| Главная » Книги |
Толстой Лев Николаевич - Путь жизни, Страница 20
Толстой Лев Николаевич - Путь жизни что мы называем злом. Только на том, что мы
называем злом, на горестях, болезнях, страданиях мы учимся переделывать свое
животное я в духовное.
Из одного того, что мы все знаем, как слабы и часто плохи бывают люди,
которым в жизни все удается, которые всегда здоровы, богаты, не знают обид и
унижений, видно, как необходимо нужны человеку испытания. А мы жалуемся,
когда нам приходится переносить их.
Мы говорим, что страдания - зло, а если бы не было страданий, человек
не знал бы, где кончается он и где начинается то, что не он.
Когда мы чувствуем себя всего слабее телом, мы можем быть всего сильнее
духом.
Нет такой болезни, которая мешала бы исполнять долг человека. Не можешь
служить людям трудами, служи примером любовного терпения.
Болезнь нападает на всякого человека, и ему надо стараться не о том,
как вылечить себя от болезни, а как наилучшим образом прожить в том
положении, в котором он находится.
Есть рассказ о том, что человек за грехи был наказан тем, что не мог
умереть; можно смело сказать, что если бы человек был наказан тем, что не
мог бы страдать, то наказание это было бы такое же тяжелое.
Нехорошо скрывать от больного то, что он может умереть от своей
болезни. Надо, напротив, напоминать ему об этом. Скрывая это от него, мы
лишаем его того блага, которое дает ему болезнь, вызывая в нем сознанием
близости смерти усиление сознания духовной жизни.
Огонь и разрушает и греет. Так же и болезнь. Когда здоровый стараешься
жить хорошо, то делаешь это с усилием. В болезни же сразу облегчается вся
эта тяжесть мирских соблазнов, и сразу делается легко, и становится даже
страшно думать, как это знаешь по опыту, что как только пройдет болезнь,
тяжесть эта со всей силой опять наляжет на тебя.
Чем хуже становится человеку телесно, тем лучше ему становится духовно.
И потому человеку не может быть дурно. Духовное и телесное - это как два
конца коромысла весов: чем тяжелее телесное, тем выше поднимается конец
духовный, тем лучше душе, и наоборот.
"Дряхлость, впадение в детство есть уничтожение сознания и жизни
человека", - говорят люди. Я представляю себе, по преданию, Иоанна
Богослова, впавшего от старости в детство. Он, по преданию, говорил только:
братья, любите друг друга!
Чуть двигающийся столетний старичок, с слезящимися глазами, шамкает
только одни и одни три слова: любите друг друга! В таком человеке
существование животное чуть брезжится, оно все съедено новым отношением к
миру, новым живым существом, не умещающимся уже в существовании плотского
человека.
Для человека, понимающего жизнь в том, в чем она действительно есть,
говорить об умалении своей жизни при болезнях и старости и сокрушаться об
этом, все равно что человеку, подходящему к свету, сокрушаться об уменьшении
своей тени по мере приближения к свету.
Если с нами случается неприятное, то мы чаще всего обвиняем в этом
других или судьбу. А не думаем того, что если люди или судьба могут сделать
нам что-нибудь дурное, то это значит, что что-нибудь в нас не в порядке.
Тому, кто живет для души, никто и ничто не может сделать ничего худого: и
гонения, и обиды, и бедность, и болезни не зло для такого человека.
Особенно мучительно переносит страдания тот человек, который, отделив
себя от жизни мира, не видит тех своих грехов, которыми он вносил страдания
в мир, и потому считает себя невиноватым.
Часто поверхностный человек, задумываясь над несчастьями, которые так
сильно угнетают человеческий род, теряет надежду на возможность улучшения
жизни и испытывает недовольство провидением, управляющим мировым порядком. В
этом большая ошибка. Быть довольным провидением (хотя бы оно предназначило
нам сейчас в нашей земной жизни самый трудный путь) в высшей степени важно и
для того, чтобы не терять среди тягостной жизни мужества, и, главное, для
того, чтобы, не сваливая вину на судьбу, не упускать из виду нашей
собственной вины, которая и есть единственная причина всех зол.
