Главная » Книги

Сумароков Александр Петрович - Стихотворения, Страница 19

Сумароков Александр Петрович - Стихотворения


1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25

   Но в кое место ты ударишь, поражая,
   Не крыла чтобы где Христова кровь меня?
  
   <1756>
  
   ПЬЕР КОРНЕЛЬ
  
   ПОЛИЕВКТ
  
   Трагедия
  
   МОНОЛОГ ПОЛИЕВКТА
  
   Стремишься, роскошь, ты, источник лютой части,
   Прельщеньем пагубным мои воздвигнуть страсти.
   О притяжения плотских мирских зараз!
   Оставьте вы меня, коль я оставил вас.
   Ступайте ныне прочь, играние и смехи,
   И честь, и счастие, и все мои утехи!
   Искати вас мое желанье протекло,
   Вы светлы таковы и ломки, как стекло.
   Не буду воздыхать о вас на свете боле,
   Не подвергаюся я больше вашей воле.
   Вы тщетно силитесь принудить сердце пасть,
   Являя божиих врагов и честь и власть.
   На них бог яростно десницу простирает
   И беззаконников ногами попирает.
   Хотя не мнят они, что правда им грозит,
   Внезапный их удар повергнет и сразит.
   Ненасытимый тигр, монарх немилосердый,
   Противу божиих рабов в гоненьи твердый,
   Ты скоро счастливой судьбы узришь конец!
   Престол твой зыблется от скифов и венец.
   Приимешь скоро мзду, которой ждут тираны:
   Отметится християн невинна кровь и раны.
   Дрожи и трепещи от страшного часа!
   Готова молния оставить небеса,
   И гром от горних мест в тебя ударит грозно!
   Раскаешься тогда, но всё то будет поздно.
   Пускай свирепости мне Феликс днесь явит,
   Пускай, Севера чтя, он зятя умертвит!
   Невольник он, хотя сим градом он и правит.
   Пускай он смертию моей себя прославит!
   О свет, от зол твоих избавил я себя,
   И уж без горести оставлю я тебя!
   Я прелести твои всем сердцем ненавижу.
   Павлину я теперь препятством счастья вижу.
   О радость вечная, о сладость небеси!
   Наполни разум мой и крепость принеси!
   Дух мыслию мой ты святою просвещаешь,
   Неувядаемо мне счастье обещаешь,
   Сулишь душе моей премножество блаженств,
   Но дашь и больше мне дарами совершенств.
   Ты, жар божественный, в груди моей пылаешь,
   Без опасенья зреть Павлину посылаешь.
   Я зрю ее, она сюда ко мне идет;
   Но уж в лице ея заразов больше нет,
   Которы надо мной имели столько мочи,
   Уже ее мои бесстрастно видят очи.
  
   <1759>
  
  
   ФРАНСУА ФЕНЕЛОН
  
   ИЗ "ТИЛИМАХА"
  
   В грусти была по отъезде Улисса всегдашней Калипса
   И бессмертье свое, тоскуя, несчастьем имела.
   Песни в пещере ея уж не были более слышны:
   Нимфы, служащие ей, не смели ей молвить ни слова.
   Часто гуляла она одна в муравах цветоносных,
   Коими вечна весна весь остров ея окружала,
   Но места прекрасные ей не смягчали злой грусти
   И Улисса, в них бывшего, к вящей тоске вображали.
   Часто была она на брегах морских неподвижна,
   Часто сии брега орошала Калипса слезами,
   Зря непрестанно в страну, где корабль Одиссеев летящий,
   Горды валы попирая, от глаз ея вечно сокрылся.
   Вдруг усмотрела она остатки погибшего судна:
   Там по пескам изломанны лавки гребецки и веслы;
   Там по водам кормило, веревки и мачта плывущи.
   После увидела двух человек: единого в летах,
   Млада другого и видом любезну подобна Улиссу;
   То же приятство, стан, бодрость и та же походка геройска, -
   То Тилимах, сын Улиссов, узнала богиня в минуту.
   Хоть бессмертны больше смертных познанья имеют,
   Не познала богиня, кто муж почтенный был с оным;
   Вышние боги скрывают он нижних всё, что изволят;
   Скрылась Калипсы под образом Ментора хитро Минерва.
   Впрочем, Калипсино сердце играло разбитием судна,
   Ибо оно ей причиной узрети любезного образ.
   Будто не зная о нем, богиня к пришельцу приходит;
   "Рцы мне, отколе ты дерзко коснулся земле моей, странник?
   Знай, что к моей ты не можешь коснуться державе без казни".
   В грозных словах сокрывала она веселие сердца,
   Кое противу воли ея во взорах сияло.
  
