Гомер - Одиссея

е обидеть нас хочешь; ты только Всем показать нам желаешь, какая еще сохранилась Крепость в тебе; ты разгневан безумцем, тебя оскорбившим Дерзкой насмешкой, - зато ни один, говорить здесь привыкший [240] С здравым рассудком, ни в чем не помыслит тебя опорочить. Выслушай слово, однако, мое со вниманьем, чтоб после Дома его повторить при друзьях благородных, когда ты, Сидя с женой и детьми за веселой семейной трапезой, Вспомнишь о доблестях наших и тех дарованьях, какие [245] Нам от отцов благодатью Зевеса достались в наследство. Мы, я скажу, ни в кулачном бою, ни в борьбе не отличны; Быстры ногами зато несказанно и первые в море; Любим обеды роскошные, пение, музыку, пляску, Свежесть одежд, сладострастные бани и мягкое ложе. [250] Но пригласите сюда плясунов феакийских; зову я Самых искусных, чтоб гость наш, увидя их, мог, возвратяся В дом свой, там всем рассказать, как других мы людей превосходим В плаванье по морю, в беге проворном, и в пляске, и в пенье. Пусть принесут Демодоку его звонкогласную лиру; [255] Где-нибудь в наших пространных палатах ее он оставил". Так Алкиной говорил, и глашатай, его исполняя Волю, поспешно пошел во дворец за желаемой лирой. Судьи, в народе избранные, девять числом, на средину Поприща, строгие в играх порядка блюстители, вышли, [260] Место для пляски угладили, поприще сделали шире. Тою порой из дворца возвратился глашатай и лиру Подал певцу: пред собранье он выступил; справа и слева Стали цветущие юноши, в легкой искусные пляске. Топали в меру ногами под песню они; с наслажденьем [265] Легкость сверкающих ног замечал Одиссей и дивился. Лирой гремя сладкозвучною, пел Демодок вдохновенный Песнь о прекраснокудрявой Киприде и боге Арее: Как их свидание первое в доме владыки Гефеста Было; как, много истратив богатых даров, опозорил [270] Ложе Гефеста Арей, как открыл, наконец, все Гефесту Гелиос зоркий, любовное их подстерегши свиданье. Только достигла обидная весть до Гефестова слуха, Мщение в сердце замыслив, он в кузнице плаху поставил, Крепко свою наковальню уладил на ней и проворно [275] Сети сковал из железных, крепчайших, ничем не разрывных Проволок. Хитрый окончивши труд и готовя Арею Стыд, он пошел в тот покой, где богатое ложе стояло. Там он, сетями своими опутав подножье кровати, Их на нее опустил с потолка паутиною тонкой; [280] Были не только невидимы оку людей, но и взорам Вечных богов неприметны они: так искусно сковал их, Мщенье готовя, Гефест. Западню перед ложем устроив, Он притворился, что путь свой направил в Лемнос, крепкозданный Город, всех боле других городов на земле им любимый. [285] Зорко за ним наблюдая, Арей златоуздный тогда же Сведал, что в путь свой Гефест, многославный художник, пустился. Сильной любовью к прекрасновенчанной Киприде влекомый, В дом многославного бога художника тайно вступил он. Зевса отца посетив на высоком Олимпе, в то время [290] Дома одна, отдыхая, сидела богиня. Арей, подошедши, За руку взял, и по имени назвал ее, и сказал ей: "Милая, час благосклонен, пойдем на роскошное ложе; Муж твой Гефест далеко; он на остров Лемнос удалился, Верно к суровым синтийям, наречия грубого людям". [295] Так он сказал, и на ложе охотно легла с ним Киприда. Мало-помалу и он и она усыпились. Вдруг сети Хитрой Гефеста работы, упав, их схватили с такою Силой, что не было средства ни встать им, ни тронуться членом; Скоро они убедились, что бегство для них невозможно; [300] Скоро и сам, не свершив половины пути, возвратился В дом свой Гефест многоумный, на обе хромающий ноги: Гелиос зоркий его обо всем известить не замедлил. В дом свой вступивши с печалию милого сердца, поспешно Двери Гефест отворил, и душа в нем наполнилась гневом; [305] Громко он начал вопить, чтоб его все услышали боги: "Дий вседержитель, блаженные, вечные боги, сверитесь Тяжкообидное, смеха достойное дело увидеть: Как надо мной, хромоногим, Зевесова дочь Афродита Гнусно ругается, с грозным Ареем, губительным богом, [310] Здесь сочетавшись. Конечно, красавец и тверд на ногах он; Я ж от рождения хром - но моею ль виною? Виновны В том лишь родители. Горе мне, горе! Зачем я родился? Вот посмотрите, как оба, обнявшися нежно друг с другом, Спят на постели моей. Несказанно мне горько то видеть. [315] Знаю, однако, что так им в другой раз заснуть не удастся; Сколь ни сильна в них любовь, но, конечно, охота к такому Сну в них теперь уж прошла: не сниму с них дотоле я этой Сети, пока не отдаст мне отец всех богатых подарков, Им от меня за невесту, бесстыдную дочь, полученных. [320] Правда, прекрасна она, но ее переменчиво сердце". Так он сказал. Той порой собрались в медностенных палатах Боги; пришел Посейдон земледержец; пришел дароносец Эрмий; пришел Аполлон, издалека разящий стрелами; Но, сохраняя пристойность, богини осталися дома. [325] В двери вступили податели благ, всемогущие боги: Подняли все они смех несказанный, увидя, какое Хитрое дело ревнивый Гефест совершить умудрился. Глядя друг на друга, так меж собою они рассуждали: "Злое не впрок; над проворством здесь медленность верх одержала; [330] Как ни хромает Гефест, но поймал он Арея, который Самый быстрейший из вечных богов, на Олимпе живущих. Хитростью взял он; достойная мзда посрамителю брака". Так говорили, друг с другом беседуя, вечные боги. К Эрмию тут обратившись, сказал Аполлон, сын Зевеса: [335] "Эрмий, Кронионов сын, благодатный богов вестоносец, Искренне мне отвечай, согласился ль бы ты под такою Сетью лежать на постели одной с золотою Кипридой?" Зоркий убийца Аргуса ответствовал так Аполлону: "Если б могло то случиться, о царь Аполлон стреловержец, [340] Сетью тройной бы себя я охотно опутать дозволил, Пусть на меня бы, собравшись, богини и боги смотрели, Только б лежать на постели одной с золотою Кипридой!" Так отвечал он; бессмертные подняли смех несказанный. Но Посейдон не смеялся; чтоб выручить бога Арея, [345] К славному дивным искусством Гефесту он, голос возвысив, С просьбой своей обратился и бросил крылатое слово: "Дай им свободу; ручаюсь тебе за Арея; как сам ты