Гомер - Одиссея

кхом, на острове Дие. Видел я Мойру, Климену, злодейку жену Эрифилу, Гнусно предавшую мужа, прельстясь золотым ожерельем... Всех их, однако, я счесть не могу; мне не вспомнить, какие Там мне явилися жены и дочери древних героев; [330] Целой бы ночи не стало на то; уж пора мне предаться Сну, удаляся ль на быстрый корабль ваш к товарищам бодрым, Здесь ли оставшись; а вы мой отъезд учредите с богами". Так говорил Одиссей, - все другие сидели безмолвно В светлой палате, и было у всех очаровано сердце. [335] Тут белорукая слово к гостям обратила Арета: "Что, феакияне, скажете? Станом, и видом, и силой Разума всех изумляет нас гость чужеземный. Хотя он Собственно мой гость, но будет ему угощенье от всех нас; В путь же его отсылать не спешите; нескупо дарами [340] Должно его, претерпевшего столько утрат, наделить нам: Много у всех вас, по воле бессмертных, скопилось богатства". Тут поднялся Эхеной, благородного племени старец, Ранее всех современных ему феакиян рожденный. "С нашим желаньем, друзья, - он сказал, - и намереньем нашим [345] Слово разумной царицы согласно; ему покориться Должно, а царь Алкиной пусть на деле то слово исполнит". Кончил. Ответствовал так Алкиной благородному старцу: "Будет, что сказано, мною на деле исполнено так же Верно, как то, что я жив и что царь я в земле феакиян [350] Веслолюбивых. Но странник, хотя и безмерно спешит он В путь, подождет до утра, чтоб имели мы время подарки Наши собрать; отправленье в отчизну его есть забота Общая всем вам, моя ж наипаче: я здесь повелитель". Кончил. Ему отвечая, сказал Одиссей хитроумный: [355] "Царь Алкиной, благороднейший муж из мужей феакийских, Если б и целый здесь год продержать вы меня захотели, Мой учреждая отъезд и дары для меня собирая, Я согласился б остаться, понеже мне выгодно будет С полными в милую землю отцов возвратиться руками. [360] Больше почтен и с живейшею радостью принят я буду Всеми, кто встретит меня при моем возвращенье в Итаку". Он умолкнул; ему Алкиной отвечал дружелюбно: "Царь Одиссей, мы, внимая тебе, не имеем обидной Мысли, чтоб был ты хвастливый обманщик, подобный [365] Многим бродягам, которые землю обходят, повсюду Ложь рассевая в нелепых рассказах о виденном ими. Ты не таков; ты возвышен умом и пленителен речью. Повесть прекрасна твоя; как разумный певец, рассказал ты Нам об ахейских вождях и о собственных бедствиях; кончить [370] Должен, однако, ты повесть. Скажи ж, ничего не скрывая, Видел ли там ты кого из могучих товарищей бранных, Бывших с тобой в Илионе и черную встретивших участь? Ночь несказанно долга; и останется времени много Всем нам для сна безмятежного. Кончи ж начатую повесть; [375] Слушать тебя я готов до явления светлой Денницы, Если рассказывать нам о напастях своих согласишься". Так говорил он; ответствовал так Одиссей хитроумный: "Царь Алкиной, благороднейший муж из мужей феакийских, Время на все есть; свой час для беседы, свой час для покоя; [380] Если, однако, желаешь теперь же дослушать рассказ мой, Я повинуюсь и все расскажу, что печального после Я претерпел: как утратил последних сопутников; также Кто из аргивян, избегши погибели в битвах троянских, Пал от убийцы, изменой жены, при возврате в отчизну. [385] После того как рассеяться призракам жен Персефона, Ада царица, велела и все, разлетевшись, пропали - Тень Агамемнона, сына Атреева, тихо и грустно Вышла; и следом за нею все тени товарищей, падших В доме Эгиста с Атридом, с ними вместе постигнутых роком. [390] Крови напившись, меня во мгновенье узнал Агамемнон. Тяжко, глубоко вздохнул он; заплакали очи; простерши Руки, он ими ко мне прикоснуться хотел, но напрасно: Руки не слушались: не было в них уж ни сил, ни движенья, Некогда члены могучего тела его оживлявших. [395] Слезы я пролил, увидя его; состраданье проникло Душу мне; мертвому другу я бросил крылатое слово: "Сын Атреев, владыка людей, государь Агамемнон, Паркой какою ты в руки навек усыпляющей смерти Предан? В волнах ли тебя погубил Посейдон с кораблями, [400] Бурею бездну великую всю сколебавши? На суше ль Был умерщвлен ты рукою врага, им захваченный в поле, Где нападал на его криворогих быков и баранов, Или во граде, где жен похищал и сокровища грабил?" Так вопросил я его, и, ответствуя, так мне сказал он: [405] "О Лаэртид, многохитростный муж, Одиссей благородный! Нет, не в волнах с кораблями я был погублен Посейдоном, Бурные волны воздвигшим на бездне морской: не на суше Был умерщвлен я рукою противника явного в битве; Тайно Эгист приготовил мне смерть и плачевную участь; [410] С гнусной женою моей заодно, у себя на веселом Пире убил он меня, как быка убивают при яслях; Так я погиб, и товарищи верные вместе со мною Были зарезаны все, как клычистые вепри, которых В пышном дому гостелюбца, скопившего много богатства, [415] Режут на складочный пир, на роскошный обед иль на свадьбу. Часто без страха видал ты, как гибли могучие мужи В битве, иной одиноко, иной в многолюдстве сраженья, - Здесь же пришел бы ты в трепет, от страха бы обмер, увидя, Как меж кратер пировых, меж столами, покрытыми брашном, [420] Все на полу мы, дымящемся нашею кровью, лежали. Громкие крики Приамовой дочери, юной Кассандры, Близко услышал я: нож ей во грудь Клитемнестра вонзала Подле меня; полумертвый лежа на земле, попытался Хладную руку к мечу протянуть я: она равнодушно [425] Взор отвратила и мне, отходящему в область Аида, Тусклых очей и мертвеющих уст запереть не хотела. Нет ничего отвратительней, нет ничего ненавистней Дерзко-бесстыдной жены, замышляющей хитро такое Дело, каким навсегда осрамилась