   <1766>
  
  
   НИКОЛАЙ МОТОНИС
  
   К ОБРАЗУ ПЕТРА ВЕЛИКОГО, ИМПЕРАТОРА ВСЕЯ РОССИИ
  
   Свободны хитрости в страны твоей державы
   Сей муж, Россия, ввел, исправил ими нравы,
   Старинны грубости искоренял
   И широту твою еще распространял;
   Гражданам дал полезны правы,
   Дал воинам порядочны уставы,
   По суше, по водам врагов твоих гонял,
   К союзникам твоим любви не отменял.
   Благодеянья, Петр, твои в числе премногом.
   Когда бы в древний век,
   Каков был ты, такой явился человек,
   Отцем ли б тя народ, Великим ли б нарек?
   Ты назван был бы богом.
  
   <1760>
  
  
   ДРУГИЕ РЕДАКЦИИ
  
   ОДА Е. И. В.
   В ДЕНЬ ЕЯ ВСЕВЫСОЧАЙШЕГО РОЖДЕНИЯ,
   ТОРЖЕСТВУЕМОГО 1755 ГОДА ДЕКАБРЯ 18 ДНЯ
  
   Благословенны наши лета.
   Ликуй, блаженная страна!
   В сей день тебе Елисавета
   Всевышним и Петром дана.
   Источник празднуя судьбине,
   Возрадуйтесь, народы, ныне,
   Где сей царицы щедра власть.
   О день, исполненный утехи!
   Великого Петра успехи
   Тобою славят, нашу часть.
  
   Ты наше время наслаждаешь,
   Тобою россов век цветет,
   Ты новы силы в нас рождаешь,
   Тобой прекраснее стал свет.
   Презренны сих времен морозы,
   Нам мнятся на полях быть розы,
   И мнится, что растут плоды;
   Играют реки с берегами,
   Забвен под нашими ногами
   Окаменелый ток воды.
  
   Богиня красотою тела,
   Души подобно красотой,
   Богатством своего предела
   И обладанья широтой,
   Ты наше счастье вожделенно,
   Ты нами царствуешь смиренно,
   Ты нам владычица и мать;
   К тебе в любви Россия тает,
   Вселенна трон твой почитает,
   Враги страшатся восставать.
  
   Не ищешь ты войны кровавой
   И подданных своих щадишь,
   Довольствуясь своею славой,
   Спокойства смертных не вредишь.
   Покойтесь, Русских стран соседы;
   На что прославленной победы
   И грады превращати в прах?
   Седящия на сем престоле
   Нельзя хвалы умножить боле,
   Ни света усугубить страх.
  
   Императрица возвещает,
   Уставы истины храня:
   "Кто в сердце дерзость ощущает
   Восстать когда против меня,
   Смирю рушителей покою,
   Сломлю рог гордый сей рукою,
   Покрою войском горизонт;
   Отверстое увидит вскоре
   Петровой дщери силу море:
   Покрою в гневе флотом понт"
  
   Над ними будешь ты царица,
   Наложишь на противных дань.
   Воздвигни меч, императрица,
   Когда потребна будет брань!
   Пред войском твой штандарт увидев,
   Мы, тихий век возненавидев,
   Забудем роскошь, род и дом:
   Последуя монаршей воле,
   Наступим на Полтавско поле.
   Бросай из рук девичьих гром.
  
   Тогда сей год возобновится,
   В который в чреве ты была,
   И паки пламень возгорится
   Против на нас восставша зла.
   Ужасна ты была во чреве,
   Ужасней будешь ты во гневе:
   Ты будешь верность нашу зреть.
   Восстаньте, разных стран народы,
   Бунтуйте, воздух, огнь и воды!
   Пойдем пленить или умреть.
  
