Иванов-Разумник Р. В. - О смысле жизни

ла? ? спрашиваетъ она себя: ? для сына? Но для чего? Чтобы и онъ сталъ добычею тѣней, ман³акомъ съ узкимъ горизонтомъ, прикованный къ иллюз³ямъ, къ безсмысленнымъ отражен³ямъ на безжизненной стѣнѣ? И онъ тоже войдетъ въ жизнь и дастъ жизнь ряду существован³й, призрачныхъ и ненужныхъ, какъ сонъ"" ...И бѣжать отъ этихъ тѣней жизни и отъ этой жизни тѣней ? некуда, такъ какъ "и тамъ будетъ стѣна... вездѣ стѣна"... Трагед³я кончена: жизнь тѣней побѣдила тѣни жизни. "Въ Володиной комнатѣ на полу горитъ лампа. За нею у стѣны на полу сидятъ мама и Володя. Они смотрятъ на стѣну и дѣлаютъ руками странныя движен³я... По стѣнѣ бѣгутъ и зыблются тѣни. Володя и мама понимаютъ ихъ. Они улыбаются грустно и говорятъ другъ другу что-то томительное и невозможное. Лица ихъ мирны и грезы ихъ ясны ? ихъ радость безнадежно печальна и дикорадостна ихъ печаль. Въ глазахъ яхъ свѣтится безум³е, блаженное безум³е"... Это ? выходъ. Блаженное безум³е ? это лучше и выше жизни, состоящей изъ безсмысленнаго мелькан³я тѣней и безсмысленнаго отражен³я ихъ на безжизненной стѣнѣ. Почти одновременно съ Ѳ. Сологубомъ этой же темѣ посвятилъ одинъ изъ лучшихъ своихъ разсказовъ и Чеховъ ("Черный Монахъ"); аполог³я "блаженнаго безум³я" характерна въ устахъ людей, ищущихъ и не находяшихъ смысла жизни. Жизнь, это ? зловонный звѣринецъ, а мы ? навѣки заключенные въ его стѣнахъ звѣри, говоритъ намъ поэтъ даже въ послѣдней книгѣ своихъ стиховъ ("Пламенный Кругъ"):

  

   Мы ? плѣненные звѣри,

   Голосимъ, какъ умѣемъ.

   Глухо заперты двери,

   Мы открыть ихъ не смѣемъ...

  

   И если это удивительное по силѣ чувства стихотворен³е (трудно было удержаться отъ искушен³я переписать его цѣликомъ) дѣйствительно рисуетъ намъ человѣческую жизнь, если м³ръ только зловонный звѣринецъ, а мы ? запертые въ клѣткахъ звѣри, то какъ же не пожелать себѣ и всѣмъ "блаженнаго безум³я", спасающаго насъ отъ этой звѣриной жизни? Но этотъ порожденный отчаян³емъ отвѣтъ на вопросъ о смыслѣ жизни ? не выходъ, а тупикъ, тоже своего рода "стѣна"; недаромъ и Чеховъ послѣ "Чернаго Монаха" такъ настойчиво искалъ другого выхода и, какъ казалось ему, нашелъ его въ своей вѣрѣ въ земной рай черезъ двѣсти-триста лѣтъ. И Ѳ. Сологубъ ищетъ выхода, ищетъ свой "святой Ерусалимъ" на землѣ или на небѣ; отсюда его временная шигалевщина, его попытка утвержден³я цѣли въ будущемъ.

  

   Рядъ подобныхъ мотивовъ мы находимъ во второй книгѣ стиховъ Ѳ. Сологуба, помѣщенной непосредственно вслѣдъ за разсказомъ "Тѣни", а также и въ III и IV кн. стиховъ. На небѣ или на землѣ ждетъ этого будущаго Ѳ. Сологубъ, ²ерусалимъ духовный или тѣлесный привлекаетъ его къ себѣ ? это для насъ пока безразлично; но во всякомъ случаѣ очевидно, что не въ Zukunftstaat вѣруетъ нашъ авторъ. Земная жизнь для него ? какой-то внѣшн³й эпизодъ, какое-то нелѣпое недоразумѣн³е; онъ покоряется ей, какъ чему-то неизбѣжному: "быт³я моего не хочу, жит³я моего не прерву"...; жизнью занятъ онъ "минутно, равнодушно и попутно"... Его мечты и надежды ? въ будущемъ:

  

   И промечтаю до конца,

   И мирно улыбаясь жизни,

   Уйду къ невѣдомой отчизнѣ,

   Въ чертоги мудраго отца...

  

   И позднѣе онъ повторяетъ почти тѣми же словами:

  

   Въ твоей таинственной отчизнѣ,

   Въ краю святомъ,

   Гдѣ ты покоился до жизни

   Господнимъ сномъ,

   Гдѣ умираютъ злые шумы

   Земныхъ тревогъ, ?

   Исполнивъ творческ³я думы,

   Поч³етъ Богъ.

   И ты взойдешь, какъ дымъ кадильный,

   Въ его покой,

   Оставивъ тлѣть въ землѣ могильной

   Твой прахъ земной.

  

   Это пер³одъ вѣры въ божественныя предначертан³я, попытка увѣрить себя, что "...знаю, что въ иномъ еще живу"; это попытка увѣрить себя въ трансцендентномъ смыслѣ нашей жизни, утѣшить себя мыслью объ иллюзорности нашихъ земныхъ страдан³й; это ? искусственное взбадриван³е себя, это ? самоутѣшен³е:

  

   ...до конца пребуду терпѣливымъ:

   Что было прахомъ и страданьемъ лживымъ,

   Что сквозь мои томлен³я пройдетъ, ?

   Во мнѣ святынѣ вѣчной пр³общится,

   И въ ликованьи нѣжно истончится,

   Божественной природой оживетъ.

