Лейкин Николай Александрович - Два соперника

  

  

  

   Холодный осенн³й вечеръ. Луна свѣтитъ во всю. Мимо палисадника одной изъ дачъ бродитъ очень молодой человѣкъ въ бѣлой фуражкѣ и съ сучковатой самодѣльной палкой, посматриваетъ на освѣщенныя окна дачи и посвистываетъ. Прошелся онъ мимо палисадника разъ, прошелся два раза, три - и остановился у рѣшетки. Въ садикѣ за рѣшеткой пробѣжала бѣлая мохнатенькая собаченка.

   - Мимишка! Мимишка! покликалъ онъ ее. Собаченка пронзительно на него залаяла и бросилась на балконъ дачи, гдѣ стала царапаться въ запертую дверь, просясь въ комнаты. Молодой человѣкъ устремилъ свой взоръ на балконъ и сталъ насвистывать романсъ "Только стало смеркаться немножко". Онъ свисталъ его умышленно громко, стараясь, очевидно, обратить на себя вниман³е. Дверь на балконѣ отворилась, показалась лысая голова съ папироской, дала пинокъ взвизгнувшей при этомъ собаченкѣ и пропустила ее въ комнаты.

   - Фу, ты, пропасть! Гдѣ-же это Наденька-то? пробормоталъ молодой человѣкъ.- Самъ отецъ вышелъ собаку впустить, а Наденьки нѣтъ.

   Онъ началъ вперивать взоръ въ стеклянную балконную дверь,стараясь увидать въ комнатѣ Наденьку, но стекла были запотѣвш³я и онъ не увидалъ ничего. Онъ еще раза два прошелъ мимо палисадника и сталъ свистать "Тигренка". За ворота палисадника вышелъ кучеръ въ безрукавкѣ и съ трубкой и сѣлъ на скамейку.

   "Просить кучера вызвать горничную Феню, а Феню просить вызвать Наденьку", мелькнуло въ головѣ молодаго человѣка. "Два пят³алтынныхъ есть... Кучеру дать пят³алтынный и Фенькѣ пят³алтынный... На табакъ, впрочемъ, къ завтраму у меня ничего не останется. Ну, да гильзы есть, а на табакъ я могу занять у Ульянова двугривенный".

   Онъ подошелъ къ кучеру и учтиво поклонился.

   - Вы съ здѣшняго двора, любезный? спросилъ онъ.

   - Съ здѣшняго. У доктора служимъ.

   - Такъ вотъ вамъ на чай и будьте добры вызвать мнѣ горничную Феню, вотъ изъ этой дачи. У Прохоровыхъ она живетъ.

   Кучеръ сверкнулъ глазами, отстранилъ руку молодаго человѣка и сказалъ:

   - За Феньку я тебѣ, баринъ, ноги обломаю - вотъ что...

   - То есть какъ это? За что-же?

   - Пошелъ... Пошелъ... А то такую встряску дамъ, что не скоро забудешь!

   - Позволь... Да я не къ Фенѣ. Мнѣ на Феню наплевать. Ты, можетъ быть, къ ней меня ревнуешь, такъ я хочу у ней только попросить, чтобы она прохоровскую барышню ко и ѣ вотъ сюда къ рѣшеткѣ на минутку вызвала.

   - Знаю я васъ, чертей!

   - Голубчикъ, я при тебѣ и скажу Фенѣ, что мнѣ нужно.

   Кучеръ подумалъ и сообразилъ:

   - Ну, давайте сюда... Что у васъ тамъ? протянулъ онъ руку.

   Молодой человѣкъ сунулъ кучеру въ руку пят³алтынный. Кучеръ ушелъ и минутъ черезъ пять вышелъ за ворота съ толстенькой, коротенькой горничной въ ситцевомъ платьѣ и бѣломъ передникѣ нѣмецкаго покроя.

   - Здравствуйте, Феня, обратился къ ней молодой человѣкъ. - Мнѣ очень нужно видѣть Надежду Емельяновну. Нельзя-ли ее на минутку въ садъ вызвать? Мы завтра уѣзжаемъ съ дачи и мнѣ нужно сказать ей нѣсколько словъ. Вотъ вамъ на помаду... Возьмите...

   - Можно то можно, отвѣчала горничная. - Я шепну ей.. Только у насъ теперь женихъ сидитъ.

   - Какъ женихъ? Какой женихъ? быстро спросилъ молодой человѣкъ и нижняя челюсть его какъ-то нервно затряслась.

   - То есть онъ еще не женихъ, но мы его считаемъ за жениха. Они недавно овдовѣли я очень скучаютъ. У нихъ домъ на Петербургской и сегодня они намъ яблоковъ корзину изъ своего сада съ Петербургской привезли.

   - Это такая гладкобритая морда съ носомъ луковицей? Такой въ родѣ пастора? Тотъ самый, что у васъ разъ на балконѣ съ Емельяномъ Васильевичемъ въ винтъ игралъ?

   - Вотъ, вотъ... А только они не пасторы... Они чиновники...

   "Фу... вздохнулъ молодой человѣкъ и почувствовалъ, какъ у него на лбу подъ фуражкой сталъ выступать обильный потъ. "Женихъ... Да развѣ онъ можетъ быть ея женихомъ? Вѣдь ему, я думаю, за пятьдесятъ лѣтъ".

   - Подождите... Сейчасъ я шепну барышнѣ... Можетъ быть, она и выйдетъ къ вамъ... проговорила горничная и юркнула на дворъ.

   - Постойте, Феня! окликнулъ ее молодой человѣкъ и спросилъ:- Что-жъ, онъ богатый?..

   - Какъ-же-съ... А шведки? Вѣдь онъ на парѣ шведокъ въ собственной колясочкѣ пр³ѣзжаетъ. И по сейчасъ онѣ на дворѣ стоятъ. Ихняго кучера мы теперь чаемъ поимъ. Кромѣ того у нихъ домъ и въ саду яблоки. Сейчасъ я шепну барышнѣ.