   Пожжем леса, рассыплем грады,
   Пучину бури возмутим.
   Иныя от тебя награды
   За ревность мы не восхотим,
   Чтоб ты лишь перстом указала
   И войску своему сказала:
   "Достойны россами вы слыть".
   О дщерь великому Герою!
   Готовы мы идти под Трою
   И грозный океан преплыть,
  
   Внимаю звуки я тогдашни:
   Се бомбы в облака летят,
   Подкопы воздымают башни,
   На воздух преисподню мчат.
   Куда ни хочет удалиться,
   Не может неприятель скрыться;
   На суше смерть и на водах.
   Несется страх в полках смятенных,
   Уже россиян разъяренных
   На градских вижу я стенах.
  
   Но днесь, народа храбра племя,
   Ты в мысли пребывай иной:
   Забудь могущее быть время
   И наслаждайся тишиной.
   Вспевайте, птички, песня складно,
   Дышите, ветры, вы прохладно,
   Целуй любезную, зефир;
   Она листочки преклоняет,
   Тебя подобно обоняет,
   Изображая сладкий мир,
  
   На нивах весело порхает
   И в жирных пелепел правах,
   И земледелец отдыхает,
   На мягких лежа муравах;
   Не слышны громы здесь Беллоны,
   Не делают тревоги стоны,
   Нет плача вдов и бед сирот.
   Драгой довольствуяся частью,
   Живя под милосердой властью,
   О, коль ты счастлив, россов род!
  
   С разверстаем свирепа зева
   Бежит из рощей алчный зверь,
   За ним стремится храбра дева,
   Диана, иль Петрова дщерь;
   Девица красотою блещет
   И мужественно стрелы мещет.
   Но кое здание зрю там!
   И что, мои пленяя взоры,
   Мне тамо представляют горы?
   Диана, твой Эфесский храм.
  
   Покойся, града удаленна,
   В прекрасных зданиях ты сих
   И, тьмою дел отягощенна,
   Покойся по трудах своих;
   Полночны ветры, отлетайте,
   Луга, вседневно процветайте,
   А ты тверди наш, эхо, глас:
   "Мы - счастливые человеки;
   Златые возвращенны веки
   Елисаветой ради нас".
  
   Оттоль, монархиня, взираешь
   На град Петров, на свой престол,
   И как ты взоры простираешь,
   Твои слова сей слышит дол:
   "В сем месте было прежде блато,
   Теперь сияет тамо злато
   На башнях счастия творца;
   Нева средь пышна града льется,
   И с нею во весь мир несется
   Шум славы моего отца".
  
   В сем твой родитель вертограде
   Для нас науки насадил,
   В великолепном сем он граде
   Жилище музам учредил.
   Премудрость отворила двери
   Петру и для Петровой дщери
   Во храм сокровищей своих.
   Ступайте, россы, просвещайтесь,
   Ея дарами насыщайтесь,
   Вкушайте к пользе сладость их.
  
   Елисавет, Москва страдала
   В прехвальной зависти своей,
   Наук подобно ожидала
   В покрове милости твоей.
   Уже, российская столица,
   Воспомнила императрица
   Твое довольствие начать.
   О матерь своего народа!
   Тебя произвела природа
   Дела Петровы окончать.
  
   Дивится грому вся вселенна,
   Твое оружие внемля,
   Победа нам определенна,
   Тебя страшится вся земля,
   Промчится в превеликих звуках
   О наших слава так науках
   И всю Европу удивит.
   Твоя сияюща корона
   В России Локка и Невтона
   И всех премудрых оживит.
  
   Смешайтесь, токи Иппокрены,
   Вы с чистой, гордою Невой,
   Плещите вы в Московски стены,
   Смесившися с ея водой.
   В далекие пределы света,
   Как царствует Елисавета,
   Гласи, российский Геликон,
   Сего тебе довольно слова,
   Вещай лишь только: "Дочь Петрова
   Велика, такова, как он".
  
