Иванов-Разумник Р. В. - О смысле жизни

вщину, а въ дѣйствительности тѣсно связанной съ нею. "Красота" ? вотъ то "завѣтное слово", которымъ Ѳ. Сологубъ хочетъ отогнать отъ себя сѣрую недотыкомку мѣщанства и побѣдить передоновщину жизни.

  

   Еще въ первомъ сборникѣ своихъ стиховъ Ѳ. Сологубъ призывалъ эту ушедшую изъ м³ра красоту:

  

   Гдѣ ты дѣлась, несказанная

   Тайна жизни, красота?

   Гдѣ твоя благоуханная,

   Чистымъ свѣтомъ ос³янная,

   Радость взоровъ, нагота?

  

   Весь этотъ сѣрый м³ръ передоновщины для Ѳ. Сологуба "суровъ и нелѣпъ: онъ ? нѣмой и таинственный склепъ надъ могилой, гдѣ скрыта навѣкъ красота"... Надо разрушить этотъ склепъ, надо воскресить красоту и прежде всего ? красоту человѣческаго тѣла. Мѣщанство въ своемъ отношен³и къ человѣческому тѣлу знаетъ только двѣ крайности: или откровенный развратъ, или лицемѣрную стыдливость, причемъ обѣ эти крайности превосходно уживаются рядомъ одна съ другою въ одно и то же время и въ одномъ и томъ же человѣкѣ. Съ одной стороны, современное мѣщанство покрываетъ человѣческое тѣло уродливыми одѣян³ями, единственная задача которыхъ ? обезформить человѣческое тѣло, придать ему видъ "приличный для общежит³я"; съ другой стороны ? нѣтъ той сексуальной извращенности, которую не просмаковало бы мѣщанство, для котораго человѣческое тѣло служитъ не предметомъ восхищен³я, а предметомъ вожделѣн³я. Наготы, "ос³янной чистымъ свѣтомъ", мѣщанинъ не знаетъ и не переноситъ; для него она всегда только объектъ грязныхъ мыслей и побужден³й. И вотъ почему "капустный кочанъ" негодуетъ на наготу лил³и и гордится тѣмъ, что "вотъ я выучилъ людей одѣваться, ужъ могу себѣ чести приписать: на голышку-кочерыжку первую покрышку, рубашку, на рубашку стяжку, на стяжку подъ-одежку, на нее застежку, на застежку одежку, на одежку застежку, на застежку пряжку, на пряжку опять рубашку, одежку, застежку, рубашку, пряжку, съ боковъ покрышку, сверху покрышку, снизу покрышку, не видать кочерыжку. Тепло и прилично"... (такъ иронизируетъ Ѳ. Сологубъ въ своей сказочкѣ "Одежды лил³и и капустныя одежки"). И если подъ капустными одежками мѣщанинъ пытается лицемѣрно похоронить наготу, то это нисколько ему не мѣшаетъ смотрѣть на человѣческое тѣло только какъ на объектъ грязныхъ вожделѣн³й. Какая ужъ тутъ "чистымъ свѣтомъ ос³янная, радость взоровъ, нагота", если при одной мысли о наготѣ Передонова охватываютъ только грязно-эротическ³я мысли, "паскудныя дѣтища его скуднаго воображен³я" ("Мелк³й Бѣсъ", стр. 49 ? 50), если извращенность его чувства доходитъ до того, что онъ замираетъ "отъ дикаго сладостраст³я" при мысли о возможности связи съ дряхлой старухой, "чуть тепленькой", отъ которой "трупцемъ попахиваетъ" (ibid., стр. 313)... И по прямой лин³и отъ Передонова идутъ всѣ эти quasi-эстеты нашихъ дней, всѣ эти глашатаи не красоты, а похоти; между ними и Ѳ. Сологубомъ ? дистанц³я громаднаго размѣра {За послѣднее время въ творчествѣ Ѳ. Сологуба стали усиливаться и "уранисто-садистическ³я" черты (если. воспользоваться выражен³емъ г-жи 3. Гипп³усъ, см. "Вѣсы" 1908 г., н. 2, стр. 73); возможно поэтому, что въ дальнѣйшемъ его творчествѣ эпизодъ Саши съ Людмилой будетъ развитъ имъ съ точки зрѣн³я, не имѣющей ничего общаго съ "ос³янной чистымъ свѣтомъ наготой"... Этимъ Ѳ. Сологубъ покажетъ намъ, какъ ему трудно убить въ себѣ Передонова...}. Для Ѳ. Сологуба человѣческое тѣло ? воплощен³е красоты, "чистымъ свѣтомъ ос³янной"; а для всѣхъ этихъ "пьяныхъ и грязныхъ людишекъ (повторимъ мы въ переносномъ смыслѣ слова Ѳ. Сологуба) это восхитительное тѣло является только источникомъ низкаго соблазна. Такъ это и часто бываетъ, и воистину въ нашемъ вѣкѣ надлежитъ красотѣ быть попранной и поруганной" (ibid., стр. 68).

   Взамѣнъ такого отношен³я къ красотѣ человѣческаго тѣла Ѳ. Сологубъ рисуетъ намъ наготу "ос³янную чистымъ свѣтомъ", и это не мѣшало бы понять всѣмъ блю-стителямъ строгой нравственности, столь возмущеннымъ эпизодомъ съ Людмилой и Сашей въ "Мелкомъ Бѣсѣ" и готовымъ счесть этотъ эпизодъ просто вкрапленнымъ въ романъ порнографическимъ элементомъ. Думать такъ ? значитъ не понимать ни этого романа, ни всего творчества Ѳ. Сологуба. Людмила и Саша для Ѳ. Сологуба ? не только не эпизодъ, а одинъ изъ центральныхъ пунктовъ романа, такъ какъ именно въ "красотѣ" Ѳ. Сологубъ хочетъ найти выходъ изъ передоновщины. Мрачную, сѣрую, безсмысленную жизнь онъ хочетъ осмыслить культомъ тѣла, чистымъ эстетическимъ наслажден³емъ, "радостью взоровъ". Насколько это удается или неудается ему ? мы скоро увидимъ; теперь же достаточно подчеркнуть, что именно въ этомъ заключенъ весь смыслъ эпизода съ "язычницей" Людмилой, влюбившейся въ подростка-гимназиста Сашу, который отвѣчаетъ ей такою же любовью, еще не осознавшей своей физ³ологической подпочвы. "Сколько прелести въ м³рѣ! ? думаетъ Людмила: ? люди "закрываютъ отъ себя столько красоты; зачѣмъ?.." "Точно стыдно имѣть тѣло, что даже мальчишки прячутъ его", ? думаетъ она другой разъ... И, къ ужасу стыдливыхъ критиковъ ? идейные предки которыхъ ужасались во время оно неприлич³ю "Графа Нулина", ? она раздѣваетъ Сашу и цѣлуетъ его "плечи..." Да зачѣмъ тебѣ это, Людмилочка? ? спрашиваетъ Саша.

   " ? Зачемъ? ? страстно заговорила Людмила. ? Люблю красоту. Язычница я, грѣшница. Мнѣ бы въ древнихъ Аѳинахъ родиться. Люблю цвѣты, духи, ярк³я одежды, голое тело. Говорятъ, есть душа. Не знаю, не видѣла. Да и на что она мнѣ? Пусть умру совсѣмъ, какъ русалка, какъ тучка подъ солнцемъ растаю. Я тѣло люблю ? сильное, ловкое, голое, которое можетъ наслаждаться.

   - Да и страдатъ вѣдь можетъ, ? тихо сказалъ Саша.

   - И страдать, и это хорошо, ? страстно шепнула Людмила. ? Сладко и когда больно, только бы тѣло чувствовать, только бы видѣть наготу и красоту тѣлесную"... (ibid., стр. 320 ? З22).

   Вотъ отвѣтъ Ѳ. Сологуба на карамазовск³е вопросы. Оказывается, что "красота" не только открываетъ выходъ изъ передоновщины, но и оправдываетъ иррац³ональное по своей сущности зло; вопросъ о людскихъ страданияхъ покрывается идеей красоты страждущаго тѣла... Но въ томъ-то и бѣда, что именно только "вопросъ" покрывается "идеей", а вовсе не страдан³я тѣла ? красотой его; въ этомъ пунктѣ напрасна попытка устранить съ дороги карамазовск³е вопросы повторен³емъ излюбленнаго Достоевскимъ мотива: "сладко и когда больно"... И если даже "сладко" и "больно" относятся не къ двумъ различнымъ субъектамъ, созерцающему и страдающему, а къ одному и тому же, какъ мы скоро услышимъ отъ сологубовской Нюты Ермолиной, то все же на такомъ общемъ мѣстѣ далеко не уѣдешь. И при чемъ "тѣлесная красота" въ случаѣ хотя бы съ тѣмъ мальчикомъ, котораго "мать съ отцомъ замучили: долго палкой били, долго розгами терзали"? Вся красота всего м³ра ? стоитъ ли она одной слезинки этого замученнаго ребенка? Со стороны глядя ? быть можетъ; "страдать ? и это хорошо" ? но только когда страдаетъ другой... Вотъ и Людмила любитъ не только одно "голое тѣло, которое можетъ наслаждаться", но любитъ и "Его... знаешь... Распятаго... Знаешь, приснится иногда ? Онъ на крестѣ, и на тѣлѣ кровавыя капельки" (ibid., стр. 323), подобно тому какъ и Лиза (въ "Братьяхъ Карамазовыхъ") хотѣла бы сидѣть противъ распятаго на крестѣ и, глядя на его крестныя муки, ѣсть "ананасный компотъ"... Но одно дѣло ? ѣсть ананасный компотъ, а другое дѣло ? быть распятымъ самому; оправдывать страдан³я одного человѣка эстетическими переживан³ями другого человѣка ? значитъ ставить въ причинную или телеологическую зависимость два явлен³я, связанныя исключительно своей одновременностью и ничѣмъ больше. Я поставилъ палку въ уголъ и въ тотъ же моментъ полилъ дождь ? отсюда знаменитое умозаключен³е: baculus in angulo, ergo pluit... Пусть ананасный компотъ одновреме-ненъ съ крестными муками, но значитъ ли это, что "компотъ" оправдываетъ эти муки? И как³я эстетическ³я переживан³я могутъ оправдать человѣческую муку, если ее не оправдываетъ даже всем³рная гармон³я, даже будущее райское блаженство?

   Нѣтъ, красота не "оправдываетъ" жизни, не уравновѣшиваетъ человѣческ³я страдан³я; довольно и того, что она, быть можетъ, открываетъ выходъ изъ передоновщины; съ этой послѣдней точки зрѣн³я особенно интересны всѣ сцены между Людмилой и Сашей, особенно въ ихъ сопоставлен³и съ аналогичными сценами между другими лицами романа. Такое сопоставлен³е все время дѣлаетъ самъ Ѳ. Сологубъ, подчеркивая разницу между чистымъ свѣтомъ ос³янной наготой и грязнымъ мѣщанскимъ отношен³емъ къ ней; это особенно слѣдовало бы имѣть въ виду тѣмъ читателямъ, которые возмущаются порнографичностью этого романа Ѳ. Сологуба. Безпрестанно предлагаетъ онъ читателю сравнивать отношен³е къ "тѣлесной красоте" с одной стороны ? Саши и Людмилы, съ другой ? "пьяныхъ и грязныхъ людишекъ", Передонова и присныхъ его. "Воистину въ нашемъ вѣкѣ надлежитъ красотѣ быть попранной и поруганной" ? говоритъ онъ про послѣднихъ; и попираютъ они красоту тѣла не только закутывая его въ капустныя одежки, но и открывая его грубо и цинично. Культъ красоты, культъ тѣла ? это культъ Ѳ. Сологуба; но когда Грушина (въ "Мелкомъ Бѣсѣ") собирается на маскарадъ и одѣвается "головато", то авторъ замѣчаетъ отъ себя: "все такъ смѣло открытое у Грушиной было красиво ? но как³я противорѣч³я! На кожѣ ? блошьи укусы, ухватки грубы, слова нестерпимой пошлости. Снова поруганная тѣлесная красота!" (ibid., стр. 347). Еще болѣе намѣренно противопоставлены другъ другу главы ХѴII-ая и ХѴIII-ая романа: въ первой изъ нихъ обрисовываются "чистымъ свѣтомъ ос³янныя" отношен³я Саши и Людмилы, а во второй, непосредственно рядомъ ? мимолетная и циничная связь Передонова и Гудаевской; и если блюстители мѣщанской нравственности, по всей вѣроятности, склонны будутъ снисходительно отнестись къ этой связи и строго осудить странныя отношен³я Саши и Людмилы, то Ѳ. Сологубъ, наоборотъ, осуждаетъ первую и пытается идеализировать вторыя. Удается ли это ему? Или, иными словами: дѣйствительно ли найденъ выходъ изъ передоновщины? окончательно ли побѣжденъ страхъ жизни? отогнана ли сѣрая недотыкомка мѣщанства завѣтнымъ словомъ "красота"?

