ла сей шумный мир
И скрылась от него в глубокую пещеру:
В голландский сыр.
Там, святостью одной свою питая веру,
К спасению души, трудиться начала:
Ногами
И зубами
Голландский сыр скребла, скребла
И выскребла досужным часом
Изрядну келейку с достаточным запасом.
Чего же более? В таких-то Мышь трудах
Разъелась так, что страх!
Короче - на пороге рая!
Сам бог блюдет того,
Работать миру кто отрекся для него.
Однажды пред нее явилось, воздыхая,
Посольство от ее любезных земляков;
Оно идет просить защиты от дворов
Противу кошечья народа,
Который вдруг на их республику напал
И Крысополис их в осаде уж держал.
"Всеобща бедность и невзгода, -
Посольство говорит, - причиною, что мы
Несем пустые лишь сумы;
Что было с нами, все проели,
А путь еще далек! И для того посмели
Зайти к тебе и бить челом
Снабдить нас в крайности посильным подаянье
Затворница на то, с душевным состраданьем
И лапки положа на грудь свою крестом,
"Возлюбленны мои! - смиренно отвечала. -
Я от житейского давно уже отстала;
Чем, грешная, могу помочь?
Да ниспошлет вам бог! А я и день и ночь
Молить его за вас готова".
Поклон им, заперлась, и более ни слова.
Кто, спрашиваю вас, похож на эту Мышь?
Монах? - Избави бог и думать!.. Нет, дервиш.
<1803>
ОСЕЛ, ОБЕЗЬЯНА И КРОТ
Не диво ли? Осел вдруг ипохондрик стал!
Зарюмил, зарычал,
Зачем неправосудны боги
Быкам крутые дали роги?
А он рожден без них, а он без них умрет!
Дурак дурацкое и врет;
Он, видно, думал, что в народе
Рога в великой моде.
Как Обезьяну нам унять,
Чтоб ей чего не перенять?
Ну, и она богам пенять:
Зачем, к ее стыду, печали,
Они ей хвост короткий дали?
"А я и слеп! Зажмите ж рот!" -
Сказал им, высунясь из норки, бедный Крот.
<1803>
ДРЯХЛАЯ СТАРОСТЬ
"Возможно ли, как в тридцать лет
Переменилось все!.. ей-ей, другой стал свет! -
Подагрик размышлял, на креслах нянча ногу. -
Бывало в наши дни и помолиться богу,
И погулять - всему был час;
А ныне... что у нас?
Повсюду скука и заботы,
Не пляшут, не поют - нет ни к чему охоты!
Такая ль в старину бывала и весна?
Где ныне красны дни? где слышно птичек пенье?
Охти мне! знать, пришли последни времена;
Предвижу я твое, природа, разрушенье!.."
При этом слове вдруг, с восторгом на лице,
Племянница к нему вбежала.
"Простите, дядюшка! нас матушка послала
С мадамой в Летний сад. Все, все уж на крыльце,
Какой же красный день!" - И вмиг ее не стало.
"Какая ветреность! Вот модные умы! -
Мудрец наш заворчал. - Такими ли бывало
Воспитывали нас? Мой бог! все хуже стало!"
Читатели! подагрик - мы.
<1803>
ПРИДВОРНЫЙ И ПРОТЕЙ
Издавна говорят, что будто царедворцы
Для польз отечества худые ратоборцы;
А я в защиту их скажу, что в старину
Придворный именно спас целую страну.
А вот как это и случилось.
Был мор; из края в край все царство заразилось;
И раб, и господин, и поп, лейб-медик сам -
Все мрет; а срок бедам
Зависел от ума Протея.
Но кто к нему пойдет? Кривляка этот бог
И прытких делывал без ног,
Различны виды брать умея.
Из тысячи граждан один был только смел,
Хотя он при дворе возрос и поседел,
Идти на всякий страх, во что бы то ни стало.
Увидя рыцаря, Протей затрепетал,
И вмиг - как не бывал,
А выползла змея красивая, скрыв жало.
"Куда как мудрено! -
Сказал с усмешкою Придворный. -
Я ползать и колоть уж выучен давно".