   <1755>
  
  
   КЛАРИСА
  
   С высокая горы источник низливался
   И чистым хрусталем в долине извивался.
   По белым он пескам и камышкам бежал.
   Брега потоков сих кустарник украшал.
   Милиза некогда с Кларисой тут гуляла
   И, седши на траву, ей тайну объявляла:
   "Кустарник сей мне мил, - она вещала ей. -
   Он стал свидетелем всей радости моей.
   В нем часто Палемон скотину напояет
   И мниму в нем красу Милизину вспевает.
   Здесь часто сетует он, в сердце жар храня,
   И жалобы свои приносит на меня.
   Здесь именем моим всё место полно стало,
   И эхо здесь его стократно повторяло,
   О, если б ведала ты, как я весела:
   Я вижу, что его я сердцу впрямь мила,
   Селинте Палемон меня предпочитает,
   Знак склонности ея к себе уничтожает.
   Мне кажется, душа его ко мне верна.
   И ежели то так - так, знать, я недурна.
   Намнясь купаясь я в день тихия погоды,
   Нарочно пристально смотрела в ясны воды;
   Хотя казался мне мой образ и пригож,
   Но знать, что он в водах еще не так хорош".
   Клариса ничего на то не отвечала,
   Несмысленна была, любви еще не знала.
   Милиза говорит: "Под этою горой
   Незапно в первый раз он свиделся со мной.
   Он, сшед с верхов ея с своим блеящим стадом,
   Удержан был в долу понравившимся взглядом,
   Где внятно слушала свирелку я его,
   Не слыша никогда про пастуха сего,
   Когда я, сидючи в приятной сей долине,
   Взирала на места, лежащи в сей пустыне,
   И, величая жизнь пастушью во уме,
   Дивилась красотам в прелестной сей стране.
   Любовны мысли в ум еще мне не впадали,
   Пригожства сих жилищ мой разум услаждали,
   И веселил меня пасомый мною скот.
   Не знала прежде я иных себе забот.
   Однако Палемон взложил на сердце камень,
   Почувствовала я влиянный в жилах пламень,
   Который день от дня умножился в крови
   И учинил меня невольницей любви;
   Но склонности своей поднесь не открываю
   И только ныне тем себя увеселяю,
   Что знаю то, что я мила ему равно.
   Уже бы с ним в любви открылась я давно,
   Да только приступить к открытию стыжуся,
   А паче от него измены я боюся.
   Я тщуся, чтоб пастух любил меня такой,
   Который б не на час - на целый век был мой.
   Кто ж подлинно меня, Клариса, в том уверит,
   Что будет он мой ввек? Теперь не лицемерит,
   Всем сердцем покорен став зраку моему,
   Но, может быть, склонясь, прискучуся ему.
   Довольно видела примеров я подобных:
   Как волки, изловя когда овец беззлобных,
   Терзают их, когда из паства унесут, -
   Так часто пастухи сердца пастушек рвут".
   - "Богине паств, тебе, Милиза, я клянуся,
   Что я по смерть свою к тебе не пременюся", -
   Пастух, перед нее представши, говорил.
   Колико он тогда пастушку удивил!
   Ей мнилося, что куст в него преобратился,
   Иль он из облака перед нее свалился.
   А он, сокрывшися меж частых тут кустов,
   Был всех свидетелем ея любовных слов.
   Она со трепетом и в мысли возмущенной
   Вскочила с муравы долины наводненной
   И к жительницам рощ, к прелестницам сатир,
   Когда препархивал вокруг ея зефир
   И быстрая вода в источнике журчала,
   Прискорбным голосом, вздыхаючи, вещала:
   "Богини здешних паств, о нимфы рощей сих,
   Ступайте за леса, бежа жилищ своих!
   Зефир, когда ты здесь вокруг меня летаешь,
   Мне кажется, что ты меня пересмехаешь.
   Лети отселе прочь, оставь места сии,
   Спокой журчащие в источнике струи,
   Чтоб я осмелилась то молвить, что мне должно:
   Открывшися, уже таиться невозможно!"
   Скончалась на брегах сих горесть пастуха,
   Любезная его престала быть лиха.
   Стократно тут они друг другу присягают
   И поцелуями те клятвы утверждают.
   Клариса, видя то, стыдиться начала,
   И, зря, что тут она ненадобна была,
   Их тающим сердцам не делает помехи,
   Отходит; но, чтоб зреть любовничьи утехи,
   Скрывается в кустах сплетенных и густых,
   Внимает милый взгляд и разговоры их.
   Какое множество прелестных видит взоров!
   Какую слышит тьму приятных разговоров!
   Спор, шутка, смех, игра - всё тут их веселит,
   Всё тут, что мило им, и свет от них забыт.
   Несмысленна, их зря, Клариса изумелась,
   Ожглась, их видючи, и кровь ея затлелась.
   Отходит скот пасти, но тех часов уж нет,
   Как кровь была хладна: любовь с ума нейдет.
   Луга покрыла ночь, пастушке уж не спится,
   Затворит лишь глаза - ей то же всё и снится,
   Лишается совсем робяческих забав,
   И пременяется пастушкин прежний нрав.
   Подружкина любовь Кларису заражает,
   Клариса дней чрез пять Милизе подражает.
  
