пать могилу, а летом
легко. Старушке было легко умирать, потому что она до последнего часа думала
не о себе, а о других.
Твори дела любви - и для тебя не будет смерти.
Какое бы ты ни делал дело, будь готов всегда бросить его. Так и
примеривайся, - можешь ли отлепиться. Тогда только и делаешь хорошо то дело,
которое делаешь.
Ожидание смерти учит этому.
Когда ты явился на свет, ты плакал, а кругом все радовались; сделай же
так, чтобы, когда ты будешь покидать свет, все плакали, а ты один улыбался.
Индийское изречение
ПАМЯТОВАНИЕ СМЕРТИ ПОМОГАЕТ ДУХОВНОЙ ЖИЗНИ
С тех пор, как люди стали думать, они признали, что ничто так не
содействует нравственной жизни людей, как памятование о телесной смерти.
Ложно же направленное врачебное искусство ставит себе целью избавлять людей
от смерти и научает их надеяться на избавление от телесной смерти, на
удаление от себя мысли о телесной смерти и тем лишает людей главного
побуждения к нравственной жизни.
Для того, чтобы заставить себя поступать хорошо, почаще вспоминай о
том, что непременно очень скоро умрешь. Только представь себе живо, что ты
накануне смерти, и ты наверное не будешь ни хитрить, ни обманывать, ни
лгать, ни осуждать, ни бранить, ни злобствовать, ни отнимать чужое. Накануне
смерти можно делать только самые простые добрые дела: помочь другому,
утешить, оказать ему любовь. А эти дела и всегда самые нужные и радостные.
От этого хорошо всегда, а особенно, когда запутался, думать о смерти.
Когда люди знают, что пришла смерть, они молятся, каются в грехах,
чтобы быть готовыми с чистой душой прийти к Богу. Но ведь мы каждый день
понемногу умираем и всякую минуту можем совсем умереть. И потому надо бы нам
не дожидаться смертного часа, а всякую минуту быть готовыми.
А быть готовыми к смерти - значит жить хорошо.
Затем-то и стоит всегда смерть над людьми, чтобы они всегда были готовы
умереть, а готовясь умереть, жили бы хорошо.
Ничего нет вернее смерти, того, что она придет для всех нас. Смерть
вернее, чем завтрашний день, чем наступление ночи после дня, чем зима после
лета. Отчего же мы готовимся к завтрашнему дню, к ночи, к зиме, а не
готовимся к смерти? Надо готовиться и к ней. А приготовление к смерти одно
добрая жизнь. Чем лучше жизнь, тем меньше страх смерти, и тем легче смерть.
Для святого нет смерти.
Как скоро тебе придется умереть! А все еще ты не можешь освободиться от
притворства и страстей, не можешь отстать от предрассудка считать, что
мирское внешнее может вредить человеку, не можешь сделаться кротким со
всяким.
Если сомневаешься и не знаешь, как поступить, представь себе, что ты
умрешь к вечеру, и сомнение тотчас же разрешается: тотчас же ясно, что дело
долга и что личные желания.
В виду смерти вся жизнь становится торжественна, значительна и истинно
плодотворна и радостна. В виду смерти мы не можем не работать ту работу,
которая определена нам в этой жизни, потому что в виду смерти нельзя усердно
работать ничего другого. А когда так работаешь, жизнь становится радостной,
и нет того страха смерти, который отравляет жизнь людей, не живущих в виду
смерти.
Живи так, как будто ты сейчас должен проститься с жизнью, как будто
время, оставленное тебе, есть неожиданный подарок.
Живи до веку и до вечера. Работай, как будто будешь жить вечно, а
поступай с людьми, как будто умрешь сейчас.
Сознание близости смерти учит людей тому, чтобы уметь кончать свои
дела. Из всех же дел есть только одно дело, которое всегда совсем закончено:
это дело любви в настоящем.
Жизнь с забвением смерти и жизнь с сознанием ежечасного приближения к
смерти - два совершенно различные состояния. Одно близко к животному, другое
- к божественному.
Для того, чтобы жить и не мучиться, надо надеяться на радости впереди
себя. А какая же может быть надежда радости, когда впереди только старость и
смерть? Как же быть? А так: чтобы полагать свою жизнь не в телесных благах,
а в духовных, не в том, чтобы становиться ученее, богаче, знатнее, а в том,
чтобы становиться все добрее и добрее, любовнее и любовнее, все больше и
больше освобождаться от тела, - тогда и старость и смерть станут не пугалом
и мучением, а тем самым, чего желаешь.