она, приготовив [430] Мужу, богами ей данному, гибель. В отечество думал Я возвратиться на радость возлюбленным детям и ближним- Злое, напротив, замысля, кровавым убийством злодейка Стыд на себя навлекла и на все времена посрамила Пол свой и даже всех жен, повеленьем своим беспорочных". [435] Так говорил Агамемнон; ему отвечая, сказал я: "Горе! Конечно, Зевес громовержец потомству Атрея Быть навсегда предназначил игралищем бедственных женских Козней; погибло немало могучих мужей от Елены: Так и тебе издалека устроила смерть Клитемнестра". [440] Выслушав слово мое, мне ответствовал царь Агамемнон: "Слишком доверчивым быть, Одиссей, берегися с женою; Ей открывать простодушно всего, что ты знаешь, не должно; Вверь ей одно, про себя сохрани осторожно другое. Но для тебя, Одиссей, от жены не опасна погибель; [445] Слишком разумна и слишком незлобна твоя Пенелопа, Старца Икария дочь благонравная; в самых цветущих Летах, едва сопряженный с ней браком, ее ты покинул, В Трою отплыв, и грудной, лепетать не умевший, младенец С ней был оставлен тогда; он, конечно, теперь заседает [450] В сонме мужей; и отец, возвратись, с ним увидится; нежно К сердцу родителя сам он, как следует сыну, прижмется... Мне ж кознодейка жена не дала ни одним насладиться Взглядом на милого сына; я был во мгновенье зарезан. Выслушай, друг, мой совет и заметь про себя, что скажу я: [455] Скрой возвращенье свое и войди с кораблем неприметно В пристань Итаки: на верность жены полагаться опасно. Сам же теперь мне скажи, ничего от меня не скрывая: Мог ли ты что-нибудь сведать о сыне моем? Не слыхал ли, Где он живет? В Орхомене ль? В песчаном ли Пилосе? В Спарте ль [460] Светлопространной у славного дяди, царя Менелая? Ибо не умер еще на земле мой Орест благородный". Так вопросил Агамемнон; ему отвечая, сказал я: "Царь Агамемнон, о сыне твоем ничего я не знаю; Где он и жив ли, сказать не могу; пустословие вредно". [465] Так мы, о многом минувшем беседуя, друг подле друга Грустно сидели, и слезы лилися по нашим ланитам. Тень Ахиллеса, Пелеева сына, потом мне явилась; С ним был Патрокл, Антилох беспорочный и сын Теламонов Бодрый Аякс, меж ахейцами мужеским видом и силой [470] После Пелеева сына великого всех превзошедший. Тень быстроногого внука Эакова, став предо мной, Мне, возрыдавши, крылатое бросила слово: "Зачем ты Здесь я затем, чтоб Тиресий слепец прорицатель открыл мне Что, дерзновенный, какое великое дело замыслил? [475] Как проникнул в пределы Аида, где мертвые только Тени отшедших, лишенные чувства, безжизненно веют?" Так он спросил у меня, и, ему отвечая, сказал я: "О Ахиллес, сын Пелеев, меж всеми данаями первый, Здесь я затем, чтоб Тиресий слепец прорицатель открыл мне [480] Способ вернейший моей каменистой Итаки достигнуть; В землю ахеян еще я не мог возвратиться; отчизны Милой еще не видал; я скитаюсь и бедствую. Ты же Между людьми и минувших времен и грядущих был счастьем Первый: живого тебя мы как бога бессмертного чтили; [485] Здесь же, над мертвыми царствуя, столь же велик ты, как в жизни Некогда был; не ропщи же на смерть, Ахиллес богоравный". Так говорил я, и так он ответствовал, тяжко вздыхая: "О Одиссей, утешения в смерти мне дать не надейся; Лучше б хотел я живой, как поденщик, работая в поле, [490] Службой у бедного пахаря хлеб добывать свой насущный, Нежели здесь над бездушными мертвыми царствовать, мертвый. Ты же о сыне известием душу теперь мне порадуй. Был ли в сраженье мой сын? Впереди ли у всех он сражался? Также скажи, Одиссей, не слыхал ли о старце Пелее? [495] Все ли по-прежнему он повелитель земли мирмидонской? Иль уж его и в Элладе и Фтии честить перестали, Дряхлого старца, без рук и без ног, изнуренного в силах? В области дня уж защитником быть для него не могу я; Ныне уж я не таков, как бывало, когда в отдаленной [500] Трое губил ополченья и грудью стоял за ахеян. Если б таким хоть на миг я в жилище отцовом явился, Ужас бы сильная эта рука навела там на многих, Власти Пелея не чтущих и старость его оскорбивших". Так говорил Ахиллес, и, ему отвечая, сказал я: [505] "Сведать не мог ничего я о старце Пелее великом; Но о твоем благородном, возлюбленном Неоптолеме Все, Ахиллес, как желаешь, тебе расскажу я подробно. Сам я его в корабле крутобоком моем от Скироса Морем привез к меднолатным данаям в троянскую землю; [510] Там на советах вождей о судьбе Илиона всегда он Голос свой прежде других подавал и в разумных сужденьях Мною одним лишь и Нестором мудрым бывал побеждаем. В поле ж троянском широком, где гибельной медью мы бились, Он никогда близ дружин и в толпе не хотел оставаться; [515] Быстро вперед выбегал он один, упреждая храбрейших; Много врагов от него в истребительной битве погибло; Я ж не могу ни назвать, ни исчислить, сколь много народа В крае троянском побил он, где грудью стоял за аргивян. Так Еврипила, Телефова сына, губительной медью [520] Он ниспроверг, и кругом молодого вождя все кетейцы Пали его, златолюбия женского бедственной жертвой. После Мемнона, подобного богу, был всех он прекрасней. В чрево коня, сотворенного чудно Эпеосом, скрыться Был он с другими вождями назначен; а двери громады [525] Мне отворять, затворять и стеречь поручили ахейцы. Все, при вступлении в конские недра, вожди отирали Слезы с ланит, и у каждого руки и ноги тряслися; В нем же едином мои никогда не подметили очи Страха; не помню, чтоб он от чего побледнел, содрогнулся [530] Или заплакал. Не раз убеждал он меня из затвора Дать ему выйти и, стиснув одною рукою двуострый Меч, а другою обитое медью копье, порывался В бой на троян. А когда был разрушен