| Главная » Книги |
Григорьев Аполлон Александрович - Избранные стихотворения, Страница 6
Григорьев Аполлон Александрович - Избранные стихотворенияv align="justify"> 3
Титания! я помню старый сад
И помню ночь июньскую. Равниной
Небесною, как будто зауряд
Плыла луна двурогой половиной.
Вы шли вдвоем... Он был безумно рад
Всему - луне и песне соловьиной!
Вдруг господин... припомни только: вряд
Найдется столько головы ослиной
Достойный... Но Титания была
Титанией; простая ль шалость детства,
Иль прихоть безобразная пришла
На мысли ей, - осел ее кокетства
Не миновал. А возвратясь домой,
Как женщина, в ту ночь рыдал другой.
4
Титания! из-за туманной дали
Ты всё, как луч, блестишь в мечтах моих,
Обвеяна гармонией печали,
Волшебным ароматом дней иных.
Ему с тобою встретиться едва ли;
Покорен безнадежно, скорбно-тих,
Велений не нарушит он твоих,
О, чистый дух с душой из крепкой стали!
Он понял всё, он в жизнь унес с собой
Сокровище, заветную святыню:
Порыв невольный, взор тоски немой,
Слезу тайком... Засохшую пустыню
Его души, как божия роса,
Увлажила навек одна слеза.
5
Да, сильны были чары обаянья
И над твоей, Титания, душой, -
Сильней судьбы, сильней тебя самой!
Как часто против воли и желанья
Ты подчинялась власти роковой!
Когда, не в силах вынести изгнанья,
Явился он последнего свиданья
Испить всю горечь, грустный и больной,
С проклятием мечтаньям и надежде -
В тот мирный уголок, который прежде
Он населял, как новый Оберон,
То мрачными, то светлыми духами,
Любимыми души своей мечтами, -
Всё, всё в тебя прочел и понял он.
6
Титания! не раз бежать желала
Ты с ужасом от странных тех гостей,
Которых власть чужая призывала
В дотоле тихий мир души твоей:
От новых чувств, мечтаний, дум, идей!
Чтоб н"а землю из царства идеала
Спуститься, часто игры детских дней
Ты с сильфами другими затевала.
А он тогда, безмолвен и угрюм,
Сидел в углу и думал: для чего же
Бессмысленный, несносный этот шум
Она затеяла?.. Бессмыслен тоже
И для нее он: лик ее младой
Всё так же тайной потемнен тоской.
7
Титания! прости навеки. Верю
Упорно верить я хочу, что ты -
Слиянье прихоти и чистоты,
И знаю: невозвратную потерю
Несет он в сердце; унеслись мечты,
Последние мечты - и рая двери
Навек скитальцу-другу заперты.
Его скорбей я даже не измерю
Всей бездны. Но горячею мольбой
Молился он, чтоб светлый образ твой
Сиял звездой ничем не помраченной,
Чтоб помысл о нем в тиши бессонной
Святыни сердца возмутить не мог,
Которое другому отдал бог.
(1857)
* * *
Хоть тихим блеском глаз, улыбкой, тоном речи
Вы мне напомнили одно из милых лиц
Из самых близких мне в гнуснейшей из столиц...
Но сходство не было так ярко в первой встречи...
Нет - я к вам бросился, заслыша первый звук
На языке родном раздавшийся нежданно...
Увы! речь женская доселе постоянно,
Как электричество, меня пробудит вдруг...
Мог ошибиться я... нередко так со мною
Бывало - и могло в сей раз законно быть...
Что я не облит был холодною водою
Кого за то: судьбу иль вас благодарить?
(6 декабря 1857)
(Флоренция)
Больная птичка заперт"ая,
В теплице сохнущий цветок,
Покорно вянешь ты, не зная,
Как ярок день и мир широк,
Как небо блещет, страсть пылает,
Как сладко жить с толпой порой,
Как грудь высоко подымает
Единство братское с толпой.
Своею робостию детской
Осуждена заглохнуть ты
В истертой жизни черни светской.
