| Главная » Книги |
Григорьев Аполлон Александрович - Избранные стихотворения, Страница 14
Григорьев Аполлон Александрович - Избранные стихотворенияоворя витиеватым
Казенным слогом, в дни весны,
Хандрою мучась беспощадной,
Свой миллионный капитал
В четыре года промотал
И, наслаждений вечно жадный,
Кругом в долгах, еще живет,
Как прежде, весело, покойно,
Пустых не ведая забот
И думая, что недостойно
С умом и волею людей
Перед судьбой упасть своей.
... ... ... ... .
... ... ... ... .
Не одного уж язвой дома
Его признал степенный град;
И не один, дотоле мирный,
Семейный круг расстроил он,
И не один рогато-смирный
Супруг покоя им лишен.
Его бранят и проклинают,
Он - давний ужас всех старух,
И между тем - таков уж дух! -
Его радушно принимают
Во всех порядочных домах
Богоспасаемого града,
Где он на всех наводит страх,
И в нем Москва - скандалу рада,
Хотя по сказкам - шулер он.
... ... ... ... .
Лукавство вкрадчивого змея,
И математика расчет,
И медный лоб, который лжет
Спокойно, гордо, не краснея,
И обаятельная речь,
И злость насмешки страшно едкой,
Всегда губительной и едкой
И способ верный в сеть увлечь,
Владенье вечное собою -
Вот что герою моему
Дало влиянье над толпою,
Всегда покорною уму.
Он к людям не скрывал презренья -
Но их природу он постиг
И нагло требовал от них,
Как от рабов, повиновенья, -
И, сам не зная почему,
Покорен каждый был ему.
Его победам нет и счета,
Как говорит толпы язык, -
Но от любви уж он отвык
И любит только из расчета
Или из прихоти; зато
В искусстве дивном обольщенья
С ним не сравняется никто,
И он избытком пресыщенья,
И сердца хладом ледяным,
И зорким взглядом, вечно верным
И равнодушно-лицемерным,
Терпеньем старческим своим
Царит над женскою толпою...
Над ней лишь только тот один
Всевластный, гордый властелин,
Кто отжил жизнью молодою
И чует хлад в своей крови,
И только требует любви.
Его расчет был слишком верен,
И план рассчитан наперед.
В себе вполне он был уверен
И знал, что в прах он не падет
Холодно-гордой головою
Ни пред какою красотою
Иль чистотой, ни пред каким
Порывом девственно-святым.
Давно отвык он удивляться,
Давно не верил ничему,
Давно не мог он предаваться
Порыву сам ни одному,
И, тактик вечно равнодушный,
В порыве каждом видел он
Открытье слабых лишь сторон,
Да слишком длинный, слишком скучный
Маневров и усилий ряд,
Чему он вовсе не был рад.
И тихо, верно, постепенно
Умел до цели он дойти,
И выжидал почти смиренно,
Пока сокрытая в груди
Страсть жертвы бедной незаметно
Пробьет последний свой оплот,
Пока безумно, беззаветно
Она на грудь его падет.
Но и тогда, собой владея,
Он принимал холодный тон
И, сострадательно жалея,
Читал ей проповеди он;
Он не любил ловить мгновенья,
Он безгранично-роковой
Хотел пре"данности одной,
А не безумного забвенья.
Притом - упреков не любил
И нервами расстроен был
Совсем иным его видали
С девоткой строгой и сухой
И с резвой, свежей, молодой,
Еще не ведавшей печали
Благоухающей душой.
Любовью пламенной и томной,
И с маской чуть ли не святой,
И речью тихою и скромной
Ловил он первую;... ...
... ... ... ... . .
... ... ... ... . .
... ... ... ... . .
Но был с другою он другой:
Он с ней свободно обращался,
Брал на руки, как пожилой,
Над ней, как над дитей, смеялся,
И постепенно, день от дня,
Вливал в нее струю огня.
Взгляните: вот он, гордый, стройный,
Во фраке английском своем,
Вполне комфортном и простом,
С физиономиею знойной,
С бездонной пропастью очей,
Как ночь таинственная, темных
И полных пламенем страстей,
С его лениво-беззаботной
Походкой, с вечною хандрой
И с речью вялой, неохотной,
Но иронической и злой.