  

   Вѣра эта принимала у Ѳ. Сологуба и болѣе конкретныя формы, особенно ярко выраженныя въ циклѣ стихотворен³й "Звѣзда Маиръ". Въ звѣздныхъ пространст-вахъ есть далекое солнце Маиръ, освѣщающее своими лучами землю Ойле ? вотъ Zukunftstaat Ѳедора Сологуба! "На Ойле далекой и прекрасной вся любовь и вся душа моя" ? заявляетъ поэтъ и видитъ на Ойле "вѣчный м³ръ блаженства и покоя, вѣчный м³ръ свершившейся мечты"... Это "блаженный край вѣчной красоты", въ которомъ осуществлено все то, "чего намъ здѣсь недоставало, все, о чемъ тужила грѣшная земля"... Въ этотъ Zukunftstaat современемъ пр³йдетъ и Ѳ. Сологубъ:

  

   Мой прахъ истлѣетъ понемногу,

   Истлѣетъ онъ въ сырой землѣ,

   А я межъ звѣздъ найду дорогу

   Къ иной странѣ, къ моей Ойле.

   Я все земное позабуду,

   И тамъ я буду не чужой, ?

   Довѣрюсь я иному чуду,

   Какъ обычайности земной.

  

   Эти мотивы можно встрѣтить еще въ нѣсколькихъ стихотворен³яхъ Ѳ. Сологуба (см., напримѣръ, "Въ мерцаньи звѣздъ нисходитъ на меня..." и "Звѣзды, привѣтствуйте брата!"); и они крайне любопытны для уяснен³я безсил³я этой вѣры въ будущее раскрыть смыслъ настоящаго. Конечно, блаженъ, кто вѣруетъ въ Ойле или въ Zukunftstaat; но это самоутѣшен³е не есть объяснен³е смысла нашей земной жизни. Пусть мой далек³й потомокъ найдетъ земной рай въ марксистскомъ Zukunftstaat'e, пусть самъ я, вмѣстѣ съ Ѳ. Сологубомъ, найду за могилой такую Ойле, идѣже нѣсть печаль и воздыхан³е: развѣ это отвѣтъ на карамазовск³е вопросы? Я буду блаженствовать на Ойле, но каковъ же былъ смыслъ моихъ страдан³й на землѣ? И что мнѣ въ томъ, что на Ойле не будетъ страдать ребенокъ, если здѣсь, на землѣ, его затравили собаками? Ѳ. Сологубъ, какъ и всѣ друг³е вѣрующ³е, не отвѣчаетъ на этотъ вопросъ; иногда онъ даже рѣзко ставитъ его передъ собой, но отвѣтомъ ему служитъ молчан³е. Таково его стихотворен³е "Ангельск³е лики"; читатели не посѣтуютъ, если мы приведемъ его цѣликомъ.

  

   Ангельск³е лики,

   Свѣтлое хваленье,

   Дымъ благоухан³й, ?

   У Творца-Владыки

   Вѣчное забвенье

   Всѣхъ земныхъ страдан³й.

  

   Ангелъ вопрошаетъ:

   ? Блѣдный отрокъ, ты откуда?

   Рано дни тебѣ наскучили.

   Отрокъ отвѣчаетъ:

   ? На землѣ мнѣ было худо.

   Мать съ отцомъ меня замучили.

  

   У Творца-Владыки

   Вѣчное забвенье

   Всѣхъ земныхъ страдан³й,

   Ангельск³е лики,

   Свѣтлое хваленье,

   Дымъ благоухан³й.

  

   - Цѣлый день бранили,

   Ночью руки мнѣ связали

   На чердакъ свели раздѣтаго,

   Долго палкой били,

   Долго розгами терзали, ?

   Вотъ и умеръ я отъ этого.

  

   Ангельск³е лики,

   Свѣтлое хваленье,

   Дымъ благоухан³й, ?

   У Творца-Владыки

   Вѣчное забвенье

   Всѣхъ земныхъ страдан³й.

  

   Здѣсь поставленъ вопросъ, но отвѣта нѣтъ, если не считать отвѣтомъ ссылку на вѣчное забвенье всѣхъ земныхъ страдан³й. Да отвѣтъ ли это, полно? ? можно спросить словами Гейне. Вѣдь дѣло вовсе не въ забвеньи, а именно въ страдан³яхъ! И по сравнен³ю съ ними все это свѣтлое хваленье, весь этотъ дымъ благоухан³й, вся эта гармон³я ? "не стоитъ она слезинки хотя бы одного только того замученнаго ребенка, который билъ себя кулачкомъ въ грудь и молился въ зловонной конурѣ своей неискупленными слезками своими къ "Боженькѣ"! Не стоить, потому что слезки остались неискупленными. Онѣ должны быть искуплены, иначе не можетъ быть и гармон³и. Но чѣмъ, чѣмъ ты искупишь ихъ? Развѣ это возможно?" (Иванъ Карамазовъ). Нѣтъ, это невозможно. Никак³я Ойле, никак³е дымы благоухан³й не искупятъ этого мгновенья безвинной человѣческой муки; слишкомъ дорого оцѣнена такая гармон³я ? и самъ Ѳ. Сологубъ еще во второй книгѣ своихъ стиховъ ясно высказалъ, что это единственно возможный отвѣтъ на вопросъ. Въ одномъ изъ стихотворен³й этого второго сборника мы опять встрѣчаемъ сопоставлен³е ангельскихъ ликовъ съ человѣческимъ горемъ.

  

   Въ райскихъ обителяхъ ? блескъ и с³янье:

   Праведныхъ женъ и мужей одѣянье

   Все въ драгоцѣнныхъ камняхъ.

   Эти алмазы и эти рубины

   Скованы въ небѣ изъ дольной кручины, ?

   Слезы и кровь въ ихъ огняхъ.

   Ангелъ хранитель!

   Куешь ты прилежно

   Слезы и кровь, ?

   Ахъ, отдохни ты порой безмятежно,

   Царск³й вѣнецъ не всегда мнѣ готовь.

   Меньше алмазовъ въ обителяхъ рая,

   Ангелъ, повѣрь, мнѣ не стыдъ:

   Бѣдную душу недоля земная

   Каждою лишней слезою томитъ.