Безнадежно положение того, кто в своих невзгодах упрекает не себя, а
судьбу, утверждая этим свое самодовольство.
"Мы были бы добры и кротки, если бы нас не раздражали; мы были бы
набожны, если бы не были так заняты. Я был бы терпелив, если бы был здоров;
я бы удивил мир, если бы я имел известность".
Если мы не можем сделать добрым, святым то положение, в котором мы
находимся, то мы никакое положение не сделаем добрым и святым.
Затруднения нашего положения даны нам для того, чтобы мы сгладили,
уничтожили их своей добротой и твердостью; мрачность нашего положения дана
нам для того, чтобы мы осветили ее божественным светом внутренней, духовной
работы; горести - для того, чтобы мы терпеливо и доверчиво переносили их;
опасности - для того, чтобы мы проявили наше мужество; искушения - для того,
чтобы мы победили их нашей верой.
Человек может избежать тех несчастий, которые посылаются ему Богом, но
от тех несчастий, которые он сам себе делает дурной жизнью, нет спасения.
Что делать, когда все нас оставляет: здоровье, радость, привязанность,
свежесть чувства, память, способность к труду, когда нам кажется, что солнце
холодеет, а жизнь как будто теряет все свои прелести? Как быть, когда нет
никакой надежды? Одурманиваться или каменеть? Ответ всегда один: жить
духовной жизнью, не переставая расти. Будь что будет, если чувствуешь
спокойствие совести, если чувствуешь, что делаешь то, чего требует от тебя
твоя духовная сущность. Будь тем, чем ты должен быть, - остальное дело
Божие. И если бы даже не было Бога, святого и доброго, жизнь духовная была
бы все-таки разгадкой тайны и полярной звездой для движущегося человечества,
потому что она одна дает истинное благо.
Только знай и верь, что все, что случается с тобой, ведет тебя к твоему
истинному, духовному благу, и ты будешь встречать болезни, бедность, позор,
- все то, что считается людьми бедствиями, - не как бедствия, а как то, что
нужно для твоего блага, как земледелец принимает нужный для его поля дождь,
измочивший его, как больной принимает горькое лекарство.
Вспомни, что отличительное свойство разумного существа есть свободное
подчинение своей судьбе, а с нею, свойственная животным не постыдная борьба.
Марк Аврелий
То самое, что огорчает нас и кажется нам тем, что мешает нам исполнить
наше дело жизни, то самое и есть наше дело жизни. Тебя мучат бедность,
болезнь, клевета, унижение. Стоит тебе только пожалеть себя, и ты
почувствуешь себя несчастнейшим из несчастных. Но стоит только понять, что
то дело жизни, которое ты призван делать, состоит именно в том, чтобы в
бедности, болезни, унижении прожить наилучшим образом, и тотчас же вместо
уныния и отчаяния ты почувствуешь бодрость и уверенность.
У каждого свой крест, свое иго, не в смысле тягости, а в смысле
назначения жизни, и если мы смотрим на крест не как на тягость, а как на
назначение жизни, то нам легко его нести; нам легко нести его, когда мы
кротки, покорны, смиренны сердцем. А еще легче, когда мы отрекаемся от себя;
а еще легче, когда мы несем крест этот на каждый час, как учит Христос; а
еще и еще легче, если мы забываем себя в работе духовной, как люди забывают
себя в работах мирских. Крест, посланный нам, это то, над чем нам надо
работать. Вся жизнь наша эта работа. Если крест - болезнь, то нести ее с
покорностью; если обида от людей, то уметь воздавать добром за зло; если
унижение, то смириться, если смерть, то с благодарностью принять ее.
Несомненно важнее, как принимает человек судьбу, нежели какова она на
самом деле.
Вместо того чтобы везти, когда она запряжена, норовистая лошадь
изобьется, измучится, ей исхлещут бока, а она все-таки повезет. То же бывает
и с человеком, если он не хочет нести горести, как испытания, а считает их
ненужным злом и кобенится против них.
Если у тебя есть враг и ты сумеешь воспользоваться им так, чтобы
выучиться на нем любить врагов, то то самое, что ты считаешь злом, сделается
для тебя великим благом.
