Главная » Книги

Дмитриев Иван Иванович - Стихотворения, Страница 6

Дмитриев Иван Иванович - Стихотворения



justify">   никакого более удовлетворения не получила; половина из
  
   похищенного у него сокровища описана была в казну, а
  
   другая осталась у Мария, и он, будучи в ссылке,
  
   жил еще великолепнее, нежели в своей губернии.}
  
   В отчаянье людей, в которых сердце есть!
  
   Ты можешь захватить и домы их и селы;
  
   Но вырвешь ли из рук их щит, их меч и стрелы?
  
   Булат, булат еще останется при них.
  
   Но обратим к тебе, о Понтикус, наш стих.
  
   Когда подвластные в тебе увидят друга,
  
   Отца и судию; когда твоя супруга
  
   Не будет города и веси обтекать,
  
   Чтобы, как Гарпия, несчастных хлеб снедать, -
  
   Тогда, хоть Пикусов будь внучек, я согласен;
  
   Пожалуй, выбирай из повестей и басен
  
   Любого в прадеды: пусть будет он Титан,
  
   Хоть самый Промефей - почту твой род и сан.
  
   Но если, ослепясь своим высоким саном,
  
   Ты будешь не судьей - мздоимцем и тираном;
  
   Когда ты ликторов секиры притупишь
  
   И руки кровию союзных обагришь,
  
   Тогда твой знатный род против тебя ж восстанет,
  
   Он первый на тебя проклятьем страшным грянет,
  
   И первой мерзости, ты коими покрыт,
  
   Как яркий пламенник пред миром озарит:
  
   Преступник чем знатней, тем более он винен!
  
   Смотри, как Дамазин и гнусен и бесчинен:
  
   Вдоль места, где его почиет предков прах,
  
   Летит на шестерне, имея бич в руках!
  
   Смотри, как званием возницы он гордится!
  
   И кто же? консул сам! кто боле осрамится?
  
   Конечно, в ночь его не сторожит никто;
  
   Но месяц с небеси, но звезды видят то!
  
   Увидим, погоди, и все, коль скоро минет
  
   Срок консульству его; тогда он тогу скинет
  
   И в белый день во всей предстанет славе нам,
  
   Возжами бья коней усталых по бокам;
  
   Тогда он станет сам ходить уже за ними,
  
   И клясться будет он богами не иными,
  
   Как лишь Гипоною {*}, висящей на стене
  
   {* Гипона - богиня, покровительствующая конским заводам.}
  
   В конюшне у него! "Он молод, - скажут мне, -
  
   И мы ведь были то ж". Я и не спорю, были!
  
   Но с первой бородой себя переменили.
  
   Срок буйства юных лет быть должен короток.
  
   Согласен я и в том, что слишком тот жесток,
  
   Который молодость ни в чем уж не прощает;
  
   Но консула ль простить? того ль, кто посещает
  
   Все подлые места, какие в Риме есть,
  
   Тогда как молодость, порода, долг и честь
  
   Зовут его на Рейн, на берега Дуная,
  
   В Армению, на Нил, где, лавры пожиная,
  
   Он мог бы заслужить бессмертия венец?
  
   О Цезарь, где найдешь вождей ты наконец?
  
   Ищи, ищи их впредь не в сонме отличенных,
  
   Не в Остии - в местах, разврату посвященных;
  
   Там, там ты их найдешь в толпе бродяг, рабов,
  
   Между Цибелиных неистовых жрецов,
  
   При бубнах на полу простертых и храпящих;
  
   Всяк первый, всякий брат в вертепах сих смердящих.
  
   И все там общее: стол, чаша и постель;
  
   Забыть самих себя - есть главная их цель.
  
   Когда б ты, Понтикус, узнал, что твой служитель,
  
   Последний самый раб, попал в сию обитель,
  
   Скажи мне, как бы с ним за это поступил?
  
   Конечно бы его надолго заключил
  
   В Луканию или в тосканские темницы! {*}
  
   {* Это были подземелья, называвшиеся у римлян
  
   ergastula; почти каждый римский владелец имел в
  
   поместье своем подземелье, куда он в наказание
  
   сажал своих невольников.}
  
   Что ж тем, которые бесчестят багряницы?
  
