Гомер - Одиссея

я, правда; [230] Но не всегда и теперь удается мне лучшее выбрать: Наши незваные гости приводят мой ум в беспорядок; Злое одно замышляют они; у меня ж руководца Нет. Но сражение странника с Иром не их самовольством Было устроено; высшая здесь обнаружилась воля. [235] Если б, - о Дий громовержец! о Феб Аполлон! о Афина! - Все женихи многобуйные в нашей обители ныне, Кто на дворе, кто во внутренних дома покоях, сидели, Головы свесив на грудь, все избитые, так же, как этот Ир побродяга, теперь за воротами дома сидящий! [240] Трепетной он головою мотает, как пьяный; не может Прямо стоять на ногах, ни сидеть, ни подняться, чтоб в дом свой Медленным шагом добресть через силу; совсем он изломан". Так про себя говорили они, от других в отдаленье. Тут, обратясь к Пенелопе, сказал Евримах благородный: [245] "О многоумная старца Икария дочь, Пенелопа, Если б могли все ахейцы ясийского Аргоса ныне Видеть тебя, женихов бы двойное число собралося В доме твоем пировать. Превосходишь ты всех земнородных Жен красотой, и возвышенным станом, и разумом светлым". [250] Так говорил Евримах. Пенелопа ему отвечала: "Нет, Евримах, красоту я утратила волей бессмертных С самых тех пор, как пошли в кораблях чернобоких ахейцы В Трою, и с ними пошел мой супруг, Одиссей богоравный. Если б он жизни моей покровителем был, возвратяся [255] В дом, несказанно была б я тогда и славна и прекрасна. Ныне ж в печали я вяну; враждует злой демон со мною. В самый тот час, как отчизну свою он готов был покинуть, Взявши за правую руку меня, он сказал на прощанье: "Думать не должно, чтоб воинство меднообутых ахеян [260] Все без урона из Трои в отчизну свою возвратилось; Слышно, что в бое отважны троянские мужи, что копья Метко бросают; в стрелянии из лука зорки; искусно Грозно-летучими, часто сраженье меж двух равносильных Ратей решащими разом, конями владеют. Наверно [265] Знать не могу я, позволит ли Дий возвратиться сюда мне, Или погибель я в Трое найду. На твое попеченье Все оставляю. Пекись об отце и об матери милой Так же усердно, как прежде, и даже усердней: понеже Буду не здесь я; когда же наш сын возмужает, ты замуж [270] Выдь, за кого пожелаешь, и дом наш покинь". На прощанье Так говорил Одиссей мне; и все уж исполнилось. Скоро, Скоро она, ненавистная ночь ненавистного сердцу Брака наступит для бедной меня, всех земных утешений Зевсом лишенной. На сердце моем несказанное горе. [275] В прежнее время обычай бывал, что, когда начинали Свататься, знатного рода вдову иль богатую деву Выбрав, один пред другим женихи отличиться старались; В дом приводя к нареченной невесте быков и баранов, Там угощали они всех друзей; и невесту дарили [280] Щедро; чужое ж имущество тратить без платы стыдились". Кончила. В грудь Одиссея проникло веселье, понеже Было приятно ему, что от них пожелала подарков, Льстя им словами, душою же их ненавидя, царица. Ей отвечая, сказал Антиной, сын Евпейтов надменный: [285] "О многоумная старца Икария дочь, Пенелопа, Всякий подарок, тебе от твоих женихов подносимый, Ты принимай: не позволено то отвергать, что дарят нам. Мы же, ты знай, не пойдем от тебя ни домой, ни в иное Место, пока ты из нас по желанью не выберешь мужа". [290] Так говорил Антиной; согласилися все с ним другие. Каждый потом за подарком глашатая в дом свой отправил. Посланный длинную мантию с пестрым шитьем Антиною Подал; двенадцать застежек ее золотых украшали, Каждая с гибким крючком, чтоб, в кольцо задеваясь, держал он [295] Мантию. Цепь из обделанных в золото с чудным искусством, Светлых, как солнце, больших янтарей принесли Евримаху. Серьги - из трех, с шелковичной пурпурною ягодой сходных Шариков каждая - подал проворный слуга Евридаму; Был молодому Писандру, Поликтора умного сыну, [300] Женский убор принесен, ожерелье богатое; столь же Были-не скупы и прочие все на подарки. Приняв их, Вверх по ступеням высоким обратно пошла Пенелопа. С ней удалились, подарки неся, и младые рабыни. Те же, опять обратившися к пляске и сладкому пенью, [305] Начали снова шуметь в ожидании ночи; когда же Черная ночь посреди их веселого шума настала, Три посредине палаты поставив жаровни, наклали Много поленьев туда, изощренной нарубленных медью, Мелких, сухих, и лучиною тонкой зажгли их, смолистых [310] Факелов к ним подложивши. Смотреть за огнем почередно Были должны Одиссеева дома рабыни. И с ними Так говорить Одиссей хитромысленный начал: "Подите Вы, Одиссеева дома рабыни, отсюда в .покои Вашей царицы, Икария дочери многоразумной; [315] Сядьте с ней, тонкие нити сучите и волну руками Дергайте, горе ее развлекая своим разговором. Я же останусь смотреть за огнем, и светло здесь в палате Будет, хотя бы они до утра пировать здесь остались; Им не удастся меня утомить; я терпеть научился". [320] Так говорил он. Рабыни одна на другую взглянули С громким смехом; и грубо ему отвечала Меланфо, Дочь Долиона (ее воспитала сама Пенелопа С детства и много игрушек и всяких ей лакомств давала; Сердце ж ее нечувствительно было к печалям царицы; [325] Тайно любовный союз с Евримахом она заключила); Так отвечала она Одиссею ругательным словом: "Видно, совсем потерял ты рассудок, бродяга; не хочешь, Видно, искать ты ночлега на кузнице, или в закуте, Или в шинке; здесь, конечно, приютней тебе; на слова ты [330] Дерзок в присутствии знатных