   Горничная сдѣлала движен³е.

   - Еще чуточку, Феня! Одну минуту... остановилъ ее молодой человѣкъ и спросилъ: - да барышнѣ-то онъ нравится?

   - Да что-жъ наша барышня?.. Тутъ главное папенька съ маменькой... Емельянъ Васильичъ ихъ очень цѣнятъ. Вѣдь они, этотъ самый женихъ-то, на хорошемъ мѣстѣ, говорятъ, они почти ужъ генералъ. Анна Федоровна тоже за ихъ внимательность большую къ нимъ склонность... Очень ужъ онъ имъ по нраву пришелся съ прошедшей недѣли, женихъ-то этотъ самый... Емельянъ Васильичъ все жалуются на ревматизмъ... простудились они тутъ какъ-то... Вдругъ этотъ женихъ являются къ намъ играть въ винтъ и привозятъ Емельяну Васильичу пару фуфаекъ. "Вотъ, говоритъ, это по веснѣ я заграницей купилъ. У меня цѣлая дюжина, такъ неугодно-ли вамъ парочку"... И подарилъ.

   - Господи Боже мой! Изъ-за фуфайки и вдругъ губить молодую дѣвушку! - воскликнулъ молодой человѣкъ.

   - Не изъ-за фуфайки. Фуфайки что! А изъ-за того Анна Федоровна ихъ полюбили ужъ очень, что какъ Емельянъ Васильичъ надѣли на себя эту фуфайку - сейчасъ у нихъ и ревматизмъ прошелъ. Говорятъ, она изъ какой-то особенной шерсти и наговоренная. Ну, такъ вы погодите... Я сейчасъ.

   - Еще чуточку, Феничка... Одну минуту. Сама-то Надежда Емельяновна что объ этомъ женихѣ говоритъ? - допытывался молодой человѣкъ.

   - Ахъ, какой вы, баринъ, любопытный! Да ничего не говоритъ,- улыбнулась горничная.- Что-же ей говорить? Она знаетъ, что ей пристроиться пора, а другихъ жениховъ нѣтъ. Не за гимназистовъ-же ей выходить.

   Молодой человѣкъ вспыхнулъ.

   - Гимназистамъ никто и не позволитъ жениться. Все это ты вздоръ городишь... заговорилъ онъ.- Но гимназисты не на вѣкъ гимназисты. Они всегда могутъ выдти изъ гимназ³и, поступить на мѣсто и получать жалованье.

   - Это еще когда-то улита ѣдетъ, да когда-то пр³ѣдетъ.

   - Вздоръ. Гимназисту никто не запрещаетъ бросить гимназ³ю, когда онъ хочетъ. Броситъ гимназ³ю и начнетъ служить.

   - Однако вотъ гимназисты-то танцуютъ-танцуютъ съ барышней на танцовальныхъ вечерахъ и ни одинъ еще ей вѣера не подарилъ, а Иванъ Артамонычъ привезъ сегодня ей вѣеръ и подарилъ.

   - И она взяла?! воскликнулъ молодой человѣкъ.

   - Да отчего-же не взять-то! Вы посмотрите-ка, какой вѣеръ-то... Рублей двадцать пять стоитъ, а то и больше. Весь рѣзной... Изъ кости... Съ пухомъ... съ зеркальцемъ.

   - Подлецъ!

   - Фу, ты пропасть! Чего вы ругаетесь то?

   Вмѣсто отвѣта молодой человѣкъ скрежеталъ зубами.

   - Такъ звать барышню-то? Или, быть можетъ, отдумали? спросила горничная.

   - Непремѣнно, непремѣнно. Именемъ Бога проси ее, чтобы она ко мнѣ вышла вотъ сюда къ рѣшеткѣ, хоть на минутку...

   Горничная побѣжала въ ворота. Молодой человѣкъ кусалъ губы и бѣшено ковырялъ палкой землю.

  

  

   Стукнула балконная дверь. Молодой человѣкъ вздрогнулъ и весь обратился въ зрѣн³е. На балконѣ появилась Наденька, быстро соскочила со ступенекъ и пошла по дорожкѣ садика, бойко направляясь къ рѣшеткѣ. выходящей на улицу. Наденька была полненькая бѣлокуренькая дѣвушка небольшаго роста. Одѣта она была въ пестрый малоросс³йск³й костюмъ, двѣ увѣсистыя косы разстилались по ея спинѣ далеко ниже тал³и.

   - Петръ Аполонычъ! Гдѣ вы? тихо спрашивала она.

   - Здѣсь, здѣсь, отвѣчалъ молодой человѣкъ, выглядывая изъ-за подстриженной акац³и и протягивая сквозь рѣшетку руку.

   - Ну, здравствуйте... Вы мнѣ что-нибудь хотите сказать? спросила Наденька.

   - Пришелъ проститься съ вами, такъ какъ мы завтра переѣзжаемъ съ дачи въ городъ, и хочу сказать...

   Молодой человѣкъ запнулся и остановился.

   - Кучеръ съ вашего двора стоитъ у воротъ и подслушиваетъ, произнесъ онъ, понизивъ голосъ до шепота.- Могу я войти къ вамъ въ садъ?

   - Въ садъ-то?... Пожалуй, войдите... Только я боюсь, какъ-бы наши не увидали. Скажутъ: "вотъ, выскочила къ молодому человѣку"... Говорите скорѣй, что вамъ надо.

   - Ага! Боитесь! Боитесь!.. Я знаю, чего вы боитесь... Вы жениха боитесь... чуть не вскрикнулъ молодой человѣкъ.

   - Какого жениха?