И кинулся герой проворный
Ловить Протея. Тот вдруг обезьяной стал,
Там волком, там лисою.
"Не хвастайся передо мною!
И этому горазд!" - Придворный говорил,
А между тем его веревкою крутил;
Скрутя же, говорить его легко заставил
И целую страну от мора тем избавил.
<1803>
МОЛИТВЫ
В преддверьи храма
Благочестивый муж прихода ждал жреца,
Чтоб горстью фимиама
Почтить вселенныя творца
И вознести к нему смиренные обеты:
Он в море отпустил пять с грузом кораблей,
Отправил на войну любимых двух детей
В цветущие их леты
И ждал с часа на час от милыя жены
Любови нового залога.
Довольно и одной последния вины
К тому, чтоб вспомнить бога.
Увидя с улицы его, один мудрец
Зашел в преддверие и стал над ним смеяться.
"Возможно ль, - говорит, - какой ты образец?
Тебе ли с чернию равняться?
Ты умный человек, а веришь в том жрецам,
Что наше пение доходит к небесам!
Неведомый, кто сей громадой мира правит,
Кто взглядом может все творенье истребить,
Восхочет ли на то вниманье обратить,
Что неприметный червь его жужжаньем славит?.
Подите прочь, ханжи, вы с ладаном своим!
Вы истинныя веры чужды.
Молитвы!.. нет тому в них нужды,
Кто мудрыми боготворим".
- "Постой! - здесь набожный его перерывает. -
Не истощай ты сил своих!
Что богу нужды нет в молитвах, всякий знает,
Но можно ль нам прожить без них?"
<1803>
НИЩИЙ И СОБАКА
Большой боярский двор Собака стерегла.
Увидя старика, входящего с сумою,
Собака лаять начала.
"Умилосердись надо мною! -
С боязнью, пошептом бедняк ее молил, -
Я сутки уж не ел... от глада умираю!"
- "Затем-то я и лаю, -
Собака говорит, - чтоб ты накормлен был".
Наружность иногда обманчива бывает:
Иной как зверь, а добр; тот ласков, а кусает.
<1803>
КНИГА "РАЗУМ"
В начале мирозданья,
Когда собор богов,
Не требуя себе ни агнцев, ни цветов,
Всех тварей упреждал желанья,
В то время - слух дошел преданием до нас -
Юпитер в милостивый час
Дал книгу человеку,
Котора заменить могла библиотеку.
Титул ей: "Разум" - и она
Самой Минервою была сочинена
С той целью, чтобы в ней все возрасты узнали
Путь к добродетели и счастливее стали;
Однако ж в даре том небесном на земли
Немного прибыли нашли.
Читая сочиненье,
Младенчество одни в нем видело черты;
А юность - только заблужденье;
Век зрелый - поздно сожаленье;
А старость - выдрала листы.
<1803>
РУЖЬЕ И ЗАЯЦ
Трусливых наберешь немало
От скорохода до щенка;
Но Зайца никого трусливей не бывало:
Увидя он Ружье, которое лежало
В ногах у спящего стрелка,
Так испугался,
Что даже и бежать с душою не собрался,
А только сжался
И, уши на спину, моргая носом, ждет,
Что вмиг Ружье убьет.
Проходит полчаса - перун еще не грянул.
Прошел и час - перун молчит,
А Заяц веселей глядит;
Потом, поободрясь, воспрянул,
Бросает любопытный взгляд -
Прыжок вперед, прыжок назад -
И наконец к Ружью подходит.
"Так это, - говорит, - на Зайца страх наводит?
Посмотрим ближе... да оно
Как мертвое лежит, не говоря ни слова!
Ага! хозяин спит - так и Ружье равно
Бессильно, как лоза, без помощи другова".
Сказавши это, Заяц мой
В минуту стал и сам герой:
Храбрится и Ружье уж лапою толкает.
"Прочь, бедна тварь! - Ружье молчанье прерывает. -
Или не знаешь ты, что я, лишь захочу,
Сейчас тебя в ничто за дерзость преврачу?
От грома моего и Лев победоносный,
И кровожадный Тигр со трепетом бегут;
Беги и ты, зверек несносный!