господ; и душою не робок; Знать, от вина помутился твой ум, иль, быть может, такой уж Ты от природы охотник без смысла болтать; иль, осилив Бедного Ира, так поднял ты нос - берегися, однако; Может с тобою здесь встретиться кто-нибудь Ира сильнее; [335] Зубы твои все своим кулаком он железным повыбьет; Вытолкнут в дверь по затылку им будешь ты, кровью облитый". Мрачно взглянув исподлобья, сказал Одиссей хитроумный: "Я на тебя Телемаху пожалуюсь, злая собака; В мелкие части, болтунью, тебя искрошить он прикажет". [340] Слово его испугало рабынь; и они во мгновенье Все из палаты ушли; их колена дрожали от страха; Думали все, что на деле исполнится то, что сказал им Странник. А он у жаровен стоял, наблюдая, чтоб ярче Пламя горело; и глаз не сводил с женихов, им готовя [345] Мыслию все, что потом и на самом исполнилось деле. Тою порой женихов и Афина сама возбуждала К дерзко-обидным поступкам, дабы разгорелось сильнее Мщение в гневной душе Одиссея, Лаэртова сына. Так говорить Евримах, сын Полибиев, начал (обидеть [350] Словом своим Одиссея, других рассмешивши, хотел он): "Слух ваш склоните ко мне, женихи Пенелопы, дабы я Высказать мог вам все то, что велит мне рассудок и сердце. Этот наш гость, без сомнения, демоном послан, чтоб было Нам за трапезой светлей; не от факелов так все сияет [355] Здесь, но от плеши его, на которой нет волоса боле". Так он сказал и потом, обратясь к Одиссею, примолвил: "Странник, ты, верно, поденщиком будешь согласен наняться В службу мою, чтоб работать за плату хорошую в поле, Рвать для забора терновник, деревья сажать молодые; [360] Круглый бы год получал от меня ты обильную пищу, Всякое нужное платье, для ног надлежащую обувь. Думаю только, что будешь худой ты работник, привыкнув К лени, без дела бродя и мирским подаяньем питаясь: Даром свой жадный желудок кормить для тебя веселее". [365] Кончил. Ему отвечая, сказал Одиссей хитроумный: "Если б с тобой, Евримах, привелось мне поспорить работой, Если б весною, когда продолжительней быть начинают Дни, по косе, одинаково острой, обоим нам дали В руки, чтоб, вместе работая с самого раннего утра [370] Вплоть до вечерней зари, мы траву луговую косили, Или, когда бы, запрягши нам в плуг двух быков круторогих, Огненных, рослых, откормленных тучной травою, могучей Силою равных, равно молодых, равно работящих, Дали четыре нам поля вспахать для посева, тогда бы [375] Сам ты увидел, как быстро бы в длинные борозды плуг мой Поле изрезал. А если б войну запалил здесь Кронион Зевс и мне дали бы щит, два копья медноострых и медный Кованый шлем, чтоб моей голове был надежной защитой, Первым в сраженье меня ты тогда бы увидел; тогда бы [380] Мне ты не стал попрекать ненасытностью жадной желудка. Но человек ты надменный; твое неприязненно сердце; Сам же себя, Евримах, ты считаешь великим и сильным Лишь потому, что находишься в обществе низких и слабых. Если б, однако, не жданный никем, Одиссей вам явился - [385] Сколь ни просторная плотником сделана дверь здесь, она бы Узкой тебе, неоглядкой бегущему, вдруг показалась". Он замолчал. Евримах, рассердясь, на него исподлобья Грозно очами сверкнул и слово крылатое бросил: "Вот погоди, я с тобою разделаюсь, грязный бродяга: [390] Дерзок в присутствии знатных господ и не робок душой ты; Видно, вино помутило твой ум, иль, быть может, такой уж Ты от природы охотник без смысла болтать иль, осилив Бедного Ира, так сделался горд - берегися, однако". Так он сказал и скамейку схватил, чтоб пустить в Одиссея; [395] Но Одиссей, отскочивши, к коленам припал Амфинома; Мимо его прошумев, виночерпия сильно скамейка В правую треснула руку, и чаша, в ней бывшая, на пол Грянулась; тот, опрокинутый, навзничь упал, застонавши. Начали громко шуметь женихи в потемневшей палате; [400] Глядя друг на друга, так меж собою они рассуждали: "Лучше бы было, когда б, до прихода к нам, этот незваный, Гость на дороге издох, не завел бы у нас он такого Шума. Теперь мы за нищего ссоримся; пир наш испорчен; Кто при великом раздоре таком веселиться захочет?" [405] К ним обратилась тогда Телемахова сила святая: "Буйные люди, вы все помешались; не можете боле Скрыть вы, что хмель обуял вас. Знать, демон какой поджигает Всех на раздор; пировали довольно вы, спать уж пора вам; Может, кто хочет, уйти; принуждать никого я не буду". [410] Так он сказал. Женихи, закусивши с досадою губы, Смелым его пораженные словом, ему удивлялись. Тут, обратяся к собранью, сказал Амфином благородный, Нисов блистательный сын, от Аретовой царственной крови: "Правду сказал он, друзья; на разумное слово такое [415] Вы не должны отвечать оскорбленьем; не трогайте боле Старого странника; также оставьте в покое и прочих Слуг, обитающих в доме Лаэртова славного сына. Пусть виночерпий опять нам наполнит вином благовонным Кубки, чтоб мы, возлияв, на покой по домам разошлися; [420] Странника ж здесь ночевать в Одиссеевом доме оставим, На руки сдав Телемаху: он гость Телемахова дома". Так Амфином говорил, и понравилось всем, что сказал он. Тут Мулион, дулихийский глашатай, слуга Амфиномов, Муж благородной породы, вина намешавши в кратеры, [425] Кубки наполнил до края и подал гостям; совершивши Им возлиянье блаженным богам, осушили все кубки Гости; когда ж, совершив возлиянье, вином насладились Вдоволь они, все пошли по домам, чтоб предаться покою.