   - Пожалуйста не притворяйтесь. Я все знаю. У васъ этотъ бритый пасторъ... старикъ Иванъ Артамонычъ въ гостяхъ сидитъ.

   - Ну, да... А только какой-же онъ старикъ? Да и не женихъ онъ.

   - А вѣеръ, который онъ вамъ подарилъ? А двѣ фуфайки папенькѣ?.. Я знаю все.

   - Ну, такъ что-жъ изъ этого? Вѣеръ онъ мнѣ подарилъ, это точно, но... Чего-жъ вы стоите на улицѣ-то? Идите въ калитку, ежели ужъ хотите. Да отчего вамъ не зайти къ намъ въ комнаты? Вѣдь вы знакомы съ папенькой и маменькой, такъ ужъ лучше явно придти къ намъ, чѣмъ тайно. Будто за книгой пришли. У меня есть вашъ водевиль "Вспышка у домашняго очага", который мы съ вами играли. Пойдемте въ комнаты.

   - Не желаю я нарушать вашъ пр³ятный тетъ-а-тетъ съ пасторомъ... или какъ онъ тамъ? Съ бритымъ ксендзомъ, что-ли...- рѣзко проговорилъ молодой человѣкъ, сердито дернулъ калитку и вошелъ. въ садикъ.

   - Послушайте. Петръ Аполонычъ, да чего вы сердитесь? - недоумѣвала дѣвушка.

   - Я не сержусь, но я оскорбленъ, за васъ оскорбленъ. Выходить замужъ за старика, который втрое старше васъ! - негодовалъ молодой человѣкъ.

   - Ужъ и втрое! Ему всего сорокъ лѣтъ.

   - Съ большимъ хвостикомъ, а вамъ восемнадцать. Ну-ка, сорокъ девять, дѣленные на восемнадцать?

   - Да и съ чего вы взяли, что я выхожу за него замужъ?

   - А не выходите замужъ, такъ нечего брать и подарковъ. Вѣеръ, корзинка съ яблоками... Гдѣ тутъ благородство?

   - Это сплетня, совсѣмъ сплетня...- растерялась дѣвушка.- Пойдемте къ намъ и вы увидите, что никакого тетъ-а-тета у меня съ Иваномъ Артамонычемъ нѣтъ. Онъ пр³ѣхалъ къ намъ поиграть въ винтъ съ папенькой и маменькой и ужъ они сидятъ и играютъ втроемъ съ болваномъ.

   - Не пойду. Сердце обольется кровью... Вѣеръ... яблоки... И какое неблагородство!

   Молодой человѣкъ снялъ фуражку и сѣлъ на скамейку, поспѣшно вытирая на лбу обильный потъ.

   - Послушайте, что жъ это такое?.. начала дѣвушка.- Пришли проститься, а сами вдругъ дерзости говорите... И наконецъ, по какому праву?..

   - По какому праву? По праву любви-съ... Я Надежда Емельяновна, въ васъ влюбленъ, влюбленъ безумно! Я готовъ на все, на всѣ жертвы...

   Дѣвушка попятилась и потупилась.

   - Вы влюблены въ меня? Я этого не знала,- проговорила она.

   - Да-съ... влюбленъ... Съ послѣдняго спектакля влюбленъ, со "Вспышки у домашняго очага". Влюбленъ безумно. Я даже и учиться не могу... Да и Богъ съ нимъ, съ ученьемъ... Довольно... Я теперь въ послѣднемъ классѣ, а послѣдняго класса мнѣ и не надо. Люди живутъ и получаютъ на службѣ хорош³я деньги и безъ послѣдняго класса. Наденька! Будь моею! Я люблю тебя...

   Молодой человѣкъ ринулся къ дѣвушкѣ и схватилъ ее за обѣ руки.

   - Тише, тише! Что вы кричите! шептала она, но не освобождала рукъ.

   - О любви своей я могу кричать на всѣхъ перекресткахъ. Тутъ ничего нѣтъ постыднаго. Это чувство благородно, возвышенно... Это не то что взять отъ старика вѣеръ и яблоки.

   - Ахъ, вы все съ попрекомъ... Какая-же это любовь, коли вы так³я слова...

   - Истинная любовь, благородная, безкорыстная. Я знаю, что у васъ ничего нѣтъ, но я рѣшился трудиться, какъ волъ, и потому отвѣтьте - любите-ли вы меня?

   Произошла пауза.

   - Я право не знаю... Вы такъ вдругъ... пробормотала дѣвушка, совсѣмъ растерявшись.

   - Старикъ? Хотите продать себя богатому развратнику? Ну, будьте счастливы... А у меня есть револьверъ... трагически прошепталъ молодой человѣкъ и отвернулся.

   - Послушайте, Петръ Аполонычъ... Мнѣ жалко васъ... Я люблю васъ, но... Сядемте, поговоримте, сказала дѣвушка.

   - Любишь? Любишь? Такъ дай-же обнять тебя! Дай сжать въ жаркихъ объят³яхъ и запечатлѣть передъ небомъ и землей...

   Молодой человѣкъ обхватилъ дѣвушку за шею, привлекъ къ себѣ на грудь и осыпалъ ее поцѣлуями. Она отбивалась.

   - Петръ Аполонычъ... что-жъ это такое! Такъ нельзя... Насъ съ балкона увидѣть могутъ... Да и съ улицы видно... Такъ не хорошо... Вы знаете, здѣсь сплетня... Пронесутъ - и завтра-же все будетъ извѣстно. Оставьте, Бога ради оставьте... Сядемте лучше... бормотала она и наконецъ вырвалась и стала поодаль, оправляя помятое платье.

   - Пусть всѣ смотрятъ... Душа моя чиста... Я хочу благородно... Не боюсь я ни людскихъ пересудъ, ни сплетенъ! съ пафосомъ шепталъ молодой человѣкъ, поднимая съ земли фуражку, которая упала у него во время объят³й.

