| Главная » Книги |
Сырокомля Владислав - Маргер, Страница 2
Сырокомля Владислав - Маргерnbsp; Кому и кровь, и пламя милѣе всѣхъ даровъ!
Зачѣмъ такъ мягки, прямы сердца твоихъ дѣтей?
О, для чего въ груди ихъ нѣтъ лютости твоей?
Сегодня праздникъ мести, рѣзня, кровавый бой,
А завтра сынъ литовск³й, незлобливый, простой
Обнимется за чаркой съ мучителемъ своимъ,
И самъ оплачетъ первый свою жестокость съ нимъ.
Такъ Маргеръ къ крестоносцамъ кипя враждой и зломъ,
И кроя въ сердцѣ мщенье, какъ туча страшный громъ,
Чрезъ мигъ смотрѣлъ спокойно, вполнѣ миролюбивъ,
И освѣживши вздохомъ пылающую груды.
Пошелъ онъ въ башню замка на узника взглянуть.
XII.
А въ мрачной башнѣ глухо порою слышенъ стонъ
Лежитъ въ ней юный рыцарь, въ оковы заключенъ.
На рваныя лохмотья сочится кровь съ чела
И камень въ изголовьи струею облила.
Онъ мечется, какъ будто-бъ хотѣлъ прогнать рукой;
Сверкающ³й въ окошкѣ лучъ солнца золотой.
Предъ узникомъ сталъ Маргеръ съ поникнутымъ челомъ,
Остановивши взоры задумчиво на немъ:
"Страдаешь ты.... невѣрный.... страдаешь.... жалко мнѣ....
"Жаль мать твою, что плачетъ въ далекой сторонѣ.
"Такъ юнъ.... но справедливость угодна небесамъ:
"Въ Мальборгѣ, въ Рыдзѣ мало-ль по вашимъ крѣпостямъ
"Литовской молодежи въ оковахъ вѣкъ влачитъ?
"Здѣсь матери есть тоже, и ихъ душа болитъ!
"Тамъ гаснутъ въ долгихъ мукахъ, далеко отъ родныхъ,
"Возя кирпичъ и глину для сводовъ крѣпостныхъ....
"Тебѣ-жъ судьба даруетъ нетрудный здѣсь конецъ.
"Падешь, какъ юный колосъ, что, срѣжетъ въ полѣ жнецъ....
"Страдаешь ты.... мнѣ жалокъ несчастный твой удѣлъ!
"Однако, если съ гада я на груди согрѣлъ, -
"Я знаю, что, лишь только онъ оживетъ чуть-чуть,
"То первый ядъ свой впуститъ въ спасающую грудь
"И ужъ не вырвать жала, хоть голову, разбей....
"Такъ пусть-же погибаетъ отродье гнусныхъ змѣй!"
Такъ Маргеръ, то краснѣя, то блѣдный, самъ не свой,
Велъ разговоръ не съ плѣннымъ, а больше самъ съ собой,
И думалъ онъ, что рыцарь, въ страдан³яхъ своихъ,
Не слышетъ словъ литовскихъ, не понимаетъ ихъ.
Но нѣмецъ въ прибалт³йской былъ области рожденъ;
Межъ однолѣтковъ прусскихъ играя въ дѣтствѣ, онъ
Съ ихъ языкомъ сроднился; языкъ-же той страны
И рѣчь Литвы, какъ братья, какъ близнецы, сходны.
Тутъ нѣмецъ по литовски смогъ тихо простонать:
"Ты слишкомъ благороденъ, литвинъ, чтобы не знать,
"Какъ самый низк³й ратникъ, что если врагъ сраженъ,
"То много правъ имѣетъ на милосердье онъ...
"Про рыцарей сказалъ ты, что словно хитрый змѣй -
"Готовы мы ужалить согрѣвшихъ насъ людей.
"Не поноси и гада.... среди литовскихъ хатъ,
"Самъ видѣлъ я, у васъ-же священныхъ змѣй хранятъ;
"А развѣ змѣй подобный за ласковый пр³емъ
"Когда кусалъ ту руку, что поитъ молокомъ?
