Гомер - Одиссея

арской Мельнице близкой, услышал; на мельнице этой двенадцать Было рабынь, и вседневно от раннего утра до поздней Ночи ячмень и пшено там они для домашних мололи. Спали другие, всю кончив работу; а эта, слабее [110] Прочих, проснулася ране, чтоб труд довершить неготовый. Жернов покинув, сказала она (и пророчество было В слове ее Одиссею): "Зевес, наш отец и владыка, На небе нет облаков, и его наполняют, сверкая, Звезды, а гром твой гремит, всемогущий! Кому посылаешь [115] Знаменье грома? Услышь и меня, да исполнится ныне Слово мое: да последним в жилище царя Одиссея Будет сегодняшний пир женихов многобуйных! Колена Мы сокрушили свои непрестанной работой, обжорству Их угождая, - да нынешним кончатся все здесь пиры их!" [120] Так говорила рабыня, был рад Одиссей прорицанью Грома и слова, и в сердце его утвердилась надежда. Тут Одиссеева дома рабыни сошлися из разных Горниц и жаркий огонь на большом очаге запалили. Ложе покинул свое и возлюбленный сын Одиссеев; [125] Платье надев, изощренный свой меч на плечо он повесил; После, подошвы красивые к светлым ногам привязавши, Взял боевое копье, лучезарно блестящее медью; Так он ступил на порог и сказал, обратясь к Евриклее: "Няня, доволен ли был угощением странник? Покойно ль [130] Спал он? Иль вы не хотели о нем и подумать? Обычай Матери милой я знаю; хотя и разумна, а часто Между людьми иноземными худшему почести всякой Много окажет, на лучшего ж вовсе и взгляда не бросит". Так говорил Телемах. Евриклея ему отвечала: [135] "Ты понапрасну, дитя, невиновную мать обвиняешь; С нею сидя, здесь вином утешался он, сколько угодно Было душе; но не ел, хоть его и просили. По горло Сыт я, сказал. А когда он подумал о сне и постели, Мягкое ложе она приготовить велела рабыням. [140] Он же, напротив, как жалкий, судьбою забытый бродяга, Спать на пуховой постели, покрытой ковром, отказался; Кожу воловью постлал на полу и, овчин положивши Сверху, улегся в сенях; я покрыла его одеялом". Так Евриклея сказала. Тогда Телемах из палаты [145] Вышел с копьем; две лихие за ним побежали собаки. На площадь, главное место собранья ахеян, пошел он. Тут всех рабынь Одиссеева дома созвавши, сказала Им Евриклея, разумная дочь Певсенорида Опса: "Все на работу! Одни за метлы; и проворнее выместь [150] Горницы, вспрыснув полы; на скамейки, на кресла и стулья Пестро-пурпурные ткани постлать; ноздреватою губкой Начисто вымыть столы; всполоснуть пировые кратеры; Чаши глубокие, кубки двудонные вымыть. Другие ж Все за водою к ключу и скорее назад, поелику [155] Нынешний день женихи не замедлят приходом, напротив, Ранее все соберутся: мы праздник готовим великий". Так Евриклея сказала. Ее повинуяся воле, Двадцать рабынь побежали на ключ темноводный; другие Начали горницы все прибирать и посуду всю чистить. [160] Скоро прислали и слуг женихи: за работу принявшись, Стали они топорами поленья колоть. Воротились С свежей рабыни водой от ключа. Свинопасом Евмеем Пригнаны были три борова, самые жирные в стаде: Заперли их в окруженную частым забором заграду. [165] Сам же Евмей подошел к Одиссею, спросил дружелюбно: "Странник, учтивее ль стали с тобой Телемаховы гости? Иль по-вчерашнему в доме у нас на тебя нападают?" Кончил. Ему отвечая, сказал Одиссей хитроумный: "Добрый Евмей, да пошлют всемогущие боги Олимпа [170] Им воздаянье за буйную жизнь и за дерзость, с какою Здесь, не стыдяся, они расхищают чужое богатство!" Так говорили о многом они в откровенной беседе. К ним подошел козовод, за козами смотрящий, Меланфий; Коз, меж отборными взятых из стада, откормленных жирно, [175] В город пригнал он, гостям на обед; с ним товарищей было Двое. И, коз привязавши под кровлей сеней многозвучных, Так Одиссею сказал, им ругаяся, дерзкий Меланфий: "Здесь ты еще, неотвязный бродяга; не хочешь, я вижу, Дать нам вздохнуть; мой совет, убирайся отсюда скорее; [180] Иль и со мной у тебя напоследок дойдет до расправы; Можешь тогда и моих кулаков ты отведать; ты слишком Стад уж докучен; не в этом лишь доме бывают обеды". Кончил. Ему Одиссей ничего не ответствовал; только Молча потряс головою и страшное в сердце помыслил. [185] Третий тут главный пастух подошел к ним, коровник Филойтий; Коз он отборных привел с нетелившейся, жирной коровой. В город же их привезли на судах перевозчики, всех там, Кто нанимал их, возившие морем рабочие люди. Коз и корову Филойтий оставил в сенях многозвучных; [190] Сам же, приближась к Евмею, спросил у него дружелюбно: "Кто чужеземец, тобою недавно, Евмей, приведенный В город? К какому себя причисляет он племени? Где он Дом свой отцовский имеет? В какой стороне он родился? С виду он бедный скиталец, но царственный образ имеет. [195] Боги бездомно-бродящих людей унижают жестоко; Но и могучим царям испытанья они посылают". Тут к Одиссею, приветствие правою сделав рукою, Ласково он обратился и бросил крылатое слово: "Радуйся, добрый отец чужеземец; теперь нищетою [200] Ты удручен - но пошлют, наконец, и тебе изобилье Боги. О Зевс! Ты безжалостней всех, на Олимпе живущих! Нет состраданья в тебе к человекам; ты сам, наш создатель, Нас предаешь беспощадно беде и грызущему горю. Потом прошибло меня и в глазах потемнело, когда я [205] Вспомнил, взглянув на тебя, о царе Одиссее: как ты, он, Может быть, бродит в таких же лохмотьях, такой же бездомный. Где он, несчастный? Еще ли он видит сияние солнца? Или его уж не стало и в область Аида сошел он? О благодушный, великий мой царь! Над стадами коров ты [210] Здесь в стороне кефаленской меня молодого поставил; Много теперь расплодилось их; нет никого здесь другого, Кто бы имел столь великое стадо коров крепколобых. Горе! Я сам приневолен сюда их водить на пожранье Этим грабителям. Сына они притесняют в отцовом [215] Доме; богов наказанье не страшно им; между собою Все разделить уж богатство царя отдаленного мыслят. Часто мне замысел в милое сердце приходит (хотя он, Правду сказать, и не вовсе похвален: есть в доме наследник), Замысел в землю чужую со стадом моим, к иноземным [220] Людям