   <1759>
  
  
   ДАМОН
  
   Еще густая тень хрустально небо крыла,
   Еще прекрасная Аврора не всходила,
   Корабль покоился на якоре в водах,
   И земледелец был в сне крепком по трудах,
   Сатиры по горам лесов не пребегали,
   И нимфы у речных потоков почивали,
   Как вдруг восстал злой ветр и воды возмущалг
   Сердитый вал морской долины потоплял,
   Гром страшно возгремел, и молнии сверкали,
   Дожди из грозных туч озера проливали,
   Сокрыли небеса и звезды, и луну,
   Лев в лес бежал густой, а кит во глубину,
   Орел под хворостом от страха укрывался.
   Подобно и Дамон сей бури испужался,
   Когда ужасен всей природе был сей час,
   А он без шалаша свою скотину пас.
   Дамон не знал, куда от беспокойства деться,
   Бежал найти шалаш, обсохнуть и согреться.
   Всех ближе шалашей шалаш пастушки был,
   Котору он пред тем недавно полюбил,
   Котора и в него влюбилася подобно.
   Хоть сердце поступью к нему казалось злобно,
   Она таила то, что чувствовал в ней дух,
   Но дерзновенный вшел в шалаш ея пастух.
   Однако, как тогда погода ни мутилась,
   Прекрасная его от сна не пробудилась,
   И, лежа в шалаше на мягкой мураве,
   Что с вечера она имела в голове,
   То видит и во сне: ей кажется, милует,
   Кто въяве в оный час, горя, ее целует.
   Сей дерзостью ей сон еще приятней был.
   Дамон ей истину с мечтой соединил,
   Но ясная мечта с минуту только длилась,
   Излишества ея пастушка устрашилась
   И пробудилася. Пастушка говорит:
   "Зачем приходишь ты туда, где девка спит?"
   Но привидением толь нежно утомилась,
   Что за проступок сей не очень рассердилась.
   То видючи, Дамон надежно отвечал,
   Что он, ее любя, в вину такую впал,
   И, часть сея вины на бурю возлагая,
   "Взгляни, - просил ее, - взгляни в луга, драгая,
   И зри потоки вод пролившихся дождей!
   Меня загнали ветр и гром к красе твоей,
   Дожди из грозных туч вод море проливали,
   И молнии от всех сторон в меня сверкали.
   Не гневайся, восстань, и выглянь за порог!
   Увидишь ты сама, какой лиется ток".
   Она по сих словах смотреть потоков встала,
   А, что целована, ему не вспоминала,
   И ничего она о том не говорит,
   Но кровь ея, но кровь бунтует и горит,
   Дамона от себя обратно посылает,
   А, чтоб он побыл с ней, сама того желает.
   Не может утаить любви ея притвор,
   И шлет Дамона вон и входит в разговор,
   Ни слова из речей его не примечает,
   А на вопрос его другое отвечает.
   Дамон, прощения в вине своей прося
   И извинение любезной принося,
   Разжжен ея красой, себя позабывает
   И в новую вину, забывшися, впадает.
   "Ах! сжалься, - говорит, но говорит то вслух, -
   Ах! сжалься надо мной и успокой мой дух,
   Молвь мне "люблю", или отбей мне мысль печальну
   И окончай живот за страсть сию нахальну!
   Я больше уж не мог в молчании гореть,
   Люби, иль от своих рук дай мне умереть".
   - "О чем мне говоришь толь громко ты, толь смело!
   Дамон, опомнися! Какое это дело, -
   Она ему на то сказала во слезах, -