   - Вы-то не боитесь сплетенъ, да я-то боюсь... Я дѣвушка... Я должна беречь себя... бормотала дѣвушка, озираясь то на балконъ, то по направлен³ю къ рѣшеткѣ, граничащей садъ съ улицей - Ей Богу... Какъ вы не осторожны...

   - И не долженъ быть остороженъ, ежели знаю, что за мной никакой старикъ... то есть никакая старуха не подсматриваетъ.

   - Вы все дерзничаете, а между тѣмъ говорите, что любите! вздохнула дѣвушка.

   - Не дерзость это, Наденька, а благородное негодован³е, оскорблен³е за васъ, которую я считаю своей святыней. Ну-съ, теперь сядемте и поговоримъ, на что я рѣшился.

   Дѣвушка была какъ на иголкахъ.

   - Хорошо, сядемте вонъ на той скамейкѣ, но только говорите скорѣе, потому меня дома хватиться могутъ... сказала она.

   - Скорѣй я говорить не могу, потому здѣсь программа цѣлой жизни.

   - Какой жизни?

   - Моей и вашей...

   - Петръ Аполонычъ, объ этомъ мы лучше въ другой разъ, ежели вамъ надо долго разговаривать.

   - Сегодня надо рѣшить или никогда, потому завтра мы съѣзжаемъ съ дачи, послѣ завтра начнутся классы и надо знать, вносить-ли деньги за ученье или не вносить.

   - Да зачѣмъ вамъ бросать ученье?

   - Ахъ, неразумная наивность! Наденька! Молю васъ, рѣшимте это дѣло.

   - Ну, погодите, я прежде посмотрю, что папенька, маменька и гость дѣлаютъ. Спрячтесь вонъ тамъ за кустами, а я сейчасъ...

   Дѣвушка пошла на балконъ, побыла немного въ комнатахъ и вскорѣ вернулась.

   - Играютъ въ винтъ. Въ самый азартъ вошли сказала она.- Ну, сядемъ.

   И они сѣли на скамейку.

  

  

   Молодой человѣкъ обнялъ дѣвушку и спросилъ:

   - Надя! Любишь-ли ты меня настолько, чтобъ пойти на всѣ жертвы?

   - Постойте, не обнимайте меня. Я боюсь, что наша горничная Феня побѣжитъ сейчасъ за водкой къ ужину для Ивана Артамоныча и папаши и увидитъ насъ, отвѣчала дѣвушка, освобождаясь изъ объят³й и отодвигаясь отъ него.

   - Ну, такъ что-жъ изъ этого? Ежели ты рѣшилась пойти на всѣ жертвы и лишен³я, то пускай всѣ видятъ нашу любовь.

   - Я не знаю, Петръ Аполонычъ, про как³я жертвы и лишен³я вы говорите...

   - Зачѣмъ - Петръ Аполонычъ? Называй меня просто Пьеръ...

   - Ну, Пьеръ... Ну, хорошо... Только я не знаю, как³я жертвы.

   - Первое время, разумѣется, мы должны жить въ бѣдности, въ одной комнатѣ и снискивать себѣ пропитан³е случайными работами.

   - То есть какъ это?

   - Да вѣдь завтра утромъ я явлюсь къ твоимъ родителямъ и буду просить твоей руки.

   - Ахъ, нѣтъ! И не дѣлай этого. Меня не отдадутъ за тебя.

   - Не отдадутъ? спросилъ молодой человѣкъ.- Ну, въ такомъ случаѣ бѣжимъ и обвѣнчаемся тайно.

   - Зачѣмъ-же бѣжать-то? Вы сначала найдите себѣ хорошее мѣсто, тогда и отдадутъ. Папенька еще недавно сказалъ: "ежели попадется человѣкъ, который получаетъ двѣсти рублей жалованья"...

   - Пока я найду такое мѣсто, я умру съ тоски и печали. Намъ нужно обвѣнчаться не позже будущаго мѣсяца.

   - Да вѣдь у васъ даже и на свадьбу-то денегъ нѣтъ. Вѣдь свадьба-то дорого стоитъ. Вотъ мой дядя, маменькинъ младш³й братъ, вѣнчался по веснѣ, такъ ему свадьба-то сколько денегъ стоила!

   - Я продамъ всѣ мои книги, атласъ, словари, даже лодку - и вотъ деньги на вѣнчанье...

   - Полноте, полноте... У васъ даже фрака нѣтъ. А фракъ-то что стоитъ!

   - Фрака нѣтъ? Можно и безъ фрака..

   - А безъ фрака какое-же это вѣнчанье!

   - Стало быть, ты не рѣшаешься на всѣ жертвы?

   - Да я и рада-бы, но что это за женихъ, у котораго фрака нѣтъ!

   Молодой человѣкъ подумалъ и отвѣчалъ:

   - Ну, хорошо, фракъ у меня будетъ. Я продамъ револьверъ. Кромѣ того, маменька моя хоть и живетъ только пенс³ей, но она скопила на выигрышный билетъ Дворянскаго банка. Онъ стоитъ сто тридцать пять рублей, заложенъ только за пятьдесятъ, я упаду ей въ ноги...

   - Петръ Аполонычъ, оставьте покуда все это. Я люблю васъ, но поступите прежде на мѣсто. Ну, гдѣ мы будемъ жить, ежели у васъ нѣтъ мѣста? Гдѣ? Какъ? Чѣмъ?

   - Мать настолько меня любитъ, что она позволитъ мнѣ жить и женатому въ той комнатѣ, въ которой я теперь у ней живу. Тамъ въ комнатѣ диванъ и кровать. Тебѣ я уступлю кровать, самъ буду спать на диванѣ.