Взгляните: вот, толпу раздвинув,
Он в угол устремил лорнет,
От коего спасенья нет,
И, взглядом масок рой окинув,
Уже вдали узнал одно
С зеленой веткой домино.
Подходит он, - но как-то робко
И странно руку подает
То домино ему; идет
С ним неохотно и неловко,
А он свой беззаботный вид
Хранит по-прежнему; играя
Цепочкой, что-то говорит
Спокойно, строго, и, сгорая
Под маской злостью и стыдом,
Его молчать уж умоляют,
Но, с сожаленьем незнаком,
Он тихо проповедь читает,
За сплетню сплетней платит злой
И дамы маленькую руку
Он щиплет в кровь своей рукой.
Потом, окончив эту муку,
Уходит, поклонившись ей,
Влюбленной спутнице своей.
Идет он дальше... Писком шумным
Знакомых масок окружен,
Болтаньем их неостроумным
И сплетнями скучает он.
Уже зевать он начинает,
Готов отправиться домой,
Но вот одно его рукой
Из домино овладевает.
Он смотрит долго - кто оно,
Таинственное домино?
И видит только, из-под маски
Блестят полуденные глазки.
Она воздушна и мала,
Ее рука бледна, бела,
И кончик ножки из-под платья -
Из общих дамских ног изъятье.
И должен он сознаться в том,
Что с нею вовсе незнаком.
Была пора - и я когда-то
Любил безумно маскарад...
Годам минувшим нет возврата,
Но память их будить я рад.
И снова вы передо мною,
С своей живою красотою,
Царица масок, пронеслись!..
В ушах как будто раздались
И ваша речь, и смех ваш звонкой,
И остроумно-милый вздор,
Блестящий, светский разговор
И прелесть шутки вашей тонкой.
Философ jusqu"au bout de doigts,
Как вы меня назвали сами,
Заветы мудрости едва
Не забывал я вовсе с вами,
Чуть не терял я головы,
Когда шутили только вы!..
Но я увлекся... О герое
Я позабыл моем. Идут
Они давно уж вместе двое
И разговор живой ведут;
Но, равнодушный постоянно
И вечно дерзкий, мой герой,
Сергей Петрович Моровой,
Невольно ожил как-то странно,
И маски лепет внемлет он
С живым участьем... Неужели
Он также может быть влюблен?
О нет, о нет - но, в самом деле,
Полузагадочная речь
И тон таинственный намека
Опять могли его увлечь
К тому, что уж давно далеко,
К его забытым юным дням,
К его любви, к его мечтам...
И тщетно он припоминает
Событий прошлых длинный ряд, -
Так много их! Но озаряет
Его одно - и странный хлад
При мысли той бежит невольно
По телу... судорожно ей
Жмет руку он рукой своей
И, кажется, довольно больно;
Но так же весело она
Хохочет, та же речь живая
В устах, то страстная, то злая...
Она причудливо-странна,
И, околдован обоняньем,
Ей молча внемлет Моровой,
И вновь уносится душой
К своим былым воспоминаньям.
Но вот из рук его, змеей
Скользнувши к домино другой,
Она исчезла... Изумленный
Остался он; за нею вслед,
Встревоженный, почти смущенный,
Идти он хочет; но лорнет
В углы он тщетно направляет, -
Она исчезла, словно сон...
И сам он плохо доверяет
Тому, что здесь не грезит он.
Как? неужели это снова
Она, погибшая давно?..
То не она... твердит одно
Ему рассудок , но готово
Поверить сердце даже в вздор...
Но этот лепет , этот взор ,
Как пламя яркий и мятежный,
Причудливый и злой язык ?..
Он знает их... он к ним привык !
Пред ним опять старинной сказки,
Волшебной сказки вьется нить,
Опять ребяческие ласки
В лобзанья страсти обратить
Он жаждет... Пылкий и богатый,
Препятствий он не хочет знать.
Но не объятия разврата
Он ищет златом покупать.
Нет! Вызывать в душе невинной
Потребность жить, любить, страдать -
Вот цель его... И в вечер длинный,
Когда заснет старушка мать,
Он начинает понемногу
Змеиной хитростью речей
В душе неопытных страстей
Будить безумную тревогу
И краску первого стыда
Сгонять лобзаньями тогда.