Смертью мы называем и самое уничтожение жизни и минуты или часы
умирания. Первое, уничтожение жизни, не зависит от нашей воли; второе же,
умирание, в нашей власти: мы можем умирать дурно и умирать хорошо. Надо
стараться умереть хорошо. Это нужно тем, кто остается.
В минуту смерти человека свеча, при которой он читал исполненную
тревог, обманов, горя и зла книгу, вспыхивает более ярким, чем когда-нибудь,
светом, освещает ему все то, что прежде было во мраке, трещит, меркнет и
навсегда потухает.
Умирающий с трудом понимает все живое, но при этом чувствуется, что он
не понимает живого не потому только, что ослабели его умственные силы, а
потому что он понимает что-то другое, такое, чего не понимают и не могут
понимать живые и что поглощает его всего.
Обыкновенно думают, что жизнь старых стариков не важна, что они только
доживают век. Это неправда: в глубокой старости идет самая драгоценная,
нужная жизнь и для себя и для других. Ценность жизни обратно пропорциональна
квадратам расстояния от смерти. Хорошо бы было, если бы это понимали и сами
старики и окружающие их. Особенно же ценна последняя минута умирания.
Прежде чем достигнуть старости, я старался хорошо жить; в старости я
стараюсь хорошо умереть; чтобы хорошо умереть, нужно умереть охотно.
Боюсь ли я смерти? Кажется, не боюсь, но при приближении ее или мысли о
ней не могу не испытывать волнения вроде того, что должен испытывать
путешественник, подъезжающий к тому месту, где его поезд с огромной высоты
падает в море или подымается на огромную высоту вверх на баллоне. Человек,
умирая, знает, что с ним ничего не случится особенного, что с ним будет то,
что было с миллионами существ, что он только переменит способ путешествия,
но он не может не испытывать волнения, подъезжая к тому месту, где
произойдет эта перемена.
Все в жизни кажется очень простым; все связно, одного порядка и
объясняется одно другим. Смерть же представляется чем-то совершенно
особенным, нарушающим все простое, ясное и понятное в жизни. И поэтому люди
большей частью стараются не думать о смерти. Это большая ошибка. Напротив,
надо свести жизнь со смертью так, чтобы жизнь имела часть торжественности и
непонятности смерти, и смерть - часть ясности, простоты и понятности жизни.
Спрашивают: "что будет после смерти?" На этот вопрос ответ только один:
тело сгниет и станет землею, это мы верно знаем. О том же, что будет с тем,
что мы называем душою, мы ничего не можем сказать, потому что вопрос: "что
будет?" относится ко времени. Душа же вне времени. Душа не была и не будет.
Она одна есть. Не будь ее, ничего бы не было.
ПЛОТСКАЯ СМЕРТЬ НЕ КОНЕЦ ЖИЗНИ, А ТОЛЬКО ПЕРЕМЕНА
Когда мы умираем, то с нами может быть только одно из двух: или то, что
мы считали собой, перейдет в другое отдельное существо, или мы перестанем
быть отдельными существами и сольемся с Богом. Будет ли то или другое - в
обоих случаях нечего бояться.
Смерть - это перемена в нашем теле, самая большая, самая последняя.
Перемены в нашем теле мы не переставая переживали и переживаем: то мы были
голыми кусочками мяса, потом стали грудными детьми, потом повыросли волосы,
зубы, потом попадали зубы - выросли новые, потом стала расти борода, потом
мы стали седеть, плешиветь, и всех этих перемен мы не боялись.
Отчего же мы боимся последней перемены?
Оттого, что никто не рассказал нам, что с ним случилось после этой
перемены. Но ведь никто не скажет про человека, если он уехал от нас, не
пишет нам, что его нет, или что ему дурно там, куда он приехал, а скажет
только, что нет о нем известий. То же самое и об умерших: мы знаем, что их
нет среди нас, но не имеем никакого основания думать, что они уничтожились
или что им стало хуже после того, как они ушли от нас. То же, что мы не
можем знать ни того, что будет с нами после смерти, ни того, что было с нами
до этой жизни, показывает только то, что нам этого не дано знать, потому что
не нужно знать. Одно мы знаем, что жизнь наша не в переменах тела, а в том,
что живет в этом теле, - в душе. А душе не может быть ни начала, ни конца,
потому что она одна есть.