  

   Здѣсь мы имѣемъ передъ собою хотя и не почтительнѣйшее возвращен³е билета Господу Богу на право входа въ м³ровую гармон³ю, но во всякомъ случаѣ уже проблески сознан³я, что не по карману намъ платить за входъ въ эту гармон³ю, за всѣ эти алмазы и рубины человѣческихъ слезъ и человѣческой крови. Отсюда только одинъ шагъ до возвращен³я къ старому признан³ю человѣческой жизни д³аволовымъ водевилемъ, къ совершенному разрыву съ Богомъ. "...На самомъ дѣлѣ ничего нѣтъ, обманъ одинъ. Подумай самъ, если бы все это было въ самомъ дѣлѣ, такъ развѣ люди умирали бы? Развѣ можно было бы умереть? Все здѣсь уходитъ, исчезаетъ, какъ привидѣн³е", ? такъ въ сологубовскомъ разсказѣ "Жало смерти" одинъ мальчикъ подговариваетъ другого къ самоуб³йству. Все обманъ, реальны только страдан³я и обиды, къ которымъ привыкнуть нельзя. "Ваня говорилъ, а Коля смотрѣлъ на него довѣрчивыми, покорными глазами. И обиды, о которыхъ говорилъ Ваня, больно мучили его, больнѣе, чѣмъ если бы это были его собственныя обиды. И не все ли равно, чьи обиды!.." Да, все равно чьи обиды: вотъ почему мы и страдаемъ мучительно и за затравленнаго псами ребенка, и за того "блѣднаго отрока", котораго "мать съ отцомъ замучили", и за Ваню, и за Колю; вотъ почему мы остаемся вполнѣ равнодушны къ дыму благоухан³й и ангельскимъ ликамъ. И Ѳ. Сологубъ самъ, наконецъ, отказывается объяснять и оправдывать человѣческую жизнь дымомъ благоухан³й и божественнымъ соизволен³емъ; онъ стоитъ за спиной Вани и подсказываетъ ему свои слова отрицан³я. "...Колѣ захотѣлось вдругъ возразить ему такъ, чтобы это было послѣднее и сильное слово. Вѣчно-радостное и успокоительное чувство осѣнило его. Онъ поднялъ на Ваню повеселѣлые глаза и сказалъ нѣжно-звенящимъ голосомъ: ? А Богъ? ? Ваня повернулся къ нему, усмѣхнулся, и Колѣ опять стало страшно. Прозрачные Ванины глаза зажглись недѣтскою злобою. Онъ сказалъ тихо и угрюмо: ? А Бога нѣтъ. А и есть ? нуженъ ты ему очень. Упадешь нечаянно въ воду, Богъ и не подумаетъ спасти. ? Коля, блѣдный, слушалъ его въ ужасѣ"... Бога нѣтъ. Ойле нѣтъ. Нѣтъ и не надо ничего за предѣлами человѣческой жизни, ? говоритъ Ѳ. Сологубъ устами Вани, и повторяетъ неоднократно оть себя:

  

   Я воскресенья не хочу,

   И мнѣ совсѣмъ не надо рая, ?

   Не опечалюсь, умирая,

   И никуда я не взлечу...

  

   Никуда ? значитъ и мечта объ Ойле перестала уже тешить поэта...

  

   Коля и Ваня ? это двѣ стороны души одного Ѳ. Сологуба. Борьба шуйцы съ десницей ? очень это истрепанная, съ легкой руки Михайловскаго, фраза; однако и само явлен³е, характеризуемое ею, старо, какъ человѣчество. Повторяется оно и у Ѳ. Сологуба. "Красивое мѣстечко", нѣжно-звенящимъ голоскомъ говоритъ Коля. "Что красиваго?" хмуро возражаетъ Ваня. Коля видитъ за рѣкой красивый обрывъ; въ лѣсу такъ славно пахнетъ смолой; бѣлка такъ ловко карабкается на сосну; передъ ними лежитъ такой красивый лугъ... Но вода подмоетъ, обрывъ обвалится, ? слышимъ мы отвѣты Вани: ? въ лѣсу пахнетъ "шкипидаромъ"; подъ кустомъ лежитъ дохлая ворона, а на лугу коровы нагадили... Коля ? это тотъ Ѳ. Сологубъ, который самъ говорить о себѣ: "и промечтаю до конца, и мирно улыбаясь жизни уйду... въ чертоги мудраго отца"; это тотъ Ѳ. Сологубъ, который нѣжно-звенящимъ голосомъ мечтаетъ вслухъ о "блаженномъ краѣ вѣчной красоты", объ Ойле, освещаемой лучами Маира, объ ангельскихъ ликахъ и дымѣ благоухан³й; Ваня ? это тотъ Ѳ. Сологубъ, который самъ не знаетъ, "для чего и чѣмъ живетъ", который усталъ преслѣдовать цѣли, который созрѣлъ для могилы и для котораго "вся жизнь, весь м³ръ ? игра безъ цѣли: не надо жить!.." Въ Ѳ. Сологубѣ Коля пробуетъ иногда протестовать, старается сказать нѣжно-звенящимъ голосомъ "послѣднее и сильное слово:... ? А Богъ?.." Но побѣждаетъ въ немъ всегда Ваня со своимъ негодующимъ отрицан³емъ: "А Бога нѣтъ. А и есть ? нуженъ ты ему очень"... И Ваня не можетъ не побѣдить, такъ какъ Коля, со своими мечтами объ Ойле, безсиленъ оправдать ту жизнь, слезы и кровь которой понятны только послѣ своего превращен³я въ алмазы и рубины райскихъ обителей... Но алмазы и рубины эти ? поистинѣ камни, которые намъ хотятъ подать вмѣсто хлѣба...