Ее ланиты рдеют жаром,
Она дрожит в его руках,
Опалена страстей пожаром,
И сердце ей стесняет страх.
Но равнодушно перед нею
Он держит зеркало... Она
Взглянуть боится... сожжена
Стыдом и страстию своею...
Но он спокоен, он глядит
Ей прямо в очи, говорит
Свободно... Жарко ей, неловко,
И темно-русая головка
На грудь склоняется к нему...
Прерывисто ее дыханье,
И внятен страстный вздох ему,
И жарких персей колыханье -
... ... ... ... . .
... ... ... ... . .
И что ж потом? Увы! укором
Встает прошедшее пред ним, -
Ребенка грустным, скорбным взором,
Старухи камнем гробовым...
Поражена стыдом разврата,
Ребенок бедный, умерла
Или исчезла ты куда-то?
А он! Ужели ты была
Одною искреннею страстью
В эгоистически-сухой
И пресыщением больной
Душе его? Ужели счастью
С тобой одною верил он?
И вот опять твой детский лепет
Услышан им - и пробужден
В его душе бывалый трепет.
Но ты ли точно? Иль обман
Ему на миг судьбою дан?
Стоит он грустный и суровый,
Сложивши руки на груди,
И смотрит - но народ все новый
Напереди и назади;
Один лишь атаман цыганский,
Приятель карточный его,
Известный публике Рыганский,
Проходит мимо. "Отчего
Ты нынче невесел?" - с вопросом
Казенным подступает он
И, резким взглядом огромлен,
Ворча уйти уж хочет с носом.
Но вдруг, припомня что-то вмиг,
Опять к нему он добродушно:
"Не знал я всех проказ твоих,
Ты ходишь с ней!" Но равнодушно,
Досаду скрывши, Моровой
В ответ махнул ему рукой.
"А чудо женщина, ей-богу,
Цыганки лучше!" - продолжал,
Одушевляясь понемногу,
Неумолкающий нахал.
"Да кто она? скажи, пожалуй", -
Спросил спокойно Моровой.
"Эге! ну, славный же ты малый,
Не знаешь Кати!.." Как чумой,
Мгновенным хладом пораженный,
Сергей Петрович отступил
И, страшным словом огромленный,
Истолкованья не просил.
Довольно!.. Все ему понятно...
Сказали гнусные уста
Ее названье... Чистота
Ее погибла безвозвратно!
И дальше он скорей спешит,
Растерзан и почти убит.
Она погибла... Кто ж виною?
Не сам ли ты, кто разбудил
В ее груди начало злое?
... ... ... ... .
... ... ... ... .
... ... ... ... .
... ... ... ... .
... ... ... ... .
Она погибла... Боже мой!
И знал другой ее объятья!
Молчит он... но в груди больной
Стесняет страшный стон проклятья.
И тихо, медленно идет
Под тихим бременем мученья,
И до дверей дошел... Но вот
Он чует вновь прикосновенье
Руки иной к руке своей,
И вновь она, и вновь он с ней...
Она влечет его... Послушно
Идет за нею он... Увы!
Где прежний гордо-равнодушный
Герой и властелин Москвы?
Он снова внемлет эти речи,
Он снова, снова, если б мог,
Упал у этих милых ног,
Лобзал с безумством эти плечи...
Он забывается опять
Под этот лепет детски-страстный,
Уж он не может проклинать,
Уж он влюблен опять, несчастный!
Он позабыл, что чуждых уст
Осквернена она лобзаньем,
Что мир и наг ему, и пуст
И что испытан он страданьем.
Он снова верит, снова он
Безумен, счастлив и влюблен!
"Пускай погибла... что за дело?
Так судит свет... ... ...
... ... ... ... ... .
... ... ... ... ... .
... ... ... ... ... .
... . И есть родные степи,
В степях иное небо есть.
Туда, туда! Мы позабудем
С тобою света жалкий суд,
Свободны, вольны, горды будем".
Так говорит он - жадно льнут
Его болезненные взгляды
Под маски траурный покров...
Нетерпеливый, он готов
Сорвать несносные преграды...
Но вот, далеко от людей,
Они в фойе садятся с ней.