"Одно из двух: смерть есть полное уничтожение и исчезновение сознания
или же, согласно преданию, смерть только перемена и переселение души из
одного места в другое. Если смерть есть полное уничтожение сознания и
подобна глубокому сну без сновидений, то смерть - несомненное благо, потому
что пускай каждый вспомнит проведенную им ночь в таком сне без сновидений и
пусть сравнит с этой ночью те другие ночи и дни со всеми их страхами,
тревогами и неудовлетворенными желаниями, которые он испытывал и наяву и в
сновидениях, и я уверен, что всякий не много найдет дней и ночей счастливее
ночи без сновидений. Так что если смерть - такой сон, то я, по крайней мере,
считаю ее благом. Если же смерть есть переход из этого мира в другой и если
правда то, что говорят, будто бы там находятся все прежде нас умершие мудрые
и святые люди, то разве может быть благо больше того, чтобы жить там с этими
существами? Я желал бы умереть не раз, а сто раз, только бы попасть в это
место.
Так что и вам, судьи, и всем людям, я думаю, следует не бояться смерти
и помнить одно: для доброго человека нет никакого зла ни в жизни, ни в
смерти".
Кто видит смысл жизни в духовном совершенствовании, не может верить в
смерть - в то, чтобы совершенствование обрывалось. То, что совершенствуется,
не может уничтожиться; оно только изменяется.
Смерть есть прекращение того сознания жизни, которым я живу теперь.
Сознание этой жизни прекращается, - это я вижу на умирающих. Но что делается
с тем, что сознавало? Я не знаю этого и не могу знать.
Но если люди через 30 боятся смерти и желают жить как можно дольше.
смерть есть несчастье, то не все ли равно умереть или через 300 лет? Много
ли радости для приговоренного к смерти в том, что товарищей его казнят через
три дня, а его через 30 дней?
Жизнь, которая вся кончилась бы смертью, была бы самой смертью.
Сковорода
Каждый чувствует, что он не ничто, в известный момент вызванное к жизни
кем-то другим. Отсюда его уверенность, что смерть может положить конец его
жизни, но отнюдь не его существованию.
Старики теряют память всего недавнего. А память ведь есть то, что
связывает совершающееся во времени в одно я. У очень старого человека это я,
здешнее, закончено и начинается новое.
Чем глубже сознаешь свою жизнь, тем меньше веришь уничтожению ее в
смерти.
Я не верю ни в одну из существующих религий и потому не могу быть
заподозрен в том, что слепо следую какому-либо преданию или влияниям
воспитания. Но я в продолжение всей моей жизни думал настолько глубоко,
насколько был способен, о законе нашей жизни. Я отыскивал его в истории
человечества и в моем собственном сознании, и я пришел к ненарушимому
убеждению, что смерти не существует; что жизнь не может быть иная, как
только вечная; что бесконечное совершенствование есть закон жизни, что
всякая способность, всякая мысль, всякое стремление, вложенное в меня,
должно иметь свое практическое развитие; что мы обладаем мыслями,
стремлениями, которые далеко превосходят возможности нашей земной жизни; что
то самое, что мы обладаем ими и не можем проследить их происхождения от
наших чувств, служит доказательством того, что они происходят в нас из
области, находящейся вне земли, и могут быть осуществлены только вне ее; что
ничто не погибает здесь на земле, кроме видимости, и что думать, что мы
умираем, потому что умирает наше тело, - все равно что думать, что работник
умер потому, что орудия его износились.
Если надежда на бессмертие - обман, то ясно, кто обманутые. Не те
низкие, темные души, которые никогда не подходили к этой великой мысли, не
те сонные, легкомысленные люди, которые довольствовались чувственным сном в
этой жизни и сном мрака в будущей, не те себялюбцы, узкие совестью и мелкие
мыслью и еще более мелкие любовью, - не они. Они - правы, и выгода на их
стороне. Обманутые - это все те великие и святые, которых почитали и
почитают все люди; обманутые все те, кто жил для чего-либо лучшего, чем свое
собственное счастье, и отдал свою жизнь за благо людей.
Обманутые все эти люди, - даже Христос напрасно страдал, отдавая Свой
дух воображаемому Отцу, и напрасно думал, что проявляет Его Своею жизнью.
Трагедия Голгофы вся была только ошибка: правда была на стороне тех, которые
тогда смеялись над ним и желали Его смерти, и теперь на стороне тех, которые
совершенно равнодушны к тому соответствию с человеческой природой, которое
представляет эта выдуманная будто бы история. Кого почитать, кому верить,
если вдохновение высших существ только хитро придуманные басни?
Паркер
СУЩНОСТЬ ПЕРЕМЕНЫ, СОВЕРШАЮЩЕЙСЯ ПРИ ТЕЛЕСНОЙ СМЕРТИ,
НЕДОСТУПНА ЧЕЛОВЕЧЕСКОМУ УМУ
Мы часто стараемся представить себе смерть как переход куда-то, но
такое представление ничего не дает нам. Представить себе смерть так же
невозможно, как невозможно представить себе Бога. Все, что мы можем знать о
смерти, это то, что смерть, - как и все, что исходит от Бога, - добро.
Спрашивают: что будет с душою после смерти? Не знаем и не можем знать.
Одно верно - это то, что если идешь куда-нибудь, то наверное откуда-нибудь и
вышел. Так и в жизни. Если ты пришел в эту жизнь, то откуда-нибудь вышел.
Откуда или от кого вышел, туда или к тому и придешь.
Я не помню ничего о себе до моего рождения и потому думаю, что и после
смерти не буду ничего помнить о своей теперешней жизни. Если будет жизнь
после смерти, то такая, какую я не могу представить себе.
Вся жизнь человеческая есть ряд не понятных ему, но подлежащих
наблюдению изменений. Но начало этих изменений, совершившихся при рождении,
и конец их - совершающихся в смерти - не подлежат даже и наблюдению.
Для меня важно одно: знать, чего Бог хочет от меня. А это выражено
вполне ясно и во всех религиях и в моей совести, и потому мое дело в том,
чтобы выучиться исполнять все это и на это направить все мои силы, твердо
зная, что, если я посвящу свои силы на исполнение воли Хозяина, Он не
оставит меня и со мной будет то самое, что должно быть и что хорошо для
меня.
Никто не знает, что такое смерть, и, однако, все ее страшатся, считая
ее величайшим злом, хотя она может быть и величайшим благом.
Если мы верим, что все, что случается с нами в нашей жизни, случалось с
нами для нашего блага, мы не можем не верить и в то, что то, что случается с
нами, когда мы умираем, должно быть нашим благом.
Никто не может похвалиться тем, что он знает то, что есть Бог и будущая
жизнь. Я не могу сказать, что знаю несомненно. что есть Бог и мое
бессмертие, но я должен сказать, что я чувствую и то, что есть Бог, и то,
что мое я бессмертно. Это значит, что вера моя в Бога и другой мир так
связаны с моей природой, что вера эта не может быть отделена от меня.
Люди спрашивают: что будет после смерти? На это надо ответить так: если
ты точно не языком, а сердцем говоришь: да будет воля Твоя, как на земле,
так и на небе, то есть как во временной этой жизни, так и во вневременной, и
знаешь, что воля Его есть любовь, то тебе нечего и думать о том, что будет
после смерти.
Христос, умирая, сказал: "Отец, в руки Твои отдаю дух Мой". Если кто
говорит эти слова не одним языком, а всем сердцем, то такому человеку ничего
больше не нужно. Если дух мой возвращается к Тому, от Кого исшел, то для
духа моего ничего, кроме самого лучшего, быть не может.
Смерть - это разрушение того сосуда, в котором был наш дух. Не надо
смешивать сосуд с тем, что влито в него.
Когда мы рождаемся, наши души кладутся в гроб нашего тела. Гроб этот
наше тело - постепенно разрушается, и душа наша все больше и больше
освобождается. Когда же тело умирает по воле Того, Кто соединил душу с
телом, душа совсем освобождается.
Как от огня топится воск в свече, так от жизни души уничтожается жизнь
тела. Тело сгорает на огне духа и сгорает совсем, когда приходит смерть.
Смерть уничтожает тело так же, как строители уничтожают леса, когда здание
готово.
