| Главная » Книги |
Случевский Константин Константинович - Стихотворения, Страница 20
Случевский Константин Константинович - Стихотворенияy">
В ней были мор и смрад, и веяло пожаром
Всего того, чем силен стал народ!
В ней что-то чуждое воочию слагалось:
К родной нам церкви язва присосалась,
Опасным замыслом был мощный ум объят,
Годами бед и зол неслыханных чреват.
Но где-то там, внизу, в толпах, сознали рано,
Стихийной силою всей чуткости своей,
Что может изойти из гари и тумана
Двух перевившихся в единое огней!
Борьбой неравною народ мог быть осилен!
Как с патриархом быть - он сам пути нашел:
Ведь Никон - еретик, он книги перевел
Неверно с истиной, в них ряд улик обилен,-
И Никон пал, начался раскол...
Народ метет порой великим дуновеньем...
Наскучив разбирать, кто прав и кто велик,
Сквозь мысли лживые, с их долгим самомненьем,
Он продвигает вдруг свой затемненный лик:
"Я здесь,- гласит тогда,- и вот чего желаю!
Вот это,- молвит,- мне по сердцу, по плечу!
Чего мне надобно, ясней других я знаю,
А потому-то вас, как грезу сна, свеваю,
Вас, жаждущих того, чего я не хочу!"
Народ... Народ... Он сам сложил свое былое!
Он дал историю! В ней все его права!
Другим успех и мощь в том или в этом строе,
Жизнь в наслоениях, законы в каждом слое,
Призванья пестрые... Но нам нужна Москва,
Москва единая над неоглядной ширью
Разбросанных везде рабочих деревень,
Нам, нам,- нехитрый быт, родных поверий сень
И святость догмата, с Каноном и Псалтырью!
Нам песня, полная суровой простоты,
И дни короткие, и жгучие метели,
И избы дымные, и жесткие постели;
Несдержанный разгул, безумные мечты...
Нам заповедный труд томительных исканий,
Особый взгляд на все, на жизнь, на смерть, на честь...
Но у кого же, где в годины испытаний
Мы силы черпаем, которые в нас есть?
Чей голос слышится, когда, гудя громами,
Война кровавая струит свинцовый дождь?!
Народ несет хоругвь отборными сынами,
Чтоб закрепить могильными холмами
Живой своей души испытанную мощь!
Народ давал руля, когда в глухих порывах
Тяжелых смут, среди кипящих волн,
Случалось проводить в бушующих извивах
Стремнин губительных наш заповедный челн...
И будет так всегда...
О! Кто ж вести возьмется
Народ на новый путь неясных благостынь!
И что дадут ему за то, что отберется?
Что тронет сердце в нем, и чем оно забьется
Над усыпальницей развенчанных святынь?
Кто душу новую, из новых сочетаний,
Путем неведомых и темных волхвований,
Как вызов божеству, на русский люд соткет,
И этой новою, улучшенной душою
Наполнит в нем все то, что станет пустотою,-
И что же, что тогда заговорит народ?..
СЕЛО ФИЛЕМОНИХА
(Ростовское предание)
Задумались яновцы... Горе стряслось!
Досталась победа Ростову!
У яновцев ратное дело - хоть брось!
Ростовскому князю побить их пришлось,
Ушли подобру-поздорову...
А хуже всего,- это стыд у людей,-
Ростовский княжой воевода
Без Фили, красавицы-дочки своей,
Седлать не подумает ратных коней
И делать не станет похода.
А дочка - куда как она хороша!
На людях не в меру спесива,
А в битве, когда разгорится душа,
Красавица тяжким концом бердыша
Крошит и изводит на диво.
Взрастала - ребятам грозою была,
На них расправляла ручонки,
А выросла - косы и облик чела
Не ферязь жемчужным кольцом обвила -
Сдавила их сталь ерихонки.
Один был у Фили от детства дружок,
Товарищ всем ратным забавам,
Даренный родителем пес Ветроног;
Чутьем за три поприща слышать он мог,
А силою - царь волкодавам.