  ПЕСНЬ ДЕВЯТНАДЦАТАЯ Все разошлися; один Одиссей в опустевшей палате Смерть замышлять женихам совокупно с Афиной остался. С ним Телемах; и сказал он, к нему обратяся: "Мой милый Сын, наперед надлежит все оружия вынесть отсюда. [5]

  Если ж, приметив, что нет уж в палате, как прежде, оружий, Спросят о них женихи, ты тогда отвечай им: "В палате Дымно; уж сделались вовсе они не такие, какими Здесь их отец Одиссей, при отбытии в Трою, покинул: Ржавчиной все от огня и от копоти смрадной покрылись. [10] Также и высшую в сердце вложил мне Зевес осторожность: Может меж вами от хмеля вражда загореться лихая; Кровью тогда сватовство и торжественный пир осквернится - Само собой прилипает к руке роковое железо". Так он сказал. Телемах, повинуясь родителя воле, [15] Кликнул старушку, усердную няню свою Евриклею; "Няня, - сказал он, - смотри, чтоб служанки сюда не входили Прежде, покуда наверх не отнес я отцовых оружий; Здесь без присмотра они; все испорчены дымом; отца же Нет. Я доныне ребенок бессмысленный был, но теперь я [20] Знаю, что должно отнесть их туда, где не может их портить Копоть". Сказал. Евриклея старушка ему отвечала: "Дельно! Пора, мой прекрасный, за разум приняться, и дома Быть господином, и знать обходиться с отцовым богатством. Кто же, когда покидать не велишь ты служанкам их горниц, [25] Факелом будет зажженным тебе здесь светить за работой? " Ей отвечая, сказал рассудительный сын Одиссеев: "Этот старик; не трудяся, никто, и хотя б он чужой был, В доме моем, получая наш корм, оставаться не должен". Кончил. Не мимо ушей Евриклеи его пролетело [30] Слово. Все двери тех горниц, где жили служанки, замкнула Тотчас она. Одиссей с Телемахом тогда принялися Медные с гребнями шлемы, с горбами щиты, с остриями Длинными копья наверх выносить; и Афина Паллада Им невидимо, держа золотую лампаду, светила. [35] Тем изумленный, сказал Телемах Одиссею: "Родитель, В наших очах происходит великое, думаю, чудо; Гладкие стены палаты, сосновые средние брусья, Все потолка перекладины, все здесь колонны так ясно Видны глазам, так блистают, как будто б пожар был кругом их, - [40] Видно, здесь кто из богов олимпийских присутствует тайно". Так он спросил; отвечая, сказал Одиссей хитроумный Сыну: "Молчи, ни о чем не расспрашивай, бойся и мыслить: Боги, владыки Олимпа, такой уж имеют обычай. Время тебе на покой удалиться, а я здесь останусь; Видеть хочу поведенье служанок; хочу в Пенелопе [45] Сердце встревожить, чтоб, плача, меня обо всем расспросила". Так он сказал. Телемах из палаты немедленно вышел; Факел зажженный неся, он пошел в тот покой почивальный, Где по ночам миротворному сну предавался обычно. [50] В спальню пришедши, он лег и заснул в ожиданье Денницы. Тою порою один Одиссей в опустевшей палате Смерть замышлять женихам совокупно с Палладой остался. Вышла разумная тут из покоев своих Пенелопа, Светлым лицом с золотой Афродитой, с младой Артемидой [55] Сходная. Сесть ей к огню пододвинули стул, из слоновой Кости точеный, с оправой серебряной, чудной работы Икмалиона (для ног и скамейку приделал художник К дивному стулу). Он мягко-широкой покрыт был овчиной. Многоразумная села на стул Пенелопа. Вступивши [60] С ней белорукие царского дома служанки в палату, Начали всё убирать там: столы с недоеденным хлебом, Кубки и множество чаш, из которых надменные гости Пили; и, выбросив на пол золу из жаровен, наклали Новых поленьев туда, чтоб нагрелась палата и был в ней [65] Свет. А Меланфо опять привязалась ругать Одиссея: "Здесь ты еще, неотвязный? Не хочешь и ночью покоя Дать нам, бродя здесь как тень, чтоб подметить, что в доме служанки Делают. Вон! Говорю я тебе, побродяга; наелся Здесь ты довольно! Уйди, иль швырну я в тебя головнею". [70] Мрачно взглянув исподлобья, сказал Одиссей хитроумный: "Что ж так неистово ты на меня, сумасбродная, злишься? Или противно тебе, что в грязи я, что, в рубище бедном По миру ходя, прошу подаянья? Что ж делать? Я нищий. Жребий такой уж нам всем, безотрадно бродящим скитальцам. [75] В прежние дни я и сам меж людьми не совсем бесприютно Жил; и богатоустроенным домом владел, и доступен Всякому страннику был, и охотно давал неимущим; Много имел я невольников, много всего, чем роскошно Люди живут и за что величает их свет богачами. [80] Все уничтожил Кронион - так было ему то угодно. Ты, безрасудная, так же (кто знает, как скоро!) утратишь Всю красоту молодую, которою так здесь гордишься; Станешь тогда ты противна своей госпоже; да и может Сам Одиссей возвратиться - надежда не вовсе пропала; [85] Если же он и погиб и возврата лишен, то еще здесь Сын Одиссеев, младой Телемах, Аполлонов питомец, Здравствует; знает он все поведенье служанок домашних, Скрыться не может ничто от него; он из детства уж вышел". Так он сказал. Пенелопа, услышав разумное слово, [90] Речь обратила свою, раздраженная, к дерзкой служанке: "Ты, как собака, бесстыдница, злишься; меня ж не обманешь; Знаю твое поведенье; за все головою заплатишь. Разве не слышала ты, как сюда пригласить я велела Этого странника, мысля, что может сказать мне какую [95] Весть о супруге моем, о котором давно так я плачу? " Тут, обратясь к Евриноме, сказала она: "Евринома, Стул пододвинь поскорее, покрытый овчиною мягкой; Должно, чтоб здесь иноземец покойно сидел, и свои нам Все рассказал приключенья, и мне отвечал на вопросы". [100] Так говорила она. Евринома немедленно гладкий Стул принесла и покрыла его густошерстной овчиной; Сесть приглашен был на стул Одиссей богоравный женою. Так, обратяся к нему, начала говорить Пенелопа: "Странник, сначала тебя я сама вопрошу, отвечай мне: [105] Кто ты, мой добрый старик? Кто отец твой? Кто мать? Где родился? Так, отвечая, сказал Одиссей, в испытаниях твердый: "О царица, повсюду и все на земле беспредельной Люди тебя превозносят, ты славой до неба достигла; Ты уподобиться можешь царю беспорочному; страха [110] Божия полный и многих людей повелитель могучий, Правду творит он; в его областях изобильно родится Рожь, и ячмень, и пшено, тяготеют плодами деревья, Множится скот на полях и кипят многорыбием воды; Праведно властвует он, и его благоденствуют люди. [115] Ты же, царица, меня вопрошай обо всем; не касайся Только отчизны моей, и семьи, и семейного дома: Горе мне душу глубоко проникнет, когда говорить здесь Буду, о них вспоминая; страдал я немало. В чужом же Доме, в беседе с людьми, предаваться слезам неприлично. [120] Слезы