Здание - духовная жизнь, леса - тело. И тот человек, который построил
свое духовное здание, радуется, когда умирает, тому, что принимаются леса
его телесной жизни.
Думаем мы, что при смерти кончается жизнь потому, что мы считаем жизнью
жизнь тела от рождения до смерти. Думать так о жизни, все равно что думать,
что пруд это не вода в пруду, а его берега, и что если бы ушла вода из
пруда, уничтожилась бы та вода, которая была в пруду.
Все в мире растет, цветет и возвращается к своему корню. Возвращение к
своему корню означает успокоение, согласное с природой. Согласное с природой
означает вечное; поэтому разрушение тела не заключает в себе никакой
опасности.
Мы наверное знаем, что тело оставляется тем, что живило его, и
перестает быть отделенным от вещественного мира, соединяется с ним, когда в
последние, предсмертные минуты духовное начало оставляет тело. О том же,
переходит ли духовное начало, дававшее жизнь телу, в другую, опять
ограниченную, форму жизни или соединяется с тем безвременным,
внепространственным началом, которое давало ему жизнь, мы ничего не знаем и
не можем знать.
Человек, всю жизнь стремившийся к покорению своих страстей, в чем
препятствовало ему его тело, не может не радоваться освобождению от него. А
смерть ведь есть только освобождение. Ведь совершенствование, о котором мы
не раз говорили, состоит в том, чтобы отделить, насколько возможно, душу от
тела и приучить ее собираться и сосредоточиваться вне тела в себе самой;
смерть же дает это самое освобождение. Так разве не было бы странно, что
человек, всю жизнь готовящийся жить так, чтобы быть как можно свободнее от
власти тела, в ту минуту, когда освобождение это готово совершиться, был бы
недоволен им? И потому, как мне ни жалко расставаться с вами и опечалить
вас, я не могу не приветствовать смерти как осуществления того, чего я
достигал в продолжение жизни.
Из прощальной беседы Сократа с учениками
Не верит в бессмертие только тот, кто не думал по-настоящему о жизни.
Если человек только телесное существо, то смерть - конец чего-то столь
ничтожного, что не стоит и сожалеть о нем. Если же человек существо духовное
и душа только временно живет в теле, то смерть только перемена.
Мы боимся смерти только потому, что считаем собою то орудие, которым мы
призваны работать, - свое тело. А стоит привыкнуть считать собою то, что
работает орудием, - дух, и не может быть страха. Человек, считающий свое
тело только данным ему для работы орудием, испытает в минуту смерти только
сознание неловкости, которое испытал бы работник, когда у него отнято
прежнее орудие, которым он привык работать, а новое не дано еще.
Человек видит, как зарождаются, растут, крепнут, плодятся растения и
животные и как потом слабеют, портятся, стареются и умирают.
То же самое видит человек и на других людях, и то же самое знает
человек и про свое тело, знает, что оно состарится, испортится и умрет, как
и все, что родится и живет на свете.
Но, кроме того, что он видит на других существах и на себе, каждый
человек знает в себе еще то, что не портится и не стареется, а, напротив,
нечто такое, что чем больше живет, тем больше крепнет и улучшается: знает
каждый человек в себе еще свою душу, с которой не может быть того, что
совершается с телом. И потому страшна смерть только тому, кто живет не
душою, а телом.
Одного мудреца, говорившего о том, что душа бессмертна, спросили: "Ну,
а как же, когда мир кончится?" Он отвечал: "Для того, чтобы душа моя не
умерла, не нужно мира".
Душа не живет в теле, как в доме, а как странник в чужом пристанище.
Индийский Курал
Жизнь человеческую можно представить так: движение по коридору или
трубе, сначала свободное, легкое, потом, при все большем и большем
саморасширении, все более и более стесненное, трудное. Во время движения
человек все ближе и ближе видит перед собой полный простор и видит, как
идущие перед ним скрываются, исчезая в этом просторе.
Как же, чувствуя всю напряженность, сдавленность движения, не желать
поскорее дойти до этого простора? И как же не желать и бояться приближения к
нему?
Чем жизнь наша становится духовнее, тем более мы верим в бессмертие. По
мере того как природа наша удаляется от животной грубости, уничтожаются и
наши сомнения.
Покрывало снимается с будущего, мрак рассеивается, и мы здесь уже
чувствуем свое бессмертие.