Болезнь, лишение члена, жестокое разочарование, потеря имущества,
потеря друзей кажутся в первое время невозвратимой потерей. Но года
проявляют глубокую врачебную силу, которая лежит в этих потерях.
Когда чувствуешь себя несчастным, вспомни о несчастиях других и о том,
что могло бы быть еще хуже. Вспомни еще, чем ты виноват был прежде и теперь
виноват; а самое главное, помни то, что то, что ты называешь несчастием,
есть то, что послано тебе для твоего испытания, для того, чтобы ты выучился
покорно и любовно переносить несчастие, для того, чтобы ты благодаря этому
несчастию стал лучше. А в том, чтобы становиться лучше, все дело твоей
жизни.
В тяжелые времена болезней, потерь и всяких горестей нужнее, чем во
всякое другое время, молитва, - не просьба об избавлении, а признание своей
зависимости от высшей воли. "Не моя воля да будет, но Твоя, и не то, что я
хочу, а то, что Ты хочешь, и не так, как я хочу, а как Ты хочешь. Мое же
дело в тех условиях, в которых Ты поставил меня, исполнять Твою волю". В
тяжелые времена нужнее всего помнить, что когда трудно, то это самое трудное
и есть то, что задано мне, что это и есть тот случай, который не повторится,
в котором я могу показать, что я точно хочу делать не свою, а Его волю.
Все великое совершается в человечестве лишь при условии страдания.
Иисус знал, что этого надо было ожидать и Ему, и Он все предвидел: и
ненависть тех, власть которых Он пришел разрушить, и их тайные заговоры, и
их насилия, и неблагодарную измену того народа, которого болезнь Он
излечивал, питая его небесным хлебом Своего слова; Он предвидел и крест, и
смерть, и оставление Своими, еще более горестное, чем самая смерть. И мысль
эта не покидает Его, но это ни на минуту не останавливает Его. Если телесная
природа Его отталкивает "чашу сию", воля более сильная принимает ее без
колебания. И в этом Он дает всем тем, кто продолжит Его дело, всем тем, кто,
как Он, придет трудиться для спасения людей, для освобождения их от бремени
заблуждения и зла, - дает им пример, который должен быть всегда памятен.
Если люди хотят достичь цели, к которой ведет Христос, надо, чтобы и они шли
тем же путем. Только этой ценой люди служат людям. Вы хотите, чтобы люди
были истинно братьями, вы призываете их к законам из общей природы, вы
боретесь против всякого притеснения, всякого беззакония, всякого лицемерия;
вы призываете на землю царство справедливости, долга, правды, любви, - как
же могут те, которых сила основана на противном, не подняться против вас!
Разве они могут без борьбы оставить вас разрушать их храм и строить другой,
не такой, как их, - уже не дело рук человеческих, - но вечный храм, основы
которого - истина?
Оставьте эту надежду, если когда-либо вы и были так легкомысленны, что
имели ее. Вы выпьете чашу до последней капли. Вас возьмут, как воров; против
вас будут искать ложных свидетельств, а на то, которое вы сами о себе
дадите, подымется крик: он богохульствует! И судьи скажут: он достоин
смерти. Когда это случится, радуйтесь: это последнее знамение, - знамение
того, что вы сделали настоящее, нужное дело.
Человек никогда не бывает ближе к Богу, как когда он бывает в беде.
Пользуйся этим, чтобы не потерять этого случая сближения с тем, что одно
дает неизменное благо.
Как хороша старинная поговорка о том, что Бог посылает страдания тому,
кого любит! Для того, кто верит в это, страдание не страдание, а благо.
Разумный, доживший до глубокой старости человек, чувствуя, что он
теперь не может сделать телесными силами и сотой доли того, что он делал в
30 лет, так же мало огорчается этим, так же мало замечает это, как он,
будучи 30 лет, не огорчался и не замечал того, что он уже не может делать
того, что делал в детстве. Он знает одно, что все его здоровое или больное,
сильное или чуть двигающееся тело, как тогда, так и теперь, затем только и
существует, чтобы служить Богу. Богу же служить, он знает, совершенно
одинаково можно, поднимая 12 пудов одной рукой или имея силу только кивнуть
головой. Он знает теперь, что только для служения своему телу нужно больше
здоровья, силы, а для служения Богу не только не нужно телесной силы, но,
напротив, слабость тела только поощряет это служение.