напрасны: бедам не приносят они исцеленья. Может, притом, и на мысли прийти здесь рабыням, сама ты Можешь подумать, что слезы от хмеля мои происходят". Так Одиссею, ему отвечая, сказала царица: "Странник, мою красоту я утратила волей бессмертных [125] С самых тех пор, как пошли в кораблях чернобоких ахейцы В Трою, и с ними пошел мой супруг, Одиссей богоравный. Если б он жизни моей покровителем был, возвратяся В дом, несказанно была б я тогда и славна и прекрасна; Ныне ж в печали я вяну; враждует злой демон со мною. [130] Все, кто на разных у нас островах знамениты и сильны, Первые люди Дулихия, Зама, лесного Закинфа, Первые люди утесистой, солнечно-светлой Итаки, Нудят упорно ко браку меня и наш дом разоряют; Мне ж не по сердцу никто: ни просящий защиты, ни странник, [135] Ниже глашатай, служитель народа; один есть желанный Мной - Одиссей, лишь его неотступное требует сердце. Те же твердят непрестанно о браке; прибегнуть к обману Я попыталась однажды; и демон меня надоумил Стан превеликий поставить в покоях моих; начала я [140] Темно-широкую ткань и, собрав женихов, им сказала: "Юноши, ныне мои женихи - поелику на свете Нет Одиссея, - отложим наш брак до поры той, как будет Кончен мой труд, чтоб начатая ткань не пропала мне даром; Старцу Лаэрту покров гробовой приготовить хочу я [145] Прежде, чем будет он в руки навек усыпляющей смерти Парками отдан, дабы не посмели ахейские жены Мне попрекнуть, что богатый столь муж погребен без покрова". Так я сказала; они покорились мне мужеским сердцем. Целый я день за тканьем проводила: а ночью, зажегши [150] Факел, сама все, натканное днем, распускала. Три года Длилася хитрость удачно, и я убеждать их умела. Но когда, обращеньем времен приведенный, четвертый Год совершился, промчалися месяцы, дни пролетели - Все им открыла одна из служанок, лихая собака; [155] Сами они тут застали меня за распущенной тканью: Так и была приневолена ими я труд мой окончить. Способа нет уж теперь избежать мне от гнусного брака; Хитрости новой на ум не приходит: меня все родные Нудят к замужеству; и сын огорчается, видя, как дом наш [160] Грабят; а он уж созрел и теперь за хозяйством способен Сам наблюдать, и к нему уваженье Зевес пробуждает В людях. Скажи ж откровенно мне, кто ты? Уж, верно, не отрасль Славного в древности дуба, не камень от груди утеса". Ей возражая, ответствовал так Одиссей богоравный: [165] "О многоумная старца Икария дочь, Пенелопа, Вижу, что ты о породе моей неотступно желаешь Сведать. Я все расскажу, хоть печаль и усилит рассказ мой В сердце моем. Так бывает со всяким, кто долго в разлуке С милой семьей, сокрушенный, как я, меж людей земнородных [170] Странствует, их посещая обители, сам бесприютный. Но отвечать на вопросы твои я с охотою буду. Остров есть Крит посреди виноцветного моря, прекрасный, Тучный, отвсюду объятый водами, людьми изобильный; Там девяносто они городов населяют великих. [175] Разные слышатся там языки: там находишь ахеян С первоплеменной породой воинственных критян; киконы Там обитают, дорийцы кудрявые, племя пеласгов, В городе Кносе живущих. Едва девяти лет достигнув, Там уж царем был Минос, собеседник Крониона мудрый, [180] Дед мой, родитель великого Девкалиона, который Идоменея родил и меня. В корабле крутоносом Идоменей, многославный мой брат, в отдаленную Трою Поплыл с Атридом; мое ж знаменитое имя Аитон; После него родился я; он старший и властью сильнейший. [185] В Крите гостил Одиссей; и он мною, как гость, одарен был. В Крит же его занесло буреносною силою ветра: В Трою плывя и у мыса Малеи застигнутый бурей, В устье Амисия ввел он свой быстрый корабль и в опасной Пристани стал близ скалы Илифийской, богами спасенный. [190] К Идоменею он в город пришел, утверждая, что гостем Был он царю, что его почитал и любил несказанно. Но уж дней десять прошло иль одиннадцать с тех пор, как поплыл Царь в кораблях крутоносых в троянскую землю. Я принял Вместо царя во дворце Одиссея, и мной угощен был [195] Он дружелюбно с великою роскошью; было запасов Много у нас; и сопутники все Одиссеевы хлебом, Собранным с мира, и огненноцветным вином, и прекрасным Мясом быков угощаемы досыта были; двенадцать Дней провели богоравные люди ахейские с нами: [200] В море идти не пустил их Борей, бушевавший с такою Силой, что было нельзя на ногах устоять и на суше; Демон его разъярил; на тринадцатый день он утихнул. В море пустились они". Так неправду за чистую правду Он выдавал им. И слезы из глаз их лилися; так тает [205] Снег на вершинах высоких, заоблачных гор, теплоносным Евром согретый и прежде туда нанесенный Зефиром, - Им же растаянным реки полнеют и льются быстрее, - Так по щекам Пенелопы прекрасным струею лилися Слезы печали о милом, пред нею сидевшем, супруге. [210] Он же, глубоко проникнутый горьким ее сокрушеньем (Очи свои, как железо иль рог неподвижные, крепко В темных ресницах сковав и в нее их вперив, не мигая), Воли слезам не давал. И, насытяся горестным плачем, Так напоследок ему начала говорить Пенелопа: [215] "Странник, я способ имею, тебя испытанью подвергнув, Выведать, подлинно ль ты Одиссея и спутников, бывших С ним, угощал там в палатах царя, как теперь уверяешь. Можешь ли мне описать ты, какое в то время носил он Платье, каков он был видом и кто с ним сопутники были?" [220] Ей отвечая, сказал Одиссей, в испытаниях твердый: "Трудно ответствовать мне на вопрос твой, царица; уж много Времени с этой поры протекло, и тому уж двадцатый Год, как, мою посетивши отчизну, супруг твой пустился В море; но то, что осталося в памяти, вам расскажу я: [225] В мантию был шерстяную, пурпурного цвета, двойную Он облечен; золотою прекрасной с двойными крючками Бляхой держалася мантия; мастер на бляхе искусно Грозного пса и в могучих когтях у него молодую Лань изваял; как живая, она трепетала; и страшно [230] Пес на нее разъяренный глядел, и, из лап порываясь Выдраться, билась ногами она: в изумленье та бляха Всех приводила. Хитон, я приметил, носил он из чудной Ткани, как пленка, с головки сушеного снятая лука, Тонкой и светлой, как яркое солнце; все женщины, видя [235] Эту чудесную ткань, удивлялися ей несказанно. Я же - заметь ты - не ведаю, где он такую одежду Взял? Надевал ли уж дома ее до отбытия в Трою? В дар ли ее получил от кого из своих при отъезде? Взял ли в подарок прощальный как гость? Одиссея любили [240] Многие люди; сравниться же мало могло с ним