Тот, кто ложно понимает жизнь, всегда будет ложно понимать и смерть.
Знающий других людей - умен, знающий самого себя - просвещен.
Побеждающий других - силен; побеждающий самого себя - могуществен.
Тот же, кто знает, что, умирая, он не уничтожается, - вечен. Лао-Тсе
РОЖДЕНИЕ И СМЕРТЬ СУТЬ ТЕ ПРЕДЕЛЫ, ЗА КОТОРЫМИ ЖИЗНЬ НАША СКРЫТА ОТ НАС
Смерть и рождение два предела. За этими пределами одинаковое что-то.
Смерть есть то же, что рождение. С рождением младенец вступает в новый
мир, начинает совсем иную жизнь, чем жизнь в утробе матери. Если бы младенец
мог рассказывать, что он испытывал, когда уходил из прежней жизни, он
рассказал бы то же, что испытывает человек, уходя из этой жизни.
Я не могу отрешиться от мысли, что я умер, прежде чем родился, и в
смерти возвращаюсь снова в то же состояние. Умереть и снова ожить с
воспоминанием своего прежнего существования, - мы называем обмороком; вновь
пробудиться с новыми органами, которые должны были вновь образоваться,
значит родиться.
Можно смотреть на жизнь, как на сон, а на смерть, - как на пробуждение.
Когда люди умирают, куда они уходят? А туда, наверное, откуда приходят
те люди, которые рождаются. Приходят люди от Бога, от Отца нашей жизни, - от
Него всякая жизнь и была, и есть, и будет. И уходят люди к Нему же. Так что
в смерти человек только возвращается к Тому, от Кого исшел.
Человек выходит из дома, и работает, и отдыхает, и ест, и веселится, и
опять работает, и, когда устанет, возвращается домой.
Так же и во всей жизни человеческой: человек выходит от Бога, трудится,
страдает, утешается, радуется, отдыхает и, когда намучится, приходит домой,
туда, откуда вышел.
Разве мы не воскресли уже однажды из того состояния, в котором мы о
настоящем знали меньше, чем в настоящем знаем о будущем? Как наше
предшествующее состояние относится к теперешнему, так теперешнее относится к
будущему.
Ты пришел в эту жизнь, сам не зная как, но знаешь, что пришел тем
особенным я, которое ты есть; потом шел, шел, дошел до половины и потом
вдруг не то обрадовался, не то испугался, и уперся и не хочешь сдвинуться с
места, идти дальше, потому что не видишь того, что там. Но ведь ты не видал
также и того мира, в который ты пришел, а ведь пришел же ты. Ты вошел во
входные ворота и не хочешь выходить в выходные. Вся жизнь твоя была только в
том, что ты шел все вперед и вперед в телесной жизни. Ты шел, торопился
идти, и вдруг тебе жалко стало того, что случается то самое, что ты не
переставая делал. Тебе страшна большая перемена, какая будет при смерти в
твоем теле. Но ведь такая большая перемена случалась с тобою и когда ты
родился, и из этого для тебя не только не вышло ничего плохого, но,
напротив, вышло такое хорошее, что ты и расстаться с ним не хочешь.
СМЕРТЬ ОСВОБОЖДАЕТ ДУШУ ИЗ ПРЕДЕЛОВ ЛИЧНОСТИ
Смерть - это освобождение от односторонности личности.
От этого-то, по-видимому, и зависит выражение мира и успокоения на лице
у большинства покойников. Покойна и легка обыкновенно смерть каждого доброго
человека; но умереть с готовностью, охотно, радостно умереть - вот
преимущество отрекшегося от себя, того, кто отказывается от воли к жизни,
отрицает ее. Ибо лишь такой человек хочет умереть действительно, а не
по-видимому, и, следовательно, не нуждается и не требует дальнейшего
существования своей личности.
Шопенгауэр
{В гранках на полях против этой мысли написано: Как хорошо! Я заменил
бы только слова: от воли к жизни, словами - от жизни личности - отрицает
ее.} Л. Толстой
Сознание всего, заключенное в пределы тела отдельного человека,
стремится расширить свои пределы. В этом первая половина жизни людей.