Иль молнии мои тебя сожгут".
- "Не так-то строго! -
От Зайца был Ружью ответ. -
Ведь ныне умудрился свет,
И между зайцами трусливых уж не много.
Ты страшно лишь в руках стрелка, а без него -
Ты ничего".
Ничто и ты, закон! - подумает читатель, -
Когда не бодрствует, но дремлет председатель.
1803
БАШМАК, МЕРКА РАВЕНСТВА
"Да что ты, долгий, возмечтал?,
Я за себя и сам, брат, стану", -
Грудцою наскоча, вскричал
Какой-то карлик великану.
- "Твои, мои - права одни!
Не спорю, что равны они, -
Тот отвечает без задору, -
Но мой башмак тебе не впору".
<1803>
МУДРЕЦ И ПОСЕЛЯНИН
Как я люблю моих героев воспевать!
Не знаю, могут ли они меня прославить;
Но мне их тяжело оставить,
С животными я рад всечасно лепетать
И век мой коротать;
Люблю их общество! - Согласен я, конечно,
Есть и у них свой плут, сутяга и пролаз,
И хуже этого; но я чистосердечно
Скажу вам между нас:
Опасней тварей всех словесную считаю,
И плут за плута - я Лису предпочитаю!
Таких же мыслей был покойник мой земляк,
Не автор, ниже чтец, однако не Дурак,
Честнейший человек, оракул всей округи.
Отец ли огорчен, размолвятся ль супруги,
Торгаш ли заведет с товарищем расчет,
Сиротка ль своего лишается наследства -
Всем нужда до его советов иль посредства.
Как важно иногда судил он у ворот
На лавке, окружен согласною семьею,
Детьми и внуками, друзьями и роднёю!
"Ты прав! ты виноват!" - бывало, скажет он,
И этот приговор был силен, как закон;
И ни один не смел ни впрямь, ни стороною
Скрыть правды пред его почтенной сединою.
Однажды, помню я, имел с ним разговор
Проезжий моралист, натуры испытатель:
"Скажи мне, - он спросил, - какой тебя писатель
Наставил мудрости? Каких монархов двор
Открыл перед тобой все таинства правленья?
Зенона ль строгого держался ты ученья
Иль Пифагоровым последовал стопам?
У Эпикура ли быть счастливым учился
Или божественным Платоном озарился?"
- "А я их и не знал ниже по именам! -
Ответствует ему смиренно сельский житель. -
Природа мне букварь, а сердце мой учитель.
Вселенну населил животными творец;
В науке нравственной я их брал в образец;
У кротких голубков я перенял быть нежным;
У муравья - к труду прилежным
И на зиму запас копить;
Волом я научен терпенью;
Овечкою - смиренью;
Собакой - неусыпным быть;
А если б мы детей невольно не любили,
То куры бы меня любить их научили;
По мне же, так легко и всякого любить!
Я зависти не знаю;
Доволен тем, что есть, - богатый пусть богат,
Я бедного всегда как брата обнимаю
И с ним делиться рад;
Стараюсь наконец рассудка быть под властью,
И только, - вот и вся моя наука счастью!"
<1805>
МУХА
Бык с плугом на покой тащился по трудах;
А Муха у него сидела на рогах,
И Муху же они дорогой повстречали.
"Откуда ты, сестра?" - от этой был вопрос.
А та, поднявши нос,
В ответ ей говорит: "Откуда? - мы пахали!"
От басни завсегда
Нечаянно дойдешь до были.
Случалось ли подчас вам слышать, господа:
"_Мы_ сбили! _Мы_ решили!"
<1805>
ЛИСА-ПРОПОВЕДНИЦА
Разбитая параличом
И одержимая на старости подагрой
И хирагрой,
Всем телом дряхлая, но бодрая умом
И в логике своей из первых мастерица,
Лисица
Уединилася от света и от зла
И проповедовать в пустыню перешла.
Там кроткие свои беседы растворяла
Хвалой воздержности, смиренью, правоте;
То плакала, то воздыхала
О братии, в мирской утопшей суете;
А братии и всего на проповедь сбиралось
Пять-шесть наперечет;