"Я человѣкъ.... я рыцарь.... и такъ бы поступилъ?
"Не знаешь, что за чувства въ насъ этотъ крестъ внушилъ!
"Нѣтъ, не въ измѣнѣ черной признательность моя,-
"Вымаливая жизни, не стану ползать я...
"Но если-бы, какъ рыцарь, ты жизнь мнѣ пощадилъ,
"Тебѣ бы христ³анинъ достойно отплатилъ!...
XIII.
Съ дружиной Нѣмцевъ Маргеръ не разъ въ бояхъ бывалъ,
Не разъ слыхалъ ихъ клятвы и ихъ значенье зналъ.
Подумалъ, усмѣхнулся.... но рыцарь молодой
Ему казался полнымъ правдивой чистотой
Къ тому-жъ литовск³й говоръ у плѣнника въ устахъ
Повѣялъ примиреньемъ.... Въ родныхъ для насъ словахъ
Всегда сокрыты чары, мирящ³я съ врагомъ,
Когда заговоритъ онъ родимымъ языкомъ:
Тогда онъ въ насъ потушитъ весь ненависти жаръ....
И благо, что не зналъ онъ всю силу этихъ чаръ!
Такъ вождь въ душѣ подумалъ, на стражей посмотрѣлъ
И раны у больнаго перевязать велѣлъ,
И изъ холодной башни со сводомъ перенесть
Его въ покой просторный, гдѣ свѣтъ и воздухъ есть.
Тутъ сильные Литвины, поднявъ его съ земли,
Въ обширную свѣтлицу сейчасъ перенесли.
Среди ея, изъ плиты, столъ каменный большой,
На немъ разлитый алусъ и медъ непонитой.
Знать сходятся нерѣдко сюда толпы бойцовъ,
Порой для совѣщан³й, порою для пировъ,
Рога лосей и зубровъ прибиты по стѣнамъ;
Оружье - знакъ побѣды виситъ и здѣсъ, и тамъ,
Вотъ шлемъ, въ бою отбитый у Половца съ чела;
Вотъ съ латъ гусаровъ крылья сарматскаго орла,
И здѣсь чалмы цвѣтныя съ татаръ увидѣлъ онъ,
Изъ церкви Новгородской рядъ золотыхъ иконъ;
Сверкнули между прочимъ предъ узникомъ больнымъ
И славный гербъ Мальборга, и Хелнск³й рядомъ съ нимъ:
Орелъ на бѣломъ полѣ съ короной надъ главой
И собственное знамя съ Мар³ею святой.
Вотъ братн³й плащъ.... и живо его мечта несетъ
Въ песчаному прибрежью балт³йскихъ дальнихъ водъ.
Онъ живо вспомнилъ моря баюкавш³й прибой,
И надъ морскимъ заливомъ припомнилъ домъ родной,
И стѣны командорства изъ красныхъ кирпичей,
И вспомнилъ онъ.... тутъ слезы сверкнули; изъ очей....
XIV.
Духъ рыцарей мужаетъ отъ самыхъ юныхъ лѣтъ:
Уже любовью рыцарь въ отчизнѣ былъ согрѣтъ.
Ему знакомы были и чувствъ мятежныхъ жаръ,
И муки, и блаженство, и обаянье чаръ.
Онъ, то смѣялся трезво, то увлекался вновь,
Боролась въ немъ съ разсудкомъ кипучая любовь
Уже для жизни сердце успѣлъ онъ развернуть:
Подъ панцырною сталью мужаетъ скоро грудь,
А въ сердцѣ крестоносцевъ растетъ сама собой
Честь рыцарская вмѣстѣ съ солдатской простотой.
Отъ дѣтской колыбели, съ младенческихъ пеленъ
Основы христ³анства воспринялъ въ сердце Онъ.
Сѣдой отецъ, бывало, съ нимъ на конѣ верхомъ
Его молиться учитъ и дѣйствовать копьемъ,
Разсказомъ о турнирахъ мечты въ немъ разогрѣвъ:
Какъ въ образѣ богини,краса всѣхъ юныхъ дѣвъ
Съ высокаго балкона бойцамъ бросаетъ взглядъ
И доблестнымъ героямъ даритъ вѣнцы наградъ.
Въ такихъ разсказахъ прелесть ребенокъ находилъ,
Онъ женщину, какъ Бога, благоговѣйно чтилъ,
И ранѣе, чѣмъ страсти въ немъ сердце разожгли,
Какъ въ духовъ неба, вѣрилъ онъ въ ангеловъ земли.
Онъ чистыми мечтами былъ дѣвственно согрѣтъ;
Когда-жъ его впервые объялъ въ осьмнадцать лѣтъ
Любви мятежный трепетъ, закравшись въ грудь тайкомъ,
И въ дочери сосѣда родилось чувство въ немъ,
Какимъ тогда предался онъ радужнымъ мечтамъ,
Какъ золото с³явшимъ, парившимъ въ небесамъ!
Въ душѣ, какъ въ храмѣ Божьемъ, свѣтилась благодать.
Любимъ-ли онъ взаимно?- онъ не хотѣлъ и знать!
Сочувств³я у милой онъ даже не искалъ,
Былъ робокъ передъ нею, любви не открывалъ,
Лишь чувствовалъ, что въ сердцѣ отраднѣй и свѣтлѣй,
Когда встрѣчался взоромъ съ возлюбленной своей.
Но что невинность сердца? цвѣточекъ полевой;
Порывы первой бури умчатъ ее съ собой.
Едва, надѣвши панцырь, копье онъ могъ поднять,-
Какъ ужъ потупилъ ребенокъ въ воинственную рать,
И тамъ, въ разгулѣ шумномъ, гдѣ быстро онъ возросъ,
Друзья его лишили завѣтныхъ лучшихъ грезъ.
Онъ, слыша дѣтскимъ ухомъ глумленья смѣхъ тупой,
Поколебался въ вѣрѣ сердечной и святой...
Уже передъ румянцемъ, что отъ вина горитъ,
Стыдливости румянецъ бѣжалъ съ его ланитъ.
А разъ побывъ на пирѣ разнузданныхъ кутилъ,
Святыню тайныхъ вздоховъ онъ въ стыдъ себѣ вмѣнилъ...
Среди веселыхъ. грац³й, разгула и вина,
Любовь святая стала ему уже смѣшна.
Идя во слѣдъ пороку протоптанной стезей,
Исполнился онъ ложью, простился съ прямотой,
И рыцарскимъ девизомъ избравши мотылька,
Что день мѣнялъ утѣхи, глядѣлъ на нихъ слегка.
Любовь, надежду, вѣру - все счелъ за сущ³й вздоръ:
Хотя порой и слышалъ внутри души укоръ,-
Передъ самимъ собою притворствовалъ и лгалъ,
И принужденнымъ смѣхомъ боль сердца заглушалъ;
Въ немъ пробудились страсти и, подчиняясь имъ,
Онъ началъ роковую борьбу съ собой самимъ.
Когда с³яньемъ Божьимъ душа упоена,
Изъ ней зерно спасенья не вырветъ сатана.
Когда хоть разъ взволнуетъ намъ перси вздохъ святой,
Хоть разъ заблещутъ очи молитвенной слезой,
Душа, преобразившись пылка и молода,
Надолго ужъ, надолго отчаянью чужда.
Ей ранъ еще, быть можетъ, и много перенесть,
Но для борьбы довольно въ, ней силъ могучихъ есть,
XV.
Была такимъ волненьемъ грудь рыцаря полна,
А между тѣмъ съ Литвою объявлена война;
Подъ Пуллецомъ разбиты дружины нѣмцевъ въ прахъ,
И, въ плѣнъ попавши, рыцарь у Маргвра въ рукахъ.
Теперь трофеи брани замѣтивши кругомъ,
Свой мечъ и плащъ воинск³й съ разодраннымъ крестомъ,
Свою броню и знамя увидя предъ собой,
Задумчиво унесся онъ на берегъ морской;
Младенческ³е годы такъ ясно вспомнилъ вновь,
Родимый домъ и сердца невинную любовь,
И онъ заплакалъ, силой таинственной объятъ,
Отрадными слезами, что сердце молодятъ.