ахеян. Меч медноострый, двойную пурпурную мантию, с тонким, Сшитым по мерке хитоном ему подарив на прощанье, С почестью в путь проводил я его в корабле крепкозданном. С ним находился глашатай; немного постаре годами [245] Был он; его и теперь описать вам могу я: горбатый, Смуглый, курчавые волосы, черная кожа на теле; Звали его Еврибатом; его всех товарищей боле Чтил Одиссей, поелику он ведал, сколь был он разумен". Так говорил он. Усилилось горе в душе Пенелопы: [250] Все Одиссеевы признаки ей описал он подробно. Горестным плачем о милом, далеком супруге насытясь, Так говорил он. Усилилось горе в душе Пенелопы: "Странник, до сих пор одно сожаленье к тебе я имела, - Будешь отныне у нас ты любим и почтен несказанно. [255] Платье, которое мне описал ты, сама я сложила В складки, достав из ларца, и ему подала, золотою Бляхой украсив. И мне уж его никогда здесь не встретить В доме семейном, в отечестве милом! Зачем он, зачем он Нас покидал! Неприязненный демон его с кораблями [260] В море увел, к роковым, к несказанным стенам Илиона". Ей возражая, ответствовал так Одиссей богоравный: "О многоумная старца Икария дочь, Пенелопа, Нежной своей красоты не губи сокрушеньем; не сетуй Так безутешно о милом супруге. Тебя укорять я [265] В этом не буду: нельзя не крушиться жене об утрате Сердцем избранного мужа, с которым в любви родились ей Дети; красой же богам Одиссей, говорят, был подобен. Ты успокойся, однако, и выслушай то, что скажу я: Правду одну я скажу, ничего от тебя не скрывая, [270] Все объявив, что узнал о прибытии к вам Одиссея В области тучной феспротов, от здешних брегов недалекой. Жив он; и много везет на своем корабле к вам сокровищ, Собранных им от различных народов; но спутников верных Всех он утратил; его крутобокий корабль, виноцветным [275] Морем от знойной Тринакрии плывший, Зевес и блестящий Гелиос громом разбили своим за пожранье священных, Солнцу любезных быков - все погибли в волнах святотатцы. Он же, схвативший оторванный киль корабля, был на остров Выброшен, где обитают родные богам феакийцы; [280] Почесть ему оказали они, как бессмертному богу; Щедро его одарили и даже сюда безопасно Сами хотели его проводить. И давно б уж в Итаке Был он; но, здраво размысливши, он убедился, что прежде Разные земли ему для скопленья богатств надлежало [285] Видеть. Никто из людей земнородных не мог с ним сравниться В знании выгод своих и в расчетливом, тонком рассудке - Так говорил мне о нем царь Федон благодушный, который После, бессмертным богам совершив возлиянье, поклялся Мне, что и быстрый корабль уж устроен и собраны люди [290] В милую землю отцов проводить Одиссея; меня же Он наперед отослал, поелику корабль приготовлен Был для феспротов, в Дулихий, обильный пшеницею, шедших; Мне и богатство, какое скопил Одиссей, показал он. Даже и внукам в десятом колене достанется много - [295] Столько добра им оставлено было царю в сохраненье. Сам же, сказали, пошел он в Додону затем, чтоб оракул Темносенистого Диева дуба его научил там, Как по отсутствии долгом, в отчизну, в желанную землю Милой Итаки ему возвратиться удобнее будет. [300] Жив он, ты видишь сама; и, конечно, здесь явится скоро; Верно, теперь и от милых своих и от родины светлой Он недалеко; могу подтвердить то и клятвой великой; Зевсом метателем грома, отцом и владыкой бессмертных, Также святым очагом Одиссеева дома клянуся [305] Вам, что наверно и скоро исполнится то, что сказал я. Прежде, чем солнце окончит свой круг, Одиссей возвратится; Прежде, чем месяц наставший сменен наступающим будет, Вступит он в дом свой". Ему отвечая, сказала царица: "Если твое предсказание, гость чужеземный, свершится, [310] Будешь от нас угощен ты как друг и дарами осыпан Столь изобильно, что счастью такому все будут дивиться. Мне же не то предвещает мое сокрушенное сердце: Нет! И сюда Одиссей не придет, и тебя не отправим В путь мы отсюда: недобрые люди здесь властвуют в доме; [315] Здесь никого не найдется такого, каков Одиссей был, Странников всех угощавший и всем на прощанье даривший Много. Теперь вы, рабыни, омойте его и постелю, Мантией теплой покрытую, здесь приготовьте, чтоб мог он Спать, не озябнув, до первых лучей златотронной Денницы. [320] Завтра ж поутру его вы, в купальне омывши, елеем Чистым натрите, дабы он, опрятный, за стол с Телемахом Сел и с гостями обедал. И горе тому, кто обидеть Вновь покусится его непристойно: ему никакого Места вперед здесь не будет, хотя б он и сильно озлился. [325] Иначе, странник, поверишь ли ты, чтоб хоть мало от прочих Жен я возвышенных духом и светлым умом отличалась, Если я грязным тебя и нечисто одетым за стол наш Сесть допущу? Нам ненадолго жизнь достается на свете; Кто здесь и сам без любви и в поступках любви не являет, [330] Тот ненавистен, пока на земле он живет, и желают Зла ему люди; от них поносим он нещадно и мертвый; Кто ж, беспорочный душой, и в поступках своих беспорочен - Имя его, с похвалой по земле разносимое, славят Все племена и народы, все добрым его величают". [335] Ей возражая, ответствовал так Одиссей богоравный: "О многоумная старца Икария дочь, Пенелопа, Теплая мантия мне и роскошное ложе противны С тех пор, как Крита широкого снегом покрытые горы, В длинновесельном плывя корабле, из очей потерял я. [340] Дай мне здесь спать, как давно уж привык я, на жесткой постели. Много, много ночей провалялся в бессоннице тяжкой Я, ожидая пришествия златопрестольной Денницы; Также и ног омовение мне не по сердцу; по крайней Мере к моим прикоснуться ногам ни одной не позволю [345] Я из рабынь молодых, в Одиссеевом доме служащих. Нет ли старушки, любящей заботливо службу и много В жизни, как сам я, и зла и добра испытавшей? Охотно Ей прикоснуться к моим с омовеньем ногам я дозволю". Так Одиссею, ему отвечая, сказала царица: [350] "Странник, немало до сих пор гостей к нам из близких, из дальних Стран приходило - умней же тебя никого не случалось Встретить мне; речи твои все весьма рассудительны. Есть здесь В доме старушка, советница умная, полная добрых Мыслей; за ним, злополучным, ходила она; он был ею [355] Выкормлен, ею в минуту рождения на руки принят. Ей, хоть она и слаба, о тебе поручу я заботу; Встань, Евриклея, моя дорогая разумница, вымой Ноги ему, твоего господина ровеснику; с ним же, Может быть, сходен и видом уж стал Одиссей, изнуренный [360] Жизнию трудной: в несчастии люди стареются скоро". Так говорила она; Евриклея