Главная » Книги

Сумароков Александр Петрович - Стихотворения, Страница 10

Сумароков Александр Петрович - Стихотворения


1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25

p;   Народы тамошни гласят Екатерине:
   "О матерь подданных, спасла от зол ты нас!"
   Она рекла: "Всегда готова я, как ныне,
   Спасати, чада, вас!"
  
   <1774>
  
  
   МАДРИГАЛЫ
  
   МАДРИГАЛ
  
   Арая изъяснил любовны в драме страсти
   И общи с Прокрисой Цефаловы напасти
   Так сильно, будто бы язык он русский знал,
   Иль, паче, будто сам их горестью стенал.
  
   <1756>
  
  
   МАДРИГАЛ
  
   Любовны Прокрисы представившая узы,
   Достойная во всем прехвальныя дочь музы,
   Ко удовольствию Цефалова творца
   Со страстью ты, поя, тронула все сердца
   И действом превзошла желаемые меры,
   В игре подобием преславной Лекувреры.
   С начала оперы до самого конца,
   О Белоградская! прелестно ты играла,
   И Прокрис подлинно в сей драме умирала.
  
   <1756>
  
  
   МАДРИГАЛ
  
   Я в драме пения не отделяю
   От действа никогда;
   Согласоваться им потребно завсегда.
   А я их так уподобляю:
   Музыка голоса коль очень хороша,
   Так то прекрасная душа,
   А действо - тело.
   Коль оба хороши, хвали ты сцену смело.
   С противным образом и разум суета,
   Когда не о ином, но о любови дело.
   С безумною душой противна красота,
   А Карестини ум с красой соединяет,
   И тьмы сердец он сей красавицей пленяет.
  
   <1756>
  
  
   МАДРИГАЛ
  
   Анюта на себе алмазов не имела,
   Но души попленить смотрителей умела.
   Анюта выросла, сказали мне, в лесах.
   Неправда, выросла она на небесах.
  