   Ваня побѣдилъ. Это значитъ, что попытка Ѳ. Сологуба увѣровать въ "Святой Ерусалимъ", увидѣть цѣль и смыслъ существован³я въ будущемъ или даже въ м³рѣ трансцендентнаго ? закончилась неудачей и возвращен³емъ къ прежнему холодному отчаянью. На этой почвѣ возникъ тотъ страхъ жизни, который окрасилъ собою почти все творчество Ѳ. Сологуба и сдѣлалъ послѣдняго ближайшимъ въ этомъ отношен³и преемникомъ Чехова. Въ жизни нѣтъ смысла, въ жизни нѣтъ цѣли, а значитъ жизнь страшна, какъ бы ни была она подчасъ прекрасна; жизнь страшна, потому что она заперта въ безсмысленныхъ стѣнахъ, потому что вся она ? только безсмысленное мелькан³е тѣней по стѣнѣ. Еще въ первой книгѣ своихъ стиховъ Ѳ. Сологубъ почувст-вовалъ этотъ страхъ жизни, прибѣжищемъ отъ котораго можетъ быть только смерть (см. его стихотворен³я "Печалью безсонной", "Навѣкъ налаженъ въ рамкахъ тѣсныхъ", "Я ждалъ, что вспыхнетъ впереди" и др.); во второй книгѣ стиховъ и разсказовъ этому чувству посвященъ рядъ стихотворен³й и разсказъ "Къ звѣздамъ". Звѣзды для Сережи въ этомъ разсказѣ ? то же, чѣмъ для Володи были тѣни: къ нимъ онъ бѣжитъ отъ туск-лой, сѣрой, безсмысленной жизни, отъ тѣсныхъ стѣнъ, гдѣ онъ тоскуетъ среди удобной и дорогой мебели, гдѣ все прилично и надоѣдливо. Ему обидна чужая боль, какъ Колѣ были больны чуж³я обиды ("и не все ли равно, чьи обиды!"); въ сновидѣн³яхъ онъ переносится въ другой чудный м³ръ, гдѣ летаютъ мудрыя птицы и проходятъ мудрые, невиданные на землѣ звѣри, гдѣ все такъ ясно и осмысленно; на яву его терзаетъ пошлость жизни, отъ которой ему становится страшно. Страшно все обыденное, дѣйствительность страшна, какъ страшенъ тотъ домъ, въ которомъ живетъ Сережа: "Сережа почувствовалъ, что страшно туда идти, страшно даже смотрѣть туда"... Выхода нѣтъ: есть только безум³е и смерть. Первое было удѣломъ Володи ("Тѣни"), вторая избавляетъ Сережу отъ страшной обыденной жизни. И во второй книгѣ стиховъ, которая идетъ непосредственно вслѣдъ за этимъ разсказомъ, Ѳ. Сологубъ много разъ варьи-руетъ эту же тему ? "какъ не нуженъ мнѣ м³ръ и постылъ", "какъ мнѣ трудно идти", "какъ мнѣ страшно"...; остается ждать только смерти избавительницы и надѣяться на то, что "мы потонемъ во тьмѣ безотвѣтной"; поэту "блестящими лучами улыбается смерть", для него "есть блаженство одно: сномъ безгрезнымъ забыться навсегда ? умереть"..., ибо "неизбѣжная могила не обманетъ лишь одна" (см. еще позднѣйш³я стихотворен³я: "Вѣсти объ отчизнѣ", "О, владычица смерть" и др.). Смысла же жизни нѣтъ ? ни до смерти, ни послѣ смерти. "Если и до звѣздъ вознесется трепетъ моей души и въ далекихъ м³рахъ зажжетъ неутоляемую жажду и восторгъ быт³я ? мнѣ-то что? (такъ спрашиваетъ у своей "смерти" герой одного изъ позднѣйшихъ сологубовскихъ разсказовъ: "Смерть по объявлен³ю"). Истлѣвая, истлѣю здѣсь, въ страшной могилѣ, куда меня зароютъ зачѣмъ-то равнодушные люди. Что же мнѣ въ краснорѣч³и твоихъ обѣщан³й, что мнѣ? что мнѣ? скажи. Сказала, улыбаясь кротко:

   - Во блаженномъ успен³и вѣчный покой.

   Повторилъ тихо:

   - Вѣчный покой. И это ? утѣшен³е?

   - Утѣшаю, чѣмъ могу, ? сказала она, улыбаясь все тою же неподвижною, кроткою улыбкою"...

   Такъ же утѣшаетъ самъ себя, утѣшаетъ всѣхъ насъ и Ѳедоръ Сологубъ. Конечно, онъ не могъ не видѣть, что отвѣтить словомъ смерть на вопросы о смыслѣ жизни ? значитъ не отвѣтить на нихъ совершенно; но какъ отвѣтить иначе и что дѣлать ? онъ не знаетъ.

   "Если бы я зналъ! ? говоритъ онъ устами героя романа "Тяжелые сны", учителя Логина: ? а то я какъ-то запутался въ своихъ отношен³яхъ къ людямъ и себѣ. Свѣточа у меня нѣтъ..... Мнѣ жизнь страшна"... "А чѣмъ страшна жизнь?" ? спрашиваетъ его Нюта, и слышитъ въ отвѣтъ: "мертва она слишкомъ! Не столько живемъ, сколько играемъ. Живые люди гибнутъ, а мертвецы хоронятъ своихъ мертвецовъ"... Жизнь страшна, такъ какъ нѣтъ свѣточа, который освѣщалъ бы ея тьму; а безъ этого свѣточа Коля не въ силахъ противостоять Ванѣ и противиться великому искушен³ю смерти; красота жизни блекнетъ передъ нелѣпостью жизни. И однако красота эта настолько велика, что ею иногда въ Ѳ. Сологубѣ Коля побѣждаетъ Ваню. Непосредственно за "Жаломъ Смерти" слѣдуетъ прелестный и нѣжный разсказъ "Землѣ земное", въ которомъ Саша и преодолѣваетъ смерть и не кончаетъ безум³емъ. Кстати замѣтить, во всѣхъ этихъ разсказахъ Ѳ. Сологуба главныя дѣйствующ³я лица ? дѣти; авторъ точно намѣренно ограничиваетъ этимъ кругомъ область своего художественнаго творчества, подобно тому какъ Иванъ Карамазовъ этимъ же крутомъ очерчивалъ свои этическ³е вопросы. И причина ? та же самая. Нелѣпость, безсмысленность жизни, ея зло, ея ужасъ должны ярче быть видны на дѣтяхъ, которыя еще, говоря словами Карамазова, яблока не съѣли и пока ни въ чемъ не виноваты. Ни въ чемъ не виноватъ и Саша ? и однако непонятный страхъ жизни уже сдавливаетъ его сердце: "почему ? онъ не зналъ, не могъ понять, и все чаще томился"... Это неосознанное чувство онъ не можетъ, онъ не умѣеть перевести въ сознан³е; отсюда его поиски "страшнаго" въ м³рѣ духовномъ и тѣлесномъ. Онъ ждетъ страха, идя ночью на кладбище: "Саша медленно шелъ по дорогѣ вдоль рѣки, озирался вокругъ и ждалъ, когда будетъ страшное... Онъ ждалъ страха, да уже и хотѣлъ его, что дальше, то сильнѣе, и напрасно: страха не было"... Онъ чувствуетъ, что окружающая его реальность "страшнѣе" всякихъ призраковъ. "Нетерпѣливое ожидан³е страха усиливалось... И гдѣ же страхъ? Саша проходилъ между крестами и могилами, между кустами и деревьями. Подъ землею, онъ зналъ, лежали, истлѣвая, покойники: что ни крестъ, то внизу, подъ могильною насыпью, трупъ, зловонный, отвратительный. Но гдѣ же страхъ?.. И почувствовалъ Саша, что эта нѣмая и загадочная природа была бы для него страшнѣе замогильныхъ призраковъ, если бы въ немъ былъ страхъ"... И здѣсь за Сашей опять стоитъ самъ Ѳ. Сологубъ, съ той только разницей, что вмѣсто условнаго "если бы", онъ прямо говоритъ: "мнѣ страшно"...