   - Нельзя, нельзя такъ. Кто-же мнѣ сошьетъ подвѣнечное платье, ежели я убѣгу отъ папеньки съ маменькой? У меня подвѣнечнаго платья нѣтъ, доказывала дѣвушка.

   - Но вѣдь это предразсудокъ. Ты можешь вѣнчаться даже вотъ въ этомъ платьѣ, которое теперь на тебѣ. Наконецъ, у тебя есть бѣлое платье, я знаю, ты въ немъ играла со мною "Вспышку". Ну, захвати съ собой это платье,когда побѣжишь отъ своихъ.

   - Нѣтъ, нѣтъ. Это платье не вѣнчальное. Да оно и не мое. Я брала его отъ Агнички Лестоновой, чтобы играть въ немъ въ спектаклѣ.

   Молодой человѣкъ снялъ фуражку, вздохнулъ и схватился за волосы.

   - Нѣтъ, я вижу, мнѣ придется погибать! сказалъ онъ.

   - Да зачѣмъ-же погибать-то, Петръ Аполонычъ? возразила дѣвушка. - Вы подождите, пока у васъ хорошее мѣсто найдется - вотъ тогда мы и поженимся. Ну, посудите сами, ну, чѣмъ мы будемъ жить?

   - Жертвы, жертвы. Я требую жертвы... Самъ я на все готовъ.

   - Да вѣдь съ жертвами-то съ голоду помрешь.

   - Первое время мать меня не покинетъ. Мы какъ жили, такъ и будемъ жить, а гдѣ двое сыты, тамъ и трет³й будетъ сытъ. Тебѣ у насъ всегда кусокъ найдется. Наконецъ, мы оба будемъ зарабатывать. Я буду репетировать съ гимназистами, буду писать въ газетахъ.

   - Да развѣ вы можете писать?

   - А вотъ описалъ-же пожаръ кулаковской дачи, снесъ въ редакц³ю и мнѣ выдали потомъ рубль и тридцать пять копѣекъ. Да я-бы и послѣ пожара кое-что еще написать и деньги получилъ, но наши любительск³е спектакли были и я все никакъ не могъ присѣсть. Наконецъ, въ крайнемъ случаѣ, мы въ актеры поступимъ и уѣдемъ въ провинц³ю. И у меня талантъ, и у тебя талантъ. Я женъ-комикъ, ты энженю. Вѣдь насъ-же всѣ хвалили за "Вспышку". И какъ благородно ремесло актера! Какъ возвышенно! Это въ тысячу разъ возвышеннѣе, чѣмъ служить гдѣ-нибудь въ страховой конторѣ, какъ мой братъ служитъ. Ну-съ, Наденька! восторженно крикнулъ молодой человѣкъ.- Видите, какъ все улаживается?!

   - Рѣшительно ничего не вижу. Прежде всего папенька съ маменькой меня не отдадутъ за васъ, пока у васъ мѣста не будетъ, а бѣжать я не намѣрена.

   - Ну, значитъ, не любишь. Тогда прощай...

   Молодой человѣкъ всталъ со скамейки.

   - Нѣтъ, я люблю васъ, даже очень люблю, а только бѣжать не хочу, отвѣчала дѣвушка.

   - Ну, и прощайте... Желаю вамъ счаст³я съ старымъ развратникомъ Иваномъ Артамонычемъ, а o моей судьбѣ вы узнаете завтра, сказалъ молодой человѣкъ и направился къ калиткѣ.

   Дѣвушка схватилась за грудь.

   - Петръ Аполонычъ! Куда-же вы? испуганно спросила она.

   - Теперь куда глаза глядятъ, пробормоталъ молодой человѣкъ, не оборачиваясь.

   - Послушайте... Дайте мнѣ слово, что вы подождете до мѣста, умоляющимъ шепотомъ обращалась къ нему дѣвушка.

   - Долго ждать, Надежда Емельяновна. И наконецъ я разочарованъ. Я ждалъ отъ васъ жертвъ, но увидалъ въ васъ только бездушную кокетку.

   - Какъ хотите меня попрекайте, но дайте мнѣ только слово, что вы не застрѣлитесь. Умоляю васъ!.. Во имя любви нашей прошу!

   Молодой человѣкъ былъ уже за калиткой.

   - Во имя любви? Ха-ха-ха... захохоталъ онъ трагически-театральнымъ хохотомъ.

   - Петръ Аполонычъ! еще разъ послышался окликъ.

   Молодой человѣкъ не отвѣчалъ. Дѣвушка плакала, На балконѣ появилась горничная Феня.

   - Барышня! Вы здѣсь? Идите скорѣй домой. Маменька велѣла вамъ сказать, чтобы вы салатъ къ ужину приготовили, да достали изъ шкапа бутылку черносмородинной наливки, которую мамаша дѣлала.

   - Сейчасъ, сейчасъ, Феня.

   Дѣвушка наскоро вытерла платкомъ глаза и пошла на балконъ.

   Въ отворенную дверь балкона слышался мужской возгласъ:

   - Безъ трехъ! Вотъ такъ подсадили ! Сколько-же мы теперь пишемъ?

   Раздался и женск³й голосъ, кричавш³й горничной_:

   - Феня! Не забудь-же сходить за водкой къ ужину. А то вѣдь погребокъ запрутъ.