уйти. Несказанное горе мне, здесь оставаясь, Царских прекрасных коров на убой отдавать им; давно бы Эту покинул я землю, где столько неправды творится, Стадо уведши с собою, к иному царю перешел бы В службу - но верится все мне еще, что воротится в дом свой [225] Он, наш желанный, и всех их, грабителей, разом погубит". Кончил. Ему отвечая, сказал Одиссей хитроумный: "Видно, порода твоя не простая, мой честный коровник; Сердцем, я вижу, ты верен и здравый имеешь рассудок; Радость за то объявляю тебе и клянуся великой [230] Клятвой, Зевесом отцом, гостелюбною вашей трапезой, Также святым очагом Одиссеева дома клянуся Здесь, что еще ты отсюда уйти не успеешь, как сам он Явится; можешь тогда ты своими глазами увидеть, Если захочешь, какой с женихами расчет поведет он". [235] Кончил. Ему отвечал пастухов повелитель Филойтий: "Если ты правду сказал, иноземец (и Дий да исполнит Слово твое), то и я, ты увидишь, не празден останусь". Тут и Евмей, свинопас благородный, богов призывая, Стал их молить, чтоб они возвратили домой Одиссея. [240] Так говорили о многом они, от других в отдаленье. Тою порой женихи, согласившись предать Телемаха Смерти, сходились; но в это мгновение слева поднялся Быстрый орел, и в когтях у него трепетала голубка. Знаменьем в страх приведенный, сказал Амфином благородный: [245] "Замысел наш умертвить Телемаха, друзья, по желанью Нам не удастся исполнить. Подумаем лучше о пире". Так он сказал; подтвердили его предложенье другие. Все они вместе пошли и, когда в Одиссеев вступили Дом, положивши на гладкие кресла и стулья одежды, [250] Начали крупных баранов, откормленных коз и огромных, Жирных свиней убивать; и корову зарезали также. Были изжарены прежде одни потроха, и в кратеры Влито с водою вино. Свинопас двоеручные кубки Подал, потом и в прекрасных корзинах коровник Филойтий [255] Хлебы разнес; а Меланфий вином благовонным наполнил Кубки. И подняли руки они к приготовленной пище. Но Одиссею, с намереньем хитрым в уме, на пороге Двери широкой велел Телемах поместиться; подвинув К ней небольшую, простую скамейку и низенький столик, [260] Часть потрохов он принес, золотой благовонным наполнил Кубок вином и, его подавая, сказал Одиссею: "Здесь ты сиди и вином утешайся с моими гостями, Новых обид не страшася; рукам женихов я не дам уж Воли; мой дом не гостиница, где произвольно пирует [265] Всякая сволочь, а дом Одиссеев, царево жилище. Вы ж, женихи, воздержите язык свой от слов непристойных, Также и воли рукам не давайте; иль будет здесь ссора". Так он сказал. Женихи, закусивши с досадою губы, Смелым его пораженные словом, ему удивлялись. [270] Но, обратясь к женихам, Антиной, сын Евпейтов, воскликнул: "Как ни досадно, друзья, Телемахово слово, не должно К сердцу его принимать нам; пускай он грозится! Давно бы, Если б тому не препятствовал вечный Кронион, его мы Здесь упокоили - стал он теперь говорун нестерпимый". [275] Кончил; но слово его Телемах без вниманья оставил. В это время народ через город с глашатаем жертву Шел совершать: в многотенную рощу метателя верных Стрел Аполлона был ход густовласых ахеян направлен. Те же, изжарив и с вертелов снявши хребтовое мясо, [280] Роздали части и начали пир многославный. Особо Тут принесли Одиссею проворные слуги такую ж Мяса подачу, какую имели и сами; то было Так им приказано сыном его, Телемахом разумным. Тою порою Афина сама женихов возбуждала [285] К дерзко-обидным поступкам, дабы разгорелось сильнее Мщение в гневной душе Одиссея, Лаэртова сына. Там находился один, от других беззаконной отличный Дерзостью, родом из Зама; его называли Ктесиппом. Был он несметно богат и, гордяся богатством, замыслил [290] Спорить с другими о браке с женою Лаэртова сына. Так, к женихам обратяся, сказал им Ктесипп многобуйный: "Выслушать слово мое вас, товарищи, я приглашаю: Мяса, как следует, добрую часть со стола получил уж Этот старик, - и весьма б непохвально, неправедно было, [295] Если б гостей Телемаховых кто их участка лишал здесь. Я ж и свою для него приготовил подачу, чтоб мог он Что-нибудь дать за купанье рабыне, иль должный подарок Сделать кому из рабов, в Одиссеевом доме живущих". Тут он, схвативши коровью, в корзине лежавшую ногу, [300] Сильно ее в Одиссея швырнул; Одиссей, отклонивши Голову вбок, избежал от удара; и страшной улыбкой Стиснул он губы; нога ж, пролетевши, ударила в стену. Грозно взглянув на Ктесиппа, сказал Телемах раздраженный: "Будь благодарен Зевесу, Ктесипп, что удар не коснулся [305] Твой головы чужеземца: он сам от него отклонился; Иначе острым копьем повернее в тебя бы попал я; Стал бы не брак для тебя - погребенье отец твой готовить. Всем говорю вам: отныне себе непристойных поступков В доме моем позволять вы не смейте; уж я не ребенок, [310] Все уж теперь понимаю; все знаю, что надобно делать. Правда, еще принужден я свидетелем быть терпеливым Здесь истребленья баранов, и коз, и вина, и богатых Наших запасов, - я с целой толпою один не управлюсь; Новых обид мне, однако, я вам не советую делать; [315] Если ж намеренье ваше меня умертвить, то, конечно, Будет пристойней, чтоб, в доме моем пораженный, я встретил Смерть там, чем зрителем был беззаконных поступков и видел, Как обижают моих в нем гостей, как рабынь принуждают Злым угождать вожделеньям в священных обителях царских". [320] Так он сказал; все кругом неподвижно хранили молчанье. Но Агелай, сын Дамасторов, так отвечал напоследок: "Правду сказал он, друзья; на разумное слово такое Вы не должны отвечать оскорбленьем; не трогайте боле Старого странника; также оставьте в покое и прочих [325] Слуг, обитающих в доме Лаэртова славного сына. Я ж Телемаху и матери светлой его дружелюбно Добрый и, верно, самим им угодный совет предложу здесь: В сердце своем вы доныне питали надежду, что боги, Вашим молитвам внимая, домой возвратят Одиссея; [330] Было доныне и нам невозможно на медленность вашу Сетовать, так поступать вам советовал здравый рассудок (Мог после брака внезапно в свой дом Одиссей возвратиться); Ныне ж сомнения нет нам: мы знаем, что