bsp; XIV.
Вотъ эхомъ отозвался вокругъ въ лѣсной глуши,
Нѣмецк³й рогъ нежданно въ торжественной тиши;
Во-слѣдъ другой завторилъ, и сто роговъ потомъ,
Зарокотавши разомъ, издали дик³й громъ.
Вотъ двинулись съ прибрежью всѣ полчища враговъ,
Уже спустили десять по Нѣману плотовъ;
Ихъ чуть не затопляя, спѣшатъ на нихъ войска.
На каждомъ вьется знамя. Спокойная рѣка
Запѣнилась отъ веселъ, въ волнен³е пришла
И быстро крестоносцевъ несмѣтныхъ понесла.
Нацѣлились Литвины и, подъ дождемъ ихъ стрѣлъ,
Глубок³й Нѣманъ кровью нѣмецкой заалѣлъ;
Стонъ пораженныхъ Нѣмцевъ до Пуллена достигъ,
И въ Нѣманъ сотни труповъ свалилось въ тотъ же мигъ.
Гребцы спѣшатъ всей силой и веселъ, и багровъ
Рѣка кипитъ, плоты ихъ у самыхъ береговъ
Съ проклятьемъ крестоносцы пустили тучу стрѣлъ:
Литвиновъ крикъ ужасный и надъ валомъ пролетѣлъ;
Посыпались ихъ трупы съ Пуняльской стороны,
Свалились въ глубь рѣчную съ высокой крутизны;
И закипѣвш³й Нѣманъ угрюмо заплескалъ,
Какъ будто бы низверглись въ него обломки скалъ.
XV.
Плоты уже подплыли къ прибреж³ямъ крутымъ;
Но берега высоки, и труденъ доступъ къ нимъ.
А на верху Литвины грозятъ съ своихъ валовъ,
И градъ каменьевъ тяжкихъ обрушиться готовъ;
Но князь Саксонск³й храбро взбирается впередъ,
Неустрашимо смерти на встрѣчу онъ идетъ.
За нимъ дружины лезутъ отважно по валамъ;
Разносятся ихъ крики далеко по лѣсамъ.
Уже до половины взошли на крутизны;
Уже отъ стрѣлъ литовскихъ они защищены;
Но вотъ на скользкомъ камнѣ, насколько было силъ,
Въ объятья смерти Лютасъ - Рудольфа охватилъ
И такъ объ землю бросилъ могучею рукой,
Что словно застонала сталь брони боевой,
И молотомъ такъ сильно ударилъ князя онъ,
Что панцырь у Рудольфа издалъ дрожащ³й звонъ.
Но, съ ловкостью змѣиной вскочивши въ мигъ одинъ,
Воспрянулъ князь отважный и, прежде чѣмъ Литвинъ
Могъ ожидать, такъ страшно, мечемъ его хватилъ,
Что Лютасъ палъ, лишившись сознания и силъ.
Въ усил³и послѣднемъ еще рванулся онъ;
Друзья къ нему на помощь спѣшатъ со всѣхъ сторонъ:
Но тутъ Рудольфъ Саксонск³й далъ знакъ своимъ стрѣлкамъ -
"Взять старика,- быть можетъ, онъ пригодится намъ;
"Извѣстны ходы въ замкѣ ему навѣрняка,
"Пусть Рансдорфъ хорошенько разспроситъ старика,
"Пока совсѣмъ у дѣда не помутился взглядъ,
"Покамѣстъ душу черти не потащили въ адъ.
"Пускай онъ тамъ подъ пыткой разскажетъ предъ вождемъ
"О ходахъ, о лазейкахъ, ну, словомъ, обо всемъ..."
Лишь княжеской команды раздался громк³й крикъ,
Какъ въ тужъ минуту схваченъ солдатами старикъ;
Они бѣгутъ съ добычей, кладутъ ее въ челнокъ,
Хотя струями крови старикъ почти истекъ;
Но словно ястребъ когти, онъ руки протянулъ;
И одного изъ Нѣмцевъ въ глубь Нѣмана швырнулъ.