закрыла руками Очи, но слезы пробились сквозь пальцы; она возопила: "Свет мой, дитя мое милое! Где ты? За что же Кронион Так на него, столь покорного воле богов, негодует? [365] Кто ж из людей перед громоигрателем Зевсом такие Тучные бедра быков сожигал и ему гекатомбы Так приносил изобильно, моля, чтоб он светлую старость Дал ему дома провесть, расцветающим радуясь сыном? Были напрасны молитвы; навеки утратил возврат он. [370] Горе! Быть может, теперь, никому не родной, на чужбине, Где-нибудь, впущенный в дом богача, он от глупых служанок Встречен такой же там бранью, какой был от этих собак ты, Странник, обижен; зато и не хочешь им, дерзким, позволить Ноги омыть у тебя. То, однако, порядком исполнить [375] Мне повелела моя госпожа Пенелопа. Охотно Сделаю все, и не волю одну госпожи исполняя. Нет! для тебя самого. Несказанно мою ты волнуешь Душу. Послушай, я выскажу мысли мои откровенно: Странников бедных немало в наш дом приходило; но сердце [380] Мне говорит, что из них ни один (с удивленьем смотрю я) Не был так голосом, ростом, ногами, как ты, с Одиссеем Сходен". Сказала. Ей так отвечал Одиссей хитроумный: "Правда, старушка, и сам от людей я, которым обоих Нас повстречать удавалось, слыхал, что во многом друг с другом [385] Мы удивительно сходны, как то мне и ты говоришь здесь". Так отвечал он. Сияющий таз, для мытья ей служивший Ног, принесла Евриклея; и, свежей водою две трети Таза наполнив, ее долила кипятком. Одиссей же Сел к очагу; но лицом обернулся он к тени, понеже [390] Думал, что, за ногу взявши его, Евриклея знакомый Может увидеть рубец, и тогда вся откроется разом Тайна. Но только она подошла к господину, рубец ей Бросился прямо в глаза. Разъяренного вепря клыком он Ранен был в ногу тогда, как пришел посетить на Парнасе [395] Автоликона, по матери деда (с его сыновьями), Славного хитрым притворством и клятв нарушением, - Эрмий Тем дарованьем его наградил, поелику он много Бедр от овец и от коз приносил благосклонному богу. Автоликон, посетив плодоносную землю Итаки, [400] Новорожденного сына у дочери милой нашел там. Выждав, когда он окончит свой ужин, ему на колена Внука пришла положить Евриклея. Она тут сказала: "Автоликон, богоданному внуку ты выдумать должен Имя, какое угодно тебе самому: ты усердно [405] Зевса о внуке молил". То приняв предложенье, сказал он Зятю и дочери: "Вашему сыну готово уж имя; Вас посетить собираяся, я рассержен несказанно Многими был из людей, населяющих тучную землю; Пусть назовется мой внук Одиссеем; то значит: сердитый. [410] Если ж когда он, достигнувши мужеских лет, пожелает Дедовский дом посетить на Парнасе, где наша обитель, Будет он мной угощен и с богатым отпущен подарком". Внук возмужал и пришел за подарком обещанным к деду. Автоликон с сыновьями своими его благосклонно [415] Встретил руки пожиманьем и сладко-ласкательным словом; Бабка ж его Амфитея в слезах у него целовала Очи, и руки, и голову, громко рыдая. Богатый Пир приказал сыновьям многославным своим приготовить Автоликон. И они, исполняя родителя волю, [420] Тотчас пригнать повелели быка пятилетнего с поля; Голову снявши с быка и его распластавши, на части Мясо они разрубили и части, взоткнув их на вертел, Начали жарить; изжарив же, их разнесли по порядку. Сидя они за обедом весь день до вечернего мрака, [425] Ели прекрасное мясо и сладким вином утешались. Солнце тем временем село, и ночь наступила; о ложе Каждый подумал, и сна благодать ниспослали им боги. Встала из мрака младая с перстами пурпурными Эос. Автоликоновы все сыновья, на охоту собравшись, [430] Скликали быстрых собак. Сын Лаэртов отправился с ними. Долго они по крутому, покрытому лесом, Парнасу Шли; напоследок достигли глубоких, ветристых ущелий; Гелиос только что начал поля озарять, подымаясь Тихо с глубоких, лиющихся медленно вод Океана; [435] В дикую дебрь углубились охотники все; перед ними, След открывая, бежали собаки; с собаками вместе Автоликоновы дети и сын многославный Лаэртов Быстро бежали, имея в руках длиннотенные копья. Страшно-огромный кабан там скрывался, в кустах закопавшись [440] Диких: в тенистую глубь их проникнуть не мог ни холодный, Сыростью дышащий ветер, ни Гелиос, знойно блестящий, Даже и дождь не пронзал их ветвистого свода - так густо Были они сплетены; и скопилось там много опадших Листьев. Когда же приблизился шум от собак и от ловчих, [445] Быстро бежавших, кабан им навстречу из дикого лога Прянул; щетину встопорщив, ужасно сверкая глазами, Он заступил им дорогу; и первый, к нему подбежавший, Был Одиссей. Он копье длинноострое поднял, готовый Зверя пронзить; но успел Одиссею поранить колено [450] Острым клыком разъяренный кабан; и он выхватил много Мяса, нагрянувши бешено сбоку, но кость уцелела. В правое зверю плечо боевое копье сын Лаэртов Сильно всадил; и, плечо проколов, острием на другой бок Вышло копье; повалился кабан, и душа отлетела. [455] Автоликоновы дети убитого зверя велели Должным порядком убрать и потом Одиссееву рану Перевязали заботливо; кровь же, бежавшую сильно, Заговорили. И все напоследок к отцу возвратились. Автоликон и его сыновья Одиссея, от раны [460] Дав исцелиться ему и его одаривши богато, Сердцем веселого, сами веселые, с миром послали В землю Итаки; отец и разумная мать несказанно Были его возвращению рады; они расспросили Сына подробно о ране, и он рассказал по порядку, [465] Как, на Парнасе ловитвой зверей веселясь с сыновьями Автоликона, он вепрем клычистым был ранен в колено. Эту-то рану узнала старушка, ощупав руками Ногу; отдернула руки она в изумленье; упала В таз, опустившись, нога; от удара ее зазвенела [470] Медь, покачнулся водою наполненный таз, пролилася На пол вода. И веселье и горе проникли старушку, Очи от слез затуманились, ей не покорствовал голос. Сжав Одиссею рукой подбородок, она возгласила: "Ты Одиссей! Ты мое золотое дитя! И тебя я [475] Прежде, пока не ощупала этой ноги, не узнала!" Кончив, она на свою госпожу обратила поспешно Взоры, чтоб ей возвестить возвращение милого мужа. Та ж не могла ничего, обратяся глазами в другую Сторону, видеть: Паллада ее овладела вниманьем. [480] Но Одиссей, ухвативши одною рукою за горло Няню свою, а другою ее подойти приневолив Ближе к нему, прошептал ей: "Ни слова! Меня ты погубишь; Я Одиссей; ты вскормила меня; претерпевши немало, Волей богов возвратился я в землю отцов через двадцать [485] Лет. Но - уж если твои для узнания