Только перенеси человек смысл своей жизни из достижения внешних благ в
служение отцу, и нет уже для такого человека разницы между тем, что в
мирской жизни называется счастием или несчастием.
Только скажи себе, что во всем, что случается, воля Бога, и верь, что
воля Бога всегда добро, и ты ничего не будешь бояться, и жизнь для тебя
всегда будет благом.
Если человек полагает жизнь в теле, то жизнь его кончается со смертью
тела. Если же человек полагает жизнь в духе, то он не может даже представить
себе конца своей жизни.
Вся жизнь человеческая, от рождения и до смерти, похожа на один день
жизни от пробуждения и до засыпания.
Вспомни, как после крепкого сна просыпаешься поутру, как сначала не
узнаешь места, где ты, не понимаешь, кто стоит подле тебя, кто будит тебя, и
тебе не хочется вставать, кажется, что сил нет. Но вот понемногу
опоминаешься, начинаешь понимать, кто ты и где ты, разгуливаешься, начинают
в голове ходить мысли, встаешь и берешься за дела. То же самое или совсем
похожее на это бывает с человеком, когда он рождается и понемногу вступает в
жизнь, входит в силу и разум и начинает работать.
Разница только в том, что когда человек спит и пробуждается, то все это
делается накоротке и в одно утро, а когда человек рождается и возрастает, то
это делается месяцами, годами.
Похожа и дальше жизнь одного дня на всю жизнь человеческую.
Проснувшись, человек работает, хлопочет, и что дальше день, то он становится
все бодрее и бодрее, но дойдет дело до полдня - и чувствует человек уже не
такую бодрость, как с утра. А к вечеру и еще больше устает и хочется уже
отдохнуть. Совсем то же и во всей жизни.
В молодости бодрится, весело живет человек, но в середине жизни уже нет
той бодрости, а к старости уже чувствуется усталость и все больше и больше
хочется отдыха. И как после дня приходит ночь, и ложится человек, и начинают
в голове его мешаться мысли, и он, засыпая, уходит куда-то и не чует уже сам
себя, - то же и с человеком, когда он умирает.
Так что пробуждение человека - это маленькое рождение, день от утра до
ночи - маленькая жизнь, а сон - маленькая смерть.
Мы знаем, что когда гремит гром, то молния уже ударила, и потому гром
не может убить, а все-таки мы всегда вздрагиваем от громового удара. То же и
с смертью. Не разумеющему смысл жизни человеку кажется, что со смертью
погибает все, и он так боится ее и прячется от нее, как глупый человек
прячется от громового удара, тогда как удар этот уже никак не может убить
его.
Оттого, что один человек тихо шел от того места, с которого я вижу, до
того, где мне уж более не видно его, а другой прошел это место скоро, не
стану же я думать, что тот, кто шел медленно, тот больше живет, чем тот, кто
шел скоро. Я только одно знаю, - знаю то, что если я видел, как человек,
скоро ли или тихо - все равно, прошел мимо окна, - я знаю, что и тот и
другой были до того времени, когда я увидал их, и будут и после того. То же
и с жизнью людей, короткую или длинную жизнь которых я знал перед их
смертью.
Веру в бессмертие нельзя принять от кого-нибудь, нельзя себя заставить
верить в бессмертие. Чтобы была вера в бессмертие, надо понимать свою жизнь
в том, в чем она бессмертна.
Смерть - это изменение той оболочки, с которой соединен наш дух. Не
надо смешивать оболочку с тем, что вложено в нее.
Помни, что ты не стоишь, а проходишь, что ты не в доме, а в поезде,
который везет тебя к смерти. Помни, что тело твое только проживает или
доживает, а только один дух в тебе живет.
Хотя я и не могу ясно доказать этого, я все-таки знаю, что то разумное
и свободное, нетелесное начало, которое живет во мне, не может умереть.
Если бы я даже ошибался, полагая, что души бессмертны, я был бы
счастлив и доволен своей ошибкой; и пока я живу, ни один человек не будет в
силах отнять у меня эту уверенность. Уверенность эта дает мне спокойствие и
полное удовлетворение.
Смерть есть разрушение тех органов единения с миром, которые дают нам
представление о времени. И потому вопрос о будущем не имеет смысла по
отношению к смерти.
Время скрывает смерть. Как только живешь во времени, то не можешь
представить себе его прекращение.
Причина, почему представление о смерти не оказывает того действия,
какое оно могло бы оказать, заключается в том, что мы, по своей природе, в
качестве деятельных существ, по-настоящему совсем не должны думать о смерти.
Кант
Вопрос о том, есть ли загробная жизнь или нет ее, есть вопрос о том,
есть ли время произведение нашего ограниченного телом способа мышления или
необходимое условие всего существующего?
То, что время не может быть необходимым условием всего существующего,
доказывается тем, что мы сознаем в себе нечто не подлежащее времени: свою
жизнь в настоящем. И потому вопрос о том, есть ли или нет загробная жизнь,
есть, собственно, вопрос о том, что из двух реально: наше представление о
времени или сознание нашей жизни в настоящем.
Если человек полагает свою жизнь в настоящем, то для него не может быть
вопроса об его жизни в будущем.
Смерть так легко избавляет от всех затруднений и бедствий, что
неверующие в бессмертие люди должны бы желать ее. Люди же, верующие в
бессмертие, ожидающие новой жизни, еще больше должны бы были желать ее.
Отчего же большинство людей не желают ее? А оттого, что большинство людей
живет телесной, а не духовной жизнью.
Страдания и смерть представляются человеку злом только тогда, когда он
закон своего плотского, животного существования принимает за закон своей
жизни. Только когда он, будучи человеком, спускается на степень животного,
только тогда для него становятся страшны страдания и смерть. И страдания и
смерть, как пугала, со всех сторон ухают на него и загоняют на одну открытую
ему дорогу человеческой жизни, подчиненной закону разума и выражающейся в
любви. Страдания и смерть есть только нарушение человеком закона своей
жизни. Если бы человек жил вполне духовной жизнью, для него не было бы ни
страданий, ни смерти.
Вот толпа людей в цепях. Все они приговорены к смерти, и каждый день
некоторых из них убивают на глазах у других. Те же, которые остаются, видят
эти убийства, ожидают своей очереди и ужасаются. Такова жизнь для людей,
если они не понимают смысла своей жизни. Если же человек понимает то, что в
нем живет дух божий и он может соединиться с ним, то для такого человека
смерть не только не может быть страшна, но для такого человека нет смерти.
Я люблю свой сад, люблю читать книжку, люблю ласкать детей. Умирая, я
лишаюсь этого, и потому мне не хочется умирать, и я боюсь смерти.
Может случиться, что вся моя жизнь составлена из таких мирских желаний
и их удовлетворения. Если так, то мне нельзя не бояться того, что прекращает
радости от удовлетворения таких желаний. Но если эти желания изменились во
мне и заменились другим желанием - исполнять волю Бога, отдаться Ему в том
виде, в котором я теперь, и во всех возможных видах, в которых могу быть, то
чем больше заменились мои телесные желания духовными, тем меньше страшна
становилась мне смерть. Если же совсем заменятся мои мирские желания одним
желанием - отдаться Богу, то и нет для меня ничего, кроме жизни, нет смерти.
Для человека, живущего для души, разрушение тела есть только
освобождение, страдания же - необходимые условия этого освобождения. Но
каково же положение человека, полагающего свою жизнь в теле, когда он видит,
что то одно, чем он живет, - его тело, разрушается, да еще и с страданиями?!