Сознан³я лишившись, палъ на руки гребцовъ,
И что-то шепчетъ, бредя, про бой и про враговъ.
XVI.
Ужъ валъ во власти вражьей; и вотъ уже на немъ
З³яютъ жерла пушекъ и грозный стеноломъ:
Ужасный громъ раздался, и гулъ пошелъ въ горахъ,
Хотя отважный Маргеръ враговъ приводитъ въ страхъ,
Со стѣнъ воинскимъ кликомъ; но въ грохоте громовъ
Неслышимо смолкаетъ его могуч³й зовъ.
А что-жъ бойцы Литвины?.. О, ихъ немного тутъ...
Притомъ все это мирный, къ сохѣ привыкш³й людъ:
Онъ наобумъ стрѣляетъ, роняетъ онъ копье,
И грудью кроетъ стѣну,- но не спасетъ ее...
Вотъ грянулъ залпъ изъ пушекъ, какъ адск³й страшный громъ,
И полстѣны упало, разсыпавшись кругомъ...
Еще минута... если не дать отпоръ теперь,
То къ беззащитнымъ дѣтямъ врагамъ открыта дверь.,
Весь ужасъ этой мысли и къ родинѣ любовь
Упавшую отвагу въ литвинахъ будятъ вновь.
Пусть падаетъ въ обломки и рушится стѣна,
Грудь крѣпче стѣнъ твердыни и, новыхъ силъ полна,
Она стократно тверже всѣхъ крѣпостныхъ камней:
Отчаянье придало избытокъ мощи ей.
Какъ будто дивной силы ей самъ Перкунъ придалъ,
Какъ будто бы самъ Поклюсъ изъ нѣдръ подземныхъ всталъ,
И гибели на встрѣчу отвага безъ конца
Зажглась неудержимо, у каждаго бойца.
Отчаянно Литвины, въ лохмотьяхъ и въ пыли,
Рванулись на защиту родной своей земли.
Ужасенъ хриплый голосъ въ запекшихся губахъ,
Ужасна сила мести въ отчаянныхъ сердцахъ.
Мар³ю призывая на языкѣ своемъ,
Ихъ отбиваютъ Нѣмцы, бросаясь на-проломъ.
Вотъ въ рукопашной схваткѣ ужъ стрѣлы не нужны;
Войска, садясь на грудахъ разрушенной стѣны,
Слились въ хаосъ кипящ³й, въ ужасный смертный бой,
Клокочущей и грозно сверкающей волной.
Порой съ обрыва въ Нѣманъ тяжелый трупъ слетитъ,
Кровь свищетъ, рогъ взываетъ, и сталь о сталь звенитъ.
И стонъ, и гулъ далеко несутся по полямъ,
А вѣтеръ пыль густую вздымаетъ къ небесамъ.
И такъ ужасно битвы кипитъ кровавый адъ,
Что ничего не схватитъ вокругъ, ни слухъ, ни взглядъ.
Взобрались крестоносцы наверхъ, и до валамъ
Ихъ панцыри и латы мелькаютъ здѣсь и тамъ
То раненыхъ уносятъ, то трупы съ вышины,
А кто въ живыхъ остался, тѣ, силы лишены,
Хватаютъ шлемъ погнутый, изрубленный свой мечъ
И поспѣшаютъ въ бѣгство. Да не легко убѣчь:
То Маргеръ мѣтко пуститъ свое копье вдогонъ,
То стрѣлы осажденныхъ летя со всѣхъ сторонъ,
И камень, словно кара Господня, упадетъ.
Обратно отплываетъ уже за плотомъ плотъ;
А прежде чѣмъ успѣютъ причалить къ берегамъ,
Съ горъ каменьевъ груды грохочутъ по плотамъ;
И съ страшной силой бревна ломая на куски,
Дружины вражьи топятъ средь темныхъ волнъ рѣки.