   И да, и нѣтъ. Мы увидимъ ниже, что въ своей попыткѣ выхода Ѳ. Сологубъ несомнѣнно стоялъ на вѣрномъ пути въ томъ отношен³и, что онъ пересталъ искать цѣли и смысла жизни въ м³рѣ трансцендентнаго ? на землѣ Ойле или въ царствѣ блаженнаго безум³я; онъ ищетъ его въ м³рѣ имманентнаго ? и не черезъ двѣсти-триста лѣтъ, а немедленно, сейчасъ же, въ настоящ³й моментъ. И въ этомъ онъ правъ. Правъ ли онъ однако, когда весь смыслъ даннаго момента, всю полноту переживан³й онъ хочетъ заключить въ рамки одного слова "красота"? Конечно нѣтъ, и по многимъ причинамъ. Начать съ того, что весь эпизодъ Саши съ Людмилой, какъ выходъ изъ передоновщины ? неубѣдителенъ. Саша и Людмила ? это еще дѣти, тѣ самыя дѣти, которыхъ Ѳ. Сологубъ называетъ сосудами Божьей радости надъ землею и которыя пока еще свободны отъ гнетущаго вл³ян³я передоновщины; но вѣдь этому "еще" и "пока" долженъ пр³йти конецъ. Безобразная бабища жизнь уже стоитъ за ихъ плечьми, заглядывая въ ихъ лица глазами, полными угрозъ... Угрозы эти заключаются въ томъ, что физ³ологическая подпочва отношен³й Саши и Людмилы сдѣлается скоро для перваго настолько же ясной, насколько и для второй; это подчеркиваетъ и самъ Ѳ. Сологубъ (ibid., стр. 327 ? З28). А когда Людмила дѣйствительно "приготовишку родитъ", какъ слишкомъ преждевременно увѣряетъ всѣхъ Передоновъ, то въ чемъ же тогда будетъ выходъ изъ передоновщины? Этотъ фактъ опять вдвигаетъ автора въ область обыденнаго, и ему приходится изобрѣтать новые вар³анты "ос³янной чистымъ свѣтомъ красоты" для избавлен³я отъ передоновщины. Такъ, напримѣръ, въ разсказѣ Ѳ. Сологуба "Красота" (въ сборникѣ "Жало Смерти") мы снова встрѣчаемся съ попыткой оправдать жизнь красотою.

   Мы снова встрѣчаемся здѣсь съ Людмилой, но уже безъ Саши; Елена ? героиня этого разсказа ? влюблена въ свое тѣло, наслаждается его красотою и повторяетъ сама надъ собою то, что Людмила продѣлывала надъ Сашей. Своимъ одиночествомъ она спасается отъ передоновщины ? но ненадолго: вѣдь она живетъ среди людей, она связана съ ними тысячью нитей. Закупорить окна и двери ? еще не значитъ найти выходъ изъ передоновщины; Елена сознаетъ это. Людей она не любитъ, потому что "они не понимаютъ того, что одно достойно любви ? не понимаютъ красоты. О красотѣ у нихъ пошлыя мысли, так³я пошлыя, что становится стыдно, что родилась на этой землѣ. Не хочется жить здѣсь"... А такъ какъ земли Ойле все равно нѣтъ, то единственное, что остается ? покончить съ собою, уйти въ небыт³е. Такъ Елена и поступаетъ, и это ? тоже своего рода выходъ изъ передоновщины; но этотъ выходъ показываетъ, что Ѳ. Сологубъ убѣдился, что словомъ "красота" отъ сѣрой недотыкомки не зачураешься.

   Попытка найти спасен³е отъ безсмысленной передоновщины въ культѣ красоты человѣческаго тѣла оказалась полна невозможностями и противорѣч³ями.

  

   Несмотря на всѣ эти невозможности и противорѣч³я, Ѳ. Сологубъ крѣпко дер-жится за красоту, какъ за избавлен³е отъ мѣщанства жизни, какъ за спасен³е отъ страха; онъ только расширяетъ рамки и отъ красоты тѣла переходитъ къ красотѣ вообще, красотѣ природы, красотѣ духа, красотѣ вымысла. Отъ мѣщанства жизни, отъ ея нелѣпости и безсмысленности онъ хочетъ спрятаться за стѣнами призрачнаго м³ра, за творен³емъ своей собственной фантаз³и; въ этомъ ? связь Ѳ. Сологуба съ моло-дымъ русскимъ романтизмомъ, однимъ изъ крупныхъ представителей котораго онъ и является. Пусть жизнь безсмысленна, безцѣльна, пусть на землѣ царитъ передоновщина; не будемъ и искать смысла въ безсмысленномъ по существу, но уйдемъ отъ этого м³ра "за предѣлы предѣльнаго", въ создаваемый нашей фантаз³ей м³ръ четырехъ измѣрен³й ? такъ говоритъ намъ поэтъ.

  

   Не я воздвигъ ограду ?

   Не мнѣ ее разбить.

   И что-жъ!

   Найду отраду

   За той оградой быть.

   И что мнѣ помѣшаетъ

   Воздвигнуть всѣ м³ры,

   Которыхъ пожелаетъ

   Законъ моей игры?

   Я призрачную душу

   До неба вознесу,

   Воздвигну ? и разрушу

   Мгновенную красу.

   Что бьется за стѣною ?

   Не все ли мнѣ равно!

   Для смерти лишь открою

   Потайное окно.

  

   Такъ говорилъ Ѳ. Сологубъ въ началѣ четвертой книги своихъ стиховъ; то же онъ повторяетъ и въ самое послѣднее время, въ своемъ романѣ "Творимая легенда" ("Навьи Чары"). "Беру кусокъ жизни, грубой и бѣдной, и творю изъ него сладостную легенду, ибо я ? поэтъ. Коснѣй во тьмѣ тусклая, бытовая, или бушуй яростнымъ пожаромъ ? надъ тобою, жизнь, я, поэтъ, воздвигну творимую мною легенду объ очаровательномъ и прекрасномъ"... Это достаточно опредѣленно сказано и, какъ говорится, "въ комментар³яхъ не нуждается". Теперь становится ясно, какимъ образомъ Ѳ. Сологубъ собирается зачураться отъ передоновщины словомъ "красота": онъ хочетъ жить въ м³рѣ фантаз³и, въ области "творимой легенды", онъ пытается запереться отъ м³ра дѣйствительности, оградиться отъ него стѣною красоты своего вымысла. Пусть жизнь человѣка и жизнь человѣчества равно безсмысленны ? "что бьется за стѣною ? не все ли мнѣ равно!" Я, поэтъ, замкнусь въ башнѣ своего творчества и буду творить жизнь по собственному усмотрѣн³ю, ибо "что мнѣ помѣшаетъ воздвигнуть всѣ м³ры, которыхъ пожелаетъ законъ моей игры?" Конечно, что помѣшаетъ! но развѣ это отвѣтъ на вопросы о смыслѣ жизни? Ѳ. Сологубъ и не собирается дать на нихъ отвѣтъ: чувствуя свое безсил³е, онъ торопится уйти за стѣны творимой легенды...