Гони же грешные мечты,
Не отдавайся тайным мукам,
Когда лукавый жизни дух
Тебе то образом, то звуком
Волнует грудь и дразнит слух!
Не отдавайся... С ним опасно,
Непозволительно шутить...
Он сам живет и учит жить
Полно, широко, вольно, страстно!
(25 января 1858)
Твои движенья гибкие,
Твои кошачьи ласки,
То гневом, то улыбкою
Сверкающие глазки...
То лень в тебе небрежная,
То - прыг! поди лови!
И дышит речь мятежная
Всей жаждою любви.
Тревожная загадочность
И ледяная чинность,
То страсти лихорадочность,
То детская невинность,
То мягкий и ласкающий
Взгляд бархатных очей,
То холод ужасающий
Язвительных речей.
Любить тебя - мучение,
А не любить - так вдвое...
Капризное творение,
Я полон весь тобою.
Мятежная и странная -
Морская ты волна,
Но ты, моя желанная,
Ты киской создана.
И пусть под нежной лапкою
Кошачьи когти скрыты -
А всё тебя в охапку я
Схватил бы, хоть пищи ты...
Что хочешь делай ты со мной,
Царапай лапкой больно,
У ног твоих я твой, я твой -
Ты киска - и довольно.
Готов я все мучения
Терпеть, как в стары годы,
От гибкого творения
Из к"ошачьей породы.
Пусть вечно когти разгляжу,
Лишь подойду я близко.
Я по тебе с ума схожу,
Прелестный друг мой - киска!
(6(18)февраля 1858)
(Citt"a dei Fiori)
Глубокий мрак, но из него возник
Твой девственный, болезненно-прозрачный
И дышащий глубокой тайной лик...
Глубокий мрак, и ты из бездны мрачной
Выходишь, как лучи зари, светла;
Редеющий вкруг юного чела,
Тебя обвил своей любовью страстной,
Тебя в свои объятья заковал,
И только раз по прихоти всевластной
Твой светлый образ миру показал,
Чтобы потом в порыве исступленья
Пожрать воздушно-легкий идеал!
В тебе самой есть семя разрушенья -
Я за тебя дрожу, о призрак мой,
Прозрачное и юное виденье;
И страшен мне твой спутник, мрак немой;
О, как могла ты, светлая, сродниться
С зловещею тебя объявшей тьмой?
В ней хаос разрушительный таится.
(1858)
О, помолись хотя единый раз,
Но всей глубокой девственной молитвой
О том, чья жизнь столь бурно пронеслась
Кружащим вихрем и бесплодной битвой.
О, помолись!..
Когда бы знала ты,
Как осужденный заживо на муки
Ужасны рая светлые мечты
И рая гармонические звуки...
Как тяжело святые сны видать
Душам, которым нет успокоенья,
Призывам братьев-ангелов внимать,
Нося на жизни тяжкую печать
Проклятия, греха и отверженья...
Когда бы ты всю бездну обняла
Палящих мук с их вечной лихорадкой,
Бездонный хаос и добра и зла,
Всё, что душа безумно прожила
В погоне за таинственной загадкой,
Порывов и падений страшный ряд,
И слышала то ропот, то моленья,
То гимн любви, то стон богохуленья, -
О, верю я, что ты в сей мрачный ад
Свела бы луч любви и примиренья...
Что девственной и чистою мольбой
Ты залила б, как влагою целебной,
Вулкан стихии грозной и слепой
И закляла бы силы власть враждебной.
О, помолись!..
Недаром ты светла
Выходишь вся из мрака черной ночи,
Недаром грусть туманом залегла
Вкруг твоего прозрачного чела
И влагою сияющие очи
Болезненной и страстной облила!
(27 января (10 февраля) 1858)
(Флоренция)
О, сколько раз в каком-то сладком страхе
Волшебным сном объят и очарован,
К чертам прозрачно-девственным прикован,
Я пред тобой склонял чело во прахе.
Казалось мне, что яркими очами
Читала ты мою страданий повесть,
То суд над ней произнося, как совесть,
То обливая светлыми слезами...
Недвижную, казалось, покидала
Порой ты раму, и свершалось чудо:
Со тьмой, тебя объявшей отовсюду,
Ты для меня союз свой расторгала.