Животное умирает, не видя смерти и потому не страдая от страха ее. За
что же человеку дано видеть ожидающий его конец и почему он кажется ему так
ужасен, что раздирает его душу иногда до того, что заставляет убивать себя
от страха смерти? Не могу сказать, отчего это, но знаю, для чего: для того,
чтобы сознательный, разумный человек переносил свою жизнь из жизни телесной
в жизнь духовную. Перенесение это не только уничтожает страх смерти, но
делает ожидание смерти чем-то подобным чувству путника, возвращающегося
домой.
Жизнь не имеет ничего общего со смертью. Поэтому-то, вероятно, всегда и
возрождается в нас нелепая надежда, затемняющая разум и заставляющая
сомневаться в верности нашего знания о неизбежности смерти. Телесная жизнь
стремится упорствовать в бытии. Она повторяет, как попугай в басне, даже в
минуту, когда его душат: "Это, это ничего!"
Тело - это стены, ограничивающие дух и мешающие ему быть свободным. Дух
не переставая старается раздвинуть эти стены, и вся жизнь разумного человека
состоит в раздвижении этих стен, в освобождении духа от плена тела. Смерть
совсем освобождает. И потому смерть не только не страшна, но радостна для
человека, живущего истинной жизнью.
Человек, как животное, противится смерти, но благодаря разуму он всегда
может заменить это противление не только покорностью, но и согласием.
Если смерть страшна, то причина этого не в ней, а в нас. Чем лучше
человек, тем меньше он боится смерти. Для святого нет смерти.
Ты боишься смерти, но подумай о том, что бы было с тобой, если бы ты
должен был вечно жить таким, каким ты есть?
Когда человека вылечили от смертельной болезни, и он опять живет, то
это похоже на то, как когда воз, которому надо ехать через трясину, вытащили
назад, на эту же, а не на ту сторону. Через трясину не миновать ехать.
Разумная жизнь подобна человеку, несущему далеко перед собой фонарь,
освещающий его путь. Такой человек никогда не доходит до конца освещенного
места, - освещенное место всегда идет впереди его. Такова разумная жизнь, и
только при такой жизни нет смерти, потому что фонарь не переставая освещает
до последней минуты, и уходишь за ним так же спокойно, как и во все
продолжение жизни.
Смерть может быть согласием и потому нравственным поступком. Животное
издыхает, человек отдает себя Богу.
Сын живет в отцовском доме всегда, а поденщик только на время. И потому
сын будет жить не так, как поденщик, будет заботиться об отцовском доме, а
не думать, как поденщик, только о том, чтобы получить свою плату. Если
человек верит, что жизнь его не кончается со смертью, то он будет жить, как
сын в доме отца. Если же жизнь только та, какая есть в этом мире, то он
будет жить как поденщик, стараясь воспользоваться всем, что можно в этой
жизни.
И всякому человеку надо прежде всего решить вопрос, сын ли он хозяина
или поденщик, совсем или не совсем он умирает со смертью тела. Когда же
человек поймет, что есть в нем то, что смертно, есть и то, что бессмертно,
то ясно, что и заботиться он будет в этой жизни больше о том, что
бессмертно, чем о том, что смертно, - будет жить не как работник, а как
хозяйский сын.
Верить в будущую жизнь может только тот, кто установил в своем сознании
то новое отношение к миру, которое не умещается в этой жизни.
Кончается ли наша жизнь с телесной смертью, это вопрос самой большой
важности, и нельзя не думать об этом. Смотря по тому, верим ли мы или нет в
бессмертие, и поступки наши будут разумны или бессмысленны.
Поэтому главная наша забота должна быть о том, чтобы решить вопрос,
совсем или не совсем умираем мы в плотской смерти, и если не совсем, то что
именно в нас бессмертно. Когда же мы поймем, что есть в нас то, что смертно,
и то, что бессмертно, то ясно, что и заботиться мы в этой жизни должны
больше о том, что бессмертно, чем о том, что смертно.
Голос, который говорит нам, что мы бессмертны, есть голос живущего в
нас Бога.
