Сумароков Александр Петрович - Стихотворения, Страница 5 - Книги

; Во вечности и наш так век.

<1760>

ОДА АНАКРЕОНТИЧЕСКАЯ

К ЕЛИСАВЕТЕ ВАСИЛЬЕВНЕ ХЕРАСЬКОВОЙ

Прелетите ко Московским

Вы, сии стихи, селеньям,

В дом Хераськова войдите

И предстаньте вы пред очи

Стихотворице московской.

Не сердитеся вы, музы,

Что дерзну, стихи слагая,

Подражать Анакреонту,

Сладкому Анакреонту,

И писать его словами,

И его писати складом,

И его писати духом,

Грации его учили

Украшаться простотою,

О прекрасные богини,

Три прелестные девицы!

И меня вы научите

Простотою украшаться.

А московскому Парнасу

Вы Хераськовой устами

От меня скажите это:

Чисти, чисти сколько можно

Ты свое стопосложенье,

И грамматики уставы

Наблюдай по крайней силе.

Чувствуй точно, мысли ясно,

Пой ты просто и согласно.

Я не критике касаюсь,

Не к тому мои слова,

Только то другим вещаю,

Что вещаю я себе.

Совершенство тщуся видеть

Древних греков и у нас

И, подобный их Парнасу,

В Петровой области Парнас.

А ты, Хераськова, сему внимая слову,

Увидети в себе дай россам Сафу нову.

Когда воспеть героев,

Когда гласить победы

Другому оставляешь,

Поди в луга зелены,

Поди к потокам водным,

Гуляй в приятных рощах

И слушай песни птичек,

Когда они аврору

Согласно воспевают.

Воспой весну прекрасну

И сладкую свободу,

Воспой любви заразы,

Которы ощущаешь,

Любезного имея

И верного супруга,

Которому вручила

Свое ты нежно сердце,

Свою цветущу младость.

С тобой игры и смехи,

С тобой веселье, радость,

Имей в любви успехи

И чувствуй в ней утехи.

<1762>

ОДА

Разумный человек

Умеренностию препровождает век,

К восторгу счастие премудрого не тронет,

В печалях он не стонет.

Хотя кто слёз отерть,

Не тщится в горести вкусить, - и плача, - смерть:

Хотя кто в радости свой сладкой век проводит,

От смерти не уходит.

Смерть кончит наши дни,

Вселяются во гроб не бедные одни;

Богатства и чинов она не разбирает;

Всяк равно умирает.

Имея в головах

Подушки мягкие, на мягких муравах,

Доволясь овощми и вин Арарских соком, -

Скосимся общим роком.

Цветы пестрят луга,

И орошают вод потоки берега;

В сии места, доколь мы крепки и здоровы,

Сосуды нам готовы.

Наполним их вином.

Доколе мы еще на свете не ином,

И мыслей от себя гоня о смерти бремя,

Почтим нам давно время.

Когда придет мороз,

Минется красота благоуханных роз.

Пусть время завсегда утехи нам приносит.

Доколе смерть не скосит.

Зеленые леса,

Долины чистые и ясны небеса,

Пригорки и сады, источники и реки

Оставим мы навеки.

Вода Невы течет

И в море навсегда свои струи влечет.

Струи сии от нас в минуту укатятся

И уж не возвратятся.

Что видим мы своим,

Не наше это всё, достанется другим.

Не будет больше нас, и будто бы нимало

Здесь нас и не бывало.

Героев и царей,

За добродетели достойных олтарей,

И в бедной хижине живущего убога

Берет отсель смерть строга.

Необходим сей страх,

И без изъятия в песке истлеет прах

Зарытого в лубках тогда в земной утробе

И в позлащенном гробе.

Когда судьба велит

И жребий нам во гроб идти определит -

Хотя сие и всем нам, смертным, неприятно,

Отходим невозвратно.

И не спасет ничто

От смерти никого, родился только кто,

Кто прожил мало лет или жил лета многи -

Не обойдет сея дороги.

ОДА

Снимешь ли страстей ты бремя,

Радости подав странам?

Придешь ли, драгое время,

Ты когда обратно к нам?

Скрылись вы от человека,

Времена златого века.

Злобой сердца в притупленьи

Омрачает мысли яд,

Я в сладчайшем исступленьи

Зрю минувший век назад.

Вижу время Оно ясно, -

Кое зрелище прекрасно!

Смертных ко открытью взора

Убегает ночи тень,

Солнце всходит, и аврора

Предваряет красный день.