  

   Твоихъ нѣмыхъ угрозъ, суровая природа,

   Никакъ я не пойму.

   Отъ чахлой жизни жду блаженнаго отхода

   Къ покою твоему.

   И каждый день меня къ могилѣ приближаетъ,

   Я каждой ночи радъ, ?

   Но душу робкую безсмысленно пугаетъ

   Твой неподвижный взглядъ.

  

   Здѣсь уже нѣтъ никакихъ "если бы", здѣсь окружающая реальность пугаетъ поэта своею безсмысленностью. И хотя надъ Сашей эти страхи безсильны, но все же "тоска томила его"... Безсиленъ надъ нимъ и страхъ физическихъ мучен³й, которыхъ онъ такъ настойчиво добивался; испытавъ ихъ, онъ думаетъ: "проходитъ боль ? и уже не страшно. Нестерпимая, но проходящая, да она и вовсе не страшна"... Такъ онъ "испыталъ и тѣлесныя мучен³я, но и въ нихъ не было побѣждающаго страха". Нѣтъ ничего страшнаго, не страшна и шишига лѣсная, круглая, толстая, вся слизкая, съ головой какъ у жабы; если бы такая шишига была и Саша ее увидѣлъ, то ? "чего ужасаться! Да вотъ и эта стѣна страшнѣе шишиги", отвѣчаетъ Саша. Нѣтъ ничего страшнаго, не страшна и смерть-освободительница, ибо все одинаково безцѣльно, безсмысленно, никчемно. "Саша чувствовалъ, что все умретъ, что все равно-ненужно и что такъ это и должно быть. Покорная грусть овладѣла его мыслями. Онъ думалъ: "устанешь ? спать хочешь, а жить устанешь ? умереть захочешь. Вотъ и ольха устанетъ стоять, да и свалится". И явственно пробуждалось въ его душевной глубинѣ то истинно-земное, чтó роднило его съ прахомъ и отъ чего страхъ не имѣлъ надъ нимъ власти..." Все умретъ, все равно-ненужно; "но неужели суждено человѣку не узнать здѣсь правды? Гдѣ-то есть правда, къ чему-то идетъ все, что есть въ м³рѣ"... Но правда эта, говоря словами Ивана Карамазова ? не отъ м³ра сего: не нашелъ этой правды никто, не найдетъ ее и Саша, ибо правда эта ? миражъ, обманчивая тѣнь, ея нѣтъ въ м³рѣ. Въ этомъ сознан³и ? то жало смерти, которое погубило Володю, Сережу, Колю, Ваню и еще многихъ другихъ, цѣлую сер³ю сологубовскихъ героевъ-дѣтей; Саша первый вырвалъ это жало, преодолѣлъ искушен³е смерти. "Весь дрожа, томимый таинственнымъ страхомъ, онъ всталъ и пошелъ... къ жизни земной пошелъ онъ, въ путь истомный и смерт-ный". Преодолѣвъ мечту о смерти, онъ впервые испытываетъ неизвѣстный ему раньше томительный страхъ, страхъ передъ жизнью, въ которую ему теперь приходится вступать.

   Откуда однако этотъ страхъ жизни? И чѣмъ же страшна жизнь? Окружающая насъ реальность, м³ръ явлен³й, всѣ эти "предметы предметнаго м³ра" ? страшны для Ѳ. Сологуба своей отчужденностью отъ человѣка, своимъ объективнымъ безлич³емъ, безразлич³емъ ко всему человѣческому. Но этотъ внѣшн³й м³ръ далеко не такъ страшенъ, какъ м³ръ души человѣка, жизнь людей страшнѣе всего на свѣтѣ. Ужаснѣе всего то, что не только въ окружающей нѣмой природѣ, но и въ жизни людей нельзя найти осмысленности, правды и цѣли. У смерти есть свое оправдан³е ? она смерть-успокоительница, переносящая насъ въ царство чистаго отрицан³я, въ царство безбол³я, безсознан³я, отсутств³я зла, отсутств³я неповинной муки и горя; но въ чемъ и гдѣ оправдан³е жизни, съ ея горемъ, безсмысленными страдан³ями и неповинной мукой? Въ одной сказочкѣ Ѳ. Сологуба ("Плѣненная смерть") нѣк³й рыцарь взялъ въ плѣнъ однажды самое смерть и собирался ее истребить: "смерть, я тебѣ голову срубить хочу, много ты зла на свѣтѣ надѣлала". Но смерть молчитъ себѣ. Рыцарь и говоритъ: "вотъ даю тебѣ сроку, защищайся, коли можешь. Что ты скажешь въ свое оправдан³е?". А смерть отвѣчаетъ: "я-то тебѣ пока ничего не скажу, а вотъ пусть жизнь поговоритъ за меня". И увидѣлъ рыцарь ? стоитъ возлѣ него жизнь, бабища дебелая и румяная, но безобразная. И стала она говорить так³я скверныя и нечестивыя слова, что затрепеталъ храбрый и непобѣдимый рыцарь и поспѣшилъ отворить темницу. Пошла смерть, и опять умирали люди. Умеръ въ свой срокъ и рыцарь ? и никому на землѣ никогда не сказалъ онъ того, что слышалъ отъ жизни, бабищи безобразной и нечестивой". Ѳ. Сологубъ тоже многое слышалъ отъ дебелой и румяной бабищи жизни, тоже затрепеталъ отъ ужаса ? и то, что слышалъ, разсказалъ намъ въ своемъ романѣ "Мелк³й Бѣсъ", въ этомъ лучшемъ своемъ произведен³и.