Приамов великий Град, он с богатой добычей, с дарами почетными поплыл [535] В край свой, ни издали метким копьем, ни вблизи длинноострой Медью меча не пронзенный ни разу, как часто бывает В жарком бою, где убийство кипит и Арей веселится". Так говорил я: душа Ахиллесова с гордой осанкой Шагом широким, по ровному Асфодилонскому лугу [540] Тихо пошла, веселяся великою славою сына. Души других знаменитых умерших явились; со мною Грустно они говорили о том, что тревожило сердце Каждому; только душа Теламонова сына Аякса Молча стояла вдали, одинокая, все на победу [545] Злобясь мою, мне отдавшую в стане аргивян доспехи Сына Пелеева. Лучшему между вождей повелела Дать их Фетида; судили трояне; их суд им Афина Тайно внушила... Зачем, о, зачем одержал я победу, Мужа такого низведшую в недра земные? Погиб он, [550] Бодрый Аякс, и лица красотою и подвигов славой После великого сына Пелеева всех превзошедший. Голос возвысив, ему я сказал миротворное слово: "Сын Теламонов, Аякс знаменитый, не должен ты, мертвый, Доле со мной враждовать, сокрушаясь о гибельных, взятых [555] Мною оружиях; ими данаям жестокое боги Зло приключили: ты, наша твердыня, погиб; о тебе мы Все, как о сыне могучем Пелея, всечасно крушились, Раннюю смерть поминая твою; в ней никто не виновен, Кроме Зевеса, постигшего рать копьеносных данаев [560] Страшной бедою; тебя он судьбине безвременно предал. Но подойди же, Аякс; на мгновенье беседой с тобою Дай насладиться мне; гнев изгони из великого сердца". Так я сказал; не ответствовал он; за другими тенями Мрачно пошел; напоследок сокрылся в глубоком Эребе. [565] Может быть, стал бы и гневный со мной говорить он иль я с ним, Если б меня не стремило желание милого сердца Души других знаменитых умерших увидеть. И скоро В аде узрел я Зевесова мудрого сына Миноса; Скипетр в деснице держа золотой, там умерших судил он, [570] Сидя; они же его приговора, кто сидя, кто стоя, Ждали в пространном с вратами широкими доме Аида. После Миноса явилась гигантская тень Ориона; Гнал по широкому Асфодилонскому лугу зверей он - Их же своею железной ничем не крушимой дубиной [575] Некогда сам он убил на горах неприступно-пустынных. Тития также увидел я, сына прославленной Геи; Девять заняв десятин под огромное тело, недвижим Там он лежал; по бокам же сидели два коршуна, рвали Печень его и терзали когтями утробу. И руки [580] Тщетно на них подымал он. Латону, супругу Зевеса, Шедшую к Пифию, он осрамил на лугу Панопейском. Видел потом я Тантала, казнимого страшною казнью: В озере светлом стоял он по горло в воде и, томимый Жаркою жаждой, напрасно воды захлебнуть порывался. [585] Только что голову к ней он склонял, уповая напиться, С шумом она убегала; внизу ж под ногами являлось Черное дно, и его осушал во мгновение демон. Много росло плодоносных дерев над его головою, Яблонь, и груш, и гранат, золотыми плодами обильных, [590] Также и сладких смоковниц и маслин, роскошно цветущих. Голодом мучась, лишь только к плодам он протягивал руку, Разом все ветви дерев к облакам подымалися темным. Видел я также Сизифа, казнимого страшною казнью: Тяжкий камень снизу обеими влек он руками [595] В гору; напрягши мышцы, ногами в землю упершись, Камень двигал он вверх; но едва достигал до вершины С тяжкою ношей, назад устремленный невидимой силой, Вниз по горе на равнину катился обманчивый камень. Снова силился вздвинуть тяжесть он, мышцы напрягши, [600] Тело в поту, голова вся покрытая черною пылью. Видел я там, наконец, и Гераклову силу, один лишь Призрак воздушный; а сам он с богами на светлом Олимпе Сладость блаженства вкушал близ супруги Гебеи, цветущей Дочери Зевса от златообутой владычицы Геры. [605] Мертвые шумно летали над ним, как летают в испуге Хищные птицы; и, темной подобяся ночи, держал он Лук напряженный с стрелой на тугой тетиве, и ужасно Вдруг озирался, как будто готовяся выстрелить; страшный Перевязь блеск издавала, ему поперек перерезав [610] Грудь златолитным ремнем, на котором с чудесным искусством Львы грозноокие, дикие вепри, лесные медведи, Битвы, убийства, людей истребленье изваяны были: Тот, кто свершил бы подобное чудо искусства, не мог бы, Сам превзошедши себя, ничего уж создать совершенней. [615] Взор на меня устремив, угадал он немедленно, кто я; Жалобно, тяжко вздохнул и крылатое бросил мне слово: "О Лаэртид, многохитростный муж, Одиссей благородный, Иль и тобой, злополучный, судьба непреклонно играет Так же, как мной под лучами всезрящего солнца играла? [620] Сын я Крониона Зевса; но тем от безмерных страданий Не был спасен; покориться под власть недостойного мужа Мне повелела судьба. И труды на меня возлагал он Тяжкие. Так и отсюда был пса троеглавого должен Я увести: уповал он, что будет мне труд не по силам. [625] Я же его совершил, и похищен был пес у Аида; Помощь мне подали Эрмий и дочь громовержца Афина". Так мне сказав, удалился в обитель Аидову призрак. Я ж неподвижно остался на месте и ждал, чтоб явился Кто из могучих героев, давно знаменитых и мертвых. [630] Видеть хотел я великих мужей, в отдаленные веки Славных, богами рожденных, Тесея царя, Пирифоя, Многих других; но, толпою бесчисленной души слетевшись, Подняли крик несказанный; был схвачен я ужасом бледным, В мыслях, что хочет чудовище, голову страшной Горгоны, [635] Выслать из мрака Аидова против меня Персефона, Я побежал на корабль и велел, чтоб, не медля нимало, Люди мои на него собрались и канат отвязали. Все на корабль собралися и сели на лавках у весел. Судно спокойно пошло по течению вод Океана, [640] Прежде на веслах, потом с благовеющим ветром попутным.