Требуешь, все дополна при бессмертных богах он заплатит". Бог хромоногий Гефест, отвечая, сказал Посейдону: [350] "Нет, от меня, Посейдон земледержец, того ты не требуй. Знаешь ты сам, что всегда неверна за неверных порука. Чем же тебя, всемогущий, могу я к уплате принудить, Если свободный Арей убежит и платить отречется?" Богу Гефесту ответствовал так Посейдон земледержец: [355] "Если могучий Арей, чтоб не быть принужденным к уплате, Скроется тайно, то все за него заплатить обязуюсь Я". Хромоногий Гефест отвечал Посейдону владыке: "Воли твоей, Посейдон, не дерзну и не властен отвергнуть". С сими словами разрушила цепи Гефестова сила. [360] Бог и богиня - лишь только их были разрушены цепи - Быстро вскочив, улетели. Во Фракию он удалился; Скрылася в Кипр золотая с улыбкой приветной Киприда; Был там алтарь ей в Пафосском лесу благовонном воздвигнут; Там, искупавши ее и натерши душистым, святое [365] Тело одних лишь богов орошающим маслом, Хариты Плечи ее облачили одеждою прелести чудной. Так воспевал вдохновенный певец. Одиссей благородный В сердце, внимая ему, веселился; и с ним веселились Веслолюбивые, смелые гости морей, феакийцы, [370] Но Алкиной повелел Галионту вдвоем с Лаодамом Пляску начать: в ней не мог превосходством никто победить их. Мяч разноцветный, для них рукодельным Полибием сшитый, Взяв, Лаодам с молодым Галионтом на ровную площадь Вышли; закинувши голову, мяч к облакам темно-светлым [375] Бросил один; а другой разбежался и, прянув высоко, Мяч на лету подхватил, до земли не коснувшись ногами. Легким бросаньем мяча в высоту отличась пред народом, Начали оба по гладкому лону земли плодоносной Быстро плясать; и затопали юноши в меру ногами, [380] Стоя кругом, и от топота ног их вся площадь гремела. Долго смотрев, напоследок сказал Одиссей Алкиною: "Царь Алкиной, благороднейший муж из мужей феакийских, Ты похвалился, что пляскою с вами никто не сравнится; Правда твоя; то глазами я видел; безмерно дивлюся". [385] Так он сказав, возбудил Алкиноеву силу святую. Царь феакиянам веслолюбивым сказал: "Приглашаю Выслушать слово мое вас, судей и владык феакийских; Разум великий имеет, я вижу, наш гость иноземный; Должно ему, как обычай велит, предложить нам подарки; [390] Областью нашею правят двенадцать владык знаменитых, Праведно-строгих судей; я тринадцатый, главный. Пусть каждый Чистое верхнее платье с хитоном и с полным талантом Золота нашему гостю в подарок назначит обычный. Всё повелите сюда принести и своими руками [395] Страннику сдайте, чтоб весел он был за трапезою нашей. Ты ж, Евриал, удовольствуй его, перед ним повинившись, Дав и подарок: его оскорбил неприличным ты словом". Так он сказал, изъявили свое одобренье другие; Каждый глашатая в дом свой послал, чтоб подарки принес он. [400] Но Евриал, повинуясь, ответствовал так Алкиною: "Царь Алкиной, благороднейший муж из мужей феакийских, Я удовольствую гостя, желанье твое исполняя. Медный свой меч с рукоятью серебряной в новых Чудной работы ножнах из слоновыя кости охотно [405] Дам я ему, и, конечно, он дар мой высоко оценит". Так говоря, среброкованый меч свой он снял и возвысил Голос и бросил крылатое слово Лаэртову сыну: "Радуйся, добрый отец иноземец! И если сказал я Дерзкое слово, пусть ветер его унесет и развеет; [410] Ты же, хранимый богами, да скоро увидишь супругу, В дом возвратяся по долгопечальной разлуке с семьею". Кончил; ему отвечая, сказал Одиссей хитроумный: "Радуйся также и ты и, хранимый богами, будь счастлив. В сердце ж своем никогда не раскайся, что мне драгоценный [415] Меч подарил свой, повинным меня удовольствовав словом". Так отвечав, среброкованый меч на плечо он повесил. Солнце зашло; все богатые собраны были подарки; Их поспешили глашатаи в дом отнести Алкиноев; Там сыновья Алкиноя владыки, принявши подарки, [420] Отдали матери их, многоумной царице Арете. Царь же повел знаменитого гостя со всеми другими В дом свой, и сели, пришедши, они на возвышенных креслах. Тут, обратяся к царице Арете, сказал благородный Царь: "Принеси нам, жена, драгоценнейший самый из многих [425] Наших ковчегов, в него положивши и верхнее платье С тонким хитоном. Поставьте котел на огонь, вскипятите Воду, чтоб гость наш омылся и, все осмотревши подарки, Им полученные здесь от людей феакийских, был весел, С нами сидя за вечерней трапезой и пенью внимая. [430] Я же еще драгоценный кувшин золотой на прощанье Дам, чтоб, меня вспоминая, он мог из него ежедневно Дома творить возлияние Зевсу и прочим бессмертным". Так он сказал, и царица Арета велела рабыням Яркий огонь разложить под огромным котлом троеножным. [435] Тотчас котел троеножный на ярком огне был поставлен. Налили воду в котел и усилили хворостом пламя; Чрево сосуда оно обхватило, вода закипела. Тою порою Арета прекрасный ковчег из покоев Внутренних вынесла гостю; в ковчег положила подарки, [440] Золото, ризы и все, что ему феакийские мужи Дали; сама ж к ним прибавила верхнее платье с хитоном. Кончив, она Одиссею крылатое бросила слово: "Кровлей накрыв и тесьмою опутав ковчег, завяжи ты Узел, чтоб кто на дороге чего не похитил, покуда [445] Будешь покоиться сном ты, плывя в корабле чернобоком". То Одиссей богоравный, в бедах постоянный, услышав, Кровлей накрыл и тесьмою опутал ковчег и искусный Узел (как был научен хитроумной Цирцеею) сделал. Тут пригласила его домовитая ключница в баню [450] Члены свои оживить омовеньем; и теплой купальне Рад был испытанный муж Одиссей, той услады лишенный С самых тех пор, как покинул жилище Калипсо, в котором Нимфы ему, как бессмертному богу, служили. Когда же Тело омыла ему и елеем натерла рабыня, [455] Легкий надевши хитон и богатой облекшись хламидой, Вышел он свежий из бани и к пьющим гостям в пировую Залу вступил. Навсикая царевна, богиня красою, Подле столба, потолок подпиравшего залы, стояла. Взор изумленный подняв на прекрасного гостя, царевна [460] Голос возвысила свой и крылатое бросила слово: "Радуйся, странник, но, в милую землю отцов возвратяся, Помни меня; ты спасением встрече со мною обязан". Юной царевне