   Но если это не отвѣтъ, то во всякомъ случаѣ это исходъ, спасен³е отъ передоновщины. И въ сущности вѣдь это только повторен³е словъ, когда-то сказанныхъ Иваномъ Карамазовымъ: "я не Бога не принимаю, я м³ра имъ созданнаго, м³ра-то Божьяго не принимаю и не могу согласиться принять"... Ѳ. Сологубъ тоже не принимаетъ окружающаго его дѣйствительнаго м³ра, но зато хочетъ утѣшиться творчествомъ своего м³ра, создаваемаго художественнымъ произволомъ поэта, "закономъ игры" его воображен³я; реалистическому м³ру передоновщины онъ хочетъ противопоставить романтическ³й м³ръ красоты. "Вся область поэтическаго творчества явственно дѣлится на двѣ части, тяготѣя къ одному или другому полюсу, ? говоритъ Ѳ. Сологубъ въ одной изъ позднѣйшихъ своихъ статей "Демоны поэтовъ" (въ журналѣ "Перевалъ", 1907 г. NoNo 7 и 12). ? Одинъ полюсъ ? лирическое забвен³е даннаго м³ра, отрицан³е его скудныхъ и скучныхъ двухъ береговъ, вѣчно текущей обыденности и вѣчно возвращающейся ежедневности, вѣчное стремлен³е къ тому, чего нѣтъ. Мечтою строятся дивные чертоги несбыточнаго, и для предварен³я того, чего нѣтъ, сожигается огнемъ сладкаго пѣснотворчества все, что есть, что дано, что явлено. Всему, чѣмъ радуетъ жизнь, сказано нѣтъ". Вѣчнымъ выразителемъ такого лирическаго отношен³я къ м³ру является, по мнѣн³ю Ѳ. Сологуба, Донъ-Кихотъ, который изъ данной ему реальнымъ м³ромъ Альдонсы творитъ романтическ³й обликъ Дульцинеи Тобозской. "Донъ-Кихотъ зналъ, конечно, что Альдонса ? только Альдонса, простая крестьянская дѣвица съ вульгарными привычками и узкимъ кругозоромъ ограниченнаго существа. Но на что же ему Альдонса? И что ему Альдонса? Альдонсы нѣтъ. Альдонсы не надо. Альдонса ? нелѣпая случайность, мгновенный и мгновенно изживаемый капризъ пьяной Айсы"... И Ѳ. Сологубъ такъ относится къ окружающей дѣйствительности: на что она ему? ея нѣтъ, ея не надо; дѣйствительность ? нелѣпая случайность, капризъ пьяной Судьбы... И это уже вполнѣ опредѣленный отвѣтъ на вопросы о цѣли и смыслѣ нашей жизни, жизни человѣка, жизни человѣчества: ни смысла, ни цѣли ? нѣтъ, все случайно, все безцѣльно.

   Зачѣмъ же мы живемъ? и стоитъ ли въ такомъ случаѣ жить, играть какую-то безсмысленную роль въ "д³аволовомъ водевилѣ"? не проще ли сразу оборвать нить жизни, которую съ насмѣшливой улыбкой прядетъ намъ "пьяная Айса"? и не достойнѣе ли человѣка самому задуть ту свѣчу, которую держитъ въ своихъ безстрастныхъ рукахъ "Нѣкто въ сѣромъ"? Мы еще увидимъ, какъ можно и какъ надо отвѣтить на так³е вопросы; теперь же для насъ интересенъ только отвѣтъ самого Ѳ. Сологуба. Этотъ отвѣтъ намъ извѣстенъ; Ѳ. Сологубъ скрывается отъ "пьяной Айсы" за стѣнами "творимой легенды", отъ вульгарной Альдонсы за поэтическимъ обликомъ Дульцинеи, отъ передоновщины м³ра за красотою вымысла; онъ живетъ красотою творимаго имъ м³ра, а въ переживан³яхъ творчества онъ черпаетъ силы для побѣды надъ страхомъ жизни... Къ окружающей жизни онъ безразличенъ ? не все ли ему равно, "что бьется за стѣною"? ? къ реальной, страдающей душѣ онъ глухъ. Но зато ? "я призрачную душу до неба вознесу", я самъ ? Айса своего м³ра и я живу лишь этимъ м³ромъ и для этого м³ра. Допустимъ, что это исходъ, но несомнѣнно во всякомъ случаѣ одно: это исходъ ? вполнѣ индивидуальный, обособляющ³й поэта отъ всего м³ра людей, замыкающ³й его стѣной одиночества. Конечно, поэту никто и ничто не можетъ помѣшать "воздвигнуть тѣ м³ры, которыхъ пожелаетъ законъ его игры"; но вѣдь "законъ игры" Ѳ. Сологуба является "закономъ" только для одного его, вотъ чего не надо забывать. Божьяго м³ра не пр³емлю, а свой м³ръ созидаю ? пусть такъ; но не будемъ забывать, что въ "божьемъ" м³рѣ живутъ люди, а въ "своемъ" м³рѣ живу одинъ "я". Окружая себя стѣной отъ внѣшняго м³ра, я тѣмъ са-мымъ обрекаю себя на искусъ одиночества:

  

   ..........иди далеко,

   Или создай пустынный край,

   И тамъ безмолвно и одиноко

   Живи, мечтай и умирай, ?

  

   слышимъ мы отъ поэта въ одномъ изъ позднѣйшихъ его стихотворен³й (кн. "Пламенный Кругъ").