  ПЕСНЬ ДВЕНАДЦАТАЯ Быстро своим кораблем Океана поток перерезав, Снова по многоисплытому морю пришли мы на остров Эю, туда, где в жилище туманно рожденныя Эос Легкие Оры ведут хороводы, где Гелиос всходит; [5]

  К брегу пристав, на песок мы корабль быстроходный встащили; Сами же, вышед на брег, поражаемый шумно волнами, Сну предались в ожиданье восхода на небо Денницы. Встала из мрака младая с перстами пурпурными Эос. Спутников скликав, послал я их к дому Цирцеи, чтоб взять там [10] Труп Ельпеноров, его принести и свершить погребенье. Много дерев нарубив, мы на самом возвышенном месте Берега предали тело земле с сокрушеньем и плачем. После ж того как сожжен был со всеми доспехами мертвый, Холм гробовой мы насыпали, памятный столб утвердили. [15] Гладкое в землю на холме воткнули весло; и священный Долг погребения был совершён. Но Цирцея узнала Скоро о нашем прибытии к ней от пределов Аида. Светлой одеждой облекшись, она к нам пришла; и за нею С хлебом, и мясом, и пеннопурпурным вином молодые [20] Девы пришли; и богиня богинь, к нам приближась, сказала: "Люди железные, заживо зревшие область Аида, Дважды узнавшие смерть, всем доступную только однажды, Бросьте печаль и беспечно едой и питьем утешайтесь Ныне, во все продолжение дня, с наступленьем же утра [25] Далее вы поплывете; я путь укажу и благое Дам наставленье, чтоб снова какая безумием вашим Вас не постигла напасть, ни на суше, ни на море темном". Так нам сказала, и мы покорились ей мужеским сердцем. Жертву принесши, мы целый там день до вечернего мрака [30] Ели прекрасное мясо и сладким вином утешались. Солнце тем временем скрылось, и тьма наступила ночная. Люди в том месте легли, где корабль утвержден был канатом; Мне же Цирцея приветливо руку дала; и когда я Сел в отдаленье от прочих, легла близ меня и вопросы [35] Стала мне делать; и ей обо всем рассказал я подробно. Светлая так напоследок сама мне сказала богиня: "Дело одно совершил ты успешно; теперь со вниманьем Выслушай то, что скажу, что потом и от бога услышишь. Прежде всего ты увидишь сирен; неизбежною чарой [40] Ловят они подходящих к ним близко людей мореходных. Кто, по незнанью, к тем двум чародейкам приближась, их сладкий Голос услышит, тому ни жены, ни детей малолетных В доме своем никогда не утешить желанным возвратом: Пением сладким сирены его очаруют, на светлом [45] Сидя лугу; а на этом лугу человечьих белеет Много костей, и разбросаны тлеющих кож там лохмотья. Ты ж, заклеив товарищам уши смягченным медвяным Воском, чтоб слышать они не могли, проплыви без оглядки Мимо; но ежели сам роковой пожелаешь услышать [50] Голос, вели, чтоб тебя по рукам и ногам привязали К мачте твоей корабельной крепчайшей веревкой; тогда ты Можешь свой слух без вреда удовольствовать гибельным пеньем. Если ж просить ты начнешь иль приказывать станешь, чтоб сняли Узы твои, то двойными тебя пусть немедленно свяжут. [55] После, когда вы минуете остров сирен смертоносный, Две вам дороги представятся; дать же совет здесь, какую Выбрать из двух безопаснее, мне невозможно; своим ты Должен рассудком решить. Опишу я и ту и другую. Прежде увидишь стоящие в море утесы; кругом их [60] Шумно волнуется зыбь Амфитриты лазоревоокой; Имя бродящих дано им богами; близ них никакая Птица не смеет промчаться, ни даже амброзию Зевсу Легким полетом носящие робкие голуби; каждый Раз пропадает из них там один, об утес убиваясь; [65] Каждый раз и Зевес заменяет убитого новым. Все корабли, к тем скалам подходившие, гибли с пловцами; Доски одни оставались от них и бездушные трупы, Шумной волною и пламенным вихрем носимые в море. Только один, все моря обежавший, корабль невредимо [70] Их миновал - посетитель Ээта, прославленный Арго; Но и его на утесы бы кинуло море, когда б он Там не прошел, провожаемый Герой, любившей Ясона. После ты две повстречаешь скалы: до широкого неба Острой вершиной восходит одна, облака окружают [75] Темносгущенные ту высоту, никогда не редея. Там никогда не бывает ни летом, ни осенью светел Воздух; туда не взойдет и оттоль не сойдет ни единый Смертный, хотя б с двадцатью был руками и двадцать Ног бы имел, - столь ужасно, как будто обтесанный, гладок [80] Камень скалы; и на самой ее середине пещера, Темным жерлом обращенная к мраку Эреба на запад; Мимо ее ты пройдешь с кораблем, Одиссей многославный; Даже и сильный стрелок не достигнет направленной с моря Быстролетящей стрелою до входа высокой пещеры; [85] Страшная Скилла живет искони там. Без умолку лая, Визгом пронзительным, визгу щенка молодого подобным, Всю оглашает окрестность чудовище. К ней приближаться Страшно не людям одним, но и самым бессмертным. Двенадцать Движется спереди лап у нее; на плечах же косматых [90] Шесть подымается длинных, изгибистых шей; и на каждой Шее торчит голова, а на челюстях в три ряда зубы, Частые, острые, полные черною смертью, сверкают; Вдвинувшись задом в пещеру и выдвинув грудь из пещеры, Всеми глядит головами из лога ужасная Скилла. [95] Лапами шаря кругом по скале, обливаемой морем, Ловит дельфинов она, тюленей и могучих подводных Чуд, без числа населяющих хладную зыбь Амфитриты. Мимо ее ни один мореходец не мог невредимо С легким пройти кораблем: все зубастые пасти разинув, [100] Разом она по шести человек с корабля похищает. Близко увидишь другую скалу, Одиссей многославный: Ниже она; отстоит же от первой на выстрел из лука. Дико растет на скале той смоковница с сенью широкой. Страшно все море под тою скалою тревожит Харибда, [105] Три раза в день поглощая и три раза в день извергая Черную влагу. Не смей приближаться, когда поглощает: Сам Посейдон от погибели верной тогда не избавит. К Скиллиной ближе держася скале, проведи без оглядки Мимо корабль быстроходный: отраднее шесть потерять вам [110] Спутников, нежели вдруг и корабль потопить, и погибнуть Всем". Тут умолкла богиня; а я, отвечая, сказал ей: "Будь откровенна, богиня, чтоб мог я всю истину ведать: Если избегнуть удастся Харибды, могу ли отбиться Силой, когда на сопутников бросится