тайны открылись Очи - молчи! И чтоб в доме никто обо мне не проведал! Иначе, слушай - и то, что услышишь, исполнится верно, - Если мне Дий истребить женихов многобуйных поможет, Здесь и тебя я щадить, хоть тобой и воспитан, не стану [490] В час тот, когда над рабынями строгий мой суд совершится". Сыну Лаэртову так, отвечая, сказала старушка: "Странное слово из уст у тебя, Одиссей, излетело; Ведаешь сам ты, как сердцем тверда я, как волей упорна: Все сохраню, постоянней, чем камень, целей, чем железо; [495] Выслушай, друг, мой совет и заметь про себя, что услышишь. Если Зевес истребить женихов многобуйных поможет, Всех назову я рабынь, обитающих здесь, чтоб меж ними Мог отличить ты худых и порочных от добрых и честных". Ей возражая, ответствовал так Одиссей хитроумный: [500] "Нет, Евриклея, их мне называть не трудись понапрасну; Сам все увижу и буду уметь все подробно разведать. Только молчи. Произволу богов предадим остальное". Так говорил Одиссей; и поспешно пошла Евриклея Теплой воды принести, поелику вся прежняя на пол [505] Вылилась. Вымыв и чистым елеем умасливши ноги, Снова скамейку свою Одиссей пододвинул к жаровне; Сев к ней, чтоб греться, рубец свой отрепьями рубища скрыл он. Умная так, обратяся к нему, Пенелопа сказала: "Странник, сначала сама я тебя вопрошу, отвечай мне: [510] Скоро наступит пора насладиться покоем; и счастлив Тот, на кого и печального сон миротворный слетает. Мне ж несказанное горе послал неприязненный демон; Днем, сокрушаясь и сетуя, душу свою подкрепляю Я рукодельем, хозяйством, присмотром за делом служанок; [515] Ночью ж, когда все утихнет и все вкруг меня, погрузившись Сладостно в сон, отдыхают беспечно, одна я, тревогой Мучась, в бессоннице тяжкой сижу на постели и плачу; Плачет Аида, Пандарова дочь бледноликая, плачет; Звонкую песню она заунывно с началом весенних [520] Дней благовонных поет, одиноко таясь под густыми Сенями рощи, и жалобно льется рыдающий голос; Плача, Итилоса милого, сына Зефосова, медью Острой нечаянно ею сраженного, мать поминает. Так, сокрушенная, плачу и я, и не знаю, что выбрать, - [525] С сыном ли милым остаться, смотря за хозяйством, за светлым Домом его, за работой служанок, за всем достояньем, Честь Одиссеева ложа храня и молву уважая? Иль, наконец, предпочесть из ахейцев того, кто усердней Брака желает со мной и щедрее дары мне приносит? [530] Сын же, покуда он отроком был неразумным, расстаться С матерью нежной не мог и супружеский дом мне покинуть Сам запрещал; но теперь он, уж мужеской силы достигнув, Требует сам от меня, чтоб из дома я вышла немедля; Он огорчается, видя, как наше имущество грабят. [535] Ты же послушай: я видела сон; мне его растолкуй ты; Двадцать гусей у меня есть домашних; кормлю их пшеницей; Видеть люблю, как они, на воде полоскаясь, играют. Снилося мне, что, с горы прилетевший, орел крутоносый, Шею свернув им, их всех заклевал, что в пространной столовой [540] Мертвые были они на полу все разбросаны; сам же В небо умчался орел. И во сне я стонала и горько Плакала; вместе со мною и много прекрасных ахейских Жен о гусях, умерщвленных могучим орлом, сокрушалось. Он же, назад прилетев и спустясь на высокую кровлю [545] Царского дома, сказал человеческим голосом внятно: "Старца Икария умная дочь, не крушись, Пенелопа. Видишь не сон мимолетный, событие верное видишь; Гуси - твои женихи, а орел, их убить прилетавший Грозною птицей, не птица, а я, Одиссей твой, богами [550] Ныне тебе возвращенный твоим женихам на погибель". Так он сказал мне, и в это мгновенье мой сон прекратился; Я осмотрелась кругом: на дворе, я увидела, гуси Все налицо; и, толпяся к корыту, клюют там пшеницу". Умной супруге своей отвечал Одиссей богоравный: [555] "Сон, государыня, твой толковать бесполезно: он ясен Сам по себе; сокровенного нет в нем значенья; и если Сам Одиссей предсказал женихам их погибель - погибнут Все: ни один не уйдет от судьбы и от мстительной Керы". Так, отвечая, сказала царица Лаэртову сыну: [560] "Странник, конечно, бывают и темные сны, из которых Смысла нельзя нам извлечь; и не всякий сбывается сон наш. Создано двое ворот для вступления снам бестелесным В мир наш; одни роговые, другие из кости слоновой; Сны, проходящие к нам воротами из кости слоновой, [565] Лживы, несбыточны, верить никто из людей им не должен; Те же, которые в мир роговыми воротами входят, Верны; сбываются все приносимые ими виденья. Но не из этих ворот мой чудесный, я думаю, вышел Сон - сколь ни радостно было бы то для меня и для сына. [570] Слушай теперь, что скажу, и заметь про себя, что услышишь: Завтра наступит он, день ненавистный, в который покинуть Дом Одиссеев принудят меня; предложить им стрелянье Из лука в кольца хочу я: супруг Одиссей здесь двенадцать С кольцами ставил, бывало, жердей, и те жерди не близко [575] Ставил одну от другой, и стрелой он пронизывал кольца Все. Ту игру женихам предложить я теперь замышляю; Тот, кто согнет, навязав тетиву, Одиссеев могучий Лук, чья стрела пролетит через все (их не тронув) двенадцать Колец, я с тем удалюся из этого милого дома, [580] Дома семейного, светлого, многобогатого, где я Счастье нашла, о котором и сонная буду крушиться". Ей возражая, ответствовал так Одиссей богоравный: "О многоумная старца Икария дочь, Пенелопа, Этой игры, мой совет, не должна ты откладывать. Верь мне, [585] В доме своем Одиссей многохитростный явится прежде, Нежели кто между ими, рукою ощупавши гладкий Лук, тетивою натянет его и сквозь кольца прострелит". Так, отвечая, сказала царица Лаэртову сыну: "Если б ты, странник, со мною всю ночь согласился в палате [590] Этой сидеть и меня веселить разговором, на ум бы Сон не пришел мне; но вовсе без сна оставаться нам, слабым Смертным, не должно. Здесь всем нам, землей многодарной кормимым, Боги бессмертные меру, особую каждому, дали. Время, однако, наверх мне уйти, чтоб лежать одиноко [595] Там на постели, печалью перестланной, горьким потоком Слез обливаемой с самых тех пор, как супруг мой отсюда Морем пошел к роковым, к несказанным стенам Илиона. Там отдохну я, а ты ночевать, иноземец, останься Здесь; и ложись на постелю иль на пол, как сам пожелаешь". [600] Так Пенелопа сказавши, пошла по ступеням высоким Вверх - не одна, все рабыни за нею пошли; и, в покое Верхнем своем затворяся, в кругу приближенных служанок Плакала горько она о своем Одиссее, покуда Сладкого сна не свела ей на очи богиня Афина.