  

  

   Иванъ Артамонычъ, отецъ и мать Наденьки уже кончали послѣдн³й роберъ въ винтъ, когда Наденька вошла въ комнату. Играли они въ первой комнатѣ, выходящей дверямк на балконъ. Дабы попасть въ столовую, Наденька должна была пройти мимо играющихъ. Она отвернулась отъ нихъ, чтобы не показать свои заплаканные глаза, но это было совершенно безполезно, ибо и такъ на нее никто изъ играющихъ не обратилъ вниман³я, до того всѣ были заняты игрой. Въ столовой былъ уже полунакрытъ столъ для ужина. Наденька достала изъ буфета бутылку наливки, поставила ее на столъ и принялась приготовлять салатъ, поливая его масломъ и уксусомъ. Промѣшивая этотъ салатъ, она думала про Петра Аполлоновича: "Господи, да неужели онъ и въ самомъ дѣлѣ застрѣлится, ежели я не выйду за него замужъ! А револьверъ у него есть. Я видѣла револьверъ. Онъ давалъ его для нашего спектакля, когда мы играли "Купленный Выстрѣлъ". Нужны были пистолеты для дуэли, но пистолетовъ не нашлось и мы брали револьверы. Скверный револьверъ, онъ выстрѣлилъ только послѣ третьей осѣчки, но застрѣлиться-то, я думаю, имъ все таки можно. А пойти за него замужъ я не могу. Ну, какой онъ женихъ! Онъ еще не кончилъ курса, да и въ послѣдн³й классъ ему надо передержку держать. Ну, что тутъ будетъ? Ну, какъ я буду?.. И вдругъ еще послѣ своей смерти оставитъ записку: такъ и такъ, въ смерти моей повинна Надежда такая-то... Узнаютъ папенька съ маменькой... Бѣда, чистая бѣда... А какъ онъ вальсъ-то хорошо танцуетъ! Да и мазурку... Николай Михайлычъ конечно лучше его танцуетъ, но вѣдь тотъ офицеръ, у того шпоры, а изъ статскихъ никто лучше Петра Аполоныча мазурку не танцуетъ".

   Наденька думала и сердце ея болѣзненно сжималось.

   "Надо будетъ завтра рано утромъ сбѣгать къ нимъ на дачу, увидать его и умолять не стрѣляться, рѣшила она мысленно. Ну, что-жъ это такое? Съ чего стрѣляться? Вѣдь ежели я и выду замужъ за Ивана Артамоныча, я все-таки буду любить Петра Аполоныча. Глупый... Какъ онъ этого не понимаетъ"!

   Въ сосѣдней комнатѣ игроки кончили игру, расчитывались и все еще доспоривали на счетъ какого-то хода.

   - Иванъ Артамонычъ! Не любители вы рѣдьки съ сметаной къ водкѣ? - спрашивала мать Наденьки Ивана Артамоныча.- Надя отлично стругаетъ ее тоненькими ломоточками. Мужъ объѣдается этой рѣдькой - и вотъ потому-то я ему по ночамъ ее не даю, но сегодня такой исключительный случай, что вотъ вы въ гостяхъ у насъ...

   - Рѣдька съ сметаной? Охотно поѣмъ... Тѣмъ болѣе охотно; что ее будетъ приготовлять молодая хозяйка,- отвѣчалъ Иванъ Артамонычъ.- А гдѣ же она, кстати?

   - Надя! Гдѣ ты? - крикнула мать.

   - Я здѣсь. Я салатъ дѣлаю,- откликнулась дѣвушка изъ столовой.

   - Вели, милый другъ, кухаркѣ принести съ ледника рѣдьку и приготовь ее для Ивана Артамоныча съ сметаной. Много ее ѣсть на ночь я вамъ, Иванъ Артамонычъ, не дамъ, потому мнѣ ваше здоровье дорого, но немножко - попробуйте...

   - Мы только по три, четыре ломотка...- сказалъ отецъ Наденьки.

   - А тебѣ ужъ и вовсе ничего не дамъ. Нельзя тебѣ... Наѣшься и потомъ всю ночь у тебя отрыжка. Подавай тебѣ тогда гофманскихъ капель, подавай имбирную лепешку...

   - Я, мамочка, чуточку... Ежели Иванъ Артамонычъ четыре кусочка, я только два...

   Иванъ Артамонычъ остановился въ дверяхъ столовой, заложилъ руки въ карманы брюкъ, раскачивалъ свое тучное тѣло и, умильно глядя на Наденьку, говорилъ ей:

   - Наказали меня сейчасъ ваши папенька и маменька на три рубля и сорокъ пять копѣекъ, жестоко наказали.

   - Да, да... Ужасно совѣстно... Какъ будто мы вотъ нарочно на ужинъ эти деньги отъ васъ выиграли,- отвѣчала мать Наденьки.

   - Утѣшаю себя тѣмъ въ моемъ проигрышѣ, что буду ѣсть приготовлен³е столь прелестныхъ ручекъ, какъ ваши, Надежда Емельяновна. Говорятъ, салатъ вы приготовляете божественно.

   - О, она у меня большая хозяйка. А какъ она тертый зеленый сыръ съ масломъ для бутербродовъ къ чаю приготовляетъ, такъ всѣ пальчики оближете!- хвалила мать Наденьку и прибавила:- Торопись, душечка, торопись, насчетъ рѣдьки-то... Иванъ Артамонычъ, поди, страсть какъ проголодался.

   - Не скрою,- улыбнулся Иванъ Артамонычъ.- Воздухъ на дачѣ столь расположеннаго ко мнѣ семейства, какъ ваше, очень и очень благотворно повл³ялъ на мой аппетитъ.

   - Такъ не хотите-ли вы, Иванъ Артамонычъ, выпить водочки не дожидаясь ужина и закусить вотъ маринованными грибками... предложила мать Наденьки.

   - Да, да... И въ самомъ дѣлѣ... Пожалуйте, Иванъ Артамонычъ... - подхватилъ отецъ.- Грибки отличные. Надюша сама и собирала ихъ.

   - Вовсе даже не сама, отвѣтила Наденька.- Эти грибы мы у дворничихи купили.