   О век! что и бойцу вменяют в срам и студ,
  
   Тем могут щеголять Воллезиус и Брут!
  
   Кто родом был знатней Цетега, Катилины?
  
   Казалось, не было завидней их судьбины!
  
   Какой просторный был им к славе предков след!
  
   Но что ж? в свирепости и галлов превзошед,
  
   Они острят мечи и раздувают пламя,
  
   Чтоб ночью, развернув мятежническо знамя,
  
   Разрушить, сжечь дома, и храмы, и весь Рим!
  
   Но консул бодрствует, преграды ставит им;
  
   Стрежет их все шаги, сограждан ободряет,
  
   И словом, не мечом, республику спасает.
  
   Кто ж этот, кто отвел от нас враждебный рок?
  
   Марк Туллиус, пришлец арпинский, _новичок_! {*}
  
   {* Цицерон родился в местечке Арпинум. Римляне
  
   называли новичками всех тех, которые вышли в знатность
  
   сами по себе, а не по предкам.}
  
   Но Рим его почтил не теми именами:
  
   Он лавры Августа всегда кропил слезами,
  
   А Туллия - отцом отечества нарек.
  
   Кто ж, Понтикус, теперь твой знатный человек?
  
   По мне, так лучше будь потомком ты Терсита {*},
  
   {* Это был безобразный и малодушный князь,
  
   упоминаемый в Илиаде.}
  
   Но с мужеством, с душой Ахилла именита!
  
   <1803>
  
  
  
  Сказки. Басни. Апологи
  
  
  
  
  Сказки
  
  
  
  
  КАРТИНА
  
   Уж ночь на Петербург спустила свой покров;
  
   Уже на чердаках у многих из творцов
  
  
   Погасла свечка и курилась,
  
   И их объятая восторгом голова
  
  
  
  На рифмы и слова
  
  
  
  Сама собой скатилась.
  
  
  
  Козлова ученик
  
  
  
  В своем уединеньи,
  
   Сидевший с Гением в глубоком размышленья,
  
  
  
  Вдруг слышит стук и крик:
  
   "_Где, где он? Там? А! Здесь?_" - и видит пред собою
  
  
   Кого ж? - Князь Ветров шарк ногою!
  
   "Слуга покорнейший! а я, оставя бал,
  
   Заехал на _часок_ за собственным к вам делом.
  
   Я слышал, в городе вас все зовут Апеллом:
  
   Не можете ли вы мне кистию своей
  
   Картину написать? да только поскорей!
  
   Вот содержание: Гимен, то есть бог брака,
  
   Не тот, что пишется у нас сапун, зевака,
  
   Иль плакса, иль брюзга, но легкий, милый бог,
  
   Который бы привлечь и труженика мог, -
  
   Гимен и с ним Амур, всегда в восторге новом,
  
   Веселый, миленький, и живчик одним словом,
  
   Взяв за руки меня, подводят по цветам,
  
  
   Разбросанным по всем местам,
  
   К прекрасной девушке, боготворимой мною -
  
   Я завтра привезу портрет ее с собою, -
  
   Владычица моя в пятнадцатой весне,
  
  
  
  Вручает розу мне;
  
   Вокруг нее толпой забавы, игры, смехи;
  
   Вдали ж, под миртами, престол любви, утехи,
  
   Усыпан розами и весь почти в тени
  
   Дерев, где ветерок заснул среди листочков...
  
   Да! не забыть притом и страстных голубочков -
  
   Вот слабый вам эскиз! Чрез два, четыре дни
  
   Картина, думаю, уж может быть готова;
  
   О благодарности ж моей теперь ни слова:
  
   Докажет опыт вам - прощайте!" И - исчез.
  
   Проходит ночь; с зарей, разлившей свет с небес,
  
   Художник наш за кисть - старается, трудится:
  
  
   Что ко лбу перст, то мысль родится,
  
  
  
   И что черта,
  
  
  
  То нова красