| Главная » Книги |
Бальмонт Константин Дмитриевич - Перси Биши Шелли. Возмущение Ислама, Страница 17
Бальмонт Константин Дмитриевич - Перси Биши Шелли. Возмущение Ислама Залог того, что дерзкие избиты, -
Чтоб город был от них очищен весь!"
Один солдат ответил: "О, владыка,
Прости, но царство ночи многолико!
10
И утренний уж близится огонь;
Занес я руку над вождем ужасным,
Вдруг вижу, мчится черный адский конь,
Несется он под Ангелом прекрасным,
Меч огненный у Ангела того".
"Ты смеешь говорить со мной, несчастный? -
Воскликнул Деспот. - Привязать его
На дыбе; пусть за этот бред напрасный
Терзается; получит плату тот,
Кто женщину найдет и приведет.
11
И если у него есть враг заклятый,
Он может сжечь его. - Вперед! Скорей!"
И вот копыт послышались раскаты,
То конница помчалась средь полей,
За нею потянулася пехота,
Как облако, до отдаленных гор.
Пять суток не сомкнула глаз дремота,
И кровь лилась, заполнила простор,
И в день шестой у города сгустилась,
И на седьмой резня остановилась.
12
Мир - на полях, в селениях пустых,
Средь жалких, изуродованных мертвых.
Мир - в городе, на улицах немых,
Погостом неоглядным распростертых;
Лишь там и сям безумной жертвы крик,
Которую влачат к терзаньям пытки,
И близкие? бледнеют, - вдруг язык
Кричащего отметит в длинном свитке
Кого-нибудь еще; во мгле дворца -
Мир, пиршество и песни без конца.
13
День ото дня, как огненное око,
Над оскверненной смертию Землей
Катилось Солнце жгучее с востока,
Колосьев редких вырощая строй;
Оно, как факел Осени, горело,
В лазури зной стоячий тяготел,
Безветрием лазурь отяжелела,
Объят был жаждой воздух, - и из тел
Всю выпил влажность, этот пар гниенья
Был скор, незримо было испаренье.
14
К зверям пришла Чума, пришла Беда,
Они вдыхали воздух зараженный,
Их запах крови заманил сюда,
Они пришли толпой многомильонной
Вослед толпе враждующих людей,
Себя сполна им трупы в пищу дали;
Они теперь, как полчища теней,
Свирепые и тощие, блуждали,
В глазах зеленых странный был недуг,
К ним смерть являлась в судорогах, вдруг.
15
В отравных реках рыбы умирали,
И в чаще птицы гибли без следа;
Род насекомых вымер; и стонали
Последние исчахшие стада,
Животные, глядя друг другу в лица,
Кончались; а вкруг Города, всю ночь,
Гиен худых рыдала вереница,
Как дети, - точно им прося помочь, -
И многие из матерей с тоскою
Дрожали, болью тронуты такою.
16
Средь минаретов, легких, как мечты,
Эфиопийских коршунов чернели
Ряды: вдруг коршун падал с высоты,
И люди, вздрогнув, с ужасом бледнели.
В тех знаках слишком ясной весть была,
Что быть беде. И паника настала.
Предчувствие пугающего зла,
Во всех сердцах прикосновенье жала:
Неизреченный и тошнотный яд
Распространялся быстро, точно взгляд.
17
С исходом года наступает холод,
Венок листов срывая каждый день;
Так вихрем к этим странным людям Голод
Примчался, их орды сдавила Тень,
И воздух застонал от новой пытки;
У Смуты порожденья нет страшней,
Хотя она рождает их в избытке,
Питая тени тысячью грудей,
Чуму, Резню, Ложь Мысли, Бич Заботы,
Без век глаза их, чуток мрак дремоты.
18
Есть нечего, хлеб вытоптан в полях:
Стада погибли все; гнилые рыбы
Лежали на зловонных берегах;
Глубины вод, озер и рек изгибы -
Без пищи; на поверхности ветров
Нет тени крыльев птиц, как в дни былые;
Пространстеа виноградников, садов,
Все Осени амбары золотые
Сгорели; каждый маленький кусок -
Вес золота; дух Скряги изнемог.