Да! Верю я - ты расставалась с рамой,
Чело твое склонялось надо мною,
Дышала речь участьем и тоскою,
Глядели очи нежно, грустно, прямо.
Безумные и вредные мечтанья!
Твой мрак с тобой слился неразделимо,
Недвижна ты, строга, неумолима...
Ты мне дала лишь новые страданья!
(1858)
Над Флоренцией сонной прозрачная ночь
Разлила свой туман лучезарный.
Эта ночь - словно севера милого дочь!
Фосфорически светится Арно...
Почему же я рад, как дурак, что грязна,
Как Москва и Citta dei Fiori?
Что луна в облаках как больная бледна
Смотрит с влагою тусклой во взоре?
О владыка мой, боже! За душу свою
Рад я всею (поющей) душою;
Рад за то, что я гимн мирозданью пою
Не под яркой полудня луною...
Что не запах могучих полудня цветов
Душу дразнит томленьем и страстью,
Что у неба туманного, серого - вновь
Сердце молит и требует счастья;
Что я верю в минуту как в душу свою,
Что в душе у меня лучезарно,
Что я гимн мирозданью и сердцу пою
На сыром и на грязном Лунг-Арно.
Тихо спи под покровом прозрачно-сырой
Ночи, полной туманных видений,
Мой хранитель, таинственный, странный, больной,
Мое сердце, мой северный гений.
(17 февраля 1858)
(Флоренция)
* * *
Страданий, страсти и сомнений
Мне суждено печальный след
Оставить там, где добрый гений
Доселе вписывал привет...
Стихия бурная, слепая,
Повиноваться я привык
Всему, что, грудь мою сжимая,
Невольно лезет на язык...
Язык мой - враг мой, враг издавна...
Но, к сожаленью, я готов,
Как христианин православный,
Всегда прощать моих врагов.
И смолкнет он по сей причине,
Всегда как колокол звуча,
Уж разве в "метеорском чине",
Иль под секирой палача...
Паду ли я в грозящей битве
Или с "запоя" кончу век,
Я вспомнить в девственной молитве
Молю, что был де человек,
Который прямо, беззаветно,
Порывам душу отдавал,
Боролся честно, долго, тщетно
И сгиб или усталый пал.
(16 февраля 1858)
(Флоренция)
Отзвучие карнавала
Помню я, как шумел карнавал,
Завираяся змеем гремучим,
Как он несся безумно и ярко сверкал,
Как он сердце мое и колол и сжимал
Своим хоботом пестрым и жгучим.
Я, пришелец из дальней страны,
С тайной завистью, с злобою немою
Видел эти волшебно-узорные сны,
Эту пеструю смесь полной сил новизны
С непонятно-живой стариною.
Но невольно я зм"ею во власть
Отдался, закружен его миром, -
Сердце поняло снова и счастье, и страсть,
И томленье, и бред, и желанье упасть
В упоенье пред новым кумиром.
(Май 1858)
(Чивитта-Веккиа)
* * *
Прощай и ты, последняя зорька,
Цветок моей родины милой,
Кого так сладко, кого так горько
Любил я последнею силой...
Прости-прощай ты и лихом не вспомни
Ни снов тех ужасных, ни сказок,
Ни этих слез, что было дано мне
Порой исторгнуть из глазок.
Прости-прощай ты - в краю изгнанья
Я буду, как сладким ядом,
Питаться словом последним прощанья,
Унылым и долгим взглядом.
Прости-прощай ты, стемнели воды...
Сердце разбито глубоко...
За странным словом, за сном свободы
Плыву я далеко, далеко...
(Июнь 1858)
(Флоренция)
Из тьмы греха, из глубины паденья
К тебе опять я простираю руки...
Мои грехи - плоды глубокой муки,
Безвыходной и ядовитой скуки,
Отчаянья, тоски без разделенья!
На высоте святыни недоступной
И в небе света взором утопая,
Не знаешь ты ни страсти мук преступной,
Наш грешный мир стопами попирая,
Ни мук борьбы, мир лучший созерцая.