Упала маска, с упоеньем
Он видит прежние черты -
Печать нездешней красоты.
Она молчит, его моленьям,
Его порывистым речам
Внимает тихо, как бывало,
Дитя покорное внимало
Его властительным словам.
Его она не прерывает,
С него не сводит влажный взор
И, как бывало, понимает
Его мольбу, его укор;
В его душе ей все понятно.
Но то, что было, - то прошло,
Оно прекрасно и светло,
Но, к сожаленью, невозвратно.
Меж ними опыт долгих лет...
И говорит она в ответ:
"Безумец, с вечной волей рока
Оставь надежду враждовать:
На нас лежит его печать,
На нас обоих; пусть жестоко
Решенье воли роковой,
Но - рока суд не суд людской;
Печален путь, избранный мною,
Но он, как все, ведет к покою...
Нам не дано с тобой любить
И мир иным и лучшим видеть,
... ... ... ... . .
... ... ... ... . .
... ... ... ... . .
... ... ... ... . .
... ... ... ... . .
... ... ... ... . .
... ... ... ... . .
... ... ... ... . .
Как жрица древняя, сияла
Она волшебной красотой,
И мерно речь ее звучала
Какой-то силою иной.
Эллады юной изваяньем
Ему казалася она...
Пред ним, перед его рыданьем
Была она светла, сильна...
И гордо встал он... Молча руку
Ей подал он, не на разлуку -
На путь свободно-роковой,
На путь борьбы, хотя бесславной,
На путь, в который, равный с равной,
Пошли они рука с рукой...
И вот уж снова пред толпою
Они идут спокойно двое,
Равно презренья к ней полны,
Равно судьбой осуждены.
Они идут - для них дорога
Давно пустынна и ровна.
За ними прожитого много,
Пред ними - смерти тишина...
Им нет на завтра упованья;
На них печальное легло
Всей безнадежностью сознанья,
И пусть подъято их чело
Всегда невозмутимо-гордо
Пред ликом истины нагим,
Но жизнь пуста обоим им,
Хотя спокойно, тихо, твердо
Рука с рукой они идут,
Отринув радость и страданья,
И сердца суд, и света суд,
И даже суд воспоминанья...
Им прозвучал уж суд иной
Своей последнею трубой...
<Март 1846>
1
О мой читатель... вы москвич прямой
И потому, наверно, о Коломне
Не знаете... конечно, не о той
Я говорю, которая, как помню,
Лежит в стране, и мне, и вам родной,
Верст за сто от Москвы, да, впрочем, что мне
До счета верст - и вам, конечно... Есть
Другая - дай ей небо вечно цвесть!
2
В Коломне той вы, верно, не бывали.
Вы в Петербург езжали по делам -
Иль, ежели за делом приезжали,
То, вероятно, не селились там...
Литовский замок, впрочем, вы видали -
Я говорю без оскорбленья вам, -
О нет, вы не сидели в заключеньи,
Ни - даже за долги в известном отделеньи.
3
Но, может быть, вы в северную ночь
Болезненно-прозрачную бродили
По городу, как я... когда невмочь
От жару, от тоски, от страшной пыли
Вам становилось... Вас тогда томили
Бесцельные желанья - вы бежали прочь
От этих зданий, вытянутых фронтом,
От длинных улиц с тесным горизонтом.
4
Тогда, быть может, память вас влекла
Туда, где "ночь над мирною Коломной
Тиха отменно"; Где в тиши цвела
Параша красотой своею скромной;
Вы вспоминали, как она была мила,
Наивно любовавшаяся томной
Луной, мечтавшая бог весть о чем...
И, думая о ней, вы думали о нем.
5
О том певце с младенческой душою,
С божественною речью на устах,
С венчанной лаврами кудрявой головою,
С разумной думой мужеской в очах;
Вы жили вновь его отрадною тоскою
О тишине полей, о трех соснах,
Тоской, которой даже в летах зрелых
Страдал "погибший рано смертью смелых".
6
Иль нет - простите, я совсем забыл -
Вы человек другого поколенья:
Иной вожатый вас руководил
В иные страсти, муки и волненья;
Другой вожатый верить вас учил...
И вы влюбились в демона сомненья,
Вблизи Коломны Пушкина - увы! -
С тем злобным демоном бродили вечно вы!