ответствовал так Одиссей многоумный: "О Навсикая, прекрасноцветущая дочь Алкиноя, [465] Если мне Геры супруг, громоносный Кронион, дозволит В доме отеческом сладостный день возвращенья увидеть, Буду там помнить тебя и тебе ежедневно, как богу, Сердцем молиться: спасением встрече с тобой я обязан". Так отвечав ей, на креслах он сел близ царя Алкиноя. [470] Было уж роздано мясо; уж чаши вином наполнялись. Тою порой возвратился глашатай с певцом Демодоком, Чтимым в народе. Певец посреди светлозданной палаты Сел пред гостями, спиной прислонившись к колонне высокой. Полную жира хребтовую часть острозубого вепря [475] Взявши с тарелки своей (для себя же оставя там боле), Царь Одиссей многославный сказал, обратясь к Понтоною: "Эту почетную часть изготовленной вкусно веприны Дай Демодоку; его и печальный я чту несказанно. Всем на обильной земле обитающим людям любезны, [480] Всеми высоко честимы певцы; их сама научила Пению Муза; ей мило певцов благородное племя". Так он сказал, и проворно отнес от него Демодоку Мясо глашатай; певец благодарно даяние принял. Подняли руки они к приготовленной пище; когда же [485] Был удовольствован голод их сладким питьем и едою, Так, обратясь к Демодоку, сказал Одиссей хитроумный: "Выше всех смертных людей я тебя, Демодок, поставляю; Музою, дочерью Дия, иль Фебом самим наученный, Все ты поешь по порядку, что было с ахейцами в Трое, [490] Что совершили они и какие беды претерпели; Можно подумать, что сам был участник всему иль от верных Все очевидцев узнал ты. Теперь о коне деревянном, Чудном Эпеоса с помощью девы Паллады созданье, Спой нам, как в город он был хитроумным введен Одиссеем, [495] Полный вождей, напоследок святой Илион сокрушивших. Если об этом по истине все нам, как было, споешь ты, Буду тогда перед всеми людьми повторять повсеместно Я, что божественным пением боги тебя одарили". Так он сказал, и запел Демодок, преисполненный бога: [500] Начал с того он, как все на своих кораблях крепкозданных В море отплыли данаи, предавши на жертву пожару Брошенный стан свой, как первые мужи из них с Одиссеем Были оставлены в Трое, замкнутые в конской утробе, Как напоследок коню Илион отворили трояне. [505] В граде стоял он; кругом, нерешимые в мыслях, сидели Люди троянские, было меж ними троякое мненье: Или губительной медью громаду пронзить и разрушить, Или, ее докативши до замка, с утеса низвергнуть, Или оставить среди Илиона мирительной жертвой [510] Вечным богам: на последнее все согласились, понеже Было судьбой решено, что падет Илион, отворивши Стены коню, где ахейцы избранные будут скрываться, Черную участь и смерть приготовив троянам враждебным. После воспел он, как мужи ахейские в град ворвалися, [515] Чрево коня отворив и из темного выбежав склепа; Как, разъяренные, каждый по-своему град разоряли, Как Одиссей к Деифобову дому, подобный Арею, Бросился вместе с божественно-грозным в бою Менелаем. Там истребительный бой (продолжал песнопевец) возжегши, [520] Он, наконец, победил, подкрепленный великой Палладой. Так об ахеянах пел Демодок; несказанно растроган Был Одиссей, и ресницы его орошались слезами. Так сокрушенная плачет вдовица над телом супруга, Падшего в битве упорной у всех впереди перед градом, [525] Силясь от дня рокового спасти сограждан и семейство. Видя, как он содрогается в смертной борьбе, и, прижавшись Грудью к нему, злополучная стонет; враги же, нещадно Древками копий ее по плечам и хребту поражая, Бедную в плен увлекают на рабство и долгое горе; [530] Там от печали и плача ланиты ее увядают. Так от печали текли из очей Одиссеевых слезы. Всеми другими они незамечены были; но мудрый Царь Алкиной их заметил и понял причину их, сидя Близ Одиссея и слыша скорбящего тяжкие вздохи. [535] Он феакиянам веслолюбивым сказал: "Приглашаю Выслушать слово мое вас, судей и владык феакийских. Пусть Демодок звонкострунную лиру заставит умолкнуть; Здесь он не всех веселит нас ее сладкогласием дивным: С тех пор, как пенье божественный начал певец на вечернем [540] Нашем пиру, непрестанно глубоко и тяжко вздыхает Странник; конечно, прискорбие сердцем его овладело. Должен умолкнуть певец, чтоб могли здесь равно веселиться Гость наш и все мы; конечно, для нас то приятнее будет. Здесь же давно к отправлению в путь иноземца готово [545] Все; и подарки уж собраны, данные дружбою нашей. Странник молящий не менее брата родного любезен Всякому, кто одарен от богов не безжалостным сердцем. Ты же теперь, ничего не скрывая, ответствуй на то мне, Гость наш, о чем я тебя вопрошу: откровенность похвальна. [550] Имя скажи мне, каким и отец твой, и мать, и другие В граде твоем и отечестве милом тебя величают. Между живущих людей безыменным никто не бывает Вовсе; в минуту рождения каждый, и низкий и знатный, Имя свое от родителей в сладостный дар получает; [555] Землю, и град, и народ свой потом назови, чтоб согласно С волей твоей и корабль наш свое направление выбрал; Кормщик не правит в морях кораблем феакийским; руля мы, Нужного каждому судну, на наших судах не имеем; Сами они понимают своих корабельщиков мысли; [560] Сами находят они и жилища людей и поля их Тучнообильные; быстро они все моря обтекают, Мглой и туманом одетые; нет никогда им боязни Вред на волнах претерпеть или от бури в пучине погибнуть. Вот что, однако, в ребячестве я от отца Навсифоя [565] Слышал: не раз говорил он, что бог Посейдон недоволен Нами за то, что развозим мы всех по морям безопасно. Некогда, он утверждал, феакийский корабль, проводивший Странника в землю его, возвращался морем туманным, Будет разбит Посейдоном, который высокой горою [570] Град наш задвинет. Исполнит ли то Посейдон земледержец, Иль не исполнит - пусть будет по воле великого бога! Ты же скажи откровенно, чтоб мог я всю истину ведать, Где по морям ты скитался? Каких человеков ты земли Видел? Светлонаселенные их города опиши нам: [575] Были ль меж ними свирепые, дикие, чуждые правды? Были ль благие для странника, чтущие волю бессмертных? Также скажи, отчего ты так плачешь? Зачем так печально Слушаешь повесть о битвах данаев, о Трое погибшей? Им для того ниспослали и смерть и погибельный жребий [580] Боги, чтоб славною песнею были они для потомков. Ты же, конечно, утратил родного у стен илионских, Милого зятя иль тестя, которые нашему сердцу Самые близкие после возлюбленных сродников кровных? Или товарища нежноприветного, кроткого сердцем, [585] Там потерял ты? Не менее брата родного любезен Нам наш товарищ, испытанный друг и разумный советник".