жадная Скилла?" [115] Так я спросил, и, ответствуя, так мне сказала богиня: "О необузданный, снова о подвигах бранных замыслил; Снова о бое мечтаешь; ты рад и с богами сразиться. Знай же: не смертное зло, а бессмертное Скилла. Свирепа, Дико-сильна, ненасытна, сражение с ней невозможно. [120] Мужество здесь не поможет; одно здесь спасение - бегство. Горе, когда ты хоть миг там для тщетного боя промедлишь: Высунет снова она из своей недоступной пещеры Все шесть голов и опять с корабля шестерых на пожранье Схватит; не медли ж; поспешно пройди; призови лишь Кратейю: [125] Скиллу она родила на погибель людей, и одна лишь Дочь воздержать от второго на вас нападения может. Скоро потом ты увидишь Тринакрию остров; издавна Гелиос тучных быков и баранов пасет там на пышных, Злачных равнинах; семь стад составляют быки; и бараны [130] Столько ж; и в каждом их стаде числом пятьдесят; и число то Вечно одно; не плодятся они, и пасут неусыпно Их Фаэтуса с Лампетией, пышнокудрявые нимфы. Гелиос их Гиперион с божественной прижил Неерой. Светлая мать, дочерей воспитавши, в Тринакрии знойной [135] Их поселила, чтоб там, от людей в удалении, девы Тучных быков и баранов отцовых пасли неусыпно. Будешь в Итаке, хотя и великие бедствия встретишь, Если воздержишься руку поднять на стада Гелиоса; Если же руку подымешь на них, то пророчу погибель [140] Всем вам: тебе, кораблю и сопутникам; сам ты избегнешь Смерти; но, всех потеряв, одинок возвратишься в отчизну". Так говорила она. Златотронная Эос явилась На небе; в дом свой богиня пошла, разлучившись со мною. Я ж, к своему кораблю возвратясь, повелел, чтоб немедля [145] Спутники все на него собрались и канат отвязали; Все на него собралися и, севши на лавках у весел, Разом могучими веслами вспенили темные воды. Был нам на темных водах провожатым надежным попутный Ветер, пловцам благовеющий друг, парусов надуватель, [150] Послан приветноречивою, светлокудрявой богиней. Все корабельные снасти порядком убрав, мы спокойно Плыли; корабль наш бежал, повинуясь кормилу и ветру. Я ж, обратяся к сопутникам, так им сказал, сокрушенный: "Должно не мне одному и не двум лишь, товарищи, ведать [155] То, что нам всем благосклонно богиня богинь предсказала: Всем вам открою, чтоб, зная свой жребий, могли вы бесстрашно Или погибнуть, иль смерти и Керы могучей избегнуть. Прежде всего от волшебного пенья сирен и от луга Их цветоносного нам уклониться велела богиня; [160] Мне же их голос услышать позволила; прежде, однако, К мачте меня корабельной веревкой надежною плотно Вы привяжите, чтоб был я совсем неподвижен; когда же Стану просить иль приказывать строго, чтоб сняли с меня вы Узы, - двойными скрутите мне узами руки и ноги". [165] Так говорил я, лишь нужное людям моим открывая. Тою порой крепкозданный корабль наш, плывя, приближался К острову страшных сирен, провожаемый легким попутным Ветром; но вдруг успокоился ветер, и тишь воцарилась На море: демон угладил пучины зыбучее лоно. [170] Вставши, товарищи парус ненужный свернули, сцепили С мачты его, уложили на палубе, снова на лавки Сели и гладкими веслами вспенили тихие воды. Я же, немедля медвяного воску укруг изрубивши В мелкие части мечом, раздавил на могучей ладони [175] Воск; и мгновенно он сделался мягким; его благосклонно Гелиос, бог жизнедатель, лучом разогрел теплоносным. Уши товарищам воском тогда заклеил я; меня же Плотной веревкой они по рукам и ногам привязали К мачте так крепко, чтобы нельзя мне ничем шевельнуться. [180] Снова под сильными веслами вспенилась темная влага. Но в расстоянье, в каком призывающий голос бывает Внятен, сирены увидели мимо плывущий корабль наш. С брегом он их поравнялся; они звонкогласно запели: "К нам, Одиссей богоравный, великая слава ахеян, [185] К нам с кораблем подойди; сладкопеньем сирен насладися, Здесь ни один не проходит с своим кораблем мореходец, Сердцеусладного пенья на нашем лугу не послушав; Кто же нас слышал, тот в дом возвращается, многое сведав. Знаем мы всё, что случилось в троянской земле и какая [190] Участь по воле бессмертных постигла троян и ахеян; Знаем мы всё, что на лоне земли многодарной творится". Так нас они сладкопеньем пленительным звали. Влекомый Сердцем их слушать, товарищам подал я знак, чтоб немедля Узы мои разрешили; они же удвоенной силой [195] Начали гресть; а, ко мне подошед, Перимед с Бврилохом Узами новыми крепче мне руки и ноги стянули. Но когда удалился корабль наш и более слышать Мы не могли уж ни гласа, ни пенья сирен бедоносных, Верные спутники вынули воск размягченный, которым [200] Уши я им заклеил, и меня отвязали от мачты. Остров сирен потеряли мы из виду. Вдруг я увидел Дым и волненья великого шум повсеместный услышал. Выпали весла из рук у гребцов устрашенных; повиснув Праздно, они по волнам, колыхавшим их, бились; а судно [205] Стало, понеже не двигались весла, его принуждавшие к бегу. Я же его обежал, чтоб людей ободрить оробелых; Каждому сделав приветствие, ласково всем им сказал я: "Спутники в бедствиях, мы не безопытны; всё мы сносили Твердо; теперь же беда предстоит не страшнее постигшей [210] Нас, заключенных в пещере свирепою силой циклопа. Мужеством, хитрым умом и советом разумным тогда я Всех вас избавил; о том не забыли вы, думаю; будьте ж Смелы и ныне, исполнив покорно все то, что велю вам. Силу удвойте, гребцы, и дружнее по влаге зыбучей [215] Острыми веслами бейте; быть может, Зевес покровитель Нам от погибели близкой уйти невредимо поможет. Ты же внимание, кормщик, удвой; на тебя попеченье Главное я возлагаю - ты правишь кормой корабельной: В сторону должен ты судно отвесть от волненья и дыма, [220] Видимых близко, держися на этот утес, чтоб не сбиться Вбок по стремленью - иначе корабль несомненно погибнет". Так я сказал; все исполнилось точно и скоро; о Скилле ж Я помянуть не хотел: неизбежно чудовище было; Весла б они побросали от страха и, гресть переставши, [225] Праздно б столпились внутри корабля в ожиданье напасти. Сам же я, вовсе забыв повеление строгой Цирцеи, Мне