Тебя несут на крыльях серафимы,
И каждый рад служить тебе подножьем.
Перед тобой, дыханьем чистым, божьим
Склонился в умиленьи мир незримый.
О, если б мог в той выси бесконечной,
Подобно им, перед тобой упасть я
И хоть с земной, но просветленной страстью
Во взор твой погружаться вечно, вечно.
О, если б мог взирать хотя со страхом
На свет, в котором вся ты утопаешь,
О, если б мог я быть хоть этим прахом,
Который ты стопами попираешь.
Но я брожу один во тьме безбрежной
Во тьме тоски, и ропота, и гнева,
Во тьме вражды суровой и мятежной...
Прости же мне, моя святая Дева,
Мои грехи - плод скорби безнадежной.
(16 июля 1858)
(Париж)
* * *
Мой старый знакомый, мой милый альбом!
Как много безумства посеяно в нем!
Как светит в нем солнце Италии яркое,
Как веет в нем жизни дыхание жаркое
Из моху морского, из трав и цветов,
Из диких каракуль и диких стихов.
Мой старый знакомый, мой милый альбом,
Как будто поминки творю я по нем,
Как будто бы севера небо холодное
Все светлое, яркое в нем и свободное
Туманом своим навсегда облекло...
Как будто навек все что было - прошло!
(7 ноября 1858)
(С.Петербург)
* * *
И все же ты, далекий призрак мой,
В твоей бывалой, девственной святыне
Перед очами духа встал немой,
Карающий и гневно-скорбный ныне,
Когда я труд заветный кончил свой.
Ты молнией сверкнул в глухой пустыне
Больной души... Ты чистою струей
Протек внезапно по сердечной тине,
Гармонией святою вторгся в слух,
Потряс в душе седалище Ваала -
И все, на что насильно я был глух,
По ржавым струнам сердца пробежало
И унеслось -"куда мой падший дух
Не досягнет" - в обитель идеала.
(26 июля 1864)
Драма в четырех действиях, в стихах
Они любили друг друга так долго и нежно
С тоской глубокой и страстью безумно-мятежной!
Но, как враги, избегали признанья и встречи,
И были пусты и хладны их краткие речи.
Лермонтов
(Действующие:
Степан Степанович Донской, московский
барин, член Английского клуба.
Марья Васильевна, его жена.
Любовь Степановна, или Эм"е, сестра его,
30-летняя дева.
Владимир Петрович Ставунин, молодой
неслужащий человек.
Николай Ильич Столетний, капитан в
отставке.
Кобылович, заезжий петербургский чиновник.
Баскаков, философ-славянофил.
Мертвилов, философ-гегелист.
Петушевский, фурьетист из Петербурга.
Раскатин, молодой поэт, подающий большие
надежды.
Ломберов, поэт безнадежный
Подкосилов, опасный сосед.
Отец семейства.
Постин, богатый откупщик.
Корнет.
Доктор Гольдзелиг.
Вера Вязьмина.
Елена.
Дама под вуалем.
Незнакомец.
Маски.
Действие-в Москве. )
Действие первое
(Аванзала Благородного собрания, налево ряд колонн. Маски и
лица без масок входят почти непрестанно. Из залы несутся
звуки "Hoffnungs strahlen".
Ставунин в маске и шляпе выходит из залы и медленно идет
К креслам направо. Вскоре за ним Капуцин.)
Ставунин
(про себя)
Безумец! та же дрожь и нетерпенье то же,
Как за пять лет тому назад.
И для чего я здесь? Чего ищу я, боже!..
Чего я трепещу, чему я глупо рад?..
Пять лет... Давно, давно... Иль не дано
забвенья
Душе измученной моей?..
Иль в пустоте ее сильнее и сильней
Воспоминания мученья?..
Иль есть предчувствие! Иль точно было нам
Не суждено расстаться без признанья,
И равнодушного страданья
Мы выпьем чашу пополам?
Капуцин
(ударяя его по плечу, тихо)
Memento mori!
Ставунин
(спокойно вглядываясь в него)
Вы ошиблись, вероятно,
Святой отец!