  

   Романъ этотъ Ѳ. Сологубъ писалъ съ 1892-го года, закончилъ его въ 1902 г., но только въ 1905 г. онъ впервые былъ напечатанъ, хотя и не до конца, въ журналѣ "Вопросы Жизни" и только въ 1907 г. онъ вышелъ отдѣльнымъ издан³емъ, вскорѣ повтореннымъ {Позволю себѣ замѣтить, что до выхода этого романа отдѣльнымъ издан³емъ, пишущимъ эти строки было отмѣчено еще въ 1906 г. (см. "Ист. русск. обществ. мысли", т. II, гл. IX), что въ романѣ этомъ мы имѣемъ типично чеховск³й взглядъ на м³ръ и на жизнъ, какъ на сплошное мѣщанство; эта же точка зрѣн³я на творчество Ѳ. Сологуба развивается и въ настоящей работѣ.}.

   Несмотря на недавнее его появлен³е, крылатое слово "передоновщина" сразу вошло въ обиходъ русской жизни и литературы ? ибо это именно то слово, которое Ѳ. Сологубъ услышалъ отъ безобразной и нечестивой бабищи жизни. Не надо только понимать это слово такъ узко, какъ поняли его мног³е читатели и критики. Видѣть въ "Мелкомъ Бѣсѣ" сатиру на провинц³альную жизнь, видѣть въ Передоновѣ развит³е чеховскаго человѣка въ футлярѣ ? значитъ совершенно не понимать внутренняго смысла сологубовскаго романа. Это все равно, что считать Чехова только сатирикомъ провинц³альныхъ нравовъ эпохи восьмидесятыхъ годовъ, этой эпохи общественнаго мѣщанства... И въ томъ и въ другомъ случаѣ въ этихъ утвержден³яхъ есть доля истины: и Чеховъ и Ѳ. Сологубъ выросли на почвѣ восьмидесятыхъ годовъ, они неразрывно связаны съ нею, они непонятны безъ нея. Всѣ мы, и велик³е и малые люди, не съ неба сваливаемся на землю, а изъ земли растемъ къ небесамъ, по выражен³ю Михайловскаго; на почве эпохи общественнаго мѣщанства выросли и Чеховъ и Ѳ. Сологубъ, и это многое объясняетъ намъ въ ихъ произведен³яхъ, если только мы не упремся лбомъ въ эту точку зрѣн³я и не пожелаемъ ограничиться ею. Пора было бы, наконецъ, признать всѣмъ, что у Чехова, подобно тому какъ раньше у Лермонтова, отношен³е къ опредѣленной эпохѣ переносилось потомъ на всю жизнь въ ея цѣломъ, что отъ обличен³я мѣщанства окружающей жизни они переходили къ ужасу передъ мѣщанствомъ жизни вообще. Мѣщанство самой жизни, какъ таковой ? вотъ то общее, что роднитъ и Лермонтова и Чехова, что у перваго было только намекомъ и что заняло всю ширь творчества второго; ближайшимъ преемникомъ Чехова является въ этомъ отношен³и Ѳ. Сологубъ. Не одна провинц³альная жизнь какого-то захолустнаго городишки, а вся жизнь въ ея цѣломъ есть сплошное мѣщанство, сплошная передоновщина; въ этомъ-то и состоитъ весь ужасъ жизни, этимъ и объясняется страхъ жизни.

   Жизнь безсмысленна, безцѣльна, жизнь ? сплошная передоновщина; человѣ-чес-кая душа

  

   ... узка, темна и несвободна,

   Какъ темный склепъ,

   И тотъ, кто часъ провелъ въ ней неисходно, ?

   На вѣкъ ослѣпъ.

  

   Торжествующая пошлость на все кладетъ свою печать; только одни дѣти до поры до времени свободны отъ этой передоновщины, которая однако современемъ и ихъ пожретъ въ своей пасти. "Только дѣти, вѣчные, неустанные сосуды Божьей радости надъ землею, были живы, и бѣжали, и играли, ? но уже и на нихъ налегала косность, и какое-то безликое и незримое чудище, угнѣздясь за ихъ плечьми, заглядывало порою глазами, полными угрозъ, на ихъ внезапно тупѣющ³я лица" ("Мелк³й Бѣсъ", стр. 106). Мы знаемъ, что это за чудище: это ? дебелая и румяная, но безобразная бабища жизнь, столь же страшная въ своей обыденности, какъ и "румяный, равнодушно-сонный" Передоновъ, со своими "маленькими заплывшими глазами". Страшна же эта обыденность своимъ полнымъ безцѣл³емъ; еще страшнѣе, когда эту безсмысленность жизни люди хотятъ побороть, вкладывая въ нее свой маленьк³й смыслъ, ставя ей свои мизерныя цѣли. Послѣднее горше перваго, такъ какъ пусть лучше жизнь будетъ совсѣмъ безцѣльна, чѣмъ цѣлью ея считать, говоря фигурально, то инспекторское мѣсто, которое княгиня Волчанская якобы обѣщала Передонову. Независимо отъ намѣрен³й автора, это инспекторское мѣсто получаетъ въ романѣ такое символистическое и трагическое значен³е, что поистинѣ иногда становится "страшно, за человѣка страшно"...

