Анна Павловна Барыкова
Стихотворения
---------------------------------------
Русские поэтессы XIX века / Сост. Н. В Банников
М.: Сов. Россия, 1979.
OCR Бычков М. Н. mailto: bmn@lib.ru
---------------------------------------
СОДЕРЖАНИЕ
Юродивая
Зимою
Пейзаж
Отрывки
Последний удар
На прощанье
Разбитая ваза (Из Виктора Гюго)
АННА ПАВЛОВНА БАРЫКОВА
1839-1893
Отец поэтессы Павел Павлович Каменский, из дворян, был литератором,
написавшим несколько повестей и драм; литературным трудом занималась и мать,
урожденная Толстая, дочь известного художника-медальера графа Федора
Толстого. Родилась Анна Павловна в Петербурге. До десяти лет обучалась дома
под руководством отца и гувернантки, затем поступила о Екатерининский
институт и находилась там до 1856 года. Черев год вышла замуж за
артиллерийского офицера Н. Н. Карлинского, в 1862 году вступила во второй
брак с присяжным поверенным С. Л. Барыковым. Стихи стала сочинять в
институте ("пасквили" на классных дам). Первое стихотворение, подготовленное
для печати ("Птичница"), было запрещено цензурой. В 1877 году выступила со
стихами в "Отечественных записках". Вскоре издала в Пятигорске первую
книжку. Наиболее активная литературная деятельность Барыковой падает на
70-80-е годы. Ее поэзия по содержанию и форме развивалась в некрасовских
традициях. Сама поэтесса оказывала содействие организации "Народная воля".
Политически острые, сатирические произведения Барыковой проникают в
подпольную народническую печать, берутся ею на вооружение. Многократно
издававшаяся в России и за границей, написанная былинным стихом "Сказка про
то, как царь Ахреян ходил богу жаловаться" служила делу революционной
народнической пропаганды среди крестьян. Она была анонимно напечатана
летучей типографией "Народной воли" в Петербурге (1883). Бичующие
самодержавие и реакцию стихи Барыковой любила передовая русская молодежь.
Кроме "Отечественных записок", поэтесса печаталась в журналах "Дело",
"Русское богатство", "Северный вестник".
В Ростове-на-Дону, где Барыкова долго проживала, жандармы неоднократно
привлекали ее к дознанию и арестовывали. Со второй половины 80-х годов в
связи с разгромом народнического движения Барыкова отходит от
социально-общественных тем, увлекается религиозно-нравственным учением Льва
Толстого, сотрудничает в толстовском издательстве "Посредник". В эти годы
она переводит стихи французских поэтов (В. Гюго, Ж. Ришпен).
Отдельным - изданием стихотворения А, П, Барыковой выходили в 1897 и
1910 годах.
ЮРОДИВАЯ
С блуждающим взглядом, бледна и страшна,
В рубахе дырявой, босая,
Опять под окошком явилась она,
Седой головою мотая...
Не просит она ничего, но в окно
С улыбкой безумной и бледной
Глядит и грозит... На дворе холодно,
Лицо посинело у бедной.
Глядит на картины в гостиной, цветы,
Портьеры, ковры, позолоту;
Потом на лохмотья своей нищеты,
На дыры, - заплаты без счету, -
Глядит и хохочет, тряся головой,
Бормочет с усмешкою дикой
Угрозы кому-то; кулак свой худой
Сжимает со злобой великой...
- "Юродствует, - вишь ты, - а раньше была
Богачкой, в каретах каталась,
Да вольною-волею все раздала, -
В чем мать родила, - в том осталась...
Душа ее, вишь ты, у бога давно, -
А тело живет, - для искуса...
Ей, стало быть, подвиг свершить суждено
Во имя Христа Иисуса..."
Ее зазывают на кухню, в тепло;
Покормят, наденут ей платье;
Согреется дурочка, взглянет светло, -
Промолвит: "Спасибо вам, братья!"
Дадут ей обносков, - уйдет с узелком.
Проходит неделя, другая;
Вдруг смотришь: старуха грозит кулаком
В рубахе опять и босая.
- Где ж платье, Дашутка?.. В кабак отнесла? -
Смеются лакеи над нею.
"Нельзя мне быть в платье!.. Нельзя... Отдала...
Есть люди меня победнее!.."
ЗИМОЮ
Метель завывает уныло. Кругом
Все спит подневольным и тягостным сном.
Холодные хлопья несметною тучей
Несутся и вьются, как саван летучий.
Мороз все сгубил, - все заковано в лед;
А вьюга над всем панихиду поет.
Во мгле непроглядной не видно дороги.
Глаза залепляет, не движутся ноги;
Постелью пуховою смотрит сугроб,
А ляжешь - постель обращается в гроб...
В степи разгулялись туманы-бураны;
Повсюду - опасность; повсюду - обманы;
Повсюду - в засаде невидимый враг:
Бездонная круча, болото, овраг,
Глубокая прорубь, - все гладко, все бело...
