p;
В живом свидетельстве мне памятных вещей
Себя, в кругу своем, от жизни оградив,
Я дольше, чем я сам, в вещах останусь жив;
И дерзко думал я, что мертвому вослед
Всё это сберегут хоть на немного лет...
Что ж? Ежели не так и всё в ничто уйдет,
В том, видно, суть вещей! И я смотрю вперед,
Познав, что жизни смысл и назначенье в том,
Чтоб сокрушить меня и, мне вослед, мой дом,
Что места требуют другие, в жизнь скользя,
И отвоевывать себе свой круг - нельзя!
* * *
Ты не гонись за рифмой своенравной
И за поэзией - нелепости оне;
Я их сравню с княгиней Ярославной,
С зарею плачущей на каменной стене.
Ведь умер князь, и стен не существует,
Да и княгини нет уже давным-давно;
А всё как будто, бедная, тоскует,
И от нее не всё, не всё схоронено.
Но это вздор, обманное созданье!
Слова - не плоть... Из рифм одежд не ткать!
Слова бессильны дать существованье,
Как нет в них также сил на то, чтоб убивать...
Нельзя, нельзя... Однако преисправно
Заря затеплилась; смотрю, стоит стена;
На ней, я вижу, ходит Ярославна,
И плачет, бедная, без устали она.
Сгони ее! Довольно ей пророчить!
Уйми все песни, все! Вели им замолчать!
К чему они? Чтобы людей морочить
И нас, то здесь - то там, тревожить и смущать!
Смерть песне, смерть! Пускай не существует!..
Вздор рифмы, вздор стихи! Нелепости оне!..
А Ярославна всё-таки тоскует
В урочный час на каменной стене...
* * *
Ни слава яркая, ни жизни мишура,
Ни кисти, ни резца бессмертные красоты,
Ни золотые дни, ни ночи серебра
Не в силах иногда согнать с души дремоты.
Но если с детских лет забывшийся напев
Коснется нежданно притуплённого слуха, -
Дают вдруг яркий цвет, чудесно уцелев,
Остатки прежних сил надломленного духа.
Совсем ребяческие, старые тона,
Наивность слов простых, давным-давно известных,
Зовут прошедшее воспрянуть ото сна,
Явиться в обликах живых, хоть бестелесных,
И счастье прежних дней, и яркость прежних сил, -
То именно, что в нас свершило всё земное,
Вдруг из таинственно открывшихся могил
Сквозь песню высится: знакомое, живое...
* * *
Я помню, помню прошлый год!
Чуть вечер спустится, бывало,
Свирель чудесная звучала,
Закат пылавший провожала,
Встречала розовый восход.
Короткой ночи текст любовный
Ей вдохновением служил;
Он так ласкал, он так пленил,
Он так мне близок, близок был -
Совсем простой, немногословный.
Свирель замолкшая, где ты?
Где ты, певец мой безымянный,
Быть может, неба гость желанный,
Печальный здесь, а там избранный
Жилец небесной высоты?
Тебе не надобно свирели!
И что тебе, счастливец, в ней,
Когда, вне зорь и вне ночей,
Ты понял смысл иных речей
И мировые слышишь трели...
* * *
Во сне мучительном я долго так бродил,
Кого-то я искал, чего-то добивался;
Я переплыл моря, пустыни посетил,
В скалах карабкался, на торжищах скитался..
И стал пред дверью я открытою... За ней
Какой-то мягкий свет струился издалёка;
От створов падали столбы больших теней;
Ступени вверх вели, и, кажется, высоко!
Но что за дверью там, вперед как ни смотри -
Не видишь... А за мной - земного мира тени...
Мне голос слышался... Он говорил: "Умри!
И можешь ты тогда подняться на ступени!.."
И смело я пошел... И начал замирать...
Ослепли, чуть вошел я в полный свет, зеницы,
Я иначе прозрел... Как? Рад бы передать,
Но нет пригодных струн, и нет такой цевницы!..