XVI.
Обманываетъ въ горѣ насъ времени полетъ:
Года несутся быстро; день медленно идетъ.
Промчится цѣлый мѣсяцъ, какъ тучка мимо насъ,
И, словно вѣчность, длится минута или часъ.
Когда-же освѣжиться измученной душой
Хотимъ мы, вспоминая путь жизни прожитой,
То годы мукъ и горя, дни цѣлые кручинъ,
Для насъ одинъ лишь образъ, лишь только мигъ одинъ.
Въ неволѣ крестоносецъ такую жизнь влачилъ:
Хворалъ онъ цѣлый мѣсяцъ и скоро все забылъ...
Мучен³ямъ и думамъ уже помина нѣтъ;
Но день одинъ проходить мучительнѣе лѣтъ.
Нетерпѣливо очи ладонью заслонивъ,
Клянетъ онъ Божье солнце, что ходъ его лѣнивъ...
И мечется на ложѣ болѣзненномъ своемъ,
Безсонницей томимый, или тревожнымъ сномъ,
Минувшей цѣлой жизни развертываетъ нить
Онъ разъ, другой и трет³й - разъ до ста, можетъ быть,
Все перебралъ онъ мыслью, носясь въ своихъ мечтахъ,
Что сердце укрываетъ въ глубокихъ тайникахъ.
И истомили душу ему, какъ злой недугъ,
Тѣ думы, что свершали предъ нимъ безсмѣнный кругъ.
Но юноша не можетъ питать въ душѣ своей
Одни воспоминанья давно минувшихъ дней.
Предъ тѣмъ, кто только началъ путь жизни молодой,
М³ръ будущаго блещетъ, надежды золотой,
Земли обѣтованной прекраснѣй и пышнѣй,
Туда не устаетъ онъ летать мечтой своей;
Онъ убѣжденъ, что въ жизни путь сокровенный есть,
Гдѣ всѣхъ цвѣтовъ прелестныхъ нельзя и перечесть,
И гдѣ сокровищъ бездны таятся подъ ногой.
Но юный крестоносецъ въ неволѣ и больной,
Зналъ, что, быть можетъ, гибель предъ нимъ невдалекѣ,
И смерть надъ нимъ трепещетъ, какъ мечъ на волоскѣ
У Маргера въ десницѣ, что кровь его потомъ
За кровь Литвы въ возмездье прольютъ надъ алтаремъ;
И жрецъ неумолимый призвать его готовъ,
Быть можетъ, въ ту-жъ минуту, на жертвенникъ боговъ.
Геройскою душою былъ рыцарь одаренъ:
Предъ гибелью и смертью не задрожалъ бы онъ;
Онъ не пришелъ бы въ трепетъ отъ стрѣлъ и отъ меча.
Но гаснуть потихонькуѵ и таять, какъ свѣча,
Глотая ядъ по каплѣ, одну во слѣдъ другой -
О, это сушитъ сердце мучительной тоской!
Когда съ вершины заика, на башнѣ у воротъ,
Затрубитъ въ рогъ волов³й литовск³й вайделотъ,
Чтобъ вечеромъ иль утромъ народу возвѣстить,
Что часъ насталъ съ зарею мольбы богамъ творить,-
Иль въ подземельи замка боговъ подземныхъ рой
Ворожея-старуха зоветъ къ себѣ порой,
И глухо завыванья и плачъ ея дрожатъ,
Когда имъ вторитъ эхо, и филины кричатъ,
Онъ вскакиваетъ съ ложа, Дыханье затаивъ,
И думаетъ, что это звучитъ жрецовъ призывъ;
Что ножъ уже отточенъ, зажженъ уже костеръ,
И черезъ мигъ свершится жесток³й приговоръ.