  
   САТИРЫ
  
   КРИВОЙ ТОЛК
  
   Не видим никогда мы слабостей своих,
   Нам мнится всё добро, что зрим в себе самих.
   Пороки, кои в нас, вменяем в добродетель,
   Хотя тому один наш страстный ум свидетель.
   Лишь он доводит то, что то, конечно, так,
   И добродетелен и мудр на свете всяк.
   Пороки отошли, невежество сокрылось,
   Иль будет так, когда того еще не зрилось.
   Буян закается по улицам летать,
   А петиметер вздор пред дамами болтать.
   Не будет пьяница пить, кроме только квасу,
   Подьячий за письмо просить себе запасу,
   Дьячкам, пономарям умерших будет жаль,
   Скупой, ущедрившись, состроит госпиталь.
   Когда ж надеяться премене быть толикой?
   Когда на Яузу сойдет Иван Великой,
   И на Неглинной мы увидим корабли,
   Волк станет жить в воде, белуга на земли,
   И будет, омывать Нева Кремлевы стены.
   Но скоро ль таковой дождемся мы премены?
   Всяк хочет щеголять достоинством своим,
   И думает он: всё изящнейшее с ним.
   Льстец мыслит никогда, что он безмерно гнусен,
   Он мыслит то, что он как жить с людьми искусен.
   Коль нужда в комаре, зовет его слоном,
   Когда к боярину придет с поклоном в дом,
   Сертит пред мухою боярской без препоны
   И от жены своей ей делает поклоны.
   Скупой с усмешкою надежно говорит:
   "Желудку что ни дай, он всё равно варит".
   Вина не любит он, здоровее-де пиво,
   Пить вины фряжские, то очень прихотливо,
   Отец-де мой весь век всё мед да пиво пил,
   Однако он всегда здоров и крепок был.
   Безумец, не о том мы речь теперь имеем,
   Что мы о здравии и крепости жалеем.
   Сокровище свое ты запер в сундуки
   И, опираяся, безножен, на клюки,
   Забыв, здоров ли ты теперь или ты болен,
   Кончая дряхлый век, совсем бы был доволен,
   Когда бы чаял ты, как станешь умирать,
   Что льзя с собой во гроб богатство всё забрать.
   Здоровье ли в уме? Мешки ты в мысли числишь,
   Не спишь, не ешь, не пьешь, о деньгах только мыслишь,
   В которых, коль ты их не тратишь, нужды нет,
   Ты мнительно богат; так мысли твой весь свет.
   Что ж мыслит о себе безмозглый петиметер?
   Где в людях ум живет, в нем тамо пыль и ветер.
   Он думает, на том премудрость состоит,
   Коль кудри хороши, кафтан по моде сшит,
   И что в пустой его главе едина мода,
   Отличным чтит себя от подлого народа.
   Старуха, своея лишенна красоты,
   Ругается, смотря на светски суеты.
   Вступила девушка с мужчиной в речь свободно,
   Старухе кажется то быть неблагородно.
   Ей мнится: "Доведут, до худа те слова.
   Я,- мнит, -во младости была не такова".
   То станется, что ты поменьше говорила,
   Но молча, может быть, и больше что творила.
   Невежа говорит: "Я помню, чей я внук,
   По-дедовски живу, не надобно наук.
   Пускай убытчатся, уча рабяток, моты,
   Мой мальчик не учен, а в те ж пойдет вороты.
   Наприклад: о звездах потребны ль вести мне,
   Иль знать Ерусалим в которой стороне,
   Иль с кем Темираксак имел войны кровавы?
   На что мне, чтобы знать чужих народов правы,
   Или вперятися в чужие языки?
   Как будто без того уж мы и дураки".
   Что он невежествен живет, о том не тужит,
   И мнит он, то ему еще ко славе служит,
   А если, что наук не должно людям дать,
   Не вскользь, доводами захочет утверждать,
   Тогда он бредит так: "Как может быть известно
   Живущим на земли строение небесно?
   Кто может то сказать, что на небе бывал?
   До солнца и сокол еще не долетал.
   О небе разговор ученых очень пышен,
   Но что? То только вздор, и весь их толк излишен.
   Мы ведаем то все, как верен календар:
   От стужи стынет кровь, а там написан жар".
   Но ты, не ведая ни малых сил науки,
   Лишася и того, что будет честь от скуки?
   Ищи тут правды, где не думано о ней,
   И проклинай за то ученых ты людей.
   О правах бредит так: "Я плюю на рассказы,
   Сплетенны за морем, потребно знать указы".
   Не спорю, но когда сидишь судьею где,
   Рассудок надобно ль иметь тебе в суде?
   Коль темен разум твой, темно и вображенье,
   Хоть утром примешься сто раз за Уложенье.
   Обманщик думает: "То глупый человек,
   Который никого не обманул вовек,
   Погибнет-де тем честь, да это дело мало,
   Во мне-де никогда ея и не бывало.
   Когда-де по ея нам правилам ходить,
   Так больше нам уже и кур не разводить".
   Тот, гордостью надут, людей в ничто вменяет,
   В пустой себя главе с Июлием равняет
   И мыслит, если б он на свете был его,
   Герой бы сей пред ним не стоил ничего.
   Что ж гордости сея безмерныя причина?
   Не знаю: гордый наш детина как детина.
   С чего ж он сходен с ним? На сей скажу вопрос,
   Что есть и у него, и в том же месте, нос.
   Иному весь титул - что только благороден,
   Красися тем, мой друг, что обществу ты годен.
   Коль хочешь быть почтен за свой высокий род,
   Яви отечеству того достойный плод!
   Но, зрящу мне в тебе перед собой урода,
   Прилично ли сказать: высокого ты рода?
   Ты честью хвалишься, котора не твоя.
   Будь пращур мой Катон, но то Катон - не я.
   На что о прадедах так много ты хлопочешь
   И спесью дуешься? Будь правнук, чей ты хочешь,
   Родитель твой был Пирр, и Ахиллес твой дед,
   Но если их кровей в тебе и знака нет,
   Какого ты осла почтить себя заставишь?
   Твердя о них, себя ты пуще обесславишь.
   Такой ли, скажут, плод являет нам та кровь!
   Посеян ананас, родилася морковь.
   Не победителя клячонка возит - воду,
   Хоть Буцефалова была б она приплоду.
   Но чем уверить нас о прабабках своих,
   Что не было утех сторонних и у них?
   Ручаешься ли ты за верность их к супругам,
   Что не был ни к одной кто сбоку взят к услугам,
   Что всякая из них Лукреция была
   И каждая поднесь всё Пирров род вела?
   Прерви свой, муза, глас, престань пустое мыслить!
   Удобнее песок на дне морском исчислить,
   Как наши дурости подробно перечесть...
   Да и на что, когда дается вракам честь?
  