Капуцин
Что, верно, не совсем
Memento mori нравится вам всем?
Напоминанье неприятно?
Ставунин
Ступай к другим, тебе я незнаком.
Капуцин
Бог ведает, но дело лишь в одном
Memento mori. Час расплаты,
Быть может, близок, быстрым сном
Бегут минуты без возврата.
Ставунин
Я старых истин не люблю,
Ступай других морочить ими...
Капуцин
Я так не говорю с другими, -
На уду их другую я ловлю...
Ставунин
(оборачиваясь к нему спиною)
Так в добрый час!
Капуцин
(тихо)
Ставунин... В час последний
Ты также ль скажешь "В добрый час"?..
Ставунин
(быстро оборачиваясь, но твердо и спокойно)
А отчего же нет? Давно не раб я бредней,
И удивить меня труднее во сто раз,
Чем знать, что многие не знают.
Капуцин
Memento mori - повторяют
Уставы братства моего...
Ставунин
И что же? Верно, оттого
Гораздо легче умирают?
Капуцин
Быть может.
Ставунин
Знаешь ли - тебе обязан я
За развлеченье...
Капуцин
Давно душа твоя
Искала мира и забвенья, -
Ты их найдешь...
Ставунин
Все это знаю я.
Капуцин
И скоро, может быть...
Ставунин
(задумчиво)
Но тайны разрешенья
Добиться ль мне?..
(Капуцин уходит)
Кто он? Но что за дело мне?
Смутить меня не мог он речью страшной...
Ведь к жизни ль, к смерти ль - постоянно
Я равнодушен - и вполне.
(садится)
Вязьмин и Столетний в костюме петуха, рука об руку.
Столетний
Ты видишь, милый мой... я плохо как-то верю
В эманципацию - и в этом вовсе я
Для странности не лицемерю.
По-моему, для женщины семья
Есть дело первое. Донская,
Положим, и умна, как бес, и хороша...
Ставунин
(вздрагивая, про себя)
Донская...
Столетний
Но поверь, моя душа,
Что мужу-то с ней каторга прямая...
Вязьмин
(с жаром)
Молчи - не оскорбляй, чего не в силах ты
Понять и оценить. Вгляделся ль ты глубоко
В ее болезненно-прозрачные черты?
В ее страданием сияющее око?..
Да! женщины судьбу готовы вы всегда
Понять по-своему - и гнусного суда
Неотменимы приговоры...
Зачем она чиста, зачем она горда,
Зачем больна она? Зачем пустые вздоры
Ее не могут занимать...
Зачем ей гадок муж? Как смеет презирать
Она рабов общественного мненья?
Столетний
Не то, совсем не то... Ведь мужа жизнь - мученье;
Его не знаешь ты, добрейший человек;
Немного лгать привык - и то, когда женился;
Водой не замутит - и без нее бы ввек
С ним никогда никто не побранился.
Уходят оба в залу.
Ставунин
Я узнаю ее... Проклятия печать
Лежит на ней - ей суждено страдать,
И мучить суждено. Но, боже, эти муки
Мне возврати скорей... Бежал я тщетно их,
Ни здесь, ни в небе нет разлуки
Для нас двоих!
Ставунин, Розовое домино.
Розовое домино
(вглядываясь, про себя)
Да, это точно он, меня не обманули.
(Ему)
Je vous connais, beau masque.
Ставунин
Едва ль.
А если так, то очень жаль...
Розовое домино
Жаль - отчего ж?
Ставунин
Вы вспоминули
Некстати слишком старину.
Скажу вам истину одну,
Увы! печальную, быть может:
Я знаю вас...
Розовое домино
И что же?..
Ставунин
Это вас тревожит?
Не правда ли?.. Но верьте, между нас
Давным-давно печальною развязкой
окончилась комедия, - одно
Скажу я вам: расстались мы давно.
Розовое домино
(с видимым волнением)
Хотите ль, вас я позабавлю сказкой,
И длинною?
Ставунин
(с 
| |
| Просмотров: 478 | Рейтинг: 0.0/0 |
| Всего комментариев: 0 | |
Жанры