7
А может быть, и вовсе не бродили,
Что даже вероятней... По ночам
Вы спали, утром к должности ходили
И прочее, как следует... Но вам
Европеизм по сердцу... Выходили
Из оперы вы часто, где певцам,
Желая подражать приемам европейским,
С остервенением вы хлопали злодейским.
8
Зимой, конечно, было это; нос
Вы в шубу прятали - и не глядели
Кругом... И гнал вас северный мороз
Скорей - но не домой и не к постели -
На преферанс...Но, верно, удалось,
Когда вы на санях к Морской летели,
Вам видеть замок с левой стороны...
И дальше вы теперь идти со мной должны.
9
В Коломне я искать решился героини
Для повести моей... и в том не виноват.
В частях других, как некие твердыни,
Все дамы неприступны... как булат
Закалены... в китайском тверды чине...
Я добродетели их верить очень рад -
Им только семь в червях представить могут
грезы,
Да повесть Z... исторгнуть может слезы.
10
А героиня очень мне нужна,
Нужнее во сто тысяч раз героя...
Герой? герой известный - сатана...
Рушитель вечный женского покоя,
Единственный... Последняя жена,
Как первая, увлечена змеею -
Быть может... демон ей сродни
И понял это в первые же дни...
11
По-старому над грешною землей,
Неистощимой бездною страданий,
Летает он, князь области мирской...
По-старому, заклятый враг преданий,
Он вечно к новому толкает род людской,
Хоть старых полон сам воспоминаний.
Всегда начало сходится с концом,
И змей таинственным свивается кольцом.
12
Он умереть не может... Вечность, вечность
Бесплодных мук, бессмысленных страстей
Сознание и жажды бесконечность!..
И муки любит старый враг людей...
И любит он ту гордую беспечность
Неисправимых Адамовых детей,
С которою они, вполне как дети,
Кидаются в расставленные сети...
13
14
Но что до ней, что до него?.. С зарею
Слилась заря... и влагою облит
Прозрачною, туманной, водяною -
Петрополь весь усталый мирно спит;
Спят здания, спят флаги над Невою;
Спит, как всегда, и вековой гранит;
Спит ночь сама... но спит она над нами
Сном ясновидящей с открытыми очами.
15
Болезненно-прозрачные черты
Ее лица в насильственном покое.
То жизнь иль смерть? Тяжелые мечты
Над ней витают...Бытие иное
В фосфо"ре глаз сияет... Страшной красоты
Полна больная... Так и над Невою
Ночь севера заснула чутким сном...
Беда, кто в эту ночь с бессонницей знаком!
16
Беда тебе, дитя мое больное!..
Зачем опять сидишь ты у окна
И этой ночи влажное, сырое
Дыхание впиваешь?..Ты больна,
Дитя мое... засни, господь с тобою...
Твой мир заснул... и ты не спишь одна...
Твой мир... и что тебе за дело до иного?
Твой мир - Коломна, к празднику обнова,
17
Известный круг, (балки), порою офицер
Затянутый, самодовольно-ловкой...
Мечтай о нем... об этом, например,
С усами черными... займись обновкой...
Вот твой удел; цвет глаз твоих так сер,
Как небо Петербурга... Но головкой
Качаешь ты, упрямица, молчишь,
С досадой детской ножкой в пол стучишь.
18
Чего ж тебе?.. Ты точно хороша -
Утешься...Эти серенькие глазки
Темны, облиты влагой... в них душа
И жажда жизни светится. Но сказки
Пока тебе любовь и жизнь... Дыша
Прерывисто, желанья, грезы, ласки
Передаешь подушке ты одной...
Ты часто резвишься, котенок бедный мой!
19
Гони же прочь бессоницу, молю я:
Тебе вредна болезненная ночь,
Твои уста так жаждут поцелуя,
И грудь твоя колышется точь-в-точь,
Как сладострастная Нева...Тоскуя,
Ведь ты сама тоски не хочешь превозмочь.
Засни, засни... и так уж засверкали
Твои глаза холодным блеском стали.
20
Погибнешь 
| |
| Просмотров: 520 | Рейтинг: 0.0/0 |
| Всего комментариев: 0 | |
Жанры