19
Нет хлеба - на базарах продавали
Все гнусности, вплоть до кусков людских,
При виде их у многих застывали
От страха лица; в кладовых своих
Взяв золота, скупец звенел им звонко;
И дева, став от голода смелей,
Себя продать хотела б; и ребенка,
Влекомая слепой нуждой своей,
Мать приносила, снова возвращалась,
Его кормила грудью и кончалась.
20
На род людской низвергся синий Мор.
"О, если б сталь, что так еще недавно
Здесь кровь лила, вновь ослепила взор!
Когда б землетрясенье полноправно
Взыграло, иль взметнулся б Океан!
Напрасный вопль. Безумный строй несется
Средь улиц, каждый пыткой обуян,
И каждый воет, и горит, и жмется,
Или, под властью сумасшедших снов,
Сидят на свежих грудах мертвецов.
21
Теперь не голод был, а ужас жажды.
Гнилою кучей тяжких темных тел
Набит был, как котел, колодец каждый
И мглой зеленой по утрам блестел.
К ним все же притекали мириады,
Чтобы залить огонь горячих мук
Гниющей влагой мерзостной услады;
Без мыслей, без стыда они вокруг
Толклись, нагие, возрастов различных,
В багровых язвах, в ранах необычных.
22
Теперь была не жажда, дикий бред,
Пред многими везде их образ тощий
Шел рядом, от него спасенья нет, -
Двойник упорный, полный тайной мощи, -
И убивали жалкие себя,
Чтобы уйти от привиденья сразу;
Иные ж гибли, но, других губя,
Распространяли радостно заразу;
Иные рвали волосы, крича:
"Мы дождались небесного меча!"
23
Порой живой был спрятан между мертвых.
На площади, где водоем большой,
Средь трупов, пирамидой распростертых,
Крошившихся и принимавших зной,
Был слышен вздох задавленный, о жизни;
И было странно видеть красоту.
Лежащую на этой гнусной тризне,
Как бы во сне хранящую - мечту;
Под золотом волос, как изваянье,
Иной был в смерти - вне ее влиянья.
24
В дворец Тирана Голод не входил, -
Он пировал с покорною толпою
Ханжей и стражей. Призрак их щадил,
И не было Нужды: не так с Чумою,
На все она свою роняет тень.
Дай Голоду поесть, и он смеется,
Проходит мимо, как минувший день;
Но Волк-Чума за много миль несется,
Крылат и жаден, вечно сам не свой,
Не будет сыт он жалкой требухой.
25
Так на пиру в дворце, средь безрассудства,
Закованный в блестящую броню
Или полураздетый для распутства,
Вдруг преданный заразному огню,
Смолкал на полуслове воин сильный, -
Ночь новая в его входила взор,
Вниз головой он падал в мрак могильный,
Или сидел, застыв, глядя в упор,
Иль выкликал, в припадке исступленья,
Провидец ада, тьмы и угнетенья.
26
Смутились и Владыки, и Жрецы;
Они в своих обманах были смелы,
И вот, по недосмотру, их стрельцы
Спустили в них же гибельные стрелы:
Приюта нет, а смерть идет, близка,
И провожатый был слепец слепому;
И шли, и шли по улицам войска,
По направленью к Капищу большому,
И каждый в той процессии слепой
Напрасно умоляет Идол свой.
27
Они кричали: "Боже, мы надменно
Презрели поклонение тебе,
Мы думали, что будем неизменно,
Смеясь, противоборствовать судьбе:
Но мы теперь полны стыдом и страхом,
Будь милостив, о, мощный Царь Небес,
Мы прах, и мы хотим смешаться с прахом,
Дерзнули мы не знать твоих чудес,
Но отпусти нам наши прегрешенья,
Твоим рабам не дай уничтоженья.
28
Всесильный Бог, лишь ты имеешь власть.
Кто те, что пред тобою будут смелы?