   <1759>
  
  
   ПИИТ И ДРУГ ЕГО
  
   Д. Во упражнении расхаживая здесь,
   Вперил, конечно, ты в трагедию ум весь;
   В очах, во всем лице теперь твоем премена.
   И ясно, что в сей час с тобою Мельпомена.
  
   П. Обманывался, любезный друг, внемли!
   Я так далек от ней, как небо от земли.
  
   Д. Эклогу...
  
   П. Пастухи, луга, цветы, зефиры
   Толико ж далеки; хочу писать сатиры;
   Мой разум весь туда стремительно течет.
  
   Д. Но что от жалостных тебя днесь драм влечет?
  
   П. В Петрополе они всему народу вкусны,
   А здесь и городу и мне подобно гнусны:
   Там съедутся для них внимати и молчать,
   А здесь орехи грызть, шумети и кричать,
   Благопристойности не допуская в моду,
   Во своевольствие преобратя свободу:
   За что ж бы, думают, и деньги с нас сбирать,
   Коль было бы нельзя срамиться и орать.
   Возможно ль автору смотреть на то спокойно:
   Для зрителей таких трудиться недостойно.
  
   Д. Не всех мы зрителей сим должны обвинить,
   Безумцев надобно одних за то бранить;
   Не должно критики употребляти строго.
  
   П. Но зрителей в Москве таких гораздо много, -
   Крикун, как колокол, единый оглушит
   И автора всего терпения лишит;
   А если закричат пять дюжин велегласно,
   Разумных зрителей внимание напрасно.
  
   Д. Сатиры пишучи, ты можешь досадить
   И сею сам себя досадой повредить.
   На что мне льстить тебе? Я в дружбе не таюся.
  
   П. А я невежества и плутней не боюся,
   Против прямых людей почтение храня;
   Невежи как хотят пускай бранят меня,
   Их тестю никогда в сатиру не закиснет,
   А брань ни у кого на вороте не виснет.
  
   Д. Не брань одна вредит; побольше брани есть,
   Чем можно учинить своей сатире месть:
   Лжец вымыслом тебя в народе обесславит,
   Судья соперника неправедно оправит,
   Озлобясь, межевщик полполя отрядит,
   А лавочник не даст товару на кредит,
   Со съезжей поберут людей за мостовую,
   Кащей тебе с родней испортит мировую.
  
   П. Когда я истину народу возвещу
   И несколько людей сатирой просвещу,
   Так люди честные, мою зря миру службу,
   Против бездельников ко мне умножат дружбу.
   Невежество меня ничем не возмутит,
   И росская меня Паллада защитит;
   Немалая статья ея бессмертной славы,
   Чтоб были чищены ея народа нравы.
  
   Д. Но скажет ли судья, винил неправо он?
   Он будет говорить: "Винил тебя закон".
  
   П. Пускай винит меня, и что мне он ни скажет,
   Из дела выписки он разве не покажет?
  
   Д. Из дела выписки, во четверти земли,
   Подьячий нагрузит врак целы корабли,
   И разум в деле том он весь переломает;
   Поймешь ли ты, чего он сам не понимает?
   Удобней проплясать, коль песенка не в такт,
   Как мыслям вообразить подьяческий экстракт.
   Экстракт тебя одной замучит долготою,
   И спросят: "Выпиской доволен ли ты тою?"
   Ты будешь отвечать: "Я дела не пойму".
   Так скажут: "Дай вину ты слабому уму,
   Которым ты с толпой вралей стихи кропаешь
   И деловых людей в бесчестии купаешь".
   А я даю совет: ты то предупреди
   Или, сатирствуя, ты по миру ходи.
  
   П. Где я ни буду жить - в Москве, в лесу иль поле,
   Богат или убог, терпеть не буду боле
   Без обличения презрительных вещей.
   Пускай злодействует бессмертный мне Кащей,
   Пускай Кащеиха совсем меня ограбит,
   Мое имение и здравие ослабит,
   И крючкотворцы все и мыши из архив
   Стремятся на меня, доколе буду жив,
   Пускай плуты попрут и правду и законы, -
   Мне сыщет истина на помощь обороны;
   А если и умру от пагубных сетей,
   Монархиня по мне покров моих детей.
  