* * *
Кому же хочется в потомство перейти
В обличья старика! Следами разрушений
Помечены в лице особые пути
Излишеств и нужды, довольства и лишений.
Я стар, я некрасив... Да, да! Но, боже мой,
Ведь это же не я!.. Нет, в облике особом,
Не сокрушаемом ни временем, ни гробом,
Который некогда я признавал за свой,
Хотелось бы мне жить на памяти людской!
И кто ж бы не хотел? Особыми чертами
Мы обрисуемся на множество ладов -
В рассказах тех детей, что будут стариками,
В записках, в очерках, за длинный ряд годов.
И ты, красавица, не названная мною, -
Я много, много раз писал твои черты, -
Когда последний час ударит над землею,
С умерших сдвинутся и плиты, и кресты, -
Ты, как и я, проявишься нежданно,
Но не старухою, а на заре годов...
Нелепым было бы и бесконечно странно -
Селить в загробный мир старух и стариков.
* * *
Как в рубинах ярких - вкруг кусты малины;
Лист смородин черных весь благоухает;
В теплом блеске солнца с бархатной низины
Молодежи говор звучно долетает.
Почему-то - право, я совсем не знаю -
Сцену вдруг из Гёте вижу пред глазами!
Праздник, по веселью в людях, замечаю!
Молодежь гуляет,., в парочках... толпами...
В юности счастливой смех причин не ищет...
Кончена обедня, церкви дверь закрыта, -
Вижу, ясно вижу; черный пудель рыщет...
Это - Мефистофель? Где же Маргарита?
Юность золотая, если бы ты знала,
Что невозвратимо волшебство минуты,
Что в твоем грядущем радостей так мало,
Что вконец осилят долгой жизни путы, -
Ты была б спокойней... Можно ль так смеяться,
Возбуждая зависть старших поколений!
Берегла б ты силы, - очень пригодятся,
Чуть настанут годы правды и сравнений...
* * *
Полдень прекрасен. В лазури
Малого облачка нет,
Даже и тени прозрачны, -
Так удивителен свет!
Ветер тихонько шевелит
Листьев подвижную сеть,
Топчется, будто на месте,
Мыслит, куда полететь?
Он, направленья меняя,
Думает думу свою:
Шквалом ли мне разразиться
Или предаться нытью?
* * *
На коне брабантском плотном
И в малиновой венгерке
Часто видел я девицу
У отца на табакерке.
С пёстрой свитой на охоте
Чудной маленькой фигурой
Рисовалася девица
На эмали миньатюрой.
Табакерку заводили
И пружинку нажимали,
И охотники трубили
И собак со свор спускали.
Лес был жив на табакерке;
А девица всё скакала
И меня бежать за нею
Чудным взглядом приглашала.
И готов я был умчаться
Вслед за нею - полон силы -
Хоть по небу, хоть по морю,
Хоть сквозь вечный мрак могилы...
А теперь вот здесь, недавно, -
Полстолетья миновало, -
Я опять девицу видел,
Как в лесу она скакала.
И за ней, как тощий призрак,
С котелком над головою
Истязался на лошадке
Барин, свесясь над лукою.
Я, девицу увидавши,
Вслед ей бешено рванулся,
Вспыхнув злобою и местью...
Но, едва вскочил, запнулся...
Да, не шутка полстолетья...
Есть всему границы, мерки...
Пусть их скачут котелочки
За девицей с табакерки!..
* * *
Ты любишь его всей душою,
И вам так легко, так светло...
Зачем же упрямством порою
Свое ты туманишь чело?
Зачем беспричинно, всечасно
Ты радости портишь сама
И доброе сердце напрасно
Смущаешь злорадством ума?
Довольствуйся тем, что возможно!
Поверь: вам довольно всего,
Чтоб, тихо живя, нетревожно,
Не ждать, не желать ничего...
* * *
Нет, верб_а_, ты опоздала,
Только к марту цвет дала, -
Знай, моя душа сызмала
Впечатлительней была!