У яновцев только и речи о том:
Как быть им для нового боя?
И шлют, недовольные князем-отцом,
В далекие страны гонца за гонцом,
Чтоб княжича звать - Улейбоя.
Приехал к ним княжич и сделал почин;
Он ратное дело исправил,
Он войско устроил, он выстроил тын...
И едет разведать по утру один:
Кого где ростовец поставил?
Играет откормленный конь под уздой;
Сверкая доспехи бряцают;
Неладится княжичу! Сам он не свой:
И грезится, словно в лесу, за листвой
Все девичьи лики мелькают...
С досады коня своего горячит,
А видит все то же да то же!
Вот смотрит: поляна, конь ратный стоит,
И ратник под кущей черемухи спит,
И пес подле них на стороже!
Залаял проклятый!.. То Филя! Она
Вскочила, готовится к бою,
В седле очутилась, звенят стремена...
А кудри так густы, а грудь так пышна -
Глаза проглядеть Улейбою!
"На меч мой,- кричит он,- я сдаться хочу!" <>
А Филя коня поднимает,
Давно бы дала она волю мечу,
Да только вот кудри ползут по плечу
И ей разобраться мешают?
Да только вот солнце слепит, и невмочь
Блистает доспех Улейбоя,-
Тесна ей кольчуга в плечах - как помочь?
И пятится конь боевой - тянет прочь
От злого, нежданного боя.
И к стремени ластится пес, норовит
Скорее подальше убраться,
На диво ему, если Филя молчит!
Поджал он свой хвост, скалит зубы, ворчит,
А лаем не смеет сказаться!
И как это сталось? Пошли наутек,
Как будто бы сами собою,
И конь златогривый, и пес Ветроног,
И храбрая Филя... Им вслед ветерок
Бежал над помятой травою;
С лазоревых цветиков шапки долой
Срезались краями копыта,
Чтоб кланялись Филе, с ее красотой,
Пристыженной тем, что не пышной фатой,
А тяжкою сталью покрыта;
Что сил нет управиться с буйным конем,
Что повод коню отпустила;
Что мчалась, зардевшись мечтой-забытьем,
Боясь оглянуться, и в бегстве своем -
Победу с собой уносила!
Был сговор и свадьба... Веселье пошло,
Как княжича с Филей венчали!
В селе новый терем глядел так светло,
В нем пир шел горою - и это село
С тех пор Филемонихой звали!
КАМЕННЫЕ БАБЫ
На безлесном нашем юге,
На степных холмах,
Дремлют каменные бабы
С чарками в руках.
Ветер, степью пролетая,
Клонит ковыли,
Бабам сказывает в сказках
Чудеса земли...
Как на севере, далеко,
На мохнатых псах,
Даже летом и без снега
Ездят на санях.
Как у нас в речных лиманах
Столько, столько рыб,
Что и ангелы господни
Счесть их не могли б.
Как живут у нас калмыки,
В странах кумыса,
Скулы толсты, очи узки,
Редки волоса;
Подле них живут татары,
Выбритый народ;
Каждый жен своих имеет,
Молится - поет.
Как, в надежде всепрощенья,
Каясь во грехах,
Много стариц ждут спасенья
В дебрях и скитах;
Как, случается порою,
Даже до сих пор,
Вдруг поймают люди ведьму
Да и на костер...
Как, хоть редко, но бывает:
Точно осовев,
Бабу с бабой повенчают,
Лиц недоглядев...
Как живых людей хоронят:
Было, знать, село -
Да по бабью слову скрылось,
Под землю ушло...
Слышат каменные бабы
С чарками в руках,
Что им сказывает ветер,
Рея в ковылях!
И на сладкий зов новинки
Шлют они за ним
За песчинками песчинки...
И пройдут, как дым!
СВАДЬБА
Умерла дочка старосты, Катя.
Ей отец в женихи Павла прочил,
А любила она Александра...
Ворон горе недаром пророчил.