он невозвратен. Матери умной своей ты теперь, Телемах благородный, [335] Должен сказать, чтоб меж нами того, кто щедрей на подарки, Выбрала. Будешь тогда ты свободно в отеческом доме Жить; а она о другом уж хозяйстве заботиться станет". Кротко ему отвечал рассудительный сын Одиссеев: "Нет, Агелай, я Зевесом отцом и судьбой Одиссея [340] (Что бы с ним ни было: жив ли, погиб ли) клянусь перед всеми Вами, что матери в брак не мешаю вступить, что, напротив, Сам убеждаю ее по желанию выбрать, и много Дам ей подарков; но из дома выслать ее поневоле Я и помыслить не смею - то Зевсу не будет угодно". [345] Так говорил Телемах. В женихах несказанный Афина Смех пробудила, их сердце смутив и рассудок расстроив. Дико они хохотали; и, лицами вдруг изменившись, Ели сырое, кровавое мясо; глаза их слезами Все затуманились; сердце их тяжкой заныло тоскою. [350] Феоклимен богоравный тогда поднялся и сказал им: "Вы, злополучные, горе вам! Горе! Невидимы стали Головы ваши во мгле и невидимы ваши колена; Слышен мне стон ваш, слезами обрызганы ваши ланиты. Стены, я вижу, в крови; с потолочных бежит перекладин [355] Кровь; привиденьями, в бездну Эреба бегущими, полны Сени и двор, и на солнце небесное, вижу я, всходит Страшная тень, и под ней вся земля покрывается мраком". Так он сказал им. Безумно они хохотать продолжали. Тут говорить женихам Евримах, сын Полибиев, начал: [360] "Видно, что этот, друзья, чужеземец в уме помешался; На площадь должно его проводить нам, пусть выйдет на свежий Воздух, когда уж ему так ужасно темно здесь в палате". Феоклимен богоравный сказал, обратясь к Евримаху: "Нет, Евримах, в провожатых твоих не имею я нужды; [365] Две есть ноги у меня, и глаза есть и уши; рассудок Мой не расстроен, и память свою я еще не утратил. Сам убегу я отсюда; я к вам подходящую быстро Слышу беду; ни один от нее не уйдет; не избегнет Силы ее никоторый из вас, святотатцев, губящих [370] Дом Одиссеев и в нем беззаконного много творящих". Так он сказал, и, поспешно палату покинув, к Пирею Прямо пошел, и Пиреем был с прежнею ласкою принят. Тою порой, поглядевши с насмешкой один на другого, Начали все Телемаха дразнить женихи, над гостями [375] Дома его издеваясь, и так говорили иные: "Друг Телемах, на отбор негодяи тебя посещают; Прежде вот этот нечистый пожаловал в дом твой бродяга, Хищник обеденных крох, ни в какую работу не годный, Слабый, гнилой старичишка, земли бесполезное бремя; [380] Гость же другой помешался и начал беспутно пророчить. Выслушай лучше наш добрый совет, Телемах многомудрый: Дай нам твоих благородных гостей на корабль крутобокий Бросить, к сикелам отвезть и продать за хорошие деньги". Так говорили они; Телемах, их словам не внимавший, [385] Молча смотрел на отца, дожидаясь спокойно, чтоб подал Знак он, когда начинать с беззаконною шайкой расправу. В горнице ближней на креслах богатых в то время сидела Многоразумная старца Икария дочь, Пенелопа; Было ей слышно все то, что в собранье гостей говорилось. [390] Весел беспечно, и жив разговором, и хохотом шумен Был их обед, для которого столько настряпали сами; Но никогда, и нигде, и никто не готовил такого Ужина людям, какой приготовил с Палладою грозный Муж для незваных гостей, беззаконных ругателей правды.

  ПЕСНЬ ДВАДЦАТЬ ПЕРВАЯ Дочь светлоокая Зевса Афина вселила желанье В грудь Пенелопы, разумной супруги Лаэртова сына, Лук женихам Одиссеев и грозные стрелы принесши, Вызвать к стрелянию в цель их и тем приготовить им гибель. [5]

  Вверх по ступеням высоким поспешно взошла Пенелопа; Мягкоодутлой рукою искусственно выгнутый медный Ключ с рукоятью из кости слоновой доставши, царица В дальнюю ту кладовую пошла (и рабыни за нею), Где Одиссеевы все драгоценности были хранимы: [10] Золото, медь и железная утварь чудесной работы. Там находился и тугосгибаемый лук, и набитый Множеством стрел бедоносных колчан. Подарен Одиссею Этот был лук со стрелами давно в Лакедемоне гостем Ифитом, богоподобного Еврита сыном. Они же [15] Встретились прежде друг с другом в Мессене, где нужно обоим Дом посетить Ортилоха разумного было. В Мессене Тяжбу с гражданами вел Одиссей. Из Итаки мессенцы Мелкого много скота увели; с пастухами оттуда Триста быков круторогих разбойничье судно украло. [20] Их Одиссей там отыскивал; юноша, свежести полный, Был он в то время; его же послали отец и геронты. Ифит отыскивал также пропажу: коней и двенадцать Добрых жеребых кобыл и могучих работников мулов. Ифиту иск удался; но погибелью стала удача: [25] К сыну Зевесову, славному крепостью силы великой Мужу, Гераклу, свершителю подвигов чудных, пришел он, - В доме своем умертвил им самим приглашенного гостя Зверский Геракл, посрамивши Зевесов закон и накрытый Им гостелюбно для странника стол, за которым убийство [30] Он совершил, чтоб коней громозвучнокопытных присвоить. Ифит, в Мессену за ними пришед, Одиссея там встретил. Евритов лук он ему подарил; умирая, великий Еврит тот лук злополучному сыну в наследство оставил. Ифита острым мечом и копьем одарив длиннотенным, [35] Гостем остался ему Одиссей; но за стол пригласить свой Друга не мог: прекратил сын Зевесов, Геракл беспощадный, Жизнь благородному Ифиту, Еврита славного сыну, Давшему лук Одиссею и стрелы. И не брал с собою Их никогда Одиссей на войну в корабле чернобоком: [40] Память о госте возлюбленном верно храня, их берег он В доме своем; но в отечестве всюду имел при себе их. Близко к дверям запертым кладовой подошед, Пенелопа Стала на гладкий дубовый порог (по снуру обтесавши Брус, тот порог там искусно уладил строитель, дверные [45] Притолки в нем утвердил и на притолки створы навесил); С скважины снявши замочной ее покрывавшую кожу, Ключ свой вложила царица в замок; отодвинув задвижку, Дверь отперла; завизжали на петлях заржавевших створы Двери блестящей; как дико мычит выгоняемый на луг [50] Бык круторогий - так дико тяжелые створы визжали. Взлезши на гладкую полку (на ней же ларцы с благовонной Были одеждой), царица, поднявшись на цыпочки, руку Снять Одиссеев с гвоздя ненатянутый лук