессмертных гор,
Просторы моря в трепетном сиянье,
Как бы сплелись в один сплошной узор,
Участвуя в безмерном ликованье;
Сочувственно восторг людей деля,
Казалось, ликовала вся Земля.
40
Как остров над пустыней Океана,
Алтарь Союза средь равнины встал,
Вздымаясь пирамидой из тумана;
Народ ему рожденье дружно дал
В теченье ночи, волей миллионов;
Так на востоке зрима иногда
Над сонмом гор, над цепью их уклонов,
Огромных туч немая череда;
В той мощной глыбе чувствовался гений,
До кораблей - ее тянулись тени!
41
Везде кругом толпа у Алтаря
Шумела, поминутно возрастая;
Так под зарей, вкруг острова, горя,
Атлантика трепещет золотая;
Как бы возникши где-то в вышине,
Идя из светлой выси отдаленья,
Воздушные, как музыка во сне,
Сребрились и звучали песнопенья;
Так из плывущих сверху облаков
Идут лучи, лаская зыбь валов.
42
То было счастьем, что дает нам Лета, -
В то утро видеть, чувствовать и жить!
Все слилось связью нового привета,
Воспоминаний всех порвалась нить.
Лишь у двоих, в тревоге возбужденной,
От собственной мечты горела грудь,
Я был одним, - и пусть я, пробужденный,
Дышал легко, но я хотел вздохнуть
Еще полней, хотел иного счастья,
Утраченного бывшего участья.
43
Великой Пирамиды я достиг;
На ступенях ее сидели хором
Прекраснейшие женщины; в тот миг,
Всем овладев заоблачным простором,
Залило светом солнце небосклон,
Алтарь сверкнул вершиной огневою:
Из далей Самофракии Афон
Так видят виноградари, с зарею;
Резной престол горел там, как огнем,
И женский Призрак виден был на нем, -
44
Как сказочное светлое Виденье,
Сплетенное из света и теней,
Рожденное во мгле воображенья,
Чтоб чаровать мечтающих людей.
Все смертные к ней взоры приковались:
Так моряки, плывя сквозь бурный мрак,
В котором сотни дней они метались,
Глядят на загоревшийся маяк;
Лишь дрогнул я один в терзанье новом:
Тот дивный лик закутан был покровом.
45
И не слыхал приветственный я крик,
| |
| Просмотров: 282 | Рейтинг: 0.0/0 |
| Всего комментариев: 0 | |
Жанры