Человек в первой половине своей жизни все больше и больше любит предметы,
людей, то есть, выходя из своих пределов, переносит свое сознание в другие
существа. Но как бы много он ни любил, он не может уйти из своих пределов и
только в смерти видит возможность разрушения их. Как же после этого бояться
смерти? Совершается нечто похожее на развитие бабочки из гусеницы. Мы здесь
гусеницы: сначала родимся, потом засыпаем в куколку. Бабочкой же мы сознаем
себя в другой жизни.
Наше тело ограничивает то божественное, духовное начало, которое мы
называем душою. И это-то ограничение, как сосуд, дает форму жидкости или
газу, заключенному в нем, дает форму этому божественному началу. Когда
разбивается сосуд, то заключенное в нем перестает иметь ту форму, которую
имело, и разливается. Соединяется ли оно с другими веществами? Получает ли
новую форму? Мы этого ничего не знаем, но знаем наверное то, что оно теряет
ту форму, которую оно имело в своем ограничении, потому что то, что
ограничивало, разрушилось. Это мы знаем, но не можем знать ничего о том, что
совершится с тем, что было ограничено. Знаем только то, что душа после
смерти становится чем-то другим и таким другим, о чем мы в этой жизни судить
не можем.
Говорят: "То только настоящее бессмертие, при котором удержится моя
личность". Да личность моя и есть то, что меня мучает, что мне более всего
отвратительно в этом мире, от чего я всею жизнью своей старался избавиться.
Если жизнь есть сон, а смерть - пробуждение, то то, что я вижу себя
отделенным от всего существом, есть сновидение, от которого я надеюсь
пробудиться, умирая.
Только тогда и радостно умирать, когда устанешь от своей отделенности
от мира, когда почувствуешь весь ужас отделенности и радость если не
соединения со всем, то хотя бы выхода из тюрьмы здешней отделенности, где
только изредка общаешься с людьми перелетающими искрами любви. Так хочется
сказать: "Довольно этой клетки. Дай другого, более свойственного моей душе,
отношения к миру". И я знаю, что смерть даст мне его. А меня в виде утешения
уверяют, что и там я буду личностью.
Под ногами морозная, твердая земля, кругом огромные деревья, над
головой пасмурное небо, тело свое чувствую, занят мыслями, а между тем знаю,
чувствую всем существом, что и крепкая, морозная земля, и деревья, и небо, и
мое тело, и мои мысли - случайно, что все это только произведение моих пяти
чувств, мое представление, мир, построенный мною, что все это таково только
потому, что я составляю такую, а не иную часть мира, что таково мое
отделение от мира. Знаю, что стоит мне только умереть, и все это для меня не
исчезнет, но видоизменится, как бывают превращения в театрах: из кустов,
камней сделаются дворцы, башни и т. п. Смерть произведет во мне такое
превращение, если я только не совсем уничтожусь, а перейду в другое, иначе
отделенное от мира, существо. И тогда весь мир, оставаясь таким же для тех,
которые живут в нем, для меня станет другим. Весь мир такой, а не иной
только потому, что я считаю собой такое, а не иное, так, а не иначе
отделенное от мира существо. А способов отделения существ от мира может быть
бесчисленное количество.
В СМЕРТИ РАСКРЫВАЕТСЯ ТО, ЧТО БЫЛО НЕПОСТИЖИМО
Всякому человеку, чем дольше он живет, тем больше раскрывается жизнь:
то, что было неизвестным, становится известным. И так до самой смерти. В
смерти же раскрывается все, что только может познать человек.
Для умирающего человека раскрывается что-то в минуту смерти. "Ах, так
вот что!" - говорит почти всегда выражение лица умирающего. Мы же,
остающиеся, не можем видеть того, что раскрылось ему. Для нас раскроется
после, в свое время.
Все открывается, пока живешь, как будто все выше и выше равномерно
подвигаешься по равным ступеням. Но наступает смерть, и вдруг или перестает
открываться то, что открывалось, или тот, кому открывалось, перестает видеть
то, что открывалось прежде, потому что он видит что-то новое, совершенно
другое.
То, что умирает, отчасти причастно уже вечности. Кажется, что умирающий
говорит с нами из-за гроба. То, что он говорит нам, кажется нам повелением.
Мы представляем его себе почти пророком. Очевидно, что для того, который
чувствует уходящую жизнь и открывающийся гроб, наступило время значительных
речей. Сущность его природы должна проявиться. То божественное, которое
находится в нем, не может уже скрываться.