  ПЕСНЬ ДЕВЯТАЯ Кончил. Ему отвечая, сказал Одиссей богоравный: "Царь Алкиной, благороднейший муж из мужей феакийских, Сладко вниманье свое нам склонять к песнопевцу, который, Слух наш пленяя, богам вдохновеньем высоким подобен. [5]

  Я же скажу, что великая нашему сердцу утеха Видеть, как целой страной обладает веселье; как всюду Сладко пируют в домах, песнопевцам внимая; как гости Рядом по чину сидят за столами, и хлебом и мясом Пышно покрытыми; как из кратер животворный напиток [10] Льет виночерпий и в кубках его опененных разносит. Думаю я, что для сердца ничто быть утешней не может. Но от меня о плачевных страданьях моих ты желаешь Слышать, чтоб сердце мое преисполнилось плачем сильнейшим: Что же я прежде, что после и что наконец расскажу вам? [15] Много Ураниды боги мне бедствий различных послали. Прежде, однако, вам имя свое назову, чтоб могли вы Знать обо мне, чтоб, покуда еще мной не встречен последний День, и в далекой стране я считался вам гостем любезным. Я Одиссей, сын Лаэртов, везде изобретеньем многих [20] Хитростей славных и громкой молвой до небес вознесенный. В солнечносветлой Итаке живу я; там Нерион, всюду Видимый с моря, подъемлет вершину лесистую; много Там и других островов, недалеких один от другого: Зам, и Дулихий, и лесом богатый Закинф; и на самом [25] Западе плоско лежит окруженная морем Итака (Прочие ж ближе к пределу, где Эос и Гелиос всходят); Лоно ее каменисто, но юношей бодрых питает; Я же не ведаю края прекраснее милой Итаки. Тщетно Калипсо, богиня богинь, в заключении долгом [30] Силой держала меня, убеждая, чтоб был ей супругом; Тщетно меня чародейка, владычица Эи, Цирцея В доме держала своем, убеждая, чтоб был ей супругом, - Хитрая лесть их в груди у меня не опутала сердца; Сладостней нет ничего нам отчизны и сродников наших, [35] Даже когда б и роскошно в богатой обители жили Мы на чужой стороне, далеко от родителей милых. Если, однако, велишь, то о странствии трудном, какое Зевс учредил мне, от Трои плывущему, все расскажу я. Ветер от стен Илиона привел нас ко граду киконов, [40] Исмару: град мы разрушили, жителей всех истребили. Жен сохранивши и всяких сокровищ награбивши много, Стали добычу делить мы, чтоб каждый мог взять свой участок. Я ж настоял, чтоб немедля стопою поспешною в бегство Все обратились: но добрый совет мой отвергли безумцы; [45] Полные хмеля, они пировали на бреге песчаном, Мелкого много скота и быков криворогих зарезав. Тою порою киконы, из града бежавшие, многих Собрали живших соседственно с ними в стране той киконов, Сильных числом, приобыкших сражаться с коней и не мене [50] Смелых, когда им и пешим в сраженье вступать надлежало. Вдруг их явилось так много, как листьев древесных иль ранних Вешних цветов; и тогда же нам сделалось явно, что злую Участь и бедствия многие нам приготовил Кронион. Сдвинувшись, начали бой мы вблизи кораблей быстроходных, [55] Острые копья, обитые медью, бросая друг в друга. Покуда Длилося утро, пока продолжал подыматься священный День, мы держались и их отбивали, сильнейших; когда же Гелиос к позднему часу волов отпряженья склонился, В бег обратили киконы осиленных ими ахеян. [60] С каждого я корабля по шести броненосцев отважных Тут потерял; от судьбы и от смерти ушли остальные. Далее поплыли мы в сокрушенье великом о милых Мертвых, но радуясь в сердце, что сами спаслися от смерти. Я ж не отвел кораблей легкоходных от брега, покуда [65] Три раза не был по имени назван из наших несчастных Спутников каждый, погибший в бою и оставленный в поле. Вдруг собирающий тучи Зевес буреносца Борея, Страшно ревущего, выслал на нас; облака обложили Море и землю, и темная с грозного неба сошла ночь. [70] Мчались суда, погружаяся в волны носами; ветрила Трижды, четырежды были разорваны силою бури. Мы, избегая беды, в корабли их, свернув, уложили; Сами же начали веслами к ближнему берегу править; Там провели мы в бездействии скучном два дня и две ночи, [75] В силах своих изнуренные, с тяжкой печалию сердца. Третий нам день привела светлозарнокудрявая Эос; Мачты устроив и снова подняв паруса, на суда мы Сели; они понеслись, повинуясь кормилу и ветру. Мы невредимо бы в милую землю отцов возвратились, [80] Если б волнение моря и сила Борея не сбили Нас, обходящих Малею, с пути, отдалив от Киферы. Девять носила нас дней раздраженная буря по темным Рыбообильным водам; на десятый к земле лотофагов, Пищей цветочной себя насыщающих, ветер примчал нас. [85] Вышед на твердую землю и свежей водою запасшись, Наскоро легкий обед мы у быстрых судов учредили. Свой удовольствовав голод питьем и едою, избрал я Двух расторопнейших самых товарищей наших (был третий С ними глашатай) и сведать послал их, к каким мы достигли [90] Людям, вкушающим хлеб на земле, изобильной дарами. Мирных они лотофагов нашли там; и посланным нашим Зла лотофаги не сделали; их с дружелюбною лаской Встретив, им лотоса дали отведать они; но лишь только Сладко-медвяного лотоса каждый отведал, мгновенно [95] Все позабыл и, утратив желанье назад возвратиться, Вдруг захотел в стороне лотофагов остаться, чтоб вкусный Лотос сбирать, навсегда от своей отказавшись отчизны. Силой их, плачущих, к нашим судам притащив, повелел я Крепко их там привязать к корабельным скамьям; остальным же [100] Верным товарищам дал приказанье, нимало не медля, Всем на проворные сесть корабли, чтоб из них никоторый, Лотосом сладким прельстясь, от возврата домой не отрекся. Все на суда собралися и, севши на лавках у весел, Разом могучими веслами вспенили темные воды. [105] Далее поплыли мы, сокрушенные сердцем, и в землю Прибыли сильных, свирепых, не