   Д. Бездельство на тебя отраву усугубит:
   Изморщенный Кащей вить зеркала не любит.
   Старухе, мнящейся блистати, как луна,
   Скажи когда-нибудь: изморщилась она
   И что ея краса выходит уж из моды;
   Скажи слагателю нестройной самой оды,
   Чтоб бросил он ее, не напечатав, в печь, -
   Скоряе самого тебя он станет жечь.
   Неправедным судьям сказать имей отвагу,
   Что рушат дерзостно и честность и присягу,
   Скажи откупщику жаднейшему: он плут,
   И дастся орденам ему ременный жгут.
   Скажи картежнику: он обществу отрава, -
   Не плутня-де игра, он скажет, но забава.
   Спроси, за что душа приказная дерет, -
   Он скажет: то за труд из чести он берет.
   За что ханжа на всех проклятие бросает, -
   Он скажет: души их проклятием спасает.
   Противу логики кто станет отвечать,
   Такого никогда нельзя изобличать.
   А логики у нас и имя редким вестно;
   Так трудно доказать, бесчестно что иль честно.
  
   П. Еще трудняй того бездельство зря терпеть
   И, видя ясно всё, молчати и кипеть.
   Доколе дряхлостью иль смертью не увяну,
   Против пороков я писать не перестану.
  
   Между 1770-1774
  
  
   О БЛАГОРОДСТВЕ
  
   Сию сатиру вам, дворяня, приношу!
   Ко членам первым я отечества пишу.
   Дворяне без меня свой долг довольно знают,
   Но многие одно дворянство вспоминают,
   Не помня, что от баб рожденным и от дам
   Без исключения всем праотец Адам.
   На то ль дворяне мы, чтоб люди работали,
   А мы бы их труды по знатности глотали?
   Какое барина различье с мужиком?
   И тот и тот - земли одушевленный ком.
   А если не ясняй ум барский мужикова,
   Так я различия не вижу никакого.
   Мужик и пьет и ест, родился и умрет,
   Господский также сын, хотя и слаще жрет
   И благородие свое нередко славит,
   Что целый полк людей на карту он поставит.
   Ах, должно ли людьми скотине обладать?
   Не жалко ль? Может бык людей быку продать?
   А во учении имеем мы дороги,
   По коим посклизнуть не могут наши ноги:
   Единой шествуя, вдали увидя дым,
   Я твердо заключу, что там огонь под ним.
   Я знаю опытом, пера тяжеле камень,
   И льда не вспламенит и жесточайший пламень;
   По счету ведаю, что десять - пять да пять;
   Но это не верста, едина только пядь:
   Шагнуть и без наук искусно мы умеем,
   А всей премудрости цель дальную имеем,
   Хотя и вечно к ней не можем мы дойти,
   Но можем на пути сокровищи найти.
   Перикл, Алькивияд наукой не гнушались,
   Начальники их войск наукой украшались;
   Великий Александр и ею был велик,
   Науку храбрый чтит венчанный Фридерик;
   Петром она у нас Петрополь услаждает,
   Екатерина вновь науку насаждает.
   Не можно никогда науки презирать,
   И трудно без нея нам правду разбирать.
   Мне мнится, на слепца такой судья походит,
   Младенец коего, куда похочет, водит.
   На то ль кому судьба высокий чин дала,
   Чтоб он подписывал, подьячий вел дела?
   Такою слабостью умножатся нам нищи,
   Лишенны им навек своей дневныя пищи.
   Подьячий согрешит или простой солдат:
   Один из мужиков, другой из черни взят,
   А во дворянстве всяк, с каким бы ни был чином,
   Не в титле - в действии быть должен дворянином,
   И непростителен большой дворянский грех.
   Начальник, сохраняй уставы больше всех!
   Дворянско титло нам из крови в кровь лиется;
   Но скажем: для чего дворянство так дается?
   Коль пользой общества мой дед на свете жил,
   Себе он плату, мне задаток заслужил,
   А я задаток сей, заслугой взяв чужею,
   Не должен класть его достоинства межею.
   И трудно ли сию задачу разрешить,
   Когда не тщимся мы работы довершить,
   Для ободрения пристойный взяв задаток,
   По праву ль без труда имею я достаток?
   Судьба монархине велела побеждать
   И сей империей премудро обладать,
   А нам осталося во дни ея державы
   Ко пользе общества в трудах искати славы.
   Похвален человек, не ищущий труда,
   В котором он успеть не может никогда.
   К чему способен он, он точно разбирает:
   Пиитом не рожден, бумаги не марает,
   А если у тебя безмозгла голова,
   Пойди и землю рой или руби дрова,
   От низких более людей не отличайся
   И предков титлами уже не величайся.
   Сей Павла воспитал, достойного корон,
   Дабы подобен был Екатерине он;
   С Спиридовым валы Орловы пребегают
   И купно на водах с ним пламень возжигают;
   Голицын гонит рать, Румянцев - наш Тюренн,
   А Панин - Мальборуг у неприступных стен;
   Подобно Еропкин в час бдения не дремлет,
   И силу дерзкия Мегеры он отъемлет.
   А ты, в ком нет ума, безмозглый дворянин,
   Хотя ты княжеский, хотя господский сын,
   Как будто женщина дурная, не жеманься
   И, что тебе к стыду, пред нами тем не чванься!
   От Августа пускай влечен твой знатный род, -
   Когда прекрасна мать, а дочь ея урод,
   Полюбишь ли ты дочь, узришь ли в ней заразы,
   Хотя ты по уши зарой ее в алмазы?
   Коль только для себя ты в обществе живешь,
   И в поте не своем ты с маслом кашу ешь,
   И не собой еще ты сверх того гордишься, -
   Не дивно ли, что ты, дружочек мой, не рдишься?
   Без крылья хочешь ты летети к небесам.
   Достоин я, коль я сыскал почтенье сам,
   А если ни к какой я должности не годен, -
   Мой предок дворянин, а я не благороден.
  