протянула; Бережно был он обвернут блестящим чехлом; и, доставши [55] Лук, на колена свои положила его Пенелопа; Сев с ним и вынув его из чехла, зарыдала, и долго, Долго рыдала она; напоследок, насытившись плачем, Медленным шагом пошла к женихам многобуйным в собранье, Лук Одиссеев, сгибаемый туго, неся и великий [60] Тул, медноострыми быстросмертельными полный стрелами. Следом за ней принесен был рабынями ящик с запасом Меди, железа и с разною утварью бранной. Царица, В ту палату вступив, где ее женихи пировали, Подле столба, потолок там высокий державшего, стала, [65] Щеки закрывши свои головным покрывалом блестящим; Справа и слева почтительно стали служанки. И, слово К буйным своим женихам обратив, Пенелопа сказала: "Слушайте все вы, мои женихи благородные: дом наш Вы разоряете, в нем на пиры истребляя богатство [70] Мужа, давно разлученного с милой отчизною; права Нет вам на то никакого; меня лишь хотите принудить Выбрать меж вами, на брак согласясь ненавистный, супруга. Можете сами теперь разрешить вы мой выбор. Готова Быть я ценою победы. Смотрите, вот лук Одиссеев; [75] Тот, кто согнет, навязав тетиву, Одиссеев могучий Лук, чья стрела пролетит через все (их не тронув) двенадцать Колец, я с тем удалюся из этого милого дома, Дома семейного, светлого, многобогатого, где я Счастье нашла, о котором и сонная буду крушиться". [80] С сими словами велела она свинопасу Евмею Лук Одиссеев и стрелы подать женихам благородным. Взрыд он заплакал, принявши его; к женихам он пошел с ним; Лук Одиссеев узнав, зарыдал и коровник Филойтий. К ним обратяся обоим, сказал Антиной, негодуя: [85] "Вы, деревенщина грубая, только одним ежедневным Занят ваш ум! Отчего вы расплакались? Горе ль усилить В сердце хотите своей госпожи? И без вас уж довольно Скорбью томится она бесполезною в долгой разлуке С мужем; сидите же тихо и ешьте; а если хотите [90] Плакать, уйдите отсюда, оставя и лук ваш и стрелы Нам, женихам, на решительный бой. Сомневаюсь, однако, Я, чтоб легко натянул кто такой несказанно упорный Лук. Многосильного мужа такого, каков Одиссей был, Нет между нами. Его я в то время видал - и поныне [95] Помню о нем, хоть тогда и ребенком еще был неумным". Так говоря про других, про себя уповал он, что сладит С луком, натянет легко тетиву и все кольца прострелит. Бедный слепец, он не думал, что первою жертвою будет Стрел Одиссея, который им в собственном доме так дерзко [100] Был оскорблен, на которого там и других возбуждал он. Тут к женихам обратись, им сказал Телемах богоравный: "Горе! Конечно, мой разум привел в беспорядок Кронион! Милая мать, столь великим умом одаренная, слышу, Здесь говорит, что с супругом другим соглашается светлый [105] Дом мой покинуть; и я, тем довольный, смеюсь, как безумец. Час наступил; женихи, приготовьтесь к последнему делу. В целой ахейской земле вы такой не найдете невесты - Где б ни искали, в священном ли Пилосе, или в Аргосе, Или в Микенах, иль в нашей Итаке, иль там, на пространстве [110] Черной земли матерой, - но хвала не нужна; вы довольно Знаете сами; пора начинать нам свой опыт; берите Лук Одиссеев и силу свою окажите на деле. Я ж и себя самого испытанью хочу здесь подвергнуть. Если удастся мне лук натянуть и стрелою все кольца [115] Метко пробить, удаление матери милой из дома С мужем другим и мое одиночество будет сноснее Мне, уж владеть небессильному луком отца Одиссея". Кончив, он с плеч молодых пурпуровую мантию сбросил; Встал и, с мечом медноострым блестящую перевязь снявши, [120] Жерди в глубоких для каждой особенно вырытых ямках, Их по снуру уравняв, утвердил; основанья ж, чтоб прямо Все, не шатаясь, стояли, землей отоптал. Все дивились, Как он искусно порядок, ему незнакомый, устроил. Стал Телемах у порога дверей и, схватив Одиссеев [125] Лук, попытался на нем натянуть тетиву; и погнул он Трижды его, но, упорствуя, трижды он вновь разогнулся. Им овладеть, нацепив тетиву, уповая, в четвертый Раз он готов был с удвоенной силой приняться за дело; Но Одиссей по условью кивнул головой; отложивши [130] Труд, обратился к отцу и сказал Телемах богоравный: "Горе мне! Видно, я слабым рожден и останусь бессильным Вечно; я молод еще и своею рукой не пытался Дерзость врага наказать, мне нанесшего злую обиду. Ваша теперь череда, женихи, вы сильнее; пусть каждый [135] Лук Одиссеев возьмет и свершить попытается подвиг". Так говоря, ненатянутый лук опустил он на землю, К гладкой дверной половинке его прислонивши; но рядом С ним и стрелу перяную он к ручке замочной приставил. Сел он на стул свой потом, к женихам возвратяся беспечно. [140] Тут, обратясь к женихам, Антиной, сын Евпейтов, сказал им: "С правой руки подходите один за другим вы, начавши С места, откуда вино подносить на пиру начинают". Так Антиной предложил, и одобрили все предложенье. Первый, поднявшийся с места, пошел Леодей, сын Ейнопов. [145] Жертвогадатель их был он и подле кратеры на самом Крае стола за обедом садился. Их буйство противно Было ему; и нередко он их порицал, негодуя. Первый он должен был взяться за лук роковой, наблюдая Очередь. Став у порога дверей, он схватил Одиссеев [150] Лук; но его и погнуть он не мог; от напрасных усилий Слабые руки его онемели. Он с горем воскликнул: "Нет! Не по силам мне лук Одиссеев; другой попытайся Крепость его одолеть; но у многих мужей знаменитых Душу и жизнь он возьмет. И, конечно, желаннее встретить [155] Смерть, чем живому скорбеть о утрате того, что так сильно Нас привлекало вседневно сюда чародейством надежды. Все мы теперь уповаем, во всех нас пылает желанье Брак заключить с Пенелопой, женой Одиссея; но каждый, Лук испытав Одиссеев и силу над ним утомивши, [160] С горем в душе принужден за другую ахейскую деву Свататься будет, подарки свои расточая; она же Выберет доброю волей того, кто щедрей и приятней". Так говоря, ненатянутый лук опустил он на землю, К гладкой дверной половинке его прислонивши; но рядом [165] С ним и стрелу перяную он к ручке замочной приставил. Сел он на стул свой потом, к женихам возвратяся беспечно. Гневно