Отнесли парни Катю в часовню;
А часовня на горке стояла;
Вкруг сосновая роща шумела
И колючие иглы роняла.
Выезжал Александр поздно ночью;
Тройка, фыркая, пряла ушами;
Подходила сосновая роща,
Обнимала своими ветвями.
Заскрипели тяжелые петли,
Пошатнулся порог под ногою;
Поднял парень из гроба невесту
И понес, обхвативши рукою.
Свистнул кнут, завертелись колеса,
Застонали, оживши, каменья,
Потянулись назад полосами
Пашни, рощи, столбы и селенья.
Расходились настеганы кони,
Заклубились их длинные гривы;
Медяные бубенчики плачут,
Бьются, сыплются их переливы!
Как живая посажена Катя:
Поглядеть - так глядит на дорогу;
И стоит Александр над невестой,
На сиденье поставивши ногу.
Набекрень поворочена шапка,
Ветер плотно лежит на рубахе;
Не мигают раскрытые очи,
Руки - струны, и кнут - на отмахе.
Понесли кони в гору телегу,
На вершине, осажены, сели...
Поднялась под дугой коренная,
Пристяжные, присев, захрапели...
Там, согнувшись красивой дугою,
У дороги песок подмывая,
Глубока и глубоко под нею
Проходила река голубая...
Занимается ясное утро,
Ветер с кручи песок отвевает,
Тройка, сбившись в вожжах и постромках,
Морды низко к земле наклоняет.
Над обрывом валяется шапка...
Смяты, вянут цветы полевые...
Блещет золотом розовый венчик,
А на венчике - лики святые...
ОБЕЗЬЯНА
На небе луна, и кругла и светла,
А звезды - ряды хороводов,
А черные тучи сложились в тела
Больших допотопных уродов.
Одеты поля серебристой росой...
Под белым покровом тумана
Вон дроги несутся дорогой большой,
На гробе сидит обезьяна.
"Эй! Кто ты,- что думаешь ночь запылить,
Коней своих в пену вогнала?" -
"Я глупость людскую везу хоронить,
Несусь, чтоб заря не застала!"-
"Но как же, скажи мне, так гроб этот мал!
Не вся же тут глупость людская?
И кто ж хоронить обезьяну послал,
Обрядный закон нарушая?"-
"Я, видишь ли, вовсе не то, чем кажусь:
Я родом великая личность:
У вас философией в мире зовусь,
Порою же просто практичность;
Я некогда в Канте и Фихте жила,
В отце Шопенгауэре ныла,
И Германа Гартмана я родила
И этим весь свет удивила.
И все эти люди, один по другом,
Все глупость людей хоронили
И думали: будто со мною вдвоем
Ума - что песку навозили.
Ты, чай, не профессор, не из мудрецов,
Сдаешься не хитрым, и только:
Хороним мы глупости много веков,
А ум не подрос ни насколько!
И вот почему: чуть начнешь зарывать,
Как гроб уж успел провалиться -
И глупости здешней возможно опять
В Америке, что ли, явиться.
Что ночью схоронят - то выскочит днем;
Тот бросит - а этот находит...
Но ясно - чем царство пространнее,- в нем
Тем более глупостей бродит..." -
"Ах ты, обезьяна! Постой, погоди!
Проклятая ведьма - болтунья!.."
Но дроги неслись далеко впереди
В широком свету полнолунья...
НА ГОРНОМ ЛЕДНИКЕ
В ясном небе поднимаются твердыни
Льдом украшенных, порфировых утесов;
Прорезают недра голубой пустыни
Острые углы, изломы их откосов.
Утром прежде всех других они алеют
И поздней других под вечер погасают,
Никакие тени их покрыть не смеют,
Над собою выше никого не знают.
Разве туча даст порою им напиться
И спешит пройти, разорванная, мимо...
Пьют утесы смерть свою невозмутимо
И не могут от нее отворотиться.
| |
| Просмотров: 379 | Рейтинг: 0.0/0 |
| Всего комментариев: 0 | |
Жанры