запретившей оружие брать для напрасного боя, Славные латы на плечи накинул и, два медноострых В руки схвативши копья, подошел к корабельному носу [230] В мыслях, что прежде туда из глубокого жадная Скилла Бросится лога и там ей попавшихся первых похитит. Тщетно искал я очами ее, утомил лишь напрасно Очи, стараясь проникнуть в глубокое недро утеса. В страхе великом тогда проходили мы тесным проливом; [235] Скилла грозила с одной стороны, а с другой пожирала Жадно Харибда соленую влагу: когда извергались Воды из чрева ее, как в котле, на огне раскаленном, С свистом кипели они, клокоча и буровясь; и пена Вихрем взлетала на обе вершины утесов; когда же [240] Волны соленого моря обратно глотала Харибда, Внутренность вся открывалась ее: перед зевом ужасно Волны сшибались, и в недре утробы открытом кипели Тина и черный песок. Мы, объятые ужасом бледным, В трепете очи свои на грозящую гибель вперяли. [245] Тою порой с корабля шестерых, отличавшихся бодрой Силой товарищей, разом схватя их, похитила Скилла; Взор на корабль и на схваченных вдруг обративши, успел я Только их руки и ноги вверху над своей головою Мельком приметить: они в высоте призывающим гласом [250] Имя мое прокричали с последнею скорбию сердца. Так рыболов, с каменистого берега длинносогбенной Удой кидающий в воду коварную рыбам приманку, Рогом быка лугового их ловит, потом, из воды их Выхватив, на берег жалко трепещущих быстро бросает: [255] Так трепетали они в высоте, унесенные жадною Скиллой. Там перед входом пещеры она сожрала их, кричащих Громко и руки ко мне простирающих в лютом терзанье. Страшное тут я очами узрел, и страшней ничего мне Зреть никогда в продолжение странствий моих не случалось. [260] Скиллин утес миновав и избегнув свирепой Харибды, Прибыли к острову мы, наконец, светоносного бога. Там на зеленых равнинах быки криворогие мирно С множеством тучных баранов паслись, Гелиосово стадо. С моря уже, находясь на палубе, явственно мог я [265] Тяжкое слышать мычанье быков, на свободе гулявших, С шумным блеяньем баранов; и тут же пришло мне на память Слово слепого пророка Тиресия фивского с строгим Словом Цирцеи, меня миновать убеждавшей опасный Остров, где властвовал Гелиос, смертных людей утешитель. [270] Тут к сокрушенным сопутникам речь обратил я такую: "Верные спутники, слушайте то, что, печальный, скажу вам: Сведать должны вы пророка Тиресия фивского слово С словом Цирцеи, меня миновать убеждавшей опасный Остров, где властвует Гелиос, смертных людей утешитель: [275] Там несказанное бедствие ждет нас, они утверждают. Мимо, товарищи, черный корабль провести поспешите". Так я сказал; в их груди сокрушилося милое сердце. Мне ж, возражая, ответствовал так Еврилох непокорный: "Ты, Одиссей, непреклонно-жесток; одарен ты великой [280] Силой; усталости нет для тебя, из железа ты скован. Нам, изнуренным, бессильным и столь уж давно не вкушавшим Сна, запрещаешь ты на берег выйти. Могли б приготовить Ужин мы вкусный на острове, сладко на нем отдохнувши. Ты ж нас идти наудачу в холодную ночь принуждаешь [285] Мимо приютного острова в темное, мглистое море. Ночью противные ветры шумят, корабли истребляя. Кто избежит потопления верного, если во мраке Вдруг с неожиданной бурей на черное море примчится Нот иль Зефир истребительно-быстрый? От них наиболе [290] В бездне морской, вопреки и богам, корабли погибают. Лучше теперь, покорившись велению темныя ночи, На берег выйдем и ужин вблизи корабля приготовим. Завтра ж с Денницею пустимся снова в пространное море". Так говорил Еврилох, и товарищи с ним согласились. [295] Стало мне ясно тогда, что готовил нам бедствие демон. Голос возвысив, безумцу я бросил крылатое слово: "Здесь я один, оттого и ответ, Еврилох, твой так дерзок. Слушайте ж: мне поклянитесь великою клятвой, что, если Встретите стадо быков криворогих иль стадо баранов [300] Там, на зеленых лугах, святотатной рукой не коснетесь К ним и убить ни быка, ни барана отнюдь не дерзнете. Пищею нас на дорогу обильно снабдила Цирцея". Спутники клятвой великою мне поклялися; когда же Все поклялися и клятву свою совершили, в заливе [305] Острова тихом мы стали с своим кораблем крепкозданным. Близко была ключевая вода; все товарищи, вышед На берег, вкусный проворно на нем приготовили ужин; Свой удовольствовав голод обильным питьем и едою, Стали они поминать со слезами о милых погибших, [310] Схваченных вдруг с корабля и растерзанных Скиллой пред нами. Скоро на плачущих сон, усладитель печалей, спустился. Треть совершилася ночи, и темного неба на онпол Звезды склонилися - вдруг громовержец Кронион Борея, Страшно ревущего, выслал на нас, облака обложили [315] Море и землю, и темная с грозного неба сошла ночь. Встала из мрака младая с перстами пурпурными Эос; Черный корабль свой от бури мы скрыли под сводом пещеры, Где в хороводы веселые нимфы полей собирались. Тут я товарищей всех пригласил на совет и сказал им: [320] "Черный корабль наш, друзья, запасен и питьем и едою. Бойтесь же здесь на стада подымать святотатную руку; Бог обладает здесь всеми стадами быков и баранов, Гелиос светлый, который все видит, все слышит, все знает". Так я сказал, и они покорились мне мужеским сердцем. [325] Но беспрестанно весь месяц свирепствовал Нот; все другие Ветры молчали; порою лишь Евр подымался восточный. Спутники, хлеба довольно имея с вином пурпуровым, Были спокойны; быков Гелиосовых трогать и в мысли Им не входило, когда же съестной наш запас истощился, [330] Начали пищу охотой они промышлять, добывая Что где случалось: стреляли дичину иль рыбу Остросогбенными крючьями удили - голод томил их. Раз, помолиться желая богам, чтоб они нам открыли Путь, одинокой дорогой я шел через остров: невольно, [335] Тою дорогой идя, от товарищей я удалился; В месте, защитном от ветра, я руки умыл и молитвой Теплой к бессмертным владыкам Олимпа, к богам обратился. Сладкий на вежды мне сон низвели нечувствительно боги. Злое тогда Еврилох предложение спутникам сделал: [340] "Спутники верные, слушайте то, что