Где же с ней идти в сравненье!
Не спросясь календаря,
Я весны возникновенье
Ясно слышу с января!
День подрос и стал длиннее...
Лед скололи в кабаны...
Снег глубок, но стал рыхлее...
Плачут крыши с вышины...
Пишут к праздникам награды...
Нет, верба, поверь мне, нет:
Вешним дням мы раньше рады,
Чем пускаешь ты свой цвет!
* * *
Гуляя в сияньи заката,
Чуть видную тень я кидал,
А месяц - в блистании злата -
Навстречу ко мне выплывал.
С двух разных сторон освещаем,
Я думал, что был окружен
Тем миром, что нами незнаем,
Где нет ни преград, ни сторон!
Под теплою, мягкою чернью
В листве опочивших ветвей
Сияла роса мелкой зернью
Недвижных, холодных огней.
Мне вспомнились чувства былые:
Полвека назад я любил
И два очертанья живые
В одном моем сердце носил.
Стоцветные чувства светились,
И был я блаженством богат...
Но двое во мне не мирились,
И месяц погас, и закат!
* * *
Нет, не от всех предубеждений
Я и поныне отрешен!
Но всё свободней сердца гений
От всех обвязок и пелён.
Бледнеет всякая условность,
Мельчает смысл в любой борьбе...
В душе великая готовность
Свободной быть самой в себе;
И в этой правде - не слащавость,
Не праздный звук красивых слов,
А вольной мысли величавость
Под лязгом всех земных оков...
* * *
Любо мне, чуть с вечерней зарей
Солнце, лик свой к земле приближая,
Взгляды искоса в рощу бросая,
Сыплет в корни свой свет золотой;
Багрянистой парчой одевает
Листьев матовый, бледный испод...
Это - очень не часто бывает,
И вечернее солнце - не ждет.
* * *
Помню, как-то раз мне снился
Генрих Гейне на балу;
Разливалося веселье
По всему его челу...
Говорил он даме: "Дама,
Я прошу на польку вас!
Бал блестящ! Но вы так бледны,
Взгляд ваш будто бы погас!
Ах, простите! - я припомнил:
Двадцать лет, как вы мертвы!
Обращусь к соседке вашей:
Вальс со мной идете ль вы?
Боже мой! И тут ошибка!
Десять лет тому назад,
Помню, вас мы хоронили;
Устарел на вас наряд.
Ну, так к третьей... На мазурку! -
Ясно вам: кто я такой?"
- "Как же, вы - вы Генрих Гейне:
Вы скончались вслед за мной..."
И неслись они по зале...
Шумен, весел был салон...
Как, однако, милы пляски
Перешедших Рубикон!..
* * *
Могучей силою богаты
За долгий, тяжкий зимний срок,
Набухли почки, красноваты,
И зарумянился лесок.
А на горах заметны всходы,
Покровы травок молодых,
И в них - красивые разводы
Веснянок нежно-голубых.
Плыву на лодке. Разбиваю
Веслом остатки рыхлых льдов,
И к ним я злобу ощущаю -
К следам подтаявших оков,
И льдины бьются и ныряют.
Мешают веслам, в дно стучат;
Подводный хор! Они пугают,
Остановить меня хотят!
А я весь - блеск! Я весь - спокоен...
Но одинок как будто и...
Один я в поле - и не воин...
Мне нужно песню соловья!
* * *
Я видел Рим, Париж и Лондон,
Везувий мне в глаза дымил,
Я вдоль по тундре Безземельной,
Везом оленями, скользил.
Я слышал много водопадов
Различных сил и вышины,
Рев медных труб в калмыцкой степи,
В Байдарах - тихий звук зурны.
Я посетил в лесах Урала
Потемки страшных рудников,
Бродил вдоль щелей и провалов
По льдам швейцарских ледников.
Я резал трупы с анатомом,
В науках много знал светил,
Я испытал в морях крушенье,
Я дни в вертепах проводил...
<