   "Боюсь ли я одиночества? ? спрашиваетъ самъ себя Ѳ. Сологубъ въ одномъ изъ послѣднихъ произведен³й ("Томлен³е къ инымъ быт³ямъ", мистер³я) и отвѣчаетъ: если бы вампиры и кошмары оставили меня, я не былъ бы одинокъ. Изъ тьмы небыт³я извелъ бы я къ свѣту истиннаго инобыт³я иные сны, иныхъ вампировъ извелъ бы я отъ небыт³я. Источающихъ мою кровь и пожирающихъ плоть мою. Ибо я не люблю жизни, бабищи румяной и дебелой"... Другими словами, одинъ "законъ своей игры" Ѳ. Сологубъ замѣнилъ бы другимъ "закономъ своей игры" и утѣшался бы мыслью, что окруженный разными кошмарами своей фантаз³и, разными "тихими мальчиками" и "навьими чарами" ? онъ не одинокъ. Онъ можетъ этимъ утѣшаться, но намъ это ни-сколько не мѣшаетъ считать такое сожительство съ "вампирами" своей фантаз³и ? самымъ гнетущимъ одиночествомъ. Одиночество ? къ этому сознательно шелъ и пришелъ Ѳ. Сологубъ, подобно тому какъ за полъ-вѣка до него въ такомъ же одиночествѣ искалъ рѣшен³я проклятыхъ вопросовъ Лермонтовъ, духовную зависимость отъ котораго Ѳ. Сологуба мы уже подчеркивали. Одиночество ? это полный разрывъ съ мѣщанствомъ, это категорическ³й отказъ "принять" окружающ³й м³ръ, это начало всякой трагед³и; одиночество ? это попытка рѣшен³я карамазовскихъ вопросовъ "для одного себя": отметаю весь безсмысленный м³ръ, отвергаю жизнь человѣчества, какъ д³аволовъ водевиль ? и остаюсь "наединѣ съ своей душой"... И загнанный страхомъ жизни и мѣщанствомъ въ одиночество, человѣкъ сперва вздыхаетъ полной грудью: на вершинахъ одиночества легко дышится послѣ затхлой атмосферы передоновщины; страхъ одиночества пока еще не даетъ себя чувствовать. "Быть съ людьми ? какое бремя!" ? восклицаетъ поэтъ; "свобода ? только въ одиночествѣ", "я хочу... быть одинъ, всегда одинъ"... И Ѳ. Сологубъ подбадриваетъ себя мыслью о "гордомъ одиночествѣ", не только не страшномъ, но даже желанномъ.

  

   Я одинъ въ странѣ пустынной,

  

   ? слышимъ мы въ это время отъ Ѳ. Сологуба, ?

  

   Но услады есть въ пути:

   Улыбаюсь, забавляюсь,

   Самъ собою вдохновляюсь,

   И не скучно мнѣ итти...

  

   Но это только до поры до времени. Скоро даетъ себя знать ужасъ одиночества, ужасъ, бывш³й удѣломъ Лермонтова и такъ ген³ально воплощенный имъ въ Демонѣ, который на вершинахъ одиночества томится необходимостью "жить для себя, скучать собой" и всю жизнь "безъ раздѣленья и наслаждаться и страдать"... Тутъ уже и мысль о "гордомъ" одиночествѣ не спасаетъ человѣка. "Гордое одиночество! ? восклицаетъ по этому поводу Л. Шестовъ, которому въ этомъ вопросѣ и книги въ руки, какъ мы еще увидимъ: ? гордое одиночество! Да развѣ современный человѣкъ можетъ быть гордымъ наединѣ съ собою? Предъ людьми, въ рѣчахъ, въ книгахъ ? дѣло иное. Но когда никто его не видитъ и не слышитъ,... когда его покидаютъ люди, когда онъ остается наединѣ съ собой, онъ поневолѣ начинаетъ говорить себѣ правду, и, Боже мой, какая это ужасная правда!" Эта правда ? ужасъ одиночества, эта правда ? смутное признан³е того, что я такой же, какъ и всѣ, что никакого новаго м³ра я не воздвигну и что творимая мною легенда только дѣтская сказка, которой я хочу обмануть свое одиночество; эту правду сознаетъ и самъ Ѳ. Сологубъ: "Я живу въ темной пещерѣ", ? говоритъ онъ: вотъ во что превращается "м³ръ" Ѳ. Сологуба! И далѣе (это стихотворен³е читатель найдетъ въ книгѣ "Пламенный Кругъ"):

  

   Въ моей пещерѣ тѣсно и сыро,

   И нечѣмъ ее согрѣть.

   Далек³й отъ земного м³ра,

   Я долженъ здѣсь умереть.

  

   Послѣ такого сознан³я уже никак³я услады на пути не остановятъ на себѣ взора измученнаго человѣка, тутъ ему уже не до улыбокъ и не до забавъ. Говоря о Л. Андреевѣ и о Л. Шестовѣ, мы еще остановимся на томъ ужасѣ одиночества, который коснулся своимъ крыломъ и Ѳ. Сологуба; послѣднему пришлось спасаться отъ одиночества такъ же, какъ раньше онъ пытался спастись отъ мѣщанства жизни. Но гдѣ найти спасен³е? И Ѳ. Сологубъ поступилъ, какъ тотъ знаменитый жоржъ-зандовск³й герой, который, чтобы спастись отъ дождя, бросился въ воду: чтобы спастись отъ ужаса одиночества, Ѳ. Сологубъ съ головою бросился въ солипсизмъ.

  

  

   Одиночество не страшно, ибо я во всемъ и все во мнѣ. Внѣ моего "я" нѣтъ воле-выхъ актовъ, нѣтъ ничего; м³ръ есть только моя воля, только мое представлен³е. Къ этому циклу идей Ѳ. Сологубъ съ самаго начала своего творчества подходилъ медленными, но вѣрными шагами. Еще въ первой книгѣ своихъ стиховъ онъ былъ близокъ по настроен³ю къ солипсизму въ нѣкоторыхъ стихотворен³яхъ неопредѣленно-пантеистическаго характера (см., напр., "Чтo вчера пробѣгало во мнѣ" и "По жестокимъ путямъ быт³я"). Въ третьей книгѣ стиховъ онъ уже вполнѣ опредѣленно излагаетъ свой символъ вѣры:

  

   Я любуюсь людской красотою,

   Но не знаю, что стало бы съ ней,

   Вдохновенной и нѣжной такою,

   Безъ дыхан³я жизни моей.

   Обращаю къ природѣ я взоры

   И склоняю внимательный слухъ, ?

   Только мой вопрошающ³й духъ

   Оживляетъ нѣмые просторы.

   И, всем³рною жизнью дыша,

   Я не знаю конца и предѣла:

   Для природы моей я ? душа,

   И она мнѣ ? послушное тѣло.