скажу вам, печальный; Всякий род смерти для нас, земнородных людей, ненавистен; Но умереть голодною смертью всего ненавистней. Выберем лучших быков в Гелиосовом стаде и в жертву Здесь принесем их богам, беспредельного неба владыкам. [345] После - когда возвратимся в родную Итаку, воздвигнем В честь Гелиоса, над нами ходящего бога, богатый Храм и его дорогими дарами обильно украсим; Если ж, утратой своих круторогих быков раздраженный, Он совокупно с другими богами корабль погубить наш [350] В море захочет, то легче, в волнах захлебнувшись, погибнуть Вдруг, чем на острове диком от голода медленно таять". Так говорил Еврилох, и сопутники с ним согласились. Лучших тогда из быков Гелиосовых, вольно бродивших, Взяли они - невдали корабля темноносого стадо [355] Жирных, огромнорогатых и лбистых быков там гуляло, - Их обступили, безумцы; воззвавши к богам олимпийским, Листьев нарвали они с густоглавого дуба, ячменя Боле в запасе на черном своем корабле не имея. Кончив молитву, зарезав быков и содравши с них кожи, [360] Бедра они все отсекли, а кости, обвитые дважды Жиром, кровавыми свежего мяса кусками обклали. Но, не имея вина, возлиянье они совершили Просто водою и бросили в жертвенный пламень утробу, Бедра сожгли, остальное же, сладкой утробы отведав, [365] Всё изрубили на части и стали на вертелах жарить. Тут улетел усладительный сон, мне ресницы смыкавший. Я, пробудившись, пошел к кораблю на песчаное взморье Шагом поспешным; когда ж к кораблю подходил, благовонным Запахом пара мясного я был поражен; содрогнувшись, [370] Жалобный голос упрека вознес я к богам олимпийским: "Зевс, наш отец и владыка, блаженные, вечные боги, Вы на беду обольстительный сон низвели мне на вежды; Спутники там без меня святотатное дело свершили". Тою порой о убийстве быков Гиперионов светлый [375] Сын извещен был Лампетией, длинноодеянной девой. С гневом великим к бессмертным богам обратясь, он воскликнул: "Зевс, наш отец и владыка, блаженные, вечные боги, Жалуюсь вам на людей Одиссея, Лаэртова сына! Дерзко они у меня умертвили быков, на которых [380] Так любовался всегда я - всходил ли на звездное небо, С звездного ль неба сходил и к земле ниспускался. Если же вами не будет наказано их святотатство, В область Аида сойду я и буду светить для умерших". Гневному богу ответствовал так тученосец Кронион: [385] "Гелиос, смело сияй для бессмертных богов и для смертных, Року подвластных людей, на земле плодоносной живущих. Их я корабль чернобокий, низвергнувши пламенный гром свой, В море широком на мелкие части разбить не замедлю". (Это мне было открыто Калипсой божественной; ей же [390] Все рассказал вестоносец крылатый Кронионов, Эрмий.) Я, возвратясь к кораблю своему на песчаное взморье, Спутников собрал и всех одного за другим упрекал; но исправить Зла нам уж было не можно; быки уж зарезаны были. Боги притом же и знаменье, в страх нас приведшее, дали: [395] Кожи ползли, а сырое на вертелах мясо и мясо, Снятое с вертелов, жалобно рев издавали бычачий. Целые шесть дней мои непокорные спутники дерзко Били отборных быков Гелиоса и ели их мясо; Но на седьмой день, предызбранный тайно Кронионом Зевсом, [400] Ветер утих, и шуметь перестала сердитая буря. Мачту поднявши и белый на мачте расправивши парус, Все мы взошли на корабль и пустились в открытое море. Но, когда в отдалении остров пропал и исчезла Всюду земля и лишь небо, с водами слиянное, зрелось, [405] Бог громовержец Кронион тяжелую темную тучу Прямо над нашим сгустил кораблем, и под ним потемнело Море. И краток был путь для него. От заката примчался С воем Зефир, и восстала великая бури тревога; Лопнули разом веревки, державшие мачту; и разом [410] Мачта, сломясь, с парусами своими, гремящая, пала Вся на корму и в паденье тяжелым ударом разбила Голову кормщику; череп его под упавшей громадой Весь был расплюснут, и он, водолазу подобно, с высоких Ребр корабля кувырнувшися вглубь, там пропал, и из тела [415] Дух улетел. Тут Зевес, заблистав, на корабль громовую Бросил стрелу; закружилось пронзенное судно, и дымом Серным его обхватило. Все разом товарищи были Сброшены в воду, и все, как вороны морские рассеясь, В шумной исчезли пучине - возврата лишил их Кронион. [420] Я ж, уцелев, меж обломков остался до тех пор, покуда Киля водой не отбило от ребр корабельных: он поплыл; Мачта за ним поплыла; обвивался сплетенный из крепкой Кожи воловьей ремень вкруг нее; за ремень уцепившись, Мачту и киль им поспешно опутал и плотно связал я, [425] Их обхватил и отдался во власть беспредельного моря. Стихнул Зефир, присмирела сердитая буря; но быстрый Нот поднялся: он меня в несказанную ввергнул тревогу. Снова обратной дорогой меня на Харибду помчал он. Целую ночь был туда я несом; а когда воссияло [430] Солнце - себя я узрел меж скалами Харибды и Скиллы. В это мгновение влагу соленую хлябь поглощала; Я, ухватясь за смоковницу, росшую там, прицепился К ветвям ее, как летучая мышь, и повис, и нельзя мне Было ногой ни во что упереться - висел на руках я. [435] Корни смоковницы были далеко в скале и, расширясъ, Ветви объемом великим Харибду кругом осеняли; Так там, вися без движения, ждал я, чтоб вынесли волны Мачту и киль из жерла, и в тоске несказанной я долго Ждал - и уж около часа, в который судья, разрешивши [440] Юношей тяжбу, домой вечерять, утомленный, уходит С площади, - выплыли вдруг из Харибды желанные бревна. Бросился вниз я, раскинувши руки и ноги, и прямо Тяжестью всею упал на обломки, несомые морем. Их оседлавши, я начал руками, как веслами, править. [445] Скилле ж владыка бессмертных Кронион меня не дозволил В море приметить: иначе была б неизбежна погибель. Девять носился я дней по водам; на десятый с наставшей Ночью на остров Огигию выброшен был, где Калипсо Царствует, светлокудрявая, сладкоречивая нимфа. [450] Принят я был благосклонно богиней. Об этом, однако, Мне говорить уж не нужно: вчера описал я подробно Все и тебе и царице; весьма неразумно и скучно Снова рассказывать то, что уж мы рассказали однажды".