  ПЕСНЬ ДВАДЦАТАЯ Тут приготовил в сенях для себя Одиссей богоравный Ложе из кожи воловьей, еще не дубленной; покрывши Кожу овчинами многих овец, женихами убитых, Лег он; и теплым покровом его Евриклея одела. [5]

  Там Одиссей, женихам истребление в мыслях готовя, Глаз не смыкая, лежал. В ворота, он увидел, служанки, Жившие в тайной любви с женихами, толпой побежали, С хохотом громким, болтая, шумя и крича непристойно. Вся его внутренность пламенем гнева зажглась несказанным. [10] Долго не знал он, колеблясь рассудком и сердцем, что делать - Встать ли и, вслед за бесстыдными бросившись, всех умертвить их? Или остаться, дав волю в последний им раз с женихами Свидеться? Сердце же злилось его; как рычит, ощенившись, Злобная сука, щеняток своих защищая, когда их [15] Кто незнакомый берет, и за них покусаться готовясь, Так на бесстыдниц его раздраженное сердце роптало. В грудь он ударил себя и сказал раздраженному сердцу: "Сердце, смирись; ты гнуснейшее вытерпеть силу имело В логе циклопа, в то время, когда пожирал беспощадно [20] Спутников он злополучных моих, - и терпенье рассудку Выход из страшной пещеры для нас, погибавших, открыло". Так усмирял он себя, обращаяся к милому сердцу. Милое сердце ему покорилось, и снова терпенье В грудь пролилося его; но ворочался с боку он на бок. [25] Как на огне, разгоревшемся ярко, ворочают полный Жиром и кровью желудок туда и сюда, чтоб отвсюду Мог быть он сочно и вкусно обжарен, огнем не прижженный, Так на постели ворочался он, беспрестанно тревожась В мыслях о том, как ему одному с женихов многосильной [30] Шайкою сладить. К нему подошла тут Паллада Афина, С неба слетевшая в виде младой, расцветающей девы. Тихо к его изголовью приблизясь, богиня сказала: "Что же не спишь ты, из всех земнородных несчастнейший? Разве Это не дом твой? Не верною ль в доме ты встречен женою? [35] Сын же таков твой, что всякий ему бы отцом захотел быть". Светлой богине ответствовал так Одиссей хитроумный: "Истину ты говоришь мне, богиня; но сердцем я крепко (В том принужден пред тобой повиниться) тревожусь, не зная, Буду ли в силах один с женихов многочисленной шайкой [40] Сладить? Они всей толпою всегда собираются в доме. Но и другою тревогой мое озабочено сердце: Если по воле твоей и Крониона всех истреблю я - Как мне спастися от мщенья родни их? Подумай об этом". Дочь светлоокая Зевса Афина ему отвечала: [45] "Ты, маловерный! Надеются ж люди в беде и на слабых Смертных, ни делом помочь, ни совета подать неспособных, - Я же богиня, тебя неизменно всегда от напасти Всякой хранившая. Слушай, понятно и ясно скажу я: Если бы вдруг пятьдесят из засады на двух нас напало [50] Ратей, чтоб нам совокупно погибель устроить, - при них же Мы бы похитили коз их, овец и быков круторогих. Спи, ни о чем не тревожась: несносно лежать на постели, Глаз не смыкая; твои же напасти окончатся скоро". С сими словами богиня ему затворила дремотой [55] Очи, потом на Олимп улетела. И всех усладитель Наших тревог, разрешающий сладко усталые члены, Сон овладел им. Супруга ж его, от тревоги проснувшись, Села бессонная в горьких слезах на постели; слезами Вдоволь свою сокрушенную грудь утолив, громогласно [60] Стала она призывать Артемиду и так ей молилась: "О Артемида, богиня великая, дочь громовержца, Тихой стрелою твоею меня порази и из тела Выведи душу мою. О, когда бы меня ухватила Буря и мглистой дорогой со мною умчалася в край тот, [65] Где начинает свой путь Океан, круговратно бегущий! Были ж Пандаровы дочери схвачены бурею. Боги Мать и отца погубили у них; сиротами остались В доме семейном они; Афродита богиня питала Их молоком, сладкотающим медом, вином благовонным; [70] Гера дала им, от всех отличая их дев земнородных, Ум и красу; Артемида пленительной стройностью стана Их одарила; Афина их всех научила искусствам. Но когда на высокий Олимп вознеслась Китерея Там умолять, чтоб супружества счастие дал непорочным [75] Девам Зевес громолюбец, который, все ведая в мире, Благо и зло земнородным по воле своей посылает, - Гнусные Гарпии, дев беззащитных похитя, их в руки Предали грозных Эриний, чудовищам в рабство. О, если б Так и меня олимпийские боги с земли во мгновенье [80] Сбросили! Если б меня, с Одиссеем в душе, Артемида Светлокудрявая в темную вдруг затворила могилу Прежде, чем быть мне подругою мужа, противного сердцу! Но и тяжелые скорби становятся легче, когда мы, В горьких слезах, в сокрушении сердца день целый проведши, [85] Ночью в объятия сна предаемся - мы все забываем, Зло и добро, лишь коснется очей он целебной рукою; Мне же и сон мой терзает виденьями страшными демон; Виделось мне, что лежал близ меня несказанно с ним сходный, Самый тот образ имевший, какой он имел, удаляясь; [90] Я веселилась; я думала: это не сон - и проснулась". Так говорила она. Поднялась златовласая Эос. Жалобы плачущей в слух Одиссеев входили; и, слыша Их, он подумал, что ею был узнан; ему показалось Даже, что образ ее над его изголовьем летает. [95] Сбросив покров и овчины собрав, на которых лежал он, Все их сложил Одиссей на скамейке, а кожу воловью Вынес на двор. Тут к Зевесу он поднял с молитвою руки: "Если, Зевес, наш отец, ты меня и землей и водою В дом мой (хотя и подвергнул напастям) привел невредимо, [100] Дай, чтоб от первого, кто здесь проснется, мной вещее слово Было услышано; сам же мне знаменьем сердце обрадуй". Так говорил он, молясь, и Кронион молитву услышал: Страшно ударившим громом из звездно-бестучного неба Зевс отвечал. Преисполнилась радостью грудь Одиссея. [105] Слово же первое он от рабыни, моловшей на ц