Забитая кляча, замерзшее тело
Мужицкое - скрыты... Сугроб снеговой
Одел их в прекрасный покров гробовой.
Все глухо и немо. Лишь воронов стая
Кружится в потемках, друг друга скликая,
И каркает громко, - да жалобный вой
Голодных волков раздается порой.
И трудно поверить, что спит не навеки
Красавица степь, что замерзшие реки
Воскреснут опять, что головки цветов
Не сгинут под гнетом тяжелых снегов,
Что песнь соловья зазвучит заливная,
Что пышно пшеница взойдет трудовая,
Что листья зашепчутся в чаще лесов,
Погнутся деревья от зрелых плодов,
Что жизни зародыш, природой хранимый,
Под саваном смерти таится незримый.
ПЕЙЗАЖ
Лесное озеро, как зеркало большое
В зеленой рамке мхов, блестящее, легло,
И, отраженный в нем со всею красотою,
Глядит сосновый бор в волшебное стекло.
Торжественно идет в лесу богослуженье:
Курятся под росой кадильницы цветов
И тихий стройный хор жужжания и пенья
Несется высоко - молитвою без слов.
Теплынь и тишина. Вот бледная, большая
Звезда затеплилась пред алтарем небес
И трепетно горит, как свечка трудовая.
Замолкло все. Луной посеребрился лес.
Теплынь и тишина. Скользят ночные тени
В тумане радужном; в мерцании лучей
Проснулся целый рой таинственных видений.
Русалки чудятся меж дремлющих ветвей.
Какой волшебный свет и кроткое сиянье!
Как мирно все кругом! Поверить нелегко,
Что существует смерть, и злоба, и страданья,
И холод, и нужда... там, - где-то, далеко!..
ОТРЫВКИ
Последний удар
Мне грезилось, что я - случайно позабытый
На поле битвы, между мертвых тел
Израненный боец, врагами недобитый...
Настала ночь; завыли волки; прилетел
Зловещий ворон. Надо мной в тумане
Плыла холодная красавица луна
И в лица бледных, страшных трупов на поляне
Глядела царственно, спокойствия полна.
"Когда же смерть придет? Когда конец мученья?
Добейте, люди-братья! Сжальтесь надо мной!"
Вдруг - шорох, свет... Идут! В груди моей больной
Блеснул горячий луч надежды на спасенье...
Вы подошли ко мне... любимая рука
Ударила меня ножом без сожаленья,
И верен был удар, - и рана глубока.
На прощанье
В рудниках - в холодном мраке под землею -
Бледный каторжник припомнит вдруг порой
Небо родины, приветно голубое,
И ласкающий луч солнца золотой;
Иногда - родных, заветных песен звуки
Грезятся ему под звон его цепей...
Так и мне впотьмах и холоде разлуки
Снится голос твой и свет твоих очей...
РАЗБИТАЯ ВАЗА
(Из Виктора Гюго)
В осколках на полу лежит Китай мой бедный,
Та ваза нежная, как моря отблеск бледный,
Вся в сказочных цветах и птицах невозможных,
Изображенье грез волшебных и тревожных,
Та ваза чудная, красивая, смешная,
При ярком свете дня луною облитая,
Казавшаяся мне чудовищем порою
И существом живым - почти живой душою -
Нечаянно рукой неловкой Мариетты
Разбита. Как мне жаль, как мне обидно это!
На набережной я купил ее случайно,
Любил ее, берег; внучатам чрезвычайно
Понравилась она, на ней стада большие
В фарфоровой траве паслися золотые;
Я часто объяснял ее своим малюткам,
И не было конца расспросам, смеху, шуткам:
"Вот, детки, это бык, а это обезьяна;
Кругом нее сидят болваны, истуканы.
Вон доктор на осла зеленого похожий,
Вот толстый мандарин - преглупые все рожи...
Какой большой живот! Должно быть, он ученый!
А вот и попугай на ветке золоченой;
Вот черт в своем аду; вот богдыхан нарядный,
На троне дремлет он... Гляди, какой парадный!"
Теперь все чудеса, все прелести разбиты,
И ваза умерла. Вбегаю я сердитый
И горничной кричу: "Кто смел... Кто сделал это?"
Сконфузилась, стоит, краснея, Мариетта.
Вдруг, глядя на меня с улыбкой детской, милой,
Сказала Жанна мне: "Я, дедушка, разбила!"
И Жанна говорит Марьетте: "Я уж знала,
Что дедушка простит, и на себя сказала...
Он добрый, славный наш. Ему все скажешь смело,
Притом у дедушки ужасно много дела,
И времени ему не хватит, чтоб сердиться.
Он должен по утрам цветочкам дать напиться;
Нам говорит, чтоб мы по солнышку без шляпы
Не бегали; не дергали за лапы,
За хвост и за уши его большой собаки;
Чтоб не ушиблись мы, не заводили драки;
Чтоб мухи страшные в саду нас не кусали;
Чтоб мы на лестнице впотьмах как не упали;
И под деревьями гуляет он день целый;
Когда ж сердиться тут? Ему так много дела!"