  ПЕСНЬ ТРИНАДЦАТАЯ Так Одиссей говорил; и ему в потемневшем чертоге Молча внимали другие, и все очарованы были. Тут обратилась к нему Алкиноева сила святая: "Бели мой дом меднокованый ты посетил, благородный [5]

  Царь Одиссей, то могу уповать, что препятствий не встретишь Ныне, в отчизну от нас возвращаясь, хотя и немало Бед испытал ты. А я обращуся теперь, феакийцы, К вам, ежедневно вино искрометное пьющим со мною В царских палатах, внимая струнам золотым песнопевца. [10] Все уж в ковчеге лежит драгоценном; и данные гостю Ризы, и чудной работы златые сосуды, и много Разных подарков других от владык феакийских; пускай же К ним по большому котлу и треножнику прочной работы Каждый прибавит; себя ж наградим за убытки богатым [15] Сбором с народа: столь щедро дарить одному не по силам". Так Алкиной говорил; и, одобрив его предложенье, Все по домам разошлися, о ложе и сне помышляя. Встала из мрака младая с перстами пурпурными Эос. Каждый поспешно отнес на корабль меднолитную утварь; [20] Как же ту утварь под лавками судна укласть (чтоб работать Веслами в море могли, не вредя ей, гребцы молодые), Сам Алкиной, обошедший корабль, осторожно устроил. Все они в царских палатах потом учредили обед свой. Тут собирателю туч, громоносцу Крониону Зевсу, [25] В жертву быка принесла Алкиноева сила святая. Бедра предавши огню, насладились роскошною пищей Гости; и, громко звуча вдохновенною лирой, пред ними Пел Демодок, многочтимый в народе. Но голову часто Царь Одиссей обращал на всемирно-светящее солнце, [30] С неба его понуждая сойти, чтоб отъезд ускорить свой. Так помышляет о сладостном вечере пахарь, день целый Свежее поле с четою волов бороздивший могучим Плугом, и весело день провожает он взором на запад - Тащится тяжкой стопою домой он готовить свой ужин. [35] Так Одиссей веселился, увидя склоненье на запад Дня. Обращаясь ко всем феакиянам вместе, такое Слово сказал он, глаза устремив на царя Алкиноя: "Царь Алкиной, благороднейший муж из мужей феакийских, В путь снарядите меня, сотворив возлиянье бессмертным; [40] Сами же радуйтесь. Все уж готово, чего так желало Милое сердце, корабль и дары; да пошлют благодать мне Боги Ураниды ныне, чтоб я, возвратяся в отчизну, Дома жену без порока нашел и возлюбленных ближних Всех сохраненных; а вы благоденствуйте каждый с своею [45] Сердцем избранной супругой и с чадами; всё да пошлют вам Доброе боги; и зло никакое чтоб вас не коснулось". Кончил; и все, изъявив одобренье, решили немедля Гостя, пленившего их столь разумною речью, отправить В путь. Обратяся тогда к Понтоною, сказал феакиян [50] Царь благородный: "Наполни кратеры вином и подай с ним Чаши, дабы, помолившись владыке Крониону Зевсу, Странника в милую землю отцов отпустили мы с миром". Так он сказал и, кратеры наполнив вином благовонным, Подал с ним чаши гостям Понтоной; и они возлиянье [55] Им совершили богам, беспредельного неба владыкам, Каждый на месте своем. Одиссей хитромысленный, вставши, Подал царице Арете двуярусный кубок; потом он, Голос возвысив, ей бросил крылатое слово: "Царица, Радуйся ныне и жизнь проводи беспечально, доколе [60] Старость и смерть не придут в обреченное каждому время. Я возвращаюсь в отеческий дом свой; а ты благоденствуй Дома с детьми, с домочадцами, с добрым царем Алкиноем". Слово такое сказав, через медный порог перешел он, С ним повелел Понтоною идти Алкиной, чтоб ему он [65] Путь указал к кораблю и к песчаному брегу морскому. Так же царица Арета послала за ним трех домашних служанок, С вымытой чисто одеждой одну и с хитоном, другую С отданным ей в сохраненье блестящим ковчегом, а третью С светлопурпурным вином и с запасом еды на дорогу. [70] К брегу морскому они подошли, и, принявши из рук их Платье, ковчег, и вино, и дорожную пищу, немедля Всё на корабль отнесли быстроходный гребцы и на гладкой Палубе мягко-широкий ковер с простыней полотняной Подле кормы разостлали, чтоб мог Одиссей бестревожно [75] Спать. И вступил Одиссеи на корабль быстроходный; и молча Лег он на мягко-широкий ковер. И на лавки порядком Сели гребцы и, канат отвязав от причального камня, Разом ударили в весла и взбрызнули темную влагу. Тою порой миротворно слетал Одиссею на вежды [80] Сон непробудный, усладный, с безмолвною смертию сходный. Быстро (как полем широким коней четверня, беспрестанно Сильных гонимых бичом, поражающим всех совокупно, Чуть до земли прикасаясь ногами, легко совершает Путь свой) корабль, воздвигая корму, побежал, и, пурпурной [85] Сзади волной напирая, его многошумное море Мчало вперед; беспрепятственно плыл он; и сокол, быстрейший Между пернатыми неба, его не догнал бы в полете,- Так он стремительно, зыбь рассекая, летел через море, Мужа неся богоравного, полного мыслей высоких, [90] Много встречавшего бед, сокрушающих сердце, средь бурной Странствуя зыби, и много великих видавшего браней - Ныне же спал он, забыв претерпенное, сном беззаботным. Но поднялася звезда лучезарная, вестница светлой, В сумраке раннем родившейся Эос; и, путь свой окончив, [95] К брегу Итаки достигнул корабль, облегающий море. Пристань находится там, посвященная старцу морскому Форку; ее образуют две длинные ветви крутого Брега, скалами зубчатыми в море входящего; ветрам Он возбраняет извне нагонять на спокойную пристань [100] Волны тревожные; могут внутри корабли на притонном Месте без привязи вольно стоять, не страшась непогоды; В самой вершине залива широкосенистая зрится Маслина; близко ее полутемный с возвышенным сводом Грот, посвященный прекрасным, слывущим наядами нимфам; [105] Много в том гроте кратер и больших двоеручных кувшинов Каменных: пчелы, гнездяся в их недре, свой мед составляют; Также там много и каменных длинных станов; за станами Сидя, чудесно одежды пурпурные ткут там наяды; Вечно шумит там вода ключевая; и в гроте два входа: [110] Людям один лишь из них, обращенный к Борею, доступен; К Ноту ж на юг обращенный богам посвящен - не дерзает Смертный к нему приближаться, одним лишь бессмертным открыт он. Зная то место, к нему подошли мореходцы; корабль их Целой почти половиною на берег вспрянул - так быстро [115] Мчался он, веслами сильных гребцов понуждаемый к бегу. Стал неподвижно у брега могучий корабль. Мореходцы, С палубы гладкой царя Одиссея рукой осторожной Сняв с простынею и с мягким ковром, на которых лежал он, Спящий глубоко, его положили на бреге песчаном; [120] После, богатства собрав, от разумных людей феакийских Им полученные в дар по внушенью великой Афины, Бережно склали у корня оливы широкосенистой Все, от дороги поодаль, дабы никакой проходящий, Пользуясь сном Одиссея глубоким, чего не похитил. [125] Кончив, пустилися в море они. Но земли колебатель, Помня во гневе о прежних угрозах своих Одиссею, Твердому в бедствиях мужу, с такой обратился молитвой К Зевсу: "О Зевс, наш отец и владыка, не буду богами Боле честим я, когда мной ругаться начнут феакийцы, [130] Смертные люди, хотя и божественной нашей породы; Ведал всегда я, что в дом свой, немало тревог испытавши, Должен вступить Одиссей; я не мог у него возвращенья Вовсе похитить: ты прежде уж суд произнес свой. Ныне ж его феакийцы в своем корабле до Итаки [135] Спящего, мне вопреки, довезли, наперед одаривши Золотом, медью и множеством риз, драгоценно-сотканных, Так изобильно, что даже из Трои подобной добычи Он не привез бы, когда б беспрепятственно в дом возвратился". Гневному богу ответствовал туч собиратель Кронион: [140] "Странное слово сказал ты, могучий земли колебатель; Ты ль не в че