   - Врешь, врешь. Тутъ есть и твои грибы. Самые маленьк³е это твои! Я какъ сейчасъ помню, что ты ходила гулять въ лѣсъ къ Катенькой Дымовой и гимназистомъ Летей и принесла ихъ. Пожалуйста не скромничай. Она вотъ все стыдится, Иванъ Артамонычъ, когда говоришь о ея любви къ хозяйству, проговорила мать.

   - Зачѣмъ-же вы такъ, Надежда Емельяновна? Любовь къ хозяйству - вѣдь это ореолъ дѣвушки. Не хорошо, не хорошо.

   Иванъ Артамонычъ опять улыбнулся и погрозилъ Наденькѣ пальцемъ.

   - Я не желаю, чтобы мнѣ приписывали то, чего я не дѣлала, сказала дѣвушка. - Ну, какая я хозяйка! Я хозяйничаю только тогда, когда меня заставляютъ.

   - Унижен³е паче гордости, сударыня, продолжалъ Иванъ Артамоныть.

   - И вѣдь главное, все вретъ, говорила мать.- Сама-же мнѣ и предложила помариновать грибы. "Маменька, говоритъ, теперь грибовъ много, давайте, говоритъ, помаринуемте банку"... Потомъ сама со мной и грибы чистила, сама укладывала въ банку...

   Отецъ Наденьки между тѣмъ налилъ уже двѣ рюмки водки, умильно глядѣлъ на нихъ, потиралъ радостно руки и, обратясь къ Ивану Артамонычу, сказалъ:

   - Ну-ка, дорогой гость, пожалуйте...

   Иванъ Артамонычъ взялъ рюмку, чокнулся ею съ рюмкой хозяина, хлопнулъ ее на <лобъ", какъ говориться, сдѣлалъ гримасу и, закусывая грибами, произнесъ:

   - Грибы дѣйствительно божественные и дѣлаютъ большую честь молодой хозяйкѣ. Не зналъ я, Надежда Емельяновна, что у васъ такая склонность къ хозяйству, не зналъ. Знаете, въ нашъ вѣкъ, когда барышни, что называется, фру-фру и мечтаютъ только о танцахъ и спектакляхъ, очень и очень пр³ятно видѣть въ барышнѣ такую склонность. Я въ восторгѣ, прямо говорю, въ восторгѣ. А грибы такъ это вѣдь и въ Милютиныхъ лавкахъ такихъ не найдешь.

   - Иванъ Артамонычъ повторить? взялся за графинъ съ водкой отецъ Наденьки.

   - Позвольте... Да вѣдь мы должны съэкономить себѣ рюмку, чтобы закусить рѣдькой, со сметаной, а то ужъ будетъ много, отвѣчалъ Иванъ Артамонычъ..

   - Э, полноте, что за счеты!.. Кушайте.

   - Только изъ-за грибковъ, поклонился Иванъ Артамонычъ и проглотилъ вторую рюмку водки.

   - Вы маленьк³я-то шляпочки кушайте, маленьк³я-то въ сто разъ вкуснѣе, лебезила около него мать Наденьки.

   - И большихъ, и маленькихъ поѣлъ, только-бы похвалить лишн³й разъ молодую хозяйку. Прелесть! Прелесть! Да-съ, а все отъ воспитан³я... Оттого, что вы дали вашей дочкѣ такое воспитан³е, отъ котораго она не мудрствуетъ лукаво. А возьмите-ка вы теперь дѣвушку-курсистку, эту изъ такъ называемыхъ ученыхъ-то... Развѣ она вамъ приготовитъ так³е грибы? Ни за что не приготовитъ, потому, что у ней въ головѣ не тѣ мечтан³я...

   - Иванъ Артамонычъ! По третьей?

   - Довольно, довольно... Продолжать будемъ, когда за столъ сядемъ, отвѣчалъ Иванъ Артамонычъ, сунулъ себѣ въ ротъ еще грибъ и отошелъ отъ стола. Черезъ четверть часа всѣ сѣли за ужинъ.

  

  

   - Иванъ Артамонычъ! Рѣдечки-то пожалуйте. Готова она. Сметана у насъ отличная. Это отъ нашей дворничихи. Прямо на глазахъ нашихъ дѣлается, стало быть, можемъ поручиться, что ужъ тутъ муки не подмѣшано, предлагала мать Наденьки.

   - Прикажете наливать? спрашивалъ отецъ.

   - Только развѣ для того, чтобы попробовать закуску, приготовленную прелестными ручками молодой хозяйки, отвѣчалъ Иванъ Артамонычъ, бросая умильный взглядъ на Наденьку.

   Отъ выпитой водки глаза его сдѣлались маслянными, на лицѣ заиграли красныя пятна.

   - Восторгъ, восторгъ что такое! говорилъ онъ, прожевывая послѣ водки ломтики рѣдьки.- Ахъ, все это домашнее хозяйство я и самъ-бы любилъ, пудами-бы мариновалъ "грибки" и разную рыбку корюшку и ряпушку, но бодливой коровѣ Богъ рогъ не даетъ. Вдовъ и въ домѣ пустота.

   - Иванъ Артамонычъ, да вы еще не стары и все это можете пр³обрѣсть вмѣстѣ съ молодой хозяйкой. Взгляните на себя въ зеркало - вѣдь вы еще король, мужчина въ полномъ соку. Такимъ-то крѣпышамъ только и жениться, так³е-то женихи, я считаю, просто кладъ для невѣстъ: тутъ и положительность, тутъ и твердыя мысли, расхваливала достоинства гостя мать Наденьки.

   - Разсудительность и благоразум³е, поддакнулъ отецъ.

   - Такъ-то это такъ, вздохнулъ Иванъ Артамонычъ, опять косясь на Наденьку:- но, къ несчаст³ю, дѣвушки этого не цѣнятъ.