  

   Дальше ? больше. Весь отдѣлъ "Единая воля" (одиннадцать стихотворен³й въ книгѣ "Пламенный Кругъ") проникнутъ такими настроен³ями; не мало ихъ и въ другихъ книгахъ Ѳ. Сологуба. "Это Я своею волей жизнь къ сознан³ю вознесъ"; "Я ? все во всемъ, и нѣтъ Иного"; "весь м³ръ ? одно мое убранство, мои слѣды"; "Я самъ ? творецъ, и самъ ? свое творенье, безстрастенъ и одинъ"; "Я одинъ въ безбрежномъ м³рѣ, Я обманъ личинъ отвергъ"; "и надъ тобою, мать-природа, мои законы Я воздвигъ", и т. д., и т. д. Вы видите разницу: раньше былъ "законъ моей игры", который, разумѣется, не имѣлъ никакого общаго значен³я ? и тогда одиночество отъ м³ра оказалось страшнымъ; теперь этотъ дѣтск³й "законъ игры" обратился въ м³ровые законы ? и поэту уже не страшно въ "гордомъ одиночествѣ":

  

   Я ? Богъ таинственнаго м³ра,

   Весь м³ръ въ однѣхъ моихъ мечтахъ...

  

   Теперь ничто не страшно ? даже м³ровое зло, даже людск³я страдан³я, даже безсмыслица жизни; а если и страшно, то есть простое средство разъ навсегда покончить со всѣмъ этимъ зломъ: "м³ръ весь во мнѣ. Но страшно, что онъ таковъ, каковъ онъ есть ? и какъ только его поймешь, такъ и увидишь, что онъ не долженъ быть, потому что онъ лежитъ въ порокѣ и во злѣ. Надо обречь его на казнь ? и себя вмѣстѣ съ нимъ"... Съ этими словами Елена (изъ знакомаго уже намъ разсказа "Красота") убиваетъ себя, и хотя послѣ этого м³ровое зло остается какимъ было и раньше, но это не мѣшаетъ Ѳ. Сологубу продолжать свое "самоутвержден³е" и послѣдовательно развивать философ³ю солипсизма. Появляются так³я произведен³я Ѳ. Сологуба, какъ "Литург³я Мнѣ", "Я; книга совершеннаго самоутвержден³я", "Человѣкъ человѣку ? дьяволъ" и т. п. Солипсизмъ вполнѣ послѣдовательно приводитъ здѣсь поэта къ философ³и абсолютнаго эгоизма; знакомые уже намъ мотивы его творчества находятъ здѣсь свое завершен³е. Такъ, напримѣръ, въ "Литург³и Мнѣ" (см. "Вѣсы", 1907 г., No 2) мы слышимъ знакомый мотивъ:

  

   Законъ моей игры

   Исполню до конца.

   Я создалъ всѣ м³ры,

   Но самъ Я безъ вѣнца.

   Безсиленъ Я и малъ.

   Блаженная игра.

   Кто тайну разгадалъ?..

  

   Кто тайну разгадалъ? ? Разумѣется, Ѳ. Сологубъ; и "тайна" эта, какъ намъ извѣстно, заключается въ томъ, что "все ? Я. И все, что есть, то ? Я", что "въ каж-домъ духѣ, въ каждомъ тѣлѣ, все ? Я. И все лишь только Я", ? какъ мы слышимъ отъ Ѳ. Сологуба въ той же "Литург³и Мнѣ". Еще опредѣленнѣе и энергичнѣе исповѣдуетъ намъ свою вѣру Ѳ. Сологубъ въ своей "книгѣ совершеннаго самоутвержден³я" ? "книга" эта умѣщается на четырехъ страницахъ ? озаглавленной "Я" (см. "Золотое Руно", 1906 г. No 2). Большинству читателей эта "книга", по всей вѣроятности, совершенно неизвѣстна, а потому мы приведемъ изъ нея выдержки, тѣмъ болѣе, что въ нихъ выяснится оправдан³е м³ра Ѳ. Сологубомъ съ точки зрѣн³я его солипсизма. "Благословенно все и во всемъ, ? провозглашаетъ нашъ авторъ, ? въ неизмѣримости пространствъ и въ безпредѣльности временъ, и въ иныхъ обитан³яхъ, здѣсь и далече, и жизнь, и смерть, и расцвѣтан³е, и увядан³е, благословенны радость, и печаль, и всякое дыхан³е, ? ибо все и во всемъ ? Я, и только Я, и нѣтъ иного, и не было, и не будетъ"... Любопытно это "ибо" въ устахъ солипсиста: когда онъ къ человѣческимъ страдан³ямъ подходилъ отъ внѣшняго м³ра ? онъ ихъ проклиналъ, такъ какъ видѣлъ ихъ безсмысленность; теперь, излучая все изъ своего "я", онъ все благословляетъ, ибо ? все и во всемъ Я... Въ этомъ ? первый актъ самоутвержден³я и пр³ят³я м³ра, какъ эманац³и "я". Дальше: "Я создалъ и создаю времена и пространства, и еще иныя, безчисленныя обители. Во временахъ явлен³я помѣстилъ Я, и всѣ явлен³я ? Мои... И всякая мечта Моя воплощена, ибо она ? Моя. И нѣтъ внѣ Меня быт³я, ни возможности быт³я. Всякое помышлен³е ? во Мнѣ, и всякое явлен³е ? отъ Меня и ко Мнѣ, ибо все и во всемъ ? Я, и только Я, и нѣтъ иного, и не было, и не будетъ"... Только непонятная скромность помѣшала нашему автору сказать еще опредѣленнѣе: все ? Ѳедоръ Сологубъ, всякое явлен³е ? отъ Ѳедора Сологуба и къ Ѳедору Сологубу, ибо все и во всемъ ? Ѳедоръ Сологубъ и только Ѳедоръ Сологубъ, и нѣтъ иного, и не было, и не будетъ... Но странное дѣло: "все ? Я" ? это звучитъ гордо; а стоитъ только раскрыть скобки, какъ гордыя фразы начинаютъ звучать курьезно... Но если все есть Ѳедоръ Сологубъ и Ѳедоръ Сологубъ есть все, то слѣдовательно и всѣ мы ? только состоян³я сознан³я Ѳедора Сологуба? Казалось бы, что нашъ авторъ сперва даетъ именно такой отвѣтъ: вѣдь мы слышали отъ него ? "я одинъ въ безбрежномъ м³рѣ, я обманъ личинъ отвергъ"; и теперь въ своей "книгѣ" онъ повторяетъ ? "раздѣленные и многообразные лики ? всѣ они только личины Мои"... Но доходить по этому пути до крайнихъ выводовъ Ѳ. Сологубъ все же не рѣшается. Все есть ? Я, попрежнему утверждаетъ онъ, но кромѣ того есть и "непостижимая Тайна Моя, Тайна о томъ, что не-Я"... "И если есть жизнь иная... о, безликая Тайна Моя! Ты ? Моя, но Ты ? не Я. Тайна Моя, Ты ? Отрицан³е Мое"... Въ противоположности между Я и Ты Ѳ. Сологубъ ищеть теперь объяснен³я всему злу, существующему въ м³рѣ, всему мѣщанству, всей передоновщинѣ; этой идеѣ по-священа его статья "Человѣкъ человѣку ? дьяволъ" (см. "Золотое Руно", 1907 г., No 1). Тутъ все дьяволъ мутитъ, расщепляя единое Я на милл³оны различныхъ "ты"; при единомъ Я все такъ ясно, такъ понятно, а при тысячахъ тысячъ "ты" ? вся стройность м³ропониман³я разсыпается и передъ нами снова безсмысленная жизнь, требующая оправдан³я. Тутъ все дьяволъ мутитъ: Ѳ. Сологубъ совершенно убѣжденъ въ этомъ. Когда Ѳ. Сологубъ утверждаетъ, что Я во всемъ и все во Мнѣ, то ему слышится смѣхъ мѣщанства: "глупыя сказки! Я ? ²оаннъ, и жена моя ? Мар³я. Вотъ тамъ родственники и друзья наши, Лазарь и Марѳа, и другая Мар³я, и третья. И Лука. И Клеопа. И другихъ такъ много. И все разные... Лука любитъ лукъ, а Клеопа ? персики"... Вотъ это-то и есть козни дьявольск³я: "узнаю стараго, злого врага... Дьяволъ смѣется надо Мною, лѣпитъ злыя, искаженныя хари, и отводитъ Мои глаза. ? Вотъ, говоритъ онъ, Лука, а вотъ Клеопа, а гдѣ же ты? ? Гдѣ же Я? Такъ... предо Мною раскрывается противоположность: необходимое единство Мое и злобное, случайное Мое разъединен³е... Дьяволъ прячется подъ уродливыми, слѣпленными имъ харями, и визжитъ, и хохочетъ, и гнусныя придумываетъ слова, издѣваясь надъ Моею вѣрою, надъ Моимъ откровен³емъ, надъ Моимъ страстнымъ зовомъ. Тысячеголосый вой подъемлетъ онъ вокругъ Меня, и дразнитъ Меня милл³онами красныхъ языковъ, покрытыхъ бѣшеною слюною. Вопитъ подъ неисчислимостью уродливыхъ масокъ:

   - Ты ? глупый и смѣшной, Иванъ Иванычъ!

   - Я лучше тебя.

   - Я здѣсь самый главный, а не ты.

   - У меня больше денегъ, чѣмъ у тебя.

   - У меня есть любовница, очень дорогая.

   - Можетъ быть, и ты хочешь быть такимъ же хорошимъ, какъ я? Ну, что же, состязайся.

   - Жизнь ? борьба.

   Кривляются, орутъ. Ну васъ къ чорту!

   Да они отъ чорта и есть. Ихъ чортомъ не испугаешь. Развѣ вы не видите, как³е они плоск³е и сѣрые? Всѣ черти ? плоск³е и сѣрые.

   Всѣ люди ? неужели всѣ? ? плоски и сѣры. Люди ? черти. Неужели и вправду черти?

   Да, насколько они ? не-Я.

   Дьявольскую злобу питаютъ они другъ къ другу. Они придумываютъ одинъ о другомъ страшныя, тяжелыя, черныя слова, которыя прожигаютъ душу до дыръ. Они куютъ цѣпи, тяжк³я, какъ свинецъ смерти, и липк³я, какъ мерзкая паутина злого паука. Они берутъ въ свои руки того, кто случайно слабъ, и бьютъ его долго и безпощадно... Дѣвушку поймаютъ на площади, оголятъ, нагайками бьютъ, животъ разорвутъ, до смерти замучатъ. Загонятъ людей въ домъ и сожгутъ. И пляшутъ вокругъ пожарища, внимая дикому вою сожигаемыхъ. Какая адская мука ? горѣть живьемъ въ дьявольскомъ огнѣ земного мучительства! Кто же мучительствуетъ? Человѣкъ или Дьяволъ? Человѣкъ человѣку ? Дьяволъ"...

   Извиняюсь за длинную цитату, но она очень характерна. Если отвлечься отъ того горделиваго юродства, которое, вопреки всѣмъ намѣрен³ямъ автора, сквозитъ въ каждой строкѣ его "самоутвержден³я" и часто дѣлаетъ Ѳ. Сологуба дѣйствительно высоко-комичнымъ тамъ, гдѣ онъ хочетъ быть глубоко-трагичнымъ, то во всемъ вышеприведенномъ мы встрѣтимъ типичное рѣшен³е знакомыхъ уже намъ вопросовъ съ точки зрѣн³я сологубовскаго солипсизма. Все зло м³ра ? въ случайномъ и кажущемся разъединен³и; надо преодолѣть очевидность множества и увѣровать въ непреложность своего единства съ м³ромъ; надо не разсуждать, а вѣрить. Надо вѣрить, что и Лука, и Клеопа, и всѣ милл³оны людей ? только "личины", только безвольные автоматы, и что только мое "я" истинно, нераздѣлимо и едино. Въ царствѣ этихъ личинъ ? зло, насил³е, страдан³е; но все это только фатаморгана, козни дьявола. "Въ дьявольскомъ огнѣ земного мучительетва" горятъ и страдаютъ мар³онетки, разыгрывающ³я нелѣпый д³аволовъ водевиль; но я, Иванъ Иванычъ, этого м³ра не принимаю, болѣе того ? я не признаю его реально существующимъ. Существую только Я {См. на эту же тему статью Ѳ. Сологуба "Театръ единой воли".}.