знающих правды циклопов. Там беззаботно они, под защитой бессмертных имея Все, ни руками не сеют, ни плугом не пашут; земля там Тучная щедро сама без паханья и сева дает им [110] Рожь, и пшено, и ячмень, и роскошных кистей винограда Полные лозы, и сам их Кронион дождем оплождает. Нет между ними ни сходбищ народных, ни общих советов; В темных пещерах они иль на горных вершинах высоких Вольно живут; над женой и детьми безотчетно там каждый [115] Властвует, зная себя одного, о других не заботясь. Есть островок там пустынный и дикий; лежит он на темном Лоне морском, ни далеко, ни близко от брега циклопов, Лесом покрытый; в великом там множестве дикие козы Водятся; их никогда не тревожил шагов человека [120] Шум; никогда не заглядывал к ним звероловец, за дичью С тяжким трудом по горам крутобоким с псами бродящий; Там не пасутся стада и земли не касаются плуги; Там ни в какие дни года не сеют, не пашут; людей там Нет; без боязни там ходят одни тонконогие козы, [125] Ибо циклопы еще кораблей красногрудых не знают; Нет между ними искусников, опытных в хитром строенье Крепких судов, из которых бы каждый, моря обтекая, Разных народов страны посещал, как бывает, что ходят По морю люди, с другими людьми дружелюбно знакомясь. [130] Дикий тот остров могли обратить бы в цветущий циклопы; Он не бесплоден; там все бы роскошно рождалося к сроку; Сходят широкой отлогостью к морю луга там густые, Влажные, мягкие; много б везде разрослось винограда; Плугу легко покоряся, поля бы покрылись высокой [135] Рожью, и жатва была бы на тучной земле изобильна. Есть там надежная пристань, в которой не нужно ни тяжкий Якорь бросать, ни канатом привязывать шаткое судно; Может оно простоять безопасно там, сколько захочет Плаватель сам иль пока не подымется ветер попутный. [140] В самой вершине залива прозрачно ввергается в море Ключ, из пещеры бегущий под сению тополей черных. В эту мы пристань вошли с кораблями; в ночной темноте нам Путь указал благодетельный демон: был остров невидим; Влажный туман окружал корабли; не светила Селена [145] С неба высокого; тучи его покрывали густые; Острова было нельзя различить нам глазами во мраке; Видеть и длинных, широко на берег отлогий бегущих Волн не могли мы, пока корабли не коснулися брега. Но лишь коснулися брега они, паруса мы свернули; [150] Сами же, вышед на брег, поражаемый шумно волнами, Сну предались в ожиданье восхода на небо Денницы. Вышла из мрака младая с перстами пурпурными Эос; Весь обошли с удивленьем великим мы остров пустынный; Нимфы же, дочери Зевса эгидодержавца, пригнали [155] Коз с обвеваемых ветрами гор, для богатой нам пищи; Гибкие луки, охотничьи легкие копья немедля Взяли с своих кораблей мы и, на три толпы разделяся, Начали битву; и бог благосклонный великой добычей Нас наградил: все двенадцать моих кораблей запасли мы, [160] Девять на каждый досталось по жеребью коз; для себя же Выбрал я десять. И целый мы день до вечернего мрака Ели прекрасное мясо и сладким вином утешались, Ибо еще на моих кораблях золотого довольно Было вина: мы наполнили много скудельных сосудов [165] Сладким напитком, разрушивши город священный киконов. С острова ж в области близкой циклопов нам ясно был виден Дым; голоса их, блеянье их коз и баранов могли мы Слышать. Тем временем солнце померкло, и тьма наступила. Все мы заснули под говором волн, ударяющих в берег. [170] Вышла из мрака младая с перстами пурпурными Эос; Верных товарищей я на совет пригласил и сказал им: "Все вы, товарищи верные, здесь без меня оставайтесь; Я же, с моим кораблем и моими людьми удаляся, Сведать о том попытаюсь, какой там народ обитает, [175] Дикий ли, нравом свирепый, не знающий правды, Или приветливый, богобоязненный, гостеприимный?" Так я сказал и, вступив на корабль, повелел, чтоб за мною Люди мои на него все взошли и канат отвязали; Люди взошли на корабль и, севши на лавках у весел, [180] Разом могучими веслами вспенили темные воды. К берегу близкому скоро пристав с кораблем, мы открыли В крайнем, у самого моря стоявшем утесе пещеру, Густо одетую лавром, пространную, где собирался Мелкий во множестве скот; там высокой стеной из огромных, [185] Грубо набросанных камней был двор обведен, и стояли Частым забором вокруг черноглавые дубы и сосны. Муж великанского роста в пещере той жил; одиноко Пас он баранов и коз и ни с кем из других не водился; Был нелюдим он, свиреп, никакого не ведал закона; [190] Видом и ростом чудовищным в страх приводя, он несходен Был с человеком, вкушающим хлеб, и казался лесистой, Дикой вершиной горы, над другими воздвигшейся грозно. Спутникам верным моим повелел я остаться на бреге Близ корабля и его сторожить неусыпно; с собой же [195] Взявши двенадцать надежных и самых отважных, пошел я С ними; и мы запаслися вина драгоценного полным Мехом: Марон, Аполлона великого жрец, Еванфеев Сын, обитавший в разрушенном Исмаре, им наделил нас В дар благодарный за то, что его мы с женою и с сыном - [200] Сан уважая жреца - пощадили во граде, где жил он В роще густой Аполлона; меня ж одарил он особо: Золота лучшей доброты он дал мне семь полных талантов; Дал сребролитную дивной работы кратеру и налил Целых двенадцать больших мне скуделей вином, драгоценным, [205] Крепким, божественно-сладким напитком; о нем же не ведал В доме никто из рабов и рабынь и никто из домашних, Кроме хозяина, умной хозяйки и ключницы верной. Если когда тем пурпурно-медвяным вином насладиться В ком пробуждалось желанье, то, в чашу его нацедивши, [210] В двадцать раз боле воды подбавляли, и запах из чаши Был несказанный: не мог тут никто от питья воздержаться. Взял я с собой тем напитком наполненный мех и съестного Полный кошель: говорило мне вещее сердце, что встречу Страшного мужа чудовищной силы, свирепого нравом, [215] Чуждого добрым обычаям, чуждого вере и правде. Шагом поспешным к пещере приблизились мы, но его в ней Не было; коз и баранов он пас на лугу недалеком. Начали всё мы в пещере пространной осматривать; много Было сыров в тростниковых корзинах; в отдельных закутах [220] Заперты