   <1771>
  
  
   О ФРАНЦУЗСКОМ ЯЗЫКЕ
  
   Взращен дитя твое и стал уже детина,
   Учился, научен, учился, стал скотина;
   К чему, что твой сынок чужой язык постиг,
   Когда себе плода не собрал он со книг?
   Болтать и попугай, сорока, дрозд умеют,
   Но больше ничего они не разумеют.
   Французским словом он в речь русскую плывет;
   Солому пальею, обжектом вид зовет,
   И речи русские ему лишь те прелестны,
   Которы на Руси вралям одним известны.
   Коль должно молвити о чем или о ком,
   "На основании совсем не на таком", -
   Он бредит безо сна и без стыда, и смело:
   "Не на такой ноге я вижу это дело".
   И есть родители, желающи того,
   По-русски б дети их не знали ничего
   Французски авторы почтенье заслужили,
   Честь веку принеся, они в котором жили,
   Язык их вычищен, но всяк ли Молиер
   Между французами, и всяк ли в них Вольтер?
   Во всех землях умы великие родятся,
   А глупости всегда ж и более плодятся,
   И мода стран чужих России не закон:
   Мне мнится, всё равно - присядка и поклон.
   Об этом инако Екатерина мыслит:
   Обряд хороший нам она хорошим числит,
   Стремится нас она наукой озарять,
   А не в французов нас некстати претворить,
   И неоспориму дает на то надежду,
   Сама в российскую облекшися одежду.
   Безмозглым кажется язык российский туп:
   Похлебка ли вкусняй, или вкусняе суп?
   Иль соус, просто сос, нам поливки вкусняе?
   Или уж наш язык мордовского гнусняе?
   Ни шапка, ни картуз, ни шляпа, ни чалма
   Не могут умножать нам данного ума.
   Темноволосая, равно и белокура,
   Когда умна - умна, когда глупа - так дура.
   Не в форме истина на свете состоит;
   Нас красит вещество, а не по моде вид;
   По моде ткут тафты, парчи, обои, штофы,
   Однако люди те ткачи, не философы.
   А истина нигде еще не знала мод,
   Им слепо следует безумный лишь народ.
   Разумный моде мнит безделкой быть покорен,
   В длине кафтана он со прочими бесспорен,
   А в рассуждении он следует себе,
   Оставив дурака предписанной судьбе;
   Кто русско золото французской медью медит, -
   Ругает свой язык и по-французски бредит.
   Языки чужды нам потребны для того,
   Чтоб мы читали в них, на русском нет чего;
   Известно, что еще книг русских очень мало,
   Колико их перо развратно ни вломало.
   Прекрасен наш язык единой стариной,
   Но, глупостью писцов, он ныне стал иной.
   И ежели от их он уз не свободится,
   Так скоро никуда он больше не годится.
   Пиитов на Руси умножилось число,
   И все примаются за это ремесло.
   Не соловьи поют, кукушки то кукуют,
   И врут, и враки те друг друга критикуют;
   И только тот из них поменее наврал,
   Кто менее еще бумаги замарал.
   А твой любезный сын бумаги не марает,
   В библиотеку книг себе не собирает.
   Похвален он и тем, что бредит на речах,
   Парнаса и во сне не видев он в очах.
   На русском прежде был языке сын твой шумен;
   Французского хватив, он стал совсем безумен.
  