к нему обратившись, сказал Антиной, сын Евпейтов: "Странное слово из уст у тебя, Леодей, излетело, Слово печальное, страшное; слышать его мне противно. [170] Душу и жизнь, говоришь ты, у многих людей знаменитых Лук Одиссеев возьмет, потому, что его не способен Ты натянуть. Но бессильным от матери был благородной Ты, без сомненья, рожден, не могучим властителем лука; Многие будут в числе женихов, без сомненья, способней [175] Сладить с ним". Кончил. Потом, козовода Меланфия кликнув, "Слушай, Меланфий, - сказал, - здесь огонь ты разложишь; к огню же Близко поставишь покрытую мягкой овчиной скамейку; Жирного сала потом принесешь нам укруг, чтоб могли мы Им, на огне здесь его разогревши, помазывать крепкий [180] Лук Одиссеев: тогда он удобней натянут быть может". Так он сказал. И Меланфий, огонь разложив превеликий, Близко поставил скамейку, покрытую мягкой овчиной; Сала принес напоследок укруг; и, растаявши сало, Начали мазать им лук женихи; но из них никоторый [185] Лука не мог и немного погнуть - несказанно был туг он; Взяться за опыт тогда в свой черед Антиной с Евримахом Были должны, меж другими отличные мужеской силой. В это мгновение, разом поднявшися, из дома вместе Вышли Евмей свинопас и коровник Филойтий; за ними [190] Следуя, залу покинул и царь Одиссей; он, широкий Двор перейдя, за ворота двустворные вышел. Позвавши Там их обоих, он ласково-сладкую речь обратил к ним: "Верные слуги, Евмей и Филойтий, могу ль вам открыться? Или мне лучше смолчать? Но меня говорить побуждает [195] Сердце. Ответствуйте: что бы вы сделали, если б внезапно, Демоном вдруг приведенный каким, Одиссей, господин ваш, Здесь вам явился? К нему ль, к женихам ли тогда б вы пристали? Прямо скажите мне все, что велит вам рассудок и сердце". Кончил. Ему отвечал простодушный коровник Филойтий: [200] "Царь наш Зевес, о, когда бы на наши молитвы ты отдал Нам Одиссея! Да благостный демон его к нам проводит! Сам ты увидишь тогда, что и я не остануся празден". Тут и Евмей, свинопас благородный, богов призывая, Стал их молить, чтоб они возвратили домой Одиссея. [205] В верности сердца и в доброй их воле вполне убедяся, Так им обоим сказал, наконец, Одиссей богоравный: "Знайте же, я Одиссей, претерпевший столь много напастей, В землю отцов приведенный по воле богов через двадцать Лет. Но я вижу, что здесь из рабов моего возвращенья [210] Только вы двое желаете; я не слыхал, чтоб другой кто Здесь помолился богам о свидании скором со мною. Слушайте ж, вам расскажу обо всем, что случиться должно здесь: Если мне Дий истребить женихов многобуйных поможет, Вам я обоим найду по невесте, приданое каждой [215] Дам и построю вам домы вблизи моего, и, как братья, Будете жить вы со мною и с сыном моим Телемахом. Вам же и признак могу показать, по которому ясно Вы убедитесь, что я Одиссей: вот рубец, вам знакомый; Вепрем, вы помните, был я поранен, когда с сыновьями [220] Автоликона охотой себя забавлял на Парнасе". Так говоря, он колено открыл, распахнувши тряпицы Рубища. Те ж, рассмотревши прилежно рубец, им знакомый, Начали плакать; и, крепко обняв своего господина, Голову, плечи, и руки, и ноги его целовали. [225] Головы их со слезами и он целовал, и за плачем Их бы могло там застать захождение солнца, когда бы Им не сказал Одиссей, успокоившись первый: "Отрите Слезы, чтоб, из дому вышедши, кто не застал вас, так горько Плачущих: тем преждевременно тайна откроется наша. [230] Должно, чтоб снова - один за другим, а не вместе - вошли мы В залу, я первый, вы после. И ждите, чтоб мной был вам подан Знак. Женихи многобуйные, думаю я, не позволят В руки мне взять там мой лук и колчан мой, набитый стрелами; Ты же, Евмей, не дождавшись приказа, и лук и колчан мне [235] Сам принеси. И потом ты велишь, чтоб рабыни немедля Заперли в женские горницы двери на ключ и чтоб, если Шум иль стенанье в столовой послышится им, не посмела Тронуться с места из них ни одна, чтоб спокойно сидели Все, ни о чем не заботясь и делом своим занимаясь. [240] Ты же, Филойтий, возьми ворота на свое попеченье. Крепко запри их на ключ и ремнем затяни их задвижку". Так говорил Одиссей им. Он, в двери столовой вступивши, Сел там опять на оставленной им за минуту скамейке. После явились один за другим свинопас и Филойтий. [245] Лук Одиссеев держал Евримах и его над пылавшим Жарко огнем поворачивал, грея. Не мог он, однако, Крепость его победить. Застонало могучее сердце; Голос возвысив, кипящий досадой, он громко воскликнул: "Горе мне! Я за себя и за вас, сокрушенный, стыжуся: [250] Нет мне печали о том, что от брака я должен отречься, - Много найдется прекрасных ахейских невест и в Итаке, Морем объятой, и в разных других областях кефаленских. Но столь ничтожными крепостью быть с Одиссеем в сравненье - Так, что из нас ни один и немного погнуть был не в силах [255] Лука его, - то стыдом нас покроет и в позднем потомстве". Но Антиной, сын Евпейтов, воскликнул, ему возражая: "Нет, Евримах благородный, того не случится, и в этом Сам ты уверен. Народ Аполлонов великий сего дня Празднует праздник: в такой день натягивать лук неприлично; [260] Спрячем же лук; а жердей выносить нам не нужно отсюда. Пусть остаются; украсть их, конечно, никто из живущих В доме царя Одиссея рабов и рабынь не помыслит. Нам же опять благовонным вином пусть наполнит глашатай Кубки, а лук Одиссеев запрем, совершив возлиянье. [265] Завтра поутру пускай козовод, наш разумный Меланфий, Коз приведет нам отборных, чтоб здесь принести Аполлону, Лука сгибателю, бедра их в жертву. Согнуть он поможет Лук Одиссеев; и силы над ним не истратим напрасно". Так предложил Антиной, и одобрили все предложенье. [270] Тут для умытия рук им глашатаи подали воду; Отроки, светлым кратеры до края наполнив напитком, В чашах его разнесли, по обычаю справа начавши; Вкусным питьем насладились они, сотворив возлиянье. Хитрость замыслив, тогда им сказал Одиссей многоумный: [275] "Слух ваш ко мне, женихи Пенелопы, склоните, дабы я Высказать мог вам все то, что велит мне рассудок и сердце. Вот вам - тебе, Евримах, и тебе, Антиной богоравный, Столь рассудительно дело решившие, - добрый совет мой: Лук отложите, на волю бессмертных предав остальное; [280] Завтра решит Аполлон, кто из вас победителем будет; Мне же отведать позвольте чудесного лука; узнать мне Дайте, осталось ли в мышцах моих изнуренных хоть мало Силы, меня оживлявшей в давнишнее младости время, Или я вовсе нуждой и бродячим житьем уничтожен". [285] Кончил. Но просьбы его не одобрил никто. Испугался Каждый при мысли, что с гладкоблистающим луком он сладит. Слово к нему обративши, сказал Антиной, сын Евпейтов: "Что ты, негодный бродяга? Не вовсе ль рассудка лишился? Мало тебе, что спокойно, допущенный в общество наше, [290] Здесь ты пируешь, обедая с нами, и все разговоры Слушаешь наши, чего никогда здесь еще никакому Нищему не было нами позволено? Все недоволен! Видно, твой ум отуманен медвяным вином; от вина же Всякой, его неумеренно пьющий, безумеет. Был им [295] Некогда Евритион, многославный кентавр, обезумлен. В дом Пирифоя, великою славного силой, вступивши, Праздновал там он с лапифами; разума пьянством лишенный, Буйствовать зверски он вдруг принялся в Пирифоевом доме. Все раздражились лапифы; покинув трапезу, из залы [300] Силой его утащили на двор и нещадною медью Уши и нос обрубили они у него; и рассудка Вовсе лишенный, кентавр убежал, поношеньем покрытый. Злая зажглась от того у кентавров с лапифами распря; Он же от пьянства там первый плачевную встретил погибель. [305] Так и с тобою случится, бродяга бессмысленный, если Этот осмелишься лук натянуть; не молвою прославлен Будешь ты в области нашей; на твердую землю ты будешь К злому Эхету царю, всех людей истребителю, сослан; Там уж ничем не спасешься от гибели жалкой. Сиди же [310] Смирно и пей; и на старости силой не спорь с молодыми". Он замолчал. Возражая, сказала ему Пенелопа: "Нет, Антиной, непохвально б весьма и неправедно было, Если б гостей Телемаховых кто здесь лишал их участка. Или ты мыслишь, что этот старик, натянувши великий [315] Лук Одиссеев, на силу свою полагаясь, помыслит Мной завладеть и свою безрассудно мне руку предложит? Это, конечно, ему не входило и сонному в мысли; Будьте ж спокойны и доле таким спасеньем не мучьте Сердца - ни вздумать того, ни на деле исполнить неможно". [320] Тут Евримах, сын Полибиев, так отвечал Пенелопе: "О многоумная старца Икария дочь, Пенелопа, Мы не боимся, чтоб дерзость такую замыслил он, - это Вовсе несбыточно; мы лишь боимся стыда, мы боимся Толков, чтоб кто не сказал меж ахейцами, низкий породой: [325] "Жалкие люди они! За жену беспорочного мужа Вздумали свататься; лука ж его натянуть не умеют. Вот посетил их наш брат побродяга, покрытый отрепьем; Легкой рукой тетиву натянул и все кольца стрелою Метко пробил он". Так скажут. И будет нам стыд нестерпимый". [330] Кончил. Разумная старца Икария дочь возразила: "Нет, Евримах, на себя порицанье и стыд навлекают Люди, которые дом и богатства отсутственных грабят, Правду забывши; а тут вам стыда никакого не будет; Этот же странник, и ростом высокий и мышцами сильный, [335] Родом не низок: рожден, говорит он, отцом знаменитым. Дайте же страннику лук Одиссеев - увидим, что будет. Слушайте также (и то, что скажу я, исполнится верно), Если натянет он лук и его Аполлон тем прославит, Мантию дам я ему, и красивый хитон, и подошвы [340] Ноги обуть; дам копье на собак и на встречу с бродягой; Также и меч он получит, с обеих сторон заощренный, После и в сердцем желанную землю его я отправлю". Ей возражая, сказал рассудительный сын Одиссеев: "Милая мать, Одиссеевым луком не может никто здесь [345] Властвовать: дать ли, не дать ли его, я один лишь на это Право имею - никто из живущих в гористой Итаке Иль на каком острову, с многоконной Элидою смежном. Если придет мне на ум, здесь никто запретить мне не может Страннику стрелы и лук подарить и унесть их позволить. [350] Но удались: занимайся, как должно, порядком хозяйства, Пряжей, тканьем; наблюдай, чтоб рабыни прилежны в работе Были; судить же о луке не женское дело, а дело Мужа, и ныне мое: у себя я один повелитель". Так он сказал; изумяся, обратно пошла Пенелопа; [355] К сердцу слова многоумные сына приняв и в покое Верхнем своем затворяся, в кругу приближенных служанок Плакала горько она о своем Одиссее, покуда Сладкого сна не свела ей на очи богиня Афина. Тою порою, взяв стрелы и лук, свинопас к Одиссею [360] С ними пошел. На него всей толпой женихи закричали. Так говорили одни из ругателей дерзко-надменных: "Стой, свинопас бестолковый! Куда ты бредешь, как безумный, С луком? Ты будешь своим же собакам, которых вскормил здесь Сам, чтоб свиней сторожить, на съедение выброшен, если [365] Нам Аполлон и блаженные боги даруют победу". Так говорили они. Свинопас, оглушенный их криком, Лук, оробев, уж готов был поставить на прежнее место; Но Телемах, на него погрозяся, разгневанный, крикнул: "С луком сюда! Ты, Евмей, ошалел; уж не хочешь ли воле [370] Всех угождать? Не трудись, иль тебя, хоть и стар ты, я в поле Камнями сам провожу: молодой старика одолеет. Если бы силой такой я одарен был, какую Все совокупно имеют они, женихи Пенелопы, В страхе тогда по своим бы домам разбежалися разом [375] Все они, в доме моем беззаконий творящие много". Так он сказал им. Они неописанный подняли хохот. В сердце, однако, у них на него присмирела досада. Волю его исполняя, Евмей, через залу прошедши, Лук и колчан со стрелами вручил Одиссею; потом он, [380] Кликнув усердную няню его Евриклею, сказал ей: "Слушай, тебе повелел Телемах, чтоб рабыни немедля Заперли в женские горницы двери на ключ и чтоб, если Шум иль стенанье в столовой послышится им, не посмела Тронуться с места из них ни одна, чтоб спокойно сидели [385] Все, ни о чем не заботясь и делом своим занимаясь". Кончил. Не мимо ушей Евриклеи его пролетело Слово. Все двери тех горниц, где жили служанки, замкнула Тотчас она; а Филойтий, покинув украдкою залу, Вышел на двор, обнесенный оградой, и запер ворота; [390] Был там в сенях корабельный пеньковый канат; им связал он Крепко затвор у ворот и, в столовую снова вступивши, Сел там опять на оставленной им за минуту скамейке, Очи вперив в Одиссея, который, в руках обращая Лук свой туда и сюда, осторожно рассматривал, целы ль [395] Роги и не было ль что без него в них попорчено червем. Глядя друг на друга, так женихи меж собой рассуждали: "Видно, знаток он и с луком привык обходиться; быть может, Луки работает сам и, имея уж лук, начатой им Дома, намерен его по образчику этого сладить; [400] Видите ль, как он, бродяга негодный, его разбирает?" - "Но, - отвечали другие насмешливо первым, - удастся Опыт уж верно ему! И всегда пусть такую ж удачу Встретит во всем он, как здесь, с Одиссеевым сладивши луком". Так женихи говорили, а он, преисполненный страшных [405] Мыслей, великий осматривал лук. Как певец, приобыкший Цитрою звонкой владеть, начинать песнопенье готовясь, Строит ее и упругие струны на ней, из овечьих Свитые тонко-тягучих кишок, без труда напрягает - Так без труда во мгновение лук непокорный напряг он. [410] Крепкую правой рукой тетиву потянувши, он ею Щелкнул: она провизжала, как ласточка звонкая в небе. Дрогнуло сердце в груди женихов, и в лице изменились Все - тут ужасно Зевес загремел с вышины, подавая Знак; и живое веселие в грудь Одиссея проникло: [415] В громе Зевесовом он предвещанье благое услышал. Быструю взял он стрелу, на столе от него недалеко Вольно лежавшую; прочие ж заперты в тесном колчане Были - не скоро их шум женихам надлежало услышать. К луку притиснув стрелу, тетиву он концом оперенным, [420] Сидя на месте своем, натянул и, прицеляся, в кольца Выстрелил, - быстро от первого все до последнего кольца, Их не задев, пронизала стрела, заощренная медью. Тут, обратясь к Телемаху, воскликнул стрелец богоравный: "Видишь, что гость твой тебе, Телемах, не нанес посрамленья. [425] В цель я попал; да и лук натянуть Одиссеев не много Было труда мне. Еще не совсем я, скитаясь, утратил Силы, хотя женихи и ругаются мной беспощадно. Должно, однако, покуда светло, угощенье иное Им приготовить; и пение с звонкою цитрой, душою [430] Пира, на новый, теперь им приличнейший лад перестроить". Так он сказал и бровями повел. Телемах богоравный Понял условленный знак; он немедля свой меч опоясал, В руки схватил боевое копье и за стулом отцовым Стал, ко всему изготовясь, оружием медным блестящий.

  ПЕСНЬ ДВАДЦАТЬ ВТОРАЯ Рубище сбросив поспешно с себя, Одиссей хитроумный Прянул, держа свой колчан со стрелами и лук, на высокий Двери порог; из колчана он острые высыпал стрелы На пол у ног и потом, к женихам обратяся, воскликнул: [5]

  "Этот мне опыт, друзья женихи, удалося окончить; Новую цель я, в какую никто не стрелял до сего дня, Выбрал теперь; и в нее угодить Аполлон мне поможет". Так говоря, он прицелился горькой стрелой в Антиноя. Взяв со стола золотую с двумя рукоятями чашу, [10] Пить из нее Антиной уж готов был вино; беззаботно Полную чашу к устам подносил он; и мысли о смерти Не было в нем. И никто из гостей многочисленных пира Вздумать не мог, чтоб один человек на толпу их замыслил Дерзко ударить и разом предать их губительной Кере. [15] Выстрелил, грудью подавшись вперед, Одиссей, и пронзила Горло стрела; острие смертоносное вышло в затылок; На бок упал Антиной; покатилася по полу чаша, Выпав из рук; и горячим ключом из ноздрей засвистала Черная кровь; забрыкавши ногами, толкнул от себя он [20] Стол и его опрокинул: вся пища (горячее мясо, Хлеб и другое), смешавшись, свалилася на пол. Ужасный Подняли крик женихи, Антиноя узрев умерщвленным. Всею толпою со стульев вскочили они и, глазами Бегая вкруг по стенам обнаженным, искали оружья - [25] Не было там ни щита, ни копья, заощренного медью. Гневными начали все упрекать Одиссея словами: "Выстрел твой будет бедою тебе, чужеземец; последний Сделал ты выстрел теперь; ты погиб неизбежно; убил ты Мужа, из всех, обитающих в волнообъятой Итаке, [30] Самого знатного; будешь за то ястребами расклеван". Мнили они, что случайно стрелой чужеземца товарищ Их умерщвлен был. Безумцы! Они в слепоте не видали Сети, которою близкая всех их опутала гибель. Мрачно взглянув исподлобья, сказал Одиссей богоравный: [35] "А! Вы, собаки! Вам чудилось всем, что домой уж из Трои Я не приду никогда, что вольны беспощадно вы грабить Дом мой, насильствуя гнусно моих в нем служанок, тревожа Душу моей благородной жены сватовством ненавистным, Правду святую богов позабыв, не страшася ни гнева [40] Их, ни от смертных людей за дела беззаконные мести! В сеть неизбежной погибели все, наконец, вы попали". Так он сказал им, и были все ужасом схвачены бледным; Все, озираясь, глазами искали дороги для бегства. Тут Евримах, сын Полибиев, бросил крылатое слово: [45] "Если ты подлинно царь Одиссей, возвратившийся в дом свой, Праведны все обвиненья твои. Беззаконного много В доме твоем и в твоих областях совершилось; но здесь он, Главный виновник всего, Антиной, пораженный тобою, Мертвый лежит. Он один, зломышлений всегдашний зачинщик, [50] Нас поджигал: не о браке одном он с твоей Пенелопой Думал; иное, чего не позволил Кронион, таилось В сердце его: похищение власти царя; Телемаха, Власти державной наследника, смерти предать замышлял он. Ныне судьбой он постигнут; а ты, Одиссей, пощади нас, [55] Подданных; после назначишь нам цену, какую захочешь Сам, за вино, за еду и за все, что истрачено нами; То, что здесь стоят откормленных двадцать быков, даст охотно, Медью и золотом каждый из нас, чтоб склонить на пощаду Гнев твой; теперь же твой праведен гнев; на него мы не ропщем". [60] Мрачно взглянув исподлобья, сказал Одиссей благородный: "Нет, Евримах, - и хотя бы вы с вашим сполна все богатства Ваших отцов принесли мне, прибавя к ним много чужого, - Руки мои вас губить не уймутся до тех пор, покуда Кровию вашей обиды моей дочиста не омою. [65] Выбор теперь вам один: иль со мной, защищаяся, бейтесь, Или бегите отсюда, спасаясь от Кер и от смерти, - Знайте, однако, что Керы вас всех на пути переловят". Так говорил он; у них задрожали колена и сердца. Тут Евримах, обратясь к женихам устрашенным, воскликнул: [70] "Этот свирепый безжалостных рук не уймет, завладевши Луком могучим и полным стрелами колчаном; до тех пор Будет с порога высокого стрелы пускать он, покуда Всех не положит нас мертвых. Друзья, не дадимся ж без боя В руки ему; обнажите мечи и столами закройтесь [75] Против налета убийственных стрел; всей толпою наперши, Можем мы, сбивши с порога его и из притолок двери Вытеснив, выбежать из дома, броситься в город и в помощь Скликать людей; расстреляет он скоро ужасные стрелы". Так он сказав, из ножен, ободрившийся, выхватил меч свой, [80] Медный, с обеих сторон заощренный, и с криком ужасным Прянул вперед. Но навстречу ему Одиссей богоравный Выстрелил; грудь близ сосца проколола и, в печень вонзившись, Крепко засела в ней злая стрела. Из руки ослабевшей Выронил меч он, за стол уцепиться хотел и, споткнувшись, [85] Вместе упал со столом; вся еда со стола и двудонный Кубок свалилися наземь; он об пол стучал головою, Болью проникнутый; ноги от судорог бились; ударом Пяток он стул опрокинул; его, наконец, потемнели Очи. Тогда Амфином благородный, вскочив, устремился [90] В бой; уповая, что против него Одиссей не замедлит Выйти, сошедши с порога, свой меч обнажил он; но сзади Бросил копье Телемах, заощренное медью; вонзилось Между плечами и грудь прокололо оно; застонавши, Треснулся об пол лицом Амфином. Телемах же проворно [95] Прочь отскочил; он копья не хотел из убитого вырвать, Сердцем тревожась, чтоб, в это мгновение, сбоку напавши, Кто из ахеян его, занятого копья исторженьем, Острым мечом не пронзил неожиданно; свой совершивши Смертный удар, под защиту отца поспешил он укрыться. [100] Близко к нему подбежавши, он бросил крылатое слово: "Щит, два копья медноострых, родитель, и крепкий из твердой Меди, к твоей голове приспособленный, шлем принесу я; Сам же надену и латы; Евмею с Филойтием верным Также надеть их велю; безопаснее в латах нам будет". [105] Кончил. Ему отвечая, сказал Одиссей хитроумный: "Дельно! Беги и, пока не истратил я стрел, возвратися; Иначе буду, оставшись один, оттеснен от защитных Притолок". Так он сказал; Телемах все исполнил поспешно: Бросясь в ту верхнюю горницу, где находились доспехи, [110] Взял там четыре щита он, четыре с густыми хвостами Конскими шлема и восемь блестящей окованных медью Копий; и с ношей своей он к отцу возвратился немедля; Прежде, однако, надел на себя меднолитные латы; Медными латами также облекшись, Евмей и Филойтий [115] Стали с боков Одиссея, глубокою полного думой. Он же, покуда еще оставались пернатые стрелы, Каждой стрелой в одного из врагов попадал, не давая Промаха; друг подле друга валяся, они издыхали. Но напоследок, когда истощилися стрелы, великий [120] Лук Одиссей опустил, не имея в нем более нужды, К притолке светлой его прислонил и стоять там оставил. Четверокожным щитом облачивши плеча, на могучей Он голове укрепил меднокованый шлем, осененный Конским хвостом, подымавшимся страшно на гребне, и в руку [125] Взял два копья боевых, заощренных смертельною медью. Там недалеко от главных дверей находилась другая, Тайная дверь; от высокого залы пространной порога Тесный был этою дверью на улицу выход из дома; Доступ желая к нему заградить, Одиссей свинопасу [130] Стать приказал перед дверью, чем всякий исход был отрезан. Тут Агелай, к женихам обратясь, им крылатое слово Бросил: "Друзья, не удастся ль кому потаенною дверью Выбежать, крикнуть тревогу и нам поскорее на помощь Вызвать людей? Уж свои расстрелял он последние стрелы". [135] Кончил. Меланфий, на то возражая, сказал Агелаю: "Нет, Агелай благородный, нельзя; потаенные двери Слишком у них на виду, да и выход так тесен, что целой Может толпе заградить там дорогу один небессильный. Но погодите, оружие вам я найти не замедлю; [140] Горницу знаю, в которой доспехи, из этой палаты Взятые, кучею склал Одиссей, помогаемый сыном". Так Агелаю сказав, злоковарный Меланфий обходом В горницу тайно прокрался, где складены были доспехи. Вынес оттуда двенадцать великих щитов он, двенадцать [145] Копий и столько же медных, хвостами украшенных шлемов. С ними назад возвратясь, женихам их поспешно он роздал. В ужас пришел Одиссей, задрожали колена, когда он, Вдруг оглянувшись, увидел их в шлемах, с щитами, трясущих Длинными копьями; гибель ему неизбежной явилась. [150] К сыну тогда обратившись, он бросил крылатое слово: "Верно, какая из наших рабынь, Телемах, изменивши Нам, помогает противникам нашим, иль хитрый Меланфий?" Робко на то отвечал рассудительный сын Одиссеев: "Горе! Мое небреженье причиной всему; я виновник [155] Этой беды - заспешив, позабыл оружейной палаты Дверь запереть; и лазутчик, хитрее меня, побывал там. Слушай, мой честный Евмей, побеги ты туда и за дверью Стань там и жди; кто придет, ты увидишь: служанка ль какая, Или Меланфий? Я сам на него подозренье имею". [160] Так говорили о многом они, собеседуя тайно. Тою порой за оружием хитрый Меланфий собрался Снова прокрасться наверх. То приметив, Евмей богоравный На ухо так прошептал Одиссею, стоявшему близко: "О Лаэртид, многохитростный муж, Одиссей благородный, [165] Вот он, предатель; его угадал я; он крадется, видишь, Снова туда за оружием; что, государь, повелишь мне Сделать? Убить ли крамольника, если удастся с ним сладить? Или насильно сюда притащить, чтоб над ним наказанье Сам совершил ты за наглое в доме твоем поведенье?" [170] Кончил. Ему отвечая, сказал Одиссей хитроумный: "С сыном моим Телемахом я здесь женихов многобуйных Буду удерживать, сколь бы ни сильно их бешенство было; Ты ж и Филойтий предателю руки и ноги загните На спину; после, скрутив на спине их, его на веревке [175] За руки вздерните вверх по столбу и вверху привяжите Крепким узлом к потолочине; двери ж, ушедши, замкните; В страшных мученьях пускай там висит ни живой он, ни мертвый". То повеление царское было исполнено скоро: Вместе пошли свинопас и Филойтий; подкравшися, стали [180] Справа и слева они у дверей дожидаться, чтоб вышел Он к ним из горницы, где жен