Только очи лишь воззрели,

Слышу нежный глас свирели.

Тихи ветры повевают,

В рощах голосы звенчат.

Птички сладко воспевают,

В берегах струи журчат,

Благовонные цветочки

Распрепляют там листочки.

Былие тогда и крины

Красоту свою брегут,

Чисты с гор ключи в долины

Со стремлением бегут.

Роз зефиры бодро ищут,

Соловьи, не дремля, свищут.

ЭПИЧЕСКАЯ ПОЭМА

ДИМИТРИЯДЫ

КНИГА ПЕРВАЯ

Пою оружие и храброго героя,

Который, воинство российское устроя,

Подвигнут истиной, для нужных оборон

Противу шел татар туда, где плещет Дон,

И по сражении со наглою державой

Вступил во град Москву с победою и славой.

О муза, всё сие ты миру расскажи

И повести мне сей дорогу покажи,

Дабы мои стихи цвели, как райски крины,

Достойны чтения второй Екатерины!

Великий град Москва сияти начала

И силы будущей надежду подала:

Смиренным Калитой воздвиженные стены

На хладном севере готовили премемы;

Во Скандинавии о них разнесся слух,

И в Польше возмущен народа ими дух;

Молва о граде сем вселенну пролетала,

Услышал то весь свет, Орда вострепетала,

И славу росскую, на сей взирая град,

В подземной глубине уже предвидел ад.

И се из пропастей во скважины отверсты

Зла адска женщина, свои грызуща персты,

Котора рыжет яд на всех во все часы,

Из змей зияющих имущая власы

И вдоль по бледному лицу морщины, жилы,

Страшняе мертвеца, восставша из могилы,

Оставив огненный волнующийся понт,

Из преисподния взошла на горизонт.

Зачато ноября 20 дня 1769

Москва

НАДПИСИ

К СТОЛПУ НА ПОЛТАВСКОМ ПОЛЕ

На сих полях имел сраженье с Карлом Петр

И шведов разметал, как прах бурливый ветр,

Вселенну устрашил Российскою державой

И шел отселе вспять с победою и славой.

<1756>

К ДОМИКУ ПЕТРА ВЕЛИКОГО

В пустынях хижинка состроена сия,

Не для затворника состроили ея:

В порфире, с скипетром, с державой и короной

Великий государь имел жилище в оной.

Льзя ль пышный было град сим домом обещать?

Никто не мог того в то время предвещать;

Но то исполнилось; стал город скоро в цвете...

Каков сей домик мал, так Петр велик на свете.

<1756>

* * *

Гора содвигнулась, а место пременя

И видя своего стояния кончину,

Прешла Бальтийскую пучину

И пала под ноги Петрова здесь коня.

* * *

Сия гора не хлеб - из камня, не из теста,

И трудно сдвигнуться со своего ей места,

Однако сдвинулась, а место пременя,

Упала ко хвосту здесь медного коня.

ЭПИСТОЛЫ

ДВЕ ЭПИСТОЛЫ

(В первой предлагается о русском языке, а во второй о стихотворстве)

ЭПИСТОЛА I

Для общих благ мы то перед скотом имеем,

Что лучше, как они, друг друга разумеем

И помощию слов пространна языка

Всё можем изьяснить, как мысль ни глубока.

Описываем всё, и чувствие и страсти,

И мысли голосом делим на мелки части.

Прияв драгой сей дар от щедрого творца,

Изображением вселяемся в сердца.

То, что постигнем мы, друг другу сообщаем

И в письмах то своих потомкам оставляем.

Но не такие так полезны языки,

Какими говорят мордва и вотяки;

Возьмем себе в пример словесных человеков:

Такой нам надобен язык, как был у греков,

Какой у римлян был и, следуя в том им,

Как ныне говорит Италия и Рим,

Каков в прошедший век прекрасен стал французский,

Иль, наконец, сказать, каков способен русский!

Довольно наш язык в себе имеет слов,

Но нет довольного числа на нем писцов.

Один, последуя несвойственному складу,

Влечет в Германию Российскую Палладу

И, мня, что тем он ей приятства придает,

Природну красоту с лица ея берет.

Другой, не выучась так грамоте, как должно,

По-русски, думает, всего сказать не можно,

И, взяв пригоршни слов чужих, сплетает речь

Языком собственным, достойну только сжечь.

Иль слово в слово он в слог русский переводит,

Которо на себя в обнове не походит.