Но все въ тиши смолкаетъ... и мирно дремлетъ онъ,
Но снова въ подземельи ужасный крикъ и стонъ;
Вмигъ ужасомъ объятъ онъ опять во тьмѣ ночной,
И мужество слабѣетъ въ груди его больной.
Когда предъ заключеннымъ мигъ роковой сокрытъ,
Сто разъ его надежда то гаснетъ, то блеститъ.
XVII.
Межъ тѣмъ, отъ ранъ тѣлесныхъ былъ узникъ исцѣленъ.
Литвинъ сѣдой, какъ голубь, весь сморщенъ и согбенъ,
Надъ узникомъ болящимъ, какъ Маргеръ приказалъ,
Съ лѣкарствами своими и день и ночь не спалъ.
Тотъ старецъ звался Лютасъ (левъ по-литовски); онъ
Былъ силой и отвагой отъ неба надѣленъ:
Какъ будто громъ звучали изъ устъ его слова,
А кудри съ бородою длиннѣе гривы льва,
Спадали живописно по груди и плечамъ.
И отдаленнымъ Нѣмцамъ и ближнимъ Полякамъ
Всѣмъ памятны,- Татарамъ и Русскимъ, до сихъ поръ
И ростъ огромный старца, и смѣлый грозный взоръ,
И сила рукъ могучихъ, и молота ударъ,
Когда рубился воинъ, неукротимъ и яръ.
А звучный громк³й голосъ далеко рокоталъ
И въ грудь вливалъ отвагу, иль страхомъ наполнялъ.
Въ своихъ воспламенялъ онъ воинск³й бравый пылъ,
А вражью рать и въ ужасъ, и въ трепетъ приводилъ;
Но пролетѣли годы, и старость подошла,
Станъ стройный великана, согнула и свела,
А борода красавца и волосы кудрей
У старца забѣлѣли снѣгами зимнихъ дней,
И голосъ, словно бури, гремѣвш³й на войнѣ
Теперь лишь пѣснямъ служитъ о дальней, старинѣ.
Богъ предназначилъ старцамъ къ потомкамъ перенесть
Въ сказан³яхъ и въ пѣсняхъ о славныхъ дѣдахъ вѣсть,
Чтобы въ вѣкахъ позднѣйшихъ не сгибло безъ слѣда,
Что было и творилось въ минувш³е года.
Какъ долгъ жрецовъ маститыхъ, что Зничъ святой хранятъ,
Такъ долгъ литовскихъ старцевъ таинствененъ и святъ,
Одни огонь священный хранятъ на алтаряхъ,
Друг³е - Божье пламя, горящее въ сердцахъ....
XVIII.
Благодаря лѣкарствамъ, былъ рыцарь исцѣленъ,
Лишь поблѣднѣлъ ужасно: горячей крови онъ
Изъ головы и груди не мало потерялъ.
Огонь печальныхъ мыслей, что грудь ему сжигалъ,
Могильною тоскою по каплѣ истощалъ
Въ оковахъ заключенья избытокъ юныхъ силъ.
Такъ расцвѣтаетъ роза прекрасная, порой
Въ сырой и темной ямѣ подъ мрачною стѣной:
Но, Боже, какъ безжизненъ недужно-блѣдный цвѣтъ...
Едва расцвѣсть успѣла, и лепестковъ ужь нѣтъ!
Подъ стебелькомъ безсильнымъ червякъ гнѣздо ужь свилъ,
А блеклый, жалк³й, пурпуръ слой плѣсени покрылъ.
Такъ юный плѣнникъ вянетъ въ неволѣ и тоскѣ.
Литвинъ его мученья постигъ, и въ старикѣ
Проснулось состраданье, вражду преодолѣвъ;
Въ душѣ питалъ онъ къ Нѣмцамъ непримиримый гнѣвъ...
На узника, бывало, старикъ едва глядитъ,
Прошепчетъ злое слово, проклятье проворчитъ;
Лѣкарство-ли онъ варитъ, сидитъ-ли надъ больнымъ,
&n 
| |
| Просмотров: 376 | Рейтинг: 0.0/0 |
| Всего комментариев: 0 | |
Жанры