   Жизнь безцѣльна, но у Передонова есть цѣль: ему надо получить инспекторское мѣсто, которое сразу осмыслитъ все его существован³е... Не кажется ли вамъ, что мы уже что-то слышали объ "инспекторскомъ мѣстѣ", что мы знаемъ его подъ другими назван³ями? Да, совершенно справедливо: ибо что же такое это Zukunftstaat марксистовъ и эта земля Ойле самого Ѳ. Сологуба, какъ не то же самое "инспекторское мѣсто", охарактеризованное лишь mit ein bischen anderen Worten? Для объяснен³я настоящаго цѣль переносится въ будущее, иногда близкое ("инспекторское мѣсто"), иногда далекое (Zukunftstaat "черезъ двѣсти-триста лѣтъ"), иногда безконечное (земля Ойле); но вѣдь разница здѣсь лежитъ въ области чисто количественныхъ, а не качественныхъ отношен³й. Земной рай черезъ двѣсти-триста лѣтъ настолько же безсиленъ осмыслить нашу настоящую жизнь, насколько инспекторское мѣсто не осмысливаеть жизни Передонова; и то и другое ? только самообманъ, самоублажен³е. Чеховская вѣра въ золотой вѣкъ на землѣ "черезъ двѣсти-триста лѣтъ" находитъ себѣ карающую Немезиду въ лицѣ Передонова. "Ты думаешь, ? спрашиваетъ онъ барашкообразнаго Володина, ? черезъ двѣсти или черезъ триста лѣтъ люди будутъ работать?

   - А то какъ же? ? отвѣчаетъ Володинъ. ? Не поработаешь, такъ и хлѣбца не покушаешь. Хлѣбецъ за денежки даютъ, а денежки заработать надо.

   - Я и не хочу хлѣбца.

   - И булочки, и пирожковъ не будетъ, ? хихикая, говорилъ Володинъ, ? и водочки не на что купить будетъ, и наливочки сдѣлать будетъ не изъ чего.

   - Нѣтъ, люди сами работать не будутъ, ? сказалъ Передоновъ, ? на все машины будутъ: повертѣлъ ручкой, какъ аристонъ, и готово... Да и вертѣть долго скучно.

   Володинъ призадумался, склонилъ голову, выпятилъ губы.

   - Да, ? сказалъ онъ задумчиво, ? это очень хорошо будетъ. Только насъ тогда уже не будетъ.

   Передоновъ посмотрѣлъ на него злобно и проворчалъ:

   - Это тебя не будетъ, а я доживу.

   - Дай вамъ Богъ, ? весело сказалъ Володинъ, ? двѣсти лѣтъ прожить, да триста на карачкахъ проползать" (ibid., стр. 334 ? 335).

   Случайное ли это совпаден³е или намѣренная парод³я на вѣру Чехова, этого мы здѣсь касаться не будемъ; достаточно указать на то, что не техническому прогрессу рѣшить вопросы о смыслѣ жизни. Чеховъ утѣшался тѣмъ, что хотя "я не дождусь, издохну, но зато чьи-нибудь правнуки дождутся"; онъ старался убѣдить себя, что въ этой мысли ? достаточное утѣшен³е. Передоновъ надѣется самъ дожить до этого времени, прожить двѣсти-триста лѣтъ. Конечно, на то онъ и Передоновъ; но, съ другой стороны, не менѣе очевидно, что только такая сумасшедшая вѣра и могла бы придать смыслъ всѣмъ этимъ инспекторскимъ мѣстамъ и Zukunftstaat'aмъ; только одна она и могла бы подвести фундаментъ подъ эту "шигалевщину во времени".

   Передоновъ сходитъ съ ума, послѣ чего мног³е читатели вздыхаютъ съ облегчен³емъ: слава Богу! если Передоновъ ? сумасшедш³й, то, быть можетъ, и вся передоновщина есть сплошная патолог³я. При этомъ они закрываютъ глаза на то обстоятельство, что остальныя дѣйствующ³я лица романа, всѣ вмѣстѣ и каждый въ отдѣльности, нисколько не менѣе страшны по своей духовной сущности, чѣмъ самъ Передоновъ. У каждаго изъ нихъ есть своя цѣль, своего рода "инспекторское мѣсто" , которой они тщетно пытаются осмыслить свое мѣщанское существован³е и побороть гнетущую безсмысленность жизни: глупая и грязная Варвара добивается женить на себѣ Передонова, его же и для этой же цѣли ловятъ Вершина, Марта, Рутиловы; предводитель дворянст-ва Верига "мѣтитъ въ губернаторы" ? все это своего рода "инспекторск³я мѣста"... Да и вообще всѣ эти Володины, Преполовенск³е, Грушины, Тишковы, Кирилловы, Гудаевск³е ? чѣмъ они менѣе страшны въ своей пошлости по сравнен³ю съ Передоно-вымъ? А всѣ они живутъ и прозябаютъ, пребываютъ въ здравомъ умѣ и твердой памяти и до сего дня... Тѣмъ-то и страшна для Ѳ. Сологуба жизнь, что она ? мѣщанство и передоновщина сама по себѣ, что такою ее дѣлаютъ люди, дѣлаетъ человѣчество, эта милл³онноголовая гидра пошлости. Пугающее его мѣщанство онъ видитъ вездѣ и во всемъ. До чего фокусъ вниман³я Ѳ. Сологуба направленъ на мѣщанство, можно видѣть хотя бы изъ его во многихъ отношен³яхъ любопытной статьи о "Грядущемъ Хамѣ" Д. Мережковскаго (напечатанной въ "Золотомъ Рунѣ" 1906-го г., въ No 4-мъ). Въ этой статьѣ Ѳ. Сологубъ съ одной стороны старается убѣдить читателей и себя, что онъ тоже "вѣритъ въ прогрессъ", въ будущую свободу человѣчества; а съ другой стороны онъ вполнѣ опредѣленно заявляетъ, что вся русская литература XIX вѣка была сплошнымъ мѣщанствомъ, ни болѣе, ни менѣе... "Пройти по вершинамъ этой литературы ? это означаетъ осмотрѣть печальное зрѣлище великаго, созданнаго маленькими людьми. Можетъ быть, люди въ множествѣ никогда и нигдѣ не были такъ малы и такъ ничтожны, какъ въ Росс³и XIX вѣка"... По мнѣн³ю Ѳ. Сологуба ? и мнѣн³е это въ высшей степени любопытно въ виду отмѣченной нами внутренней связи между Ѳ. Сологубомъ черезъ Чехова съ Лермонтовымъ ? одинъ только Лермонтовъ выдѣляется изъ сѣрой, мѣщанской толпы представителей русской литературы, "русская литература только въ лицѣ Лермонтова представила чистый и обаятельный образъ доподлинно великаго поэта и воистину великаго человѣка"... Все остальное запятнано двоедуш³емъ, холопствомъ, мѣщанствомъ, передоновщиной... Не правда ли, крайне любопытное мнѣн³е? Любопытное, конечно, не со стороны своего объективнаго значен³я ? съ этой стороны къ Ѳ. Сологубу нельзя предъявлять въ данномъ вопросѣ никакихъ серьезныхъ требован³й, ? а исключительно съ точки зрѣн³я характеристики воззрѣн³й самого Ѳ. Сологуба на жизнь. Если даже въ высочайшихъ представителяхъ русской интеллигенц³и, въ этой соли земли русской, Ѳ. Сологубъ видитъ только ничтожество и плоскость, то гдѣ же и въ чемъ искать спасен³я отъ Передонова и присныхъ его? И много ли тогда утѣшен³я въ томъ, что Передоновъ сошелъ съ ума? Передоновъ сошелъ съ ума, передоновщина осталась...