Опыт учит нас тому, что многие люди, знакомые с учением о загробной
жизни и убежденные в ее существовании, тем не менее предаются порокам и
совершают низкие поступки, придумывая средства, как бы хитрее избежать
грозящих им в будущем последствий их поведения. И в то же время вряд ли
существовал когда-нибудь на земле хотя бы один нравственный человек, который
мог бы примириться с мыслью, что со смертью все кончается, и чей благородный
образ мыслей не возвысился бы до надежды на будущую жизнь. Поэтому мне
кажется более соответствующим человеческой природе и чистоте нравов
обосновывать веру в будущую жизнь на чувствах благородной души, чем,
наоборот, основывать ее благородное поведение на надежде на будущую жизнь.
Одно только мы знаем несомненно, что нас ждет смерть. "Подобна
ласточке, пролетевшей через комнату, жизнь человека". Мы приходим неведомо
откуда и уходим неизвестно куда. Непроницаемая тьма позади, густые тени
впереди. Какое значение будет иметь для нас, когда придет наше время, что мы
ели вкусные кушанья или не ели, носили мягкие одежды или не носили, оставили
большое состояние или не оставили никакого, пожинали лавры или были
презираемы, считались учеными или невеждами, - сравнительно с тем, как мы
употребили вверенный нам Господином талант.
Какую цену будет иметь для нас все это, когда потускнеют наши глаза и
сделаются глухи наши уши. Спокойны в тот час мы можем быть только тогда,
когда не переставая не только берегли вверенный нам талант духовной жизни,
но увеличивали его до той степени, при которой уничтожение тела перестает
быть страшным.
Из завещания мексиканского царя:
"Все на земле имеет свой предел, а самые могущественные и радостные
падают в своем величии и радости и повергаются в прах. Весь земной шар
только большая могила, и нет ничего на его поверхности, что бы не скрылось в
могиле под землею. Воды, реки и потоки стремятся к своему назначению и не
возвращаются к своему счастливому источнику. Все спешат вперед, чтобы
похоронить себя в глубине бесконечного океана. Того, что было вчера, уже нет
нынче; и того, что есть нынче, не будет уже завтра. Кладбище полно прахом
тех, которые когда-то были одушевлены жизнью, были царями, управляли
народами, председательствовали в собраниях, предводительствовали войсками,
завоевывали новые страны, требовали себе поклонения, раздувались тщеславием,
пышностью и властью.
Но слава прошла, как черный дым, выходящий из вулкана, и не оставила
ничего, кроме упоминания на странице летописца.
Великие, мудрые, храбрые, прекрасные, - увы! - где они теперь? Все они
смешаны с глиной, и то, что постигло их, постигнет и нас; постигнет и тех,
которые будут после нас.
Но мужайтесь вы все - и знаменитые начальники, и истинные друзья, и
верные подданные, - будем стремиться к тому небу, где все вечно и где нет ни
гниения, ни уничтожения.
Темнота - колыбель солнца, и для блеска звезд нужен мрак ночей".
Тетскуко Незагуал Копотль (около 1460 года до Р.Х.)
Смерть неизбежна для всего рожденного так же, как и рождение неизбежно
для всего смертного. Поэтому не должно сетовать на то, что неизбежно.
Прежнее состояние существ неизвестно, среднее состояние очевидно, будущее
состояние не может быть познано, - о чем же заботиться и беспокоиться?
Некоторые люди смотрят на душу, как на чудо, а другие говорят и слушают про
нее с удивлением, но никто ничего не знает про нее.
Дверь неба открыта для тебя ровно настолько, насколько тебе нужно.
Освободись от забот и тревог и направь свою душу на духовное. Пусть твои
поступки будут руководимы тобою, а не событиями. Не будь из тех, цель
поступков которых - награда. Будь внимателен, совершай свой долг, оставь
мысль о последствиях, так чтобы тебе было все равно, кончится ли дело
приятно или неприятно для тебя.
Ты хочешь освобождения от грехов, и жизнь, ослабляя твое тело и его
страсти, помогает тебе. От этого всегда бессознательно хочется вперед - уйти
из тела, из отделенности. Положи свою жизнь в освобождении от грехов, - и
болезни, старость, всякие телесные невзгоды, смерть будут благом.