   Все и во всемъ ? Ѳедоръ Сологубъ и только Ѳедоръ Сологубъ: мы не хотимъ утверждать, чтобы именно такова была скрытая мысль нашего автора. Весьма возможно, что для того и пестритъ онъ такъ этими личными мѣстоимен³ями съ прописной буквы, чтобы подчеркнуть общее значен³е этого единичнаго "я"; возможно, что онъ желаетъ только внушить своимъ слушателямъ, какъ каждый изъ нихъ долженъ относиться къ своему "я": совершенное самоутвержден³е ? задача каждаго и всѣхъ. Но если и таковъ взглядъ Ѳ. Сологуба, то онъ еще сгущаетъ тѣ противорѣч³я, изъ которыхъ соткано все творчество этого автора. Какъ? Каждый можетъ примѣнить къ себѣ это сологубовское Я? "Каждый" ? а значитъ и Клеопа и Лука? Но вѣдь это именно то разъединен³е, то раздѣлен³е, отъ котораго Ѳ. Сологубъ бѣжалъ къ солипсизму! Вѣдь это снова возвращен³е къ тому м³ру дѣйствительности, который можно не принять, но уже нельзя не признать! И опять съ прежней силой возникаютъ старые карамазовск³е вопросы, опять м³ровое зло является не фата-морганой, но реальнымъ фактомъ, отъ котораго не зачураешься никакими словами; не "личины", а реальные, живые люди "горятъ живьемъ на дьявольскомъ огнѣ земного мучительства"... Если же отъ этихъ выводовъ Ѳ. Сологубъ укроется на вершинахъ послѣдовательнаго солипсизма и объявитъ, что все есть Ѳедоръ Сологубъ и Ѳедоръ Сологубъ есть все, то и это не подвинетъ ни на одинъ шагъ рѣшен³е карамазовскихъ вопросовъ. "Благословенно все и во всемъ, ? утѣшаетъ насъ Ѳ. Сологубъ, ? ...ибо все и во всемъ ? Я, и только Я, и нѣтъ иного, и не было, и не будетъ"... Очень благодарны, благодаримъ покорно, но отъ такого утѣшен³я отказываемся, такъ какъ логика такого утѣшен³я намъ кажется очень подозрительной... Благословенно все и во всемъ, ибо все и во всемъ ? Я; но если это "все" включаетъ въ себя и м³ровое зло, съ которымъ не можетъ примириться Иванъ Карамазовъ, то не отвѣтитъ ли послѣдн³й обратной фразой: проклинаю все и во всемъ, проклинаю и самое Я. И если даже я, Иванъ Карамазовъ, только состоян³е сознан³я какого-то всеобъемлющаго Я (будь то Господь Богъ или Ѳедоръ Сологубъ ? безразлично), то и въ такомъ случаѣ я не принимаю окружающаго меня м³ра. Я проклинаю его.

   Одно изъ двухъ: или послѣдовательнѣйш³й солипсизмъ, или признан³е быт³я другихъ людей. Солипсизмъ, послѣдовательно проведенный, является логически неопровержимымъ, какъ уже давно извѣстно; но онъ совершенно безсиленъ разрѣшить карамазовск³е вопросы. Если жизнь другихъ людей и объясняется, какъ состоян³е моего сознан³я, то зато вѣдь моя жизнь, жизнь единаго сознающаго, остается совершенно необъяснимой и неосмысленной; если страдан³я людей оказываются только тѣнью, видимостью, такъ какъ и людей-то этихъ не существуетъ, то зато вѣдь мои страдан³я, мои безвинныя муки остаются неоправданными! Мы видѣли однако, что такой точки зрѣн³я чистаго солипсизма Ѳ. Сологубъ не выдерживаетъ до конца: кромѣ "я" у него появляется и сознающее "ты", которое дѣлаетъ солипсизмъ Ѳ. Сологуба уязвимымъ даже логически. На вершинахъ чистаго солипсизма человѣка съ еще большей силой охватываетъ ужасъ одиночества; и поистинѣ искать отъ одиночества спасен³я въ солипсизмѣ не болѣе цѣлесообразно, чѣмъ, укрываясь отъ проливного дождя, броситься въ воду.

  

   Но если не солипсизмъ, то ? признан³е быт³я другихъ людей: это вторая и по-слѣд-няя возможность; признан³е быт³я другихъ, а значитъ признан³е дѣйствитель-нос-ти всего того м³ра человѣческой муки, безсмысленной жизни, безцѣльной смѣны явлен³й, отъ котораго такъ безрезультатно всегда убѣгалъ Ѳ. Сологубъ и отъ котораго тщетно пытался зачураться всякими громкими словами. Мы видѣли, сколько выходовъ изъ этого жизненнаго тупика перепробовалъ Ѳ. Сологубъ ? и все безрезультатно; остался одинъ, послѣдн³й выходъ ? и его надо испробовать. Этотъ выходъ ? не отвержен³е, а принят³е м³ра во всей его сложности, искан³е цѣли не въ будущемъ и трансцендент-номъ, а въ имманентномъ и настоящемъ. Вмѣсто того, чтобы убѣгать отъ жизни, искать выхода на разныхъ необитаемыхъ вершинахъ, надо остановиться и посмотрѣть жизни въ глаза; вмѣсто того, чтобы обольщать себя иллюз³ями и вмѣсто Альдонсы видѣть Дульцинею, надо Альдонсу обращать въ Дульцинею; а кромѣ того ? и Альдонса, по свидѣтельству Сервантеса, была молодой и хорошенькой... И Ѳ. Сологубъ рѣшается испробовать такой выходъ; этимъ объясняются тѣ примирительные мотивы, которые мы находимъ въ его творчествѣ.

   Кстати, небольшое отступлен³е: надо замѣтить, что всѣ тѣ попытки Ѳ. Сологуба, о которыхъ мы говорили выше, вовсе не шли въ отмѣчавшемся нами порядкѣ и послѣдовательности: почти всѣ онѣ были у него одно-временны, хотя въ разныя времена та или иная и выступала на первый планъ. Это надо особенно подчеркнуть, такъ какъ это характерная для Ѳ. Сологуба черта, которой онъ рѣзко отличается, напримѣръ, и отъ Л. Шестова и отъ Л. Андреева. Развит³е м³ровоззрѣн³я послѣднихъ можетъ быть условно представлено одной длинной и послѣдовательно развивающейся нитью; у Ѳ. Сологуба, наоборотъ, мы имѣемъ цѣлый рядъ отдѣльныхъ нитей, развивающихся одновременно и то переплетающихся, то расходящихся. Вотъ почему съ самыхъ первыхъ его произведен³й намѣчаются тѣ мотивы, которые потомъ, въ одинъ изъ моментовъ его творчества, дѣлаются временно главенствующими; вотъ почему на предыдущихъ страницахъ намъ часто приходилось возвращаться къ истокамъ его творчества и повторять: "еще въ первомъ сборникѣ стиховъ Ѳ. Сологуба"..., "еще въ одномъ изъ первыхъ его произведен³й"... и т. п.; вотъ почему, наконецъ, у Ѳ. Сологуба такая масса противорѣч³й, быстрой смѣны настроен³й и взглядовъ. Въ этомъ отношен³и онъ, быть можетъ, наиболѣе перемѣнчивый и "текуч³й" изъ нашихъ поэтовъ, хотя критика и читатели чаще всего считаютъ его неизмѣннымъ и установившимся. Такое мнѣн³е основано на аберрац³и зрѣн³я: элементы этихъ "текучихъ" взглядовъ Ѳ. Сологуба можно встрѣтить у него такъ давно, что дѣйствительно создается иллюз³я, будто одинъ Ѳ. Сологубъ въ быстрой смѣнѣ нашихъ литературныхъ течен³й "яко с-толпъ, невредимъ стоитъ"...

   Мотивы "пр³ят³я жизни", проявляющ³ес