   - Как³е пустяки! Всякая благоразумная дѣвушка оцѣнитъ, отвѣчала мать и поправила цвѣтныя бусы, сбивш³яся на шеѣ дочери. - Конечно, у дѣвушекъ друг³я мечтан³я, нравятся больше разныя лакированные, вертлявые фертики, но дѣвушка не выходящая изъ воли родителей, съ помощью ихъ совѣтовъ, сейчасъ пойметъ, что не съ мечтан³ями жить, а съ хорошимъ человѣкомъ.

   - Вѣрно, вѣрно, совершенно вѣрно, снова поддакнулъ отецъ и даже махнулъ рукой, какъ-бы рѣшая этотъ вопросъ.- Воспитанная въ страхѣ и въ правилахъ дочь всегда...

   Онъ не договорилъ и воскликнулъ:

   - Иванъ Артамонычъ! Я еще налью... Вы еще не пробовали нашей селедки, а намъ баба-разнощица так³я селедки носитъ, что ѣшь и чувствуешь на языкѣ одно масло.

   - Эта селедка, папа, не отъ бабы, а изъ мелочной лавочки. Бабьи селедки мы всѣ съѣли, замѣтила дочь.

   - Что ты врешь! Десятокъ селедокъ на прошлой недѣлѣ купили, да чтобы съѣсть! Я налью еще по рюмочкѣ, Иванъ Артамонынъ?

   - Нѣтъ, много, много будетъ, замахалъ тотъ руками,- и такъ ужъ...

   - Э, полноте! что за счеты! Поѣдете домой по сырости, такъ водка-то даже необходима.

   - Сырости я не боюсь. Я съ семьдесятъ восьмаго года фуфайку ношу.

   - Черезъ фуфайку осенью прохватитъ. Я налью.

   - Наливай, наливай... Иванъ Артамонычъ долженъ попробовать нашу селедку, сказала мать и сама протянула руку къ графину.- Наливай и мнѣ полъ-рюмки. И я даже съ вами вмѣстѣ выпью и съ Иваномъ Артамонычемъ чокнусь. Пожалуйте...

   - Ну, въ такомъ случаѣ я ужъ не могу отказать, наклонилъ голову Иванъ Артамонычъ, взялся за рюмку, чокнулся съ матерью Наденьки и, тыкая вилкой въ селедку, продолжалъ: - Да-съ... Домъ у меня послѣ покойницы жены чаша полная, два ледника, по старой привычкѣ, набиваю, а настоящаго хозяйства нѣтъ. Садъ фруктовый у меня отличный при домѣ, копаюсь я въ немъ ежедневно для моц³она, яблоки по привезеннымъ мной образцамъ сами видите как³я въ немъ ростутъ, люблю я, чтобы и вареньице изъ нихъ сварить, и намочить ихъ на зиму вмѣстѣ съ брусникой, а некому этимъ заняться. Сварила мнѣ кухарка фунтовъ пять клубники, да фунтовъ пять черной смородины, но развѣ это дѣло кухарочное и много-ли тутъ десять фунтовъ! Вотъ теперь скоро рябина поспѣетъ. Конечно, я себѣ настою четверть водки на рябинѣ, но бьюсь объ закладъ... что пока водка будетъ настаиваться, ее на половину выпьютъ кухаркины гости и водой дольютъ, а оттого, что присмотра нѣтъ.

   - Надо вамъ жениться, надо, подхватилъ отецъ Наденьки.

   - Конечно надо, согласился Иванъ Артамонычъ, уже весь красный и лоснящ³йся отъ пота.- Я даже уже, откровенно говоря, и намѣтилъ дѣвушку, но въ виду того, что шагъ важный...

   - Въ этихъ случаяхъ, Иванъ Артамонычъ, медлить не надо.

   - Знаю-съ... Я человѣкъ рѣшительный, но также боюсь и отказа... Нынѣшн³я дѣвушки-то ой-ой как³я! Кто ихъ знаетъ, что у нихъ въ головѣ?

   - Бьюсь объ закладъ, что вамъ-то ужъ не откажутъ, проговорила мать Наденьки. - Вы женихъ завидный. Во-первыхъ, въ солидномъ чинѣ.

   - Статск³й... Два года ужъ Статск³й...

   - Во-вторыхъ...

   - Тысячу триста квадратныхъ саженъ земли подъ домомъ и садомъ. Надворныя строен³я приносятъ тысячу восемьсотъ пятьдесятъ рублей чистаго дохода, да въ лицевомъ домѣ самъ живу.

   - И какой прелестный домикъ! Словно картинка! Улица тихая, патр³архальная. И замѣтьте, воздухъ какой на Петербургской сторонѣ! Немножко далеконько отъ центра, но вѣдь у васъ свои лошади. Да и помѣстительный какой вашъ домъ, ежели съ виду судить...

   - Я былъ у Ивана Артамоныча.- Комнаты хоть балы давай... сказалъ отецъ Наденьки.

   - Еще-бы, подхватилъ Иванъ Артамонычъ.- Пять комнатъ внизу и двѣ въ мезонинѣ. Всего семь комнатъ. А куда мнѣ семь комнатъ одному?

   - Хозяйку, хозяйку... Тутъ и разсуждать нечего.

   - Именно хозяйку. Вѣдь вотъ по веснѣ я настоялъ четвертушку водки на черносмородинныхъ почкахъ. Пьешь и чувствуешь, что во рту у тебя садъ.

   - Водка на черносмородинныхъ почкахъ - это одинъ восторгъ! восхищался отецъ.

   - Вообразите, а у меня то ее и разбили. Поставилъ я ее на окнѣ, чтобы она стояла на солнцѣ... Пр³ѣзжаю домой изъ должности - кухарка показываетъ и говоритъ: "кошка"...

   - Вѣрно, вѣрно. Присмотра нѣтъ. А будь жена - все это какъ слѣдуетъ... Простите, Иванъ Артамонычъ у васъ Станиславъ на шеѣ или Анна?