Мы здесь в положении пассажиров на каком-то большом корабле, у капитана
которого есть неизвестный нам список, где и когда кого высадить. Пока же нас
не высаживают, что же мы можем делать другое, как только то, чтобы, исполняя
закон, установленный на корабле, стараться в мире, согласии и любви с
товарищами провести определенное нам время.
Неужели тебя страшит перемена? Ведь ничто не делается без перемены.
Нельзя согреть воды без того, чтобы не совершилось превращения с дровами.
Питание невозможно без изменения пищи. Вся мирская жизнь есть не что иное,
как перемена. Пойми, что ожидающее тебя превращение имеет тот же точно
смысл, что оно только необходимо по самой природе вещей. Надо заботиться об
одном, как бы не сделать чего-нибудь противного истинной природе
человеческой, надо поступать во всем, как и когда она укажет.
Это ужасный мир, если страдания в нем не производят добра. Это какое-то
злое устройство, сделанное только для того, чтобы духовно и телесно мучить
людей. Если это так, то этот мир, делающий зло не для будущего добра, но
праздно, бесцельно, такой мир невыразимо безнравственен. Он как будто
нарочно заманивает людей только для того, чтобы они страдали. Он бьет нас с
рождения, подмешивает горечь ко всякой чаше счастья и делает смерть всегда
грозящим ужасом. И, конечно, если нет Бога и бессмертия, то понятно
высказываемое людьми отвращение к жизни: оно вызывается в них существующим
порядком или, скорее, беспорядком, - ужасным нравственным хаосом, как его
следует назвать.
Но если только есть Бог над нами и вечность перед нами, то изменяется
все. Мы прозреваем добро в зле, свет во мраке, и надежда прогоняет отчаяние.
Какое же из двух предположений вероятнее? Разве можно допустить, чтобы
нравственные существа - люди - были поставлены в необходимость справедливо
проклинать существующий порядок мира, тогда как перед ними выход,
разрешающий их противоречие? Они должны проклинать мир и день своего
рождения, если нет Бога и будущей жизни. Если же, напротив, есть и то и
другое, жизнь сама по себе становится благом и мир - местом нравственного
совершенствования и бесконечного увеличения счастья и святости.
Паскаль говорит, что если бы мы видели себя во сне постоянно в одном и
том же положении, а наяву - в различных, то мы считали бы сон за
действительность, а действительность за сон. Это не совсем справедливо.
Действительность отличается от сна тем, что в действительной жизни мы
обладаем нашей способностью поступать сообразно нашим нравственным
требованиям; во сне же мы часто знаем, что совершаем отвратительные и
безнравственные поступки, не свойственные нам, и не можем удержаться. Так,
скорее, надо бы сказать, что если бы мы не знали жизни, в которой мы были бы
более властны в удовлетворении нравственных требований, чем во сне, то мы
сон считали бы вполне жизнью и никогда не усомнились бы в том, что это не
настоящая жизнь. Теперь наша вся жизнь от рождения до смерти, с своими
снами, не есть ли в свою очередь сон, который мы принимаем за
действительность, за действительную жизнь и в действительности которой мы не
сомневаемся только потому, что не знаем жизни, в которой наша свобода
следовать нравственным требованиям души была бы еще более, чем та, которой
мы обладаем теперь.
Если этот крошечный кусочек жизни твое все, так смотри же, сделай из
него все, что возможно.
"Как же жить, не зная, что нас ожидает?" - говорят люди. А между тем
когда живешь, не думая о том, что тебя ожидает, а только для проявления в
себе любви, только тогда начинается истинная жизнь.
Часто говорят: "Мне уже не к чему, мне уже помирать пора". Все, что не
к чему, потому что помирать пора, не к чему было и когда-либо делать. А есть
дело, которое всегда нужно, и чем ближе к смерти, тем нужнее: дело души.
Дело это в том, чтобы улучшать свою душу.
Старушка-крестьянка за несколько часов до смерти говорила дочери о том,
что она рада тому, что умирает летом. Когда дочь спросила: почему? умирающая
отвечала, что она рада потому, что зимой трудно ко 
| |
| Просмотров: 486 | Рейтинг: 0.0/0 |
| Всего комментариев: 0 | |
Жанры