   И вспомни, в каковых с тобою я местах!
   Или беды мои, Дамон, тебе игрушки?
   Не очень далеко отсель мои подружки,
   Пожалуй, не вопи! Или ты лютый зверь?
   Ну, если кто из них услышит то теперь
   И посмотреть придет, что стало с их подружкой?
   Застанет пастуха в ночи с младой пастушкой.
   Какой ея глазам с тобой явлю я вид,
   И, ах, какой тогда ты сделаешь мне стыд!
   Не прилагай следов ко мне ты громким гласом
   И, что быть хочешь мил, скажи иным мне часом.
   Я часто прихожу к реке в шалаш пустой,
   Я часто прихожу в березник сей густой
   И тамо от жаров в полудни отдыхаю.
   Под сею иногда горой в бору бываю
   И там ищу грибов, под дубом на реке,
   Который там стоит от паства вдалеке,
   Я и вчера была, там место уедненно,
   Ты можешь зреть меня и тамо несумненно.
   В пристойно ль место ты склонять меня зашел?
   Такой ли объявлять любовь ты час нашел!"
   Дамон ответствовал на нежные те пени,
   Перед любезной став своею на колени,
   Целуя руки ей, прияв тишайший глас:
   "Способно место здесь к любви, способен час,
   И если сердце мне твое не будет злобно,
   То всё нам, что ни есть, любезная, способно.
   Пастушки, чаю, спят, избавясь бури злой,
   Господствует опять в часы свои покой,
   Уж на небе туч нет, опять сияют звезды,
   И птицы стерегут свои без страха гнезды,
   Орел своих птенцов под крыльями согрел,
   И воробей к своим яичкам прилетел;
   Блеяния овец ни в чьем не слышно стаде,
   И всё, что есть, в своей покоится отраде".
   Что делать ей? Дамон идти не хочет прочь...
   Возводит к небу взор: "О ночь, о темна ночь,
   Усугубляй свой мрак, мой разум отступает,
   И скрой мое лицо! -вздыхаючи, вещает.-
   Дамон! Мучитель мой! Я мню, что и шалаш
   Смеется, зря меня и слыша голос наш.
   Чтоб глас не слышен был, шумите вы, о рощи,
   И возвратись нас скрыть, о темность полунощи!"
   Ей мнилось, что о них весть паством понеслась,
   И мнилось, что тогда под ней земля тряслась.
   Не знаючи любви, "люблю" сказать не смеет,
   Но, молвив, множество забав она имеет,
   Которы чувствует взаимно и Дамон.
   Сбылся, пастушка, твой, сбылся приятный сон.
   По сем из волн морских Аврора выступала
   И спящих в рощах нимф, играя, возбуждала,
   Зефир по камышкам на ключевых водах
   Журчал и нежился в пологих берегах.
   Леса, поля, луга сияньем освещались,
   И горы вдалеке Авророй озлащались.
   Восстали пастухи, пришел трудов их час,
   И был издалека свирельный слышен глас.
   Пастушка с пастухом любезным разлучалась,
   Но как в последний раз она поцеловалась
   И по веселостях ввела его в печаль,
   Сказала: "Коль тебе со мной расстаться жаль,
   Приди ты под вечер ко мне под дуб там дальный,
   И успокой, Дамон, теперь свой дух печальный,
   А между тем меня на памяти имей
   И не забудь, мой свет, горячност

Категория: Книги | Добавил: Armush (29.11.2012)
Просмотров: 443 | Рейтинг: 0.0/0
Всего комментариев: 0
Имя *:
Email *:
Код *:
Форма входа