   Между 1771-1774
  
  
   О ЧЕСТНОСТИ
  
   Везде и всякий день о чести говорят,
   Хотя своих сердец они не претворят.
   Но что такое честь? Один победой льстился,
   И, пьян, со пьяным он за честь на смерть пустился;
   Другой приятеля за честь поколотил,
   Тот шутку легкую пощечиной платил,
   Тот, карты подобрав, безумного обманет
   И на кредит ему реванж давати станет
   И, вексельно письмо с ограбленного взяв,
   Не будет поступать по силе строгих прав
   И подождет ему дни три великодушно.
   Так сердце таково бесчестию ль послушно?
   Иной любовнице вернейшей изменил,
   Однако зрак ея ему и после мил,
   И если о любви своей кому что скажет,
   Он честностью о том молчать его обяжет.
   Оправив ябеду, судья возносит честь;
   Благодеяния нельзя не превознесть
   И добродетели сыскати где толикой,
   Коль правда продана ценою невеликой?
   Почтен и ростовщик над деньгами в клети,
   Что со ста только взял рублев по десяти
   И другу услужил, к себе напомнив службу,
   Деревню под заклад большую взяв за дружбу.
   Пречестный господин слуг кормит и поит,
   Хотя его слуга и не довольно сыт;
   Без нужды не отдаст он лишнего в солдаты,
   Как разве что купить иль долга на заплаты;
   Однако и за то снабдит его жену
   И даст ей куль муки за ту свою вину.
   Да чем детей кормить? За что ж терпеть им голод?
   Так их во авкцион боярин шлет под молот.
   Премерзкий суевер шлет ближнего во ад
   И сеет на него во всех беседах яд.
   Премерзкий атеист создателя не знает,
   Однако тот и тот о чести вспоминает.
   Безбожник, может ли тебя почтити кто,
   Когда ты самого чтишь бога за ничто?
   И может ли в твоем быть сердце добродетель?
   Не знаешь честности, незнаем: коль содетель,
   Который ясно зрим везде во естестве,
   И нет сумнения о божьем существе.
   Скупой несчастными те годы почитает,
   В которы мир скирды числом большим считает,
   И мыслит: "Не могу продати хлеба я;
   Земля везде добра и столько ж, как моя".
   А истинная честь - несчастным дать отрады,
   Не ожидаючи за то себе награды;

Другие авторы
  • Протопопов Михаил Алексеевич
  • Шувалов А. П.
  • Наседкин Василий Федорович
  • Бахтиаров Анатолий Александрович
  • Энгельгардт Александр Николаевич
  • Надеждин Николай Иванович
  • Давыдова Мария Августовна
  • Александров Петр Акимович
  • Парнок София Яковлевна
  • Белинский Виссарион Гргорьевич
  • Другие произведения
  • Белинский Виссарион Григорьевич - Валерий и Амалия, или Несчастное семейство. Повесть Алексея Тимофеева
  • Павлов Николай Филиппович - Куплеты из водевилей
  • Ю.В.Манн - Николай Васильевич Гоголь
  • Глинка Михаил Иванович - Н. Кашперов. Воспоминание о M. И. Глинке
  • Аксаков Иван Сергеевич - О жизни мудрствуем, а жизнью не живем
  • Михайлов Михаил Ларионович - Статья г. Сен-Жюльена об И. А. Крылове
  • Уоллес Эдгар - Зеленый Стрелок
  • Коллонтай Александра Михайловна - Дорогу крылатому Эросу!
  • Тредиаковский Василий Кириллович - Тредиаковский
  • Штакеншнейдер Елена Андреевна - Три письма Ф. М. Достоевскому
  • Категория: Книги | Добавил: Armush (29.11.2012)
    Просмотров: 837 | Рейтинг: 0.0/0
    Всего комментариев: 0
    Имя *:
    Email *:
    Код *:
    Форма входа