Тот прозой скаредной стремится к небесам

И хитрости своей не понимает сам.

Тот прозой и стихом ползет, и письма оны,

Ругаючи себя, дает писцам в законы.

Хоть знает, что ему во мзду смеется всяк,

Однако он своих не хочет, видеть врак.

"Пускай, - он думает, - меня никто не хвалит.

То сердца моего нимало не печалит:

Я сам себя хвалю, на что мне похвала?

И знаю то, что я искусен до зела".

Зело, зело, зело, дружок мой, ты искусен,

Я спорить не хочу, да только склад твой гнусен.

Когда не веришь мне, спроси хотя у всех:

Всяк скажет, что тебе пером владети грех.

Но только ли того? Не можно и помыслить,

Чтоб враки мне писцов подробно все исчислить.

Кто пишет, должен мысль прочистить наперед

И прежде самому себе подать в том свет;

Но многие писцы о ном не рассуждают,

Довольны только тем, что речи составляют.

Несмысленны чтецы, хотя их не поймут,

Дивятся им и мнят, что будто тайна тут,

И, разум свой покрыв, читая темнотою,

Невнятный склад писца приемлют красотою.

Нет тайны никакой безумственно писать,

Искусство - чтоб свой слог исправно предлагать,

Чтоб мнение творца воображалось ясно

И речи бы текли свободно и согласно.

Письмо, что грамоткой простой народ зовет,

С отсутствующими обычну речь ведет,

Быть должно без затей и кратко сочиненно,

Как просто говорим, так просто изъясненно.

Но кто не научен исправно говорить,

Тому не без труда и грамотку сложить.

Слова, которые пред обществом бывают,

Хоть их пером, хотя языком предлагают,

Гораздо должны быть пышняе сложены,

И риторски б красы в них были включены,

Которые в простых словах хоть необычны,

Но к важности речей потребны и приличны

Для изъяснения рассудка и страстей,

Чтоб тем входить в сердца и привлекать людей.

Нам в оном счастлива природа путь являет,

И двери чтение к искусству отверзает.

Посем скажу, какой похвален перевод:

Имеет в слоге всяк различие народ.

Что очень хорошо на языке французском,

То может в точности быть скаредно на русском.

Не мни, переводя, что склад в творце готов;

Творец дарует мысль, но не дарует слов.

В спряжение речей его ты не вдавайся

И свойственно себе словами украшайся.

На что степень в степень последовать ему ?

Ступай лишь тем путем и область дай уму.

Ты сим, как твой творец письмом своим ни славен,

Достигнешь до него и будешь сам с ним равен.

Хотя перед тобой в три пуда лексикон,

Не мни, чтоб помощь дал тебе велику он,

Коль речи и слова поставишь без порядка,

И будет перевод твой некая загадка,

Которую никто не отгадает ввек;

То даром, что слова все точно ты нарек.

Когда переводить захочешь беспорочно,

Не то, -творцов мне дух яви и силу точно.

Язык наш сладок, чист, и пышен, и богат,

Но скупо вносим мы в него хороший склад.

Так чтоб незнанием его нам не бесславить,

Нам должно весь свой склад хоть несколько поправить.

Не нужно, чтобы всем над рифмами потеть,

А правильно писать потребно всем уметь.

Но льзя ли требовать от нас исправна слога?

Затворена к нему в учении дорога.

Лишь только ты склады немного поучи,

Изволь писать "Бову", "Петра Златы ключи".

Подьячий говорит: "Писание тут нежно,

Ты будешь человек, учися лишь прилежно!"

И я то думаю, что будешь человек,

Однако грамоте не станешь знать вовек.

Хоть лучшим почерком, с подьяческа совета,

Четыре литеры сплетай ты в слово "лета"

И вычурно писать научишься "конец",

Поверь, что никогда не будешь ты писец.

Перенимай у тех, хоть много их, хоть мало,

Которых тщание искусству ревновало

И показало им, коль мысль сия дика,

Что не имеем мы богатства языка.

Сердись, что мало книг у нас, и делай пени:

"Когда книг русских нет, за кем идти в степени?"

Однако больше ты сердися на себя

Иль на отца, что он не выучил тебя.

А если б юность ты не прожил своевольно,

Ты б мог в писании искусен быть довольно.

Трудолюбивая пчела себе берет

Отвсюду то, что ей потребно в сладкий мед,

И, посещающа благоуханну розу,

Берет в свои соты частицы и с навозу.