Все бедствия открывают нам в нас то божественное, бессмертное,
самодовлеющее, которое составляет основу нашей жизни. Главное же, по
людскому суждению, бедствие - смерть - открывает нам вполне наше истинное я.
Жизнь человека и благо его во все большем соединении души, отделенной
телом от других душ и от Бога, с тем, от чего она отделена. Соединение это
делается тем, что душа, проявляясь любовью, все больше и больше
освобождается от тела. И потому, если человек понимает то, что в этом
освобождении души от тела и жизнь и ее благо, то жизнь его, несмотря ни на
какие бедствия, страдания и болезни, не может быть ничем иным, как только
ненарушимым благом.
Сделать возможно лучшим каждое мгновение жизни, из какой бы руки
судьбы, благоприятной или неблагоприятной, оно нам ни выпадало на долю, это
и есть искусство жизни и истинное преимущество разумного существа.
Человек несчастлив потому, что не знает, что он счастлив. Достоевский
Нельзя сказать, чтобы служение Богу составляло назначение жизни.
Назначение жизни человека всегда есть и будет его благо. Но так как Бог
хотел дать благо людям, то люди, достигая своего блага, делают то, что хочет
от них Бог, исполняют Его волю.
ЖИЗНЬ ЕСТЬ ВЫСШЕЕ, ДОСТУПНОЕ ЧЕЛОВЕКУ, БЛАГО
Жизнь, какая бы ни была, есть благо, выше которого нет никакого. Если
мы говорим, что жизнь зло, то мы говорим это только в сравнении с другой,
воображаемой, лучшей, жизнью, но ведь мы никакой другой лучшей жизни не
знаем и не можем знать, и потому жизнь, какая бы они ни была, есть высшее,
доступное нам, благо.
Мы часто пренебрегаем благом этой жизни, рассчитывая где-то, когда-то
получить большее благо. Но такого большего блага нигде никогда не может
быть, потому что нам в жизни нашей дано такое великое благо - жизнь, выше
которого нет и не может быть.
ИСТИННОЕ БЛАГО В НАСТОЯЩЕЙ, А НЕ В "ЗАГРОБНОЙ" ЖИЗНИ
По ложному учению, жизнь в этом мире - зло, благо же достигается только
в будущей жизни.
По истинному христианскому учению, цель жизни - благо, и благо это
получается здесь.
Истинное благо всегда в наших руках. Оно, как тень, следует за доброй
жизнью.
Если рай не в тебе самом, то ты никогда не войдешь в него. Ангелус
Силезиус
Этот мир не шутка, не юдоль испытания и перехода в мир лучший, вечный,
а этот мир, тот, в котором мы сейчас живем, это один из вечных миров,
который прекрасен, радостен и который мы не только можем, но должны нашими
усилиями сделать прекраснее и радостнее для живущих с нами и для всех,
которые после нас будут жить в нем.
Не верь, что жизнь эта только переход в другой мир и что хорошо нам
может быть только там. Это неправда. Нам должно быть хорошо здесь, в этом
мире. И для того, чтобы нам было хорошо здесь, в этом мире, нам нужно только
жить так, как хочет Тот, Кто послал нас в него. И не говори, что для того,
чтобы тебе хорошо было жить, надо, чтобы все хорошо жили, жили по-Божьи. Это
неправда. Живи сам по-Божьи, сам делай усилие, и самому тебе наверное будет
хорошо и другим также от этого будет наверное не хуже, но лучше.
Самое обычное и вредное заблуждение людей - думать, что они не могут
получить в этой жизни все то благо, какого они желают.
Те, которые утверждают, что здешний мир юдоль плача, место испытания и
т.п., а тот мир есть мир блаженства, как будто утверждают, что весь
бесконечный мир Божий прекрасен, или во всем мире Божием жизнь прекрасна,
кроме как только в одном месте и времени, а именно в том, в котором мы живем
теперь. Странная была бы случайность. Разве это не очевидное непонимание
смысла и назначения своей жизни?
Живи истинной жизнью - и много будешь иметь противников, но и
противники твои будут любить тебя. Много несчастий принесет тебе жизнь, но
ими-то ты и счастлив будешь и жизнь благословишь, и других благословить
заставишь.