Коль ты кого задумаешь проклясть,
Кто сдержит наказующие стрелы?
Кто сдержит ток нарывного дождя?
Будь милосерд в своей победной силе!
Твоих врагов, как пашню, бороздя,
В один алтарь мы Землю превратили,
Мы Небо храмом сделали твоим,
Где кровью дерзновенных был ты чтим.
29
Низлив на этот Город нечестивый
Ток мщенья, ныне гнев свой отзови.
Клянемся мы тобой, что мир строптивый,
Покорные, потопим мы в крови,
Лишь только дай свое соизволенье
Дружине умоляющей твоей,
Мы приготовим страшные мученья,
Ад дьяволов и медленных огней
Для дерзких, что искупят долгим стоном
Насмешку над святым твоим законом".
30
Они так чтили, бледные, дрожа,
Огромный призрак собственного сердца,
Как бы завесу, с трепетом держа
Пред каждым чуждым светом иноверца;
Из Храма вышли; между тем Чума
То одного сражала, то другого,
Внезапная в глазах вставала тьма,
Исполненная ужаса немого,
И смута овладела всей толпой,
Был прославляем каждым бог иной.
31
Ормузд, и Моисей, и Фо, и Брама,
И Заратустра, Будда, Магомет,
Пред зданием оставленного храма
Возник имен, паролей дикий бред;
Вздевая руки, каждый исступленный
Кричал: "Наш Бог есть Бог, и только он!"
И бой уж надвигался, разъяренный,
Вдруг каждый точно льдом был охлажден:
Раздался голос, жуткий, как шипенье,
Под клобуком возникло привиденье.
32
То был ревнивый Иберийский жрец,
От запада привел он легионы,
В его словах - расплавленный свинец,
Удел неверных - пытки, казнь и стоны;
Он был зловещим даже для друзей,
Притворство жило в нем и вместе злоба,
Как узел двух сплетенных тесно змей,
Как двойня под одною крышкой гроба;
Был враг ему - кто быть иным посмел,
Страшась Небес, он людям мстить хотел.
33
Но более всего он ненавидел
Свет мудрости и вольного ума.
Уж он, дрожа, в воображенье видел,
Что Идола его разъята тьма;
В Европе уже искрилось веселье,
В предчувствии, что кончен сумрак снов,
И много жертв, в одной с убийцей келье,
Узнали гнет колодок и оков,
И видели, что дети их ханжами
Захвачены и быть должны рабами.
34
В Европе он не смел карать огнем
Или мечом неверных, только пытки
Мог назначать законным он путем,
Но у закона слишком длинны свитки.
И вот, на время - в мире, был он там,
Где Бог его презреньем беспредельным
Был окружен: он ждал, чтобы Ислам
Возник как бич врагам его смертельным;
Страх Неба тлел в нем вечно, как очаг,
И был он людям - нетерпимый враг.
35
"Умолкните! - вскричал он. - После смерти,
Когда настанет Страшный День Суда,
Чей Бог есть Бог, узнаете, - о, верьте,
За все ошибки в вере вы тогда
Заплатите мученьем бесконечным.
Но месть теперь на землю снизошла
За то, что, над судом смеяся вечным,
Болезнь нечестья смелой быть могла,
И потому возмездья вас коснулись,
Основы государства пошатнулись.
36
Вы думаете, сдержит Бог Чуму
В ответ на ваши стоны и рыданья?
Ее по милосердью своему
Таил он, было долго ожиданье,
И выпустил на волю, наконец,
Судить его врагов: так что ж, мы ст_о_им,
Чтоб этот Полномочный божий жрец
В служении своем был беспокоим?
Нет, не замкнутся смертные врата,
Пока живет его врагов чета.
37
Да, голод есть в глубокой бездне ада.
И зев раскрыт у змей огнистой тьмы,
Они от нас не отрывают взгляда,
В их пасти все, что пали от Чумы,
Они кишат, как рыбы в мелководье,
| |
| Просмотров: 309 | Рейтинг: 0.0/0 |
| Всего комментариев: 0 | |
Жанры