Имеем сверх того духовных много книг;

Кто винен в том, что ты псалтыри не постиг,

И, бегучи по ней, как в быстром море судно,

С конца в конец раз сто промчался безрассудно.

Коль "аще", "точию" обычай истребил,

Кто нудит, чтоб ты их опять в язык вводил?

А что из старины поныне неотменно,

То может быть тобой повсюду положенно.

Не мни, что наш язык не тот, что в книгах чтем,

Которы мы с тобой нерусскими зовем.

Он тот же, а когда б он был иной, как мыслишь

Лишь только оттого, что ты его не смыслишь,

Так что ж осталось бы при русском языке?

От правды мысль твоя гораздо вдалеке.

Не знай наук, когда не любишь их, хоть вечно,

А мысли выражать знать надобно, конечно.

<1747>

ЭПИСТОЛА II

О вы, которые стремитесь на Парнас,

Нестройного гудка имея грубый глас,

Престаньте воспевать! Песнь ваша не прелестна,

Когда музыка вам прямая неизвестна.

Но в нашем ли одном народе только врут,

Когда искусства нет или рассудок худ?

Прадон и Шапелен не тамо ли писали,

Где в их же времена стихи свои слагали

Корнелий и Расин, Депро и Молиер,

Делафонтен и где им следует Вольтер.

Нельзя, чтоб тот себя письмом своим прославил,

Кто грамматических не знает свойств, ни правил

И, правильно письма не смысля сочинить,

Захочет вдруг творцом и стихотворцем быть.

Он только лишь слова на рифму прибирает,

Но соплетенный вздор стихами называет.

И что он соплетет нескладно без труда,

Передо всеми то читает без стыда.

Преславного Депро прекрасная сатира

Подвигла в Севере разумна Кантемира

Последовать ему и страсти охуждать;

Он знал, как о страстях разумно рассуждать,

Пермесских голос нимф был ввек его утеха,

Стремился на Парнас, но не было успеха.

Хоть упражнялся в том, доколе был он жив,

Однако был Пегас всегда под ним ленив.

Разумный Феофан, которого природа

Произвела красой словенского народа,

Что в красноречии касалось до него,

Достойного в стихах не создал ничего.

Стихи слагать не так легко, как многим мнится.

Незнающий одной и рифмой утомится.

Не должно, чтоб она в плен нашу мысль брала,

Но чтобы нашею невольницей была.

Не надобно за ней без памяти гоняться:

Она должна сама нам в разуме встречаться

И, кстати приходив, ложиться, где велят.

Невольные стихи чтеца не веселят.

А оное не плод единый охоты,

Но прилежания и тяжкия работы.

Однако тщетно всё, когда искусства нет,

Хотя творец, трудясь, струями пот прольет,

А паче если кто на Геликон дерзает

Противу сил своих и грамоте не знает.

Он мнит, что он, слепив стишок, себя вознес

Предивной хитростью до самых до небес.

Тот, кто не гуливал плодов приятных садом,

За вишни клюкву ест, рябину виноградом

И, вкус имея груб, бездельные труды

Пред общество кладет за сладкие плоды.

Взойдем на Геликон, взойдем, увидим тамо

Творцов, которые достойны славы прямо.

Там царствует Гомер, там Сафо, Феокрит,

Ешилл, Анакреон, Софокл и Еврипид.

Менандр, Аристофан и Пиндар восхищенный,

Овидий сладостный, Виргилий несравненный,

Терентий, Персии, Плавт, Гораций, Ювенал,

Лукреций и Лукан, Тибулл, Проперций, Галл,

Мальгерб, Руссо, Кино, французов хор реченный,

Мильтон и Шекеспир, хотя непросвещенный,

Там Тасс и Ариост, там Камоенс и Лоп,

Там Фондель, Гинтер там, там остроумный Поп.

Последуем таким писателям великим.

А ты, несмысленный, вспеваешь гласом диким.

Всё то, что дерзостно невежа сочинит,

Труды его ему преобращает в стыд.

Без пользы на Парнас слагатель смелый всходит,

Коль Аполлон его на верх горы не взводит.

Когда искусства нет иль ты не тем рожден,

Нестроен будет глас, и слог твой принужден.

А если естество тебя тем одарило,

Старайся, чтоб сей дар искусство украсило.

Знай в стихотворстве ты различие родов

И, что начнешь, ищи к тому приличных слов,

Не раздражая муз худым своим успехом:

Слезами Талию, а Мельпомену смехом.