Заходитъ солнце, меркнетъ кровавый лучъ во мглѣ;
Повсюду кровь: на небѣ, въ волнахъ и на землѣ,
На лицахъ ратоборцевъ, на шлемахъ и плащахъ,
На утолившихъ жажду - ихъ копьяхъ и мечахъ.
Ушли въ свѳй лагеръ Нѣмцы. Вкругъ замка по валамъ
Одни Литвины только толпятся здѣсь и тамъ;
И между ними Маргеръ, оперш³йся на мечъ,
Распредѣляетъ стражу, велитъ огни разжечь.
Онъ блѣденъ, страшно очи кровавыя горятъ,
На немъ обрызганъ кровью весь боевой нарядъ;
Съ геройскаго меча же, окончившаго трудъ,
На землю капли крови дымящейся текутъ.
XVII.
Вокругъ вождя угрюмо стоятъ толпы бойцовъ;
Съ презрѣньемъ вражьи трупы швыряютъ съ береговъ
Въ глубь Нѣмана и брони туда же, торопясь.
Палъ храбрый Ганнебергеръ, нѣмецк³й знатный князь,
Турнировъ славный рыцарь, что на войну съ Литвой
Пустился за добычей и славой боевой.
Саксонск³й князь глубоко въ плечо пораненъ былъ;
Палъ и комтуръ Эльблонгск³й, что биться побудилъ.
А старину Вильгельму, что къ меду былъ готовъ,
Своей напиться крови пришлось взамѣнъ медовъ;
Онъ былъ огромнымъ камнемъ пришибленъ тяжело.
А сколько въ этой битвѣ простыхъ солдатъ легло....
О, это только съ неба одинъ Господь сочтетъ!
И надъ твоей главою пускай ихъ кровь падеть,
Могуч³й графъ Теодоръ!...
XVIII.
- "Все скажетъ утро намъ",~
Промолвилъ тихо Маргеръ, возведши къ небесамъ,
Гдѣ догарала зорька, взоръ съ набожной мольбой:
"Ты божество, Ауска, въ тебѣ огонь святой.
"Могущество и сила въ твоемъ с³яньи тамъ;
"Лучъ животворный въ души уже влила ты намъ....
"Когда же врагъ отбитый насъ снова посѣтитъ,
"Заря! пусть путь твой новый намъ счастье возвѣститъ!
"Къ труду, Литва! надъ нами покровъ небесъ святыхъ!
"Пускай разбиты стѣны - воздвигнемъ снова ихъ!
"Носите же каменья и новая стѣна
"Гостей незванныхъ встрѣтить на утро вновь должна.
"И женщинамъ, и старцамъ ту стѣну воздвигать,
"Бойцамъ же послѣ битвы пора повечерять.
"По полной чарѣ меда, бойцы, всѣмъ выпить вамъ,-
"А первую пусть выльютъ на жертвенникъ богамъ.
"Да хлѣбъ заупокойный должны мы всѣ вкусить:
"Курганъ насъ всѣхъ покроетъ на утро, можетъ быть....
"Жрецы, возьмите гусли и пойте веселѣй,
"Пускай притихнутъ слезы и женъ, и матерей!
"Вы, сироты не плачьте по братьямъ и отцамъ,
"Въ Литвѣ вы мать найдете, я-жъ братомъ буду вамъ!"
Такъ молвивъ, шлемъ онъ сбросилъ и плачущихъ сиротъ
Съ любовью утѣшаетъ, и хлѣбъ имъ раздаетъ,
И съ сѣдовласымъ старцемъ, и съ бѣдною вдовой,
Пьетъ чару въ честь погибшихъ, творя обрядъ святой.
Работа закипѣла повсюду на валахъ;
Литвины вечеряютъ при боевыхъ кострахъ.
Въ рѣкѣ сверкаютъ искры, а тих³е лѣса
Лѣнивымъ эхомъ вторятъ ночные голоса:
Напѣвы крестоносцевъ, воззван³я жрецовъ,
Стонъ раненыхъ, и говоръ, и звуки топоровъ.
I.
Рансдорфъ съ сваей дружиной въ арр³ергардѣ былъ
Его магистръ велик³й въ сраженье не пустилъ.
Его дружина завтра, едва разсвѣтъ блеснетъ,
Въ бой смертоносный храбро на жизнь и смерть пойдетъ.
Сегодняшнимъ урономъ раздражены вожди
Но торжество побѣды имъ видно впереди.
Безъ пѣсенъ и безъ звона, такъ тихо, какъ могли,
Монахи павшихъ брат³й украдкой погребли:
Чтобъ, хоръ надгробный слыша изъ крѣпости своей,
Язычникъ, ободрившись, не сдѣлался смѣлѣй,
Иль святотатнымъ смѣхомъ, враждой воспламененъ,
Надъ христ³анскимъ прахомъ не наглумился онъ.
Костры передъ шатрами блестятъ во тьмѣ ночной;
Вокругъ ихъ крестоносцы сбираются толпой.
Священникъ въ облаченьи, при каждомъ изъ костровъ,
Одушевляетъ словомъ отеческимъ бойцовъ,
Отвагу разжигаетъ, убитымъ рай сулитъ,
Изъ библ³и примѣры приводитъ имъ на видъ,-
Какъ подвиги свершали, въ дали былыхъ временъ,
Юдифь и Маккавеи, Деввора и Сампсонъ.
Языческой Литвы же онъ сравниваетъ станъ
Съ войсками Амореянъ, съ толпой Филистимлянъ,
И, къ случаю писанье стараясь примѣнять,
Взываетъ съ Моисеемъ: "Вожди! ведите рать,
"Миръ Бож³й возвѣщая, въ языческимъ стѣнамъ
"А если же покорно вратъ не отворятъ вамъ -
"Нарушенъ миръ, и долженъ невѣрный городъ пасть.
"Когда-жъ Господь безбожныхъ повергнетъ въ вашу власть,-
"Да воцарится грозно опустошенья мечъ:
"Мужей и женщинъ главы должны во прахѣ лечь!
"Да гибнутъ нечестивцы, да гибнутъ въ тотъ же часъ,-
"Чтобы на путь грѣховный не совратили васъ!
"Разрушьте, Божью кару неся въ своихъ рукахъ,
"И алтари ихъ въ пепелъ, и домы ихъ во прахъ!!...
Такъ ярый проповѣдникъ взываетъ, вдохновленъ,
И пламя фанатизма разбрасываетъ онъ;
Глаза налиты кровью, ротъ пѣнится, и вотъ,
Юдифи подражая, онъ пѣснь ея поетъ:
"Воззри на Ассир³янъ, Господь отцовъ моихъ!
"Въ ничто да обратятся, да сгибнутъ силы ихъ!
"Они кичатся мощью, и въ гордости своей
"Побѣды ждутъ отъ коп³й, отъ стрѣлъ и отъ мечей.
"Не знаютъ, что выходятъ на святотатный бой,
"Что мечъ ихъ сокрушишь Ты, что борятся съ Тобой!"
Такъ духъ упавш³й въ войскѣ монахъ живитъ опять,
И проповѣди внемлетъ благоговѣйно рать.
Надеждой на побѣду одушевленъ солдатъ
И мыслью о добычѣ ужъ сладостно объятъ.
Монахъ въ другой палаткѣ, оперш³йся на щитъ,
Врачуетъ души грѣшныхъ и съ Господомъ миритъ.
Въ монашескомъ статутѣ включенъ уставъ такой:
"Готовьтесь съ покаяньемъ, съ смирен³емъ на бой,
"Вооружитесь вѣрой и чистотой сердецъ,-
"Да осѣнятъ вамъ главы невинности вѣнецъ!"