   Вотъ откуда у Ѳ. Сологуба этотъ страхъ жизни, вотъ чѣмъ страшна жизнь. Жизнь ? безсмысленна, жизнь ? мѣщанство. А между тѣмъ цѣли, смысла, правды ищутъ всѣ, ищетъ и самъ Передоновъ. "Есть же и правда на свѣтѣ", ? тоскливо думаетъ онъ, а авторъ прибавляеть отъ себя: "да, вѣдь и Передоновъ стремился къ истинѣ, по общему закону всякой сознательной жизни, и это стремлен³е томило его. Онъ и самъ не сознавалъ, что тоже, какъ и всѣ люди, стремится къ истинѣ, и потому смутно было его безпокойство. Онъ не могъ найти для себя истины и запутался, и погибалъ" (ibid., стр. 311). Вмѣсто истины ? ложь, вмѣсто реальности ? бредъ, та "маленькая, сѣрая, юркая недотыкомка", которая, быть можетъ, ярче всего воплощаетъ въ себѣ сѣрое и ускользающее отъ ударовъ мѣщанство жизни. Для Передонова она-то и была той ложью, которую онъ принялъ за истину; она была для него несомнѣннѣе и реальнѣе всей окружающей дѣйствительности. И не только для одного Передонова... Если несомнѣнно, что въ Хлестаковѣ и Чичиковѣ заключена часть души самого Гоголя, то еще безспорнѣе, что Передонова Ѳ. Сологубъ нашелъ въ глубинѣ самого себя, какъ это давно уже отмѣчено критикой {Въ предислов³и ко 2-му изд. "Мелкаго Бѣса" Ѳ. Сологубъ протестуеть противъ такого утвержден³я критики: "нѣтъ, мои милые современники, это о васъ написанъ "Мелк³й Бѣсъ", - говоритъ онъ. Да, конечно - это "о насъ"; но вѣдь Гоголь тоже писалъ "о насъ" своего Чичикова и Хлестакова, и въ то же время писалъ ихъ съ себя... Одно другому не мѣшаетъ; даже болѣе того - одно обусловливается другимъ.}. Окончательно ли преодолѣлъ въ себѣ этого "мелкаго бѣса" Ѳ. Сологубъ ? объ этомъ говорить еще рано; мы всегда имѣемъ предъ собою только прошлое писателя, а не его настоящее и будущее. А въ прошломъ "недотыкомка сѣрая" одинаково мучила и Передонова и Ѳ. Сологуба. Передонова она "измаяла, истомила зыбкою своею пляскою. Хоть бы кто-нибудь избавилъ, словомъ какимъ или ударомъ наотмашь. Да нѣтъ здѣсь друзей, никто не придетъ спасать, надо самому исхитриться, пока не погубила его ехидная" (ibid., стр. 307) И отъ самого Ѳ. Сологуба мы слышали буквально тождественное признан³е еще въ четвертой книгѣ его стиховъ:

  

   Недотыкомка сѣрая

   Все вокругъ меня вьется да вертится...

   Недотыкомка сѣрая

   Истомила коварной улыбкою,

   Истомила присядкою зыбкою, ?

   Помоги мнѣ таинственный другь.

  

   Недотыкомку сѣрую

   Отгони ты волшебными чарами,

   Или наотмашь, что ли, ударами,

   Или словомъ завѣтнымъ какимъ.

  

   Недотыкомку сѣрую

   Хоть со мной умертви ты, ехидную...

  

   Это ? достаточно ясное совпаден³е... И не въ правѣ ли мы хотя бы по одному этому повторить о Ѳ. Сологубѣ то самое, что онъ говоритъ о Передоновѣ: "онъ не могъ найти для себя истины и запутался, и погибалъ?"... Да, Ѳ. Сологубъ не могъ найти для себя истины, не могъ найти выхода изъ поставленныхъ жизнью вопросовъ. А найти его необходимо, необходимо выйти изъ фатальнаго круга признан³й:

  

   Я безлѣпицей измученъ

   Жит³е кляну мое...

  

   И еще, и еще разъ начинаетъ писатель искать ощупью дорогу, преломляя въ своемъ творчествѣ новые лучи, посылаемые жизнью. Одно время такимъ выходомъ Ѳ. Сологубъ считалъ, какъ мы помнимъ, "блаженное безум³е"; но, во-первыхъ, это ? не выходъ, а во-вторыхъ ? "блаженное безум³е" не приходитъ къ человѣку по заказу: не угодно ли получить вмѣсто него мрачное и ужасное безум³е Передонова... Другой выходъ ? вѣра въ землю Ойле... Но и эта вѣра никогда не могла удовлетворить Ѳ. Сологуба, смутно чувствовавшаго всѣ ея внутренн³я противорѣч³я... Теперь онъ ищетъ новый выходъ и хочетъ найти его въ той красотѣ человѣческой жизни (или, вѣрнѣе, человѣческаго тѣла), въ той области прекраснаго, которую онъ склоненъ считать спасен³емъ отъ передоновщины. Вотъ почему въ "Мелкомъ Бѣсѣ" истор³я самого Передонова и всей этой кишащей вокругъ него передоновщины идетъ чередуясь съ истор³ей отношен³й Саши и Людмилы, истор³ей, на первый взглядъ какъ бы совершенно произвольно вставленной въ передоно