Пастушка за сребро и злато на лугах

Имеет весь убор в единых лишь травах.

Луг камней дорогих и перл ей не являет, -

Она главу и грудь цветами украшает.

Подобно каковой всегда на ней наряд,

Таков быть должен весь в стихах пастушьих склад.

В них гордые слова, сложения высоки

В лугах подымут вихрь и возмутят потоки.

Оставь свой пышный глас в идиллиях своих

И в паствах не глуши трубой свирелок их.

Пан скроется в леса от звучной сей погоды,

И нимфы у поток уйдут от страха в воды.

Любовну ль пишешь речь или пастуший спор,

Чтоб не был ни учтив, ни груб их разговор,

Чтоб не был твой пастух крестьянину примером

И не был бы, опять, придворным кавалером.

Вставай в идиллии мне ясны небеса,

Зеленые луга, кустарники, леса,

Биющие ключи, источники и рощи,

Весну, приятный день и тихость темной нощи;

Дай чувствовати мне пастушью простоту

И позабыть, стихи читая, суету.

Плачевной музы глас быстряе проницает,

Когда она в любви власы свои терзает,

Но весь ея восторг свой нежный склад красит

Единым только тем, что сердце говорит:

Любовник в сих стихах стенанье возвещает,

Когда аврорин всход с любезной быть мешает,

Или он, воздохнув, часы свои клянет,

В которые в глазах его Ирисы нет,

Или жестокости Филисы вспоминает,

Или своей драгой свой пламень открывает,

Иль, с нею разлучась, представив те красы,

Со вздохами твердит, прешедшие часы.

Но хладен будет стих и весь твой плач - притворство,

Когда то говорит едино стихотворство;

Но жалок будет склад, оставь и не трудись:

Коль хочешь то писать, так прежде ты влюбись!

Гремящий в оде звук, как вихорь, слух пронзает,

Хребет Рифейских гор далеко превышает,

В ней молния делит наполы горизонт,

То верх высоких гор скрывает бурный понт,

Эдип гаданьем град от Сфинкса избавляет,

И сильный Геркулес злу Гидру низлагает,

Скамандрины брега богов зовут на брань,

Великий Александр кладет на персов дань,

Великий Петр свой гром с брегов Балтийских мещет,

Российский меч во всех концах вселенной блещет.

Творец таких стихов вскидает всюду взгляд,

Взлетает к небесам, свергается во ад,

И, мчася в быстроте во все края вселенны,

Врата и путь везде имеет отворенны.

Что в стихотворстве есть, всем лучшим стих крася

И глас эпический до неба вознося,

Летай во облаках, как в быстром море судно,

Но, возвращаясь вниз, спускайся лишь рассудно,

Пекись, чтоб не смешать по правам лирным дум;

В эпическом стихе порядочен есть шум.

Глас лирный так, как вихрь, порывами терзает,

А глас эпический недерзостно взбегает,

Колеблется не вдруг и ломит так, как ветр,

Бунтующ многи дни, восшед из земных недр.

Сей стих есть полн претворств, в нем добродетель смело

Преходит в божество, приемлет дух и тело.

Минерва - мудрость в нем, Диана - чистота,

Любовь - то Купидон, Венера - красота.

Где гром и молния, там ярость возвещает

Разгневанный Зевес и землю устрашает.

Когда встает в морях волнение и рев,

Не ветер то шумит, - Нептун являет гнев.

И эхо есть не звук, что гласы повторяет, -

То нимфа во слезах Нарцисса вспоминает.

Эней перенесен на африканский брег,

В страну, в которую имели ветры бег,

Не приключением, но гневная Юнона

Стремится погубить остаток Илиона.

Эол в угодность ей Средьземный понт терзал

И грозные валы до облак воздымал.

Он мстил Парисов суд за выигрыш Венеры

И ветрам растворил глубокие пещеры.

Посем рассмотрим мы свойство и силу драм,

Как должен представлять творец пороки нам

И как должна цвести святая добродетель:

Посадский, дворянин, маркиз, граф, князь, владетель

Восходят на театр; творец находит путь

Смотрителей своих чрез действо ум тронуть.

Когда захочешь слез, введи меня ты в жалость;

Для смеху предо мной представь мирскую шалость.

Не представляй двух действ к смешению мне дум;

Смотритель к одному свой устремляет ум.

Ругается, смотря, единого он страстью