Всѣ рыцари уставу послушны заурядъ
И каются,- покамѣстъ опять не согрѣшатъ;
Былыя прегрѣшенья стремятся искупить,
Чтобы удобнѣй новымъ кратчайш³й путь открыть.
При пламени смолистомъ, трепещущемъ сквозь дымъ,
Всѣхъ инокъ обдѣляетъ причаст³емъ святымъ:
И рыцарей, и съ жаромъ склонившуюся рать.
"Вотъ Агнецъ Бож³й, въ немъ же святая благодать!"
Монахъ взываетъ къ Богу въ безмолв³и ночномъ,
Н, преклонивъ колѣна, всѣ молятся кругомъ,
А изъ дубовой чащи и сумрачныхъ вѣтвей
Таинственно сверкаетъ блескъ смоляныхъ огней.
II.
Шатры вождей, бѣлѣя изъ чащи здѣсь и тамъ,
Сверкаютъ огоньками, подобно фонарямъ.
Тамъ набожное чувство въ сердцахъ не разлито.
Тамъ съ сокрушеньемъ духа не кается никто:
Тамъ слышны не молитвы, не сердца скорбный стонъ,
Но съ пѣснею разгульной бокаловъ буйный звонъ;
И старый миннезингеръ, пѣвецъ походный, тамъ
Съ напѣвомъ непристойнымъ бряцаетъ по струнамъ.
Забывъ, какъ свято въ м³рѣ призван³е пѣвца,
Онъ похоть воспѣваетъ съ нахальствомъ безъ конца.
Сердца не подъ бронею, упившихся вождей
Въ ладъ грѣшной пѣсни бьются, вполнѣ отдавшись ей.
А рыцари въ ихъ тогахъ,. въ монашескихъ плащахъ,
Безстыдно рукоплещутъ со смѣхомъ на устахъ...
Князья и полководцы нѣмецкой стороны ,
Всѣ къ пѣсни скомороха вниман³я полны;
Бокалы поднимаютъ, наполнивъ ихъ виномъ,
И запѣваютъ хоромъ, всѣ вмѣстѣ за пѣвцомъ.
Молитвы, пѣсни, говоръ, и пьяный смѣхъ шальной
Надъ лагеремъ нѣмецкимъ встаютъ въ тиши ночной;
А дѣвственное эхо въ глуши лѣсовъ густыхъ
Какъ будто съ отвращеньемъ чуть повторяетъ ихъ.
III.
Отшельникомъ сокрылся Рансдорфъ вдали отъ всѣхъ,
Въ шатрѣ своемъ; съ друзьями не дѣлитъ онъ утѣхъ.
Въ немъ съ самаго побѣга объ Эгле мысль одна;
Спасаетъ отъ разврата съ тѣхъ поръ его она.
Ни звукъ разгульныхъ пѣсенъ, ни хохотъ, ни развратъ
Отчаянья и скорби въ душѣ не исцѣлятъ....
Нѣтъ, жгучихъ угрызен³й не затопить виномъ!
Нѣтъ, не залить имъ сердца, объятаго огнемъ!
Онъ каждый день молился въ слезахъ тоски своей,
На исповѣди съ жаромъ винился, какъ злодѣй;
Тамъ въ самомъ страшномъ видѣ поступокъ свай чертилъ,
Что пламенемъ Литвинамъ за хлѣбъ и соль платилъ.
Напрасно раны сердца ему отецъ святой
Уврачевать старался, дать совѣсти покой
И подвигомъ великимъ измѣну представлялъ;
Нѣтъ, не цѣлилъ онъ рану, но больше раздражалъ.
Да, слыша, что для Бога шли на Литву войной,
Что клятвопреступленье не грѣхъ, а долгъ святой, -
Сомнѣньемъ въ прежней вѣрѣ Рансдорфъ былъ омраченъ;
Ему такъ тяжко было, когда модился онъ:
У мысли отягченной не стадо прежнихъ силъ,
А душу словно камень могильный придавилъ.