были козлята, барашки, по возрастам разным в порядке Там размещенные: старшие с старшими, средние подле Средних и с младшими младшие; ведра и чаши Были до самых краев налиты простоквашей густою. Спутники стали меня убеждать, чтоб, запасшись сырами, [225] Боле я в страшной пещере не медлил, чтоб все мы скорее, Взявши в закутах отборных козлят и барашков, с добычей Нашей на быстрый корабль убежали и в море пустились. Я на беду отказался полезный совет их исполнить; Видеть его мне хотелось в надежде, что, нас угостивши, [230] Даст нам подарок: но встретиться с ним не на радость нам было. Яркий огонь разложив, совершили мы жертву; добывши Сыру потом и насытив свой голод, остались в пещере Ждать, чтоб со стадом в нее возвратился хозяин. И скоро С ношею дров, для варенья вечерния пищи, явился [235] Он и со стуком на землю дрова перед входом пещеры Бросил; объятые страхом, мы спрятались в угол; пригнавши Стадо откормленных коз и волнистых баранов к пещере, Маток в нее он впустил, а самцов, и козлов и баранов, Прежде от них отделив, на дворе перед входом оставил. [240] Кончив, чтоб вход заградить, несказанно великий с земли он Камень, который и двадцать два воза четыреколесных С места б не сдвинули, поднял: подобен скале необъятной Был он; его подхвативши и вход им пещеры задвинув, Сел он и маток доить принялся надлежащим порядком, [245] Коз и овец; подоив же, под каждую матку ее он Клал сосуна. Половину отлив молока в плетеницы, В них он оставил его, чтоб оно огустело для сыра; Все ж молоко остальное разлил по сосудам, чтоб после Пить по утрам иль за ужином, с пажити стадо пригнавши. [250] Кончив с заботливым спехом работу свою, наконец он Яркий огонь разложил, нас увидел и грубо сказал нам: "Странники, кто вы? Откуда пришли водяною дорогой? Дело ль какое у вас? Иль без дела скитаетесь всюду, Взад и вперед по морям, как добычники вольные, мчася, [255] Жизнью играя своей и беды приключая народам?" Так он сказал нам; у каждого замерло милое сердце: Голос гремящий и образ чудовища в трепет привел нас. Но, ободрясь, напоследок ответствовал так я циклопу: "Все мы ахейцы: плывем от далекия Трои; сюда же [260] Бурею нас принесло по волнам беспредельного моря. В милую землю отцов возвращаясь, с прямого пути мы Сбились; так было, конечно, угодно могучему Зевсу. Служим мы в войске Атрида, царя Агамемнона; он же Всех земнородных людей превзошел несказанною славой, [265] Город великий разрушив и много врагов истребивши. Ныне к коленам припавши твоим, мы тебя умоляем Нас, бесприютных, к себе дружелюбно принять и подарок Дать нам, каким завсегда на прощанье гостей наделяют. Ты же убойся богов; мы пришельцы, мы ищем покрова; [270] Мстит за пришельцев отверженных строго небесный Кронион, Бог гостелюбец, священного странника вождь и заступник". Так я сказал; с неописанной злостью циклоп отвечал мне: "Видно, что ты издалека, иль вовсе безумен, пришелец, Если мог вздумать, что я побоюсь иль уважу бессмертных. [275] Нам, циклопам, нет нужды ни в боге Зевесе, ни в прочих Ваших блаженных богах; мы породой их всех знаменитей; Страх громовержца Зевеса разгневать меня не принудит Вас пощадить; поступлю я, как мне самому то угодно. Ты же теперь мне скажи, где корабль, на котором пришли вы [280] К нам? Далеко ли иль близко отсюда стоит он? То ведать Должен я". Так, искушая, он хитро спросил. Остерегшись, Хитрыми сам я словами ответствовал злому циклопу: "Бог Посейдон, колебатель земли, мой корабль уничтожил, Бросив его недалеко от здешнего брега на камни [285] Мыса крутого, и бурное море обломки умчало. Мне ж и со мною немногим от смерти спастись удалося". Так я сказал, и, ответа не дав никакого, он быстро Прянул, как бешеный зверь, и, огромные вытянув руки, Разом меж нами двоих, как щенят, подхватил и ударил [290] Оземь; их череп разбился; обрызгало мозгом пещеру. Он же, обоих рассекши на части, из них свой ужасный Ужин состряпал и жадно, как лев, разъяряемый гладом, Съел их, ни кости, ни мяса куска, ни утроб не оставив. Мы, святотатного дела свидетели, руки со стоном [295] К Дию отцу подымали; наш ум помутился от скорби. Чрево наполнив свое человеческим мясом и свежим Страшную пищу запив молоком, людоед беззаботно Между козлов и баранов на голой земле растянулся. Тут подошел я к нему с дерзновенным намереньем сердца, [300] Острый свой меч обнаживши, чудовищу мстящею медью Тело в том месте пронзить, где под грудью находится печень. Меч мой уж был занесен; но иное на мысли пришло мне: С ним неизбежно и нас бы постигнула верная гибель: Все совокупно мы были б не в силах от входа пещеры [305] Слабою нашей рукою тяжелой скалы отодвинуть. С трепетом сердца мы ждали явленья божественной Эос: Вышла из мрака младая с перстами пурпурными Эос. Встал он, огонь разложил и доить принялся по порядку Коз и овец; подоив же, под каждую матку ее он [310] Клал сосуна; окончавши с заботливым спехом работу, Снова из нас он похитил двоих на ужасную пищу. Съев их, он выгнал шумящее стадо из темной пещеры. Мощной рукой оттолкнувши утес приворотный, им двери Снова он запер, как легкою кровлей колчан запирают. [315] С свистом погнал он на горное пастбище тучное стадо. Я ж, в заключенье оставленный, начал выдумывать средство, Как бы врагу отомстить, и молил о защите Палладу. Вот что, размыслив, нашёл, наконец, я удобным и верным: В козьей закуте стояла дубина циклопова, свежий [320] Ствол им обрубленной маслины дикой; его он, очистив, Сохнуть поставил в закуту, чтоб после гулять с ним; подобен Нам показался он мачте, какая на многовесельном, С грузом товаров моря обтекающем судне бывает; Был он, конечно, как мачта длиной, толщиною и весом. [325] Взявши тот ствол и мечом от него отрубивши три локтя, Выгладить чисто отрубок велел я товарищам; скоро Выглажен был он; своею рукою его заострил я; После, обжегши на угольях острый конец, мы поспешно Кол, приготовленный к делу, зарыли в навозе, который [330] Кучей огромной набросан был в смрадной пещере циклопа. Кончив, своих пригласил я сопутников жеребий кинуть, Кто между ними колом обожженным поможет пронзить мне Глаз людоеду, как скоро глубокому сну он предастся. Жеребий дал четырех мне, и самых надежных, которых [335] Сам бы я выбрал, и к ним я пристал не по жеребью пятый. Вечером, жирное стадо гоня, людоед возвратился; Но, отворивши пещеру, в нее он уж полное стадо Ввел, не оставив на внешнем дворе ни козла, ни барана (Было ли в нем подозренье, иль демон его надоумил). [340] Снова пещеру задвинув скалой необъятно тяжелой, Сел он и маток доить принялся надлежащим порядком, Коз и овец; подоив же, под каждую матку ее он Клал сосуна. И окончив работу, рукой беспощадной Снова двоих он из нас подхватил и по-прежнему съел их. [345] Тут подошел я отважно и речь обратил к людоеду, Полную чашу вина золотого ему предлагая: "Выпей, циклоп, золотого вина, человечьим насытясь Мясом; узнаешь, какой драгоценный напиток на нашем Был корабле; для тебя я его сохранил, уповая [350] Милость в тебе обрести: но свирепствуешь ты нестерпимо. Кто же вперед, беспощадный, тебя посетит из живущих Многих людей, о твоих беззаконных поступках услышав?" Так говорил я; взяв чашу, ее осушил он, и вкусным Крепкий напиток ему показался; другой попросил он [355] Чаши. "Налей мне, - сказал он, - еще и свое назови мне Имя, чтоб мог приготовить тебе я приличный подарок. Есть и у нас, у циклопов, роскошных кистей винограда Полные лозы, и сам их Кронион дождем оплождает; Твой же напиток - амброзия чистая с нектаром сладким". [360] Так он сказал, и другую я чашу вином искрометным Налил. Еще попросил он, и третью безумцу я подал. Стало шуметь огневое вино в голове людоеда. Я обратился к нему с обольстительно-сладкою речью: "Славное имя мое ты, циклоп, любопытствуешь сведать, [365] С тем, чтоб, меня угостив, и обычный мне сделать подарок? Я называюсь Никто; мне такое название дали Мать и отец, и товарищи так все меня величают". С злобной насмешкою мне отвечал людоед зверонравный: "Знай же, Никто, мой любезный, что будешь ты самый последний [370] Съеден, когда я разделаюсь с прочими; вот мой подарок". Тут повалился он навзничь, совсем опьянелый; и набок Свисла могучая шея, и всепобеждающей силой Сон овладел им; вино и куски человечьего мяса Выбросил он из разинутой пасти, не в меру напившись. [375] Кол свой достав, мы его острием на огонь положили; Тотчас зардел он; тогда я, товарищей выбранных кликнув, Их ободрил, чтоб со мною решительны были в опасном Деле. Уже начинал положенный на уголья кол наш Пламя давать, разгоревшись, хотя и сырой был; поспешно [380] Вынул его из огня я; товарищи смело с обоих Стали боков - божество в них, конечно, вложило отважность; Кол обхватили они и его острием раскаленным Втиснули спящему в глаз; и, с конца приподнявши, его я Начал вертеть, как вертит буравом корабельный строитель, [385] Толстую доску пронзая; другие ж ему помогают, ремнями Острый бурав обращая, и, в доску вгрызаясь, визжит он. Так мы, его с двух боков обхвативши руками, проворно Кол свой вертели в пронзенном глазу: облился он горячей Кровью; истлели ресницы, шершавые вспыхнули брови; [390] Яблоко лопнуло; выбрызгнул глаз, на огне зашипевши. Так расторопный ковач, изготовив топор иль секиру, В воду металл (на огне раскаливши его, чтоб двойную Крепость имел) погружает, и звонко шипит он в холодной Влаге: так глаз зашипел, острием раскаленным пронзенный. [395] Дико завыл людоед - застонала от воя пещера. В страхе мы кинулись прочь; с несказанной свирепостью вырвав Кол из пронзенного глаза, облитый кипучею кровью, Сильной рукой от себя он его отшвырнул; в исступленье Начал он криком циклопов сзывать, обитавших в глубоких [400] Гротах окрест и на горных, лобзаемых ветром, вершинах. Громкие вопли услышав, отвсюду сбежались циклопы; Вход обступили пещеры они и спросили: "Зачем ты Созвал нас всех, Полифем? Что случилось? На что ты Сладкий наш сон и спокойствие ночи божественной прервал? [405] Коз ли твоих и баранов кто дерзко похитил? Иль сам ты Гибнешь? Но кто же тебя здесь обманом иль силою губит?" Им отвечал он из темной пещеры отчаянно диким Ревом: "Никто! Но своей я оплошностью гибну; Никто бы Силой не мог повредить мне". В сердцах закричали циклопы: [410] "Если никто, для чего же один так ревешь ты? Но если Болен, то воля на это Зевеса, ее не избегнешь. В помощь отца своего призови, Посейдона владыку". Так говорили они, удаляясь. Во мне же смеялось Сердце, что вымыслом имени всех мне спасти удалося. [415] Охая тяжко, с кряхтеньем и стоном ошарив руками Стены, циклоп отодвинул от входа скалу, перед нею Сел и огромные вытянул руки, надеясь, что в стаде, Мимо его проходящем, нас всех переловит; конечно, Думал свирепый глупец, что и я был, как он, без рассудка. [420] Я ж осторожным умом вымышлял и обдумывал средство, Как бы себя и товарищей бодрых избавить от верной Гибели; многие хитрости, разные способы тщетно Мыслям моим представлялись, а бедствие было уж близко. Вот что, по думанье долгом, удобнейшим мне показалось: [425] Были бараны большие, покрытые длинною шерстью, Жирные, мощные, в стаде; руно их, как шелк, волновалось. Я потихоньку сплетенными крепкими лыками, вырвав Их из рогожи, служившей постелею злому циклопу, По три барана связал; человек был подвязан под каждым [430] Средним, другими двумя по бокам защищенный; на каждых Трех был один из товарищей наших; а сам я?.. Дебелый, Рослый, с роскошною шерстью был в стаде баран; обхвативши Мягкую спину его, я повис на руках под шершавым Брюхом; а руки (в руно несказанно-густое впустив их) [435] Длинною шерстью обвил и на ней терпеливо держался. С трепетом сердца мы ждали явленья божественной Эос. Встала из мрака младая с перстами пурпурными Эос: К выходу все побежали самцы, и козлы и бараны; Матки ж, еще недоенные, жалко блеяли в закутах, [440] Брызжа из длинных сосцов молоко; господин их, от боли Охая, щупал руками у всех, пробегающих мимо, Пышные спины; но, глупый, он был угадать не способен, Что у иных под волнистой скрывалося грудью; последний Шел мой баран; и медлительным шагом он шел, отягченный [445] Длинною шерстью и мной, размышлявшим в то время о многом. Спину ощупав его, с ним циклоп разговаривать начал: "Ты ль, мой прекрасный любимец? Зачем же пещеру последний Ныне покинул? Ты прежде ленив и медлителен не был. Первый всегда, величаво ступая, на луг выходил ты [450] Сладкорастущей травою питаться; ты в полдень к потоку Первый бежал; и у всех впереди возвращался в пещеру; Вечером. Ныне ж идешь ты последний; знать, чувствуешь сам ты, Бедный, что око мое за тобой уж не смотрит; лишен я Светлого зренья гнусным бродягою; здесь он вином мне [455] Ум отуманил; его называют Никто; но еще он Власти моей не избегнул! Когда бы, мой друг, говорить ты Мог, ты сказал бы, где спрятался враг ненавистный; я череп Вмиг раздробил бы ему и разбрызгал бы мозг по пещере, Оземь ударив его и на части раздернув; отмстил бы [460] Я за обиду, какую Никто, злоковарный разбойник, Здесь мне нанес". Так сказав, он барана пустил на свободу. Я ж, недалеко от входа пещеры и внешней ограды Первый став на ноги, путников всех отвязал, и немедля С ними все стадо козлов тонконогих и жирных баранов [465] Собрал; обходами многими их мы погнали на взморье К нашему судну. И сладко товарищам было нас встретить, Гибели верной избегших; хотели о милых погибших Плакать они; но мигнув им глазами, чтоб плач удержали, Стадо козлов и баранов взвести на корабль наш немедля [470] Я повелел: отойти мне от берега в море хотелось. Люди мои собралися и, севши на лавках у весел, Разом могучими веслами вспенили темные воды; Но, на такое отплыв расстоянье, в каком человечий Явственно голос доходит до нас, закричал я циклопу: [475] "Слушай, циклоп беспощадный, вперед беззащитных гостей ты В гроте глубоком своем не губи и не ешь; святотатным Делом всегда на себя навлекаем мы верную гибель; Ты, злочестивец, дерзнул иноземцев, твой дом посетивших, Зверски сожрать - наказали тебя и Зевес и другие [480] Боги блаженные". Так я сказал; он, ужасно взбешенный, Тяжкий утес от вершины горы отломил и с размаха На голос кинул; утес, пролетевши над судном, в пучину Рухнул так близко к нему, что его черноострого носа Чуть не расшиб; всколыхалося море от падшей громады; [485] Хлынув, большая волна побежала стремительно к брегу; Схваченный ею, обратно к земле и корабль наш помчался. Длинною жердью я в берег песчаный уперся и судно Прочь отвалил; а товарищам молча кивнул головою, Их побуждая всей силой на весла налечь, чтоб избегнуть [490] Близкой беды; все, нагнувшися, разом ударили в весла. Быв на двойном расстоянье от страшного брега, опять я Начал кричать, вызывая циклопа. Товарищи в страхе Все убеждали меня замолчать и его не тревожить. "Дерзкий, - они говорили, - зачем ты чудовище дразнишь? [495] В море швырнувши утес, он едва с кораблем нас не бросил На берег снова; едва не постигла нас верная гибель. Если теперь он чей голос иль слово какое услышит, Голову нам раздробит и корабль наш в куски изломает, Бросив утес остробокий: до нас же он верно добросит". [500] Так говорили они, но, упорствуя дерзостным сердцем, Я продолжал раздражать оскорбительной речью циклопа: "Если, циклоп, у тебя из людей земнородных кто спросит, Как истреблен твой единственный глаз, ты на это ответствуй: Царь Одиссей, городов сокрушитель, героя Лаэрта [505] Сын, знаменитый властитель Итаки, мне выколол глаз мой мой". Так я сказал. Заревел он от злости и громко воскликнул: "Горе! Пророчество древнее ныне сбылось надо мною; Некогда был здесь один предсказатель великий и мудрый, Телам, Евримиев сын, знаменитейший в людях всевидец; [510] Жил и состарился он, прорицая, в земле у циклопов. Ведая все, что должно совершиться в грядущем, предрек он Мне, что рука Одиссеева зренье мое уничтожит. Я же все думал, что явится муж благовидный, высокий Ростом, божественной силою мышц обладающий смертный... [515] Что же? Меня малорослый урод, человечишко хилый Зренья лишил, наперед вероломно вином опьянивши. Если ж ты впрямь Одиссей, возвратись; я, тебя одаривши, Стану молить Посейдона, чтоб путь совершил ты безбедно По морю; сын я ему; он отцом мне слывет; и один он, [520] Если захочет, погибшее зренье мое возвратить мне Может - один он, никто из людей и никто из бессмертных". Так говорил Полифем. Я, ответствуя, громко воскликнул: "О, когда бы я так же мог верно и гнусную вырвать Душу твою из тебя и к Аиду низвергнуть, как верно [525] То, что тебе колебатель земли не воротит уж глаза!" Так отвечал я; тут начал он, к звездному небу поднявши Руки, молиться отцу своему, Посейдону владыке: "Царь Посейдон земледержец, могучий, лазурнокудрявый, Если я сын твой и ты мне отец, то не дай, чтоб достигнул [530] В землю свою Одиссей, городов сокрушитель, Лаэртов Сын, обладатель Итаки, меня ослепивший. Когда же Воля судьбы, чтоб увидел родных мой губитель, чтоб в дом свой Царский достигнул, чтоб в милую землю отцов возвратился, Дай, чтоб по многих напастях, утратив сопутников, поздно [535] Прибыл туда на чужом корабле он и встретил там горе". Так говорил он, моляся, и был Посейдоном услышан. Тут он огромнейший первого камень схватил и с размаху В море его с непомерною силой швырнул; загудевши, Он позади корабля темноносого с шумом великим [540] Грянулся в воду так близко к нему, что едва не расплюснул Нашей кормы; всколыхалося море от падшей громады; Судно ж волною помчало вперед к недалекому брегу Острова Коз; и вошли мы обратно в ту пристань, где наши В месте защитном оставлены были суда, где печально [545] Спутники в скуке сидели и ждали, чтоб мы воротились. К брегу пристав, быстроходный корабль на песок мы встащили; Сами же вышли на брег, поражаемый шумно волнами. Тучных циклоповых коз и баранов собравши, добычу Стали делить мы, чтоб каждому должный достался участок; [550] Мне же от светлообутых сопутников в дар был особо Главный назначен баран, и его принесли мы на бреге В жертву Крониону, туч собирателю, Зевсу владыке. Тучные бедра пред ним мы сожгли. Но, отвергнув он жертву, Стал замышлять, чтоб, беды претерпев, напоследок и всех я [555] Спутников верных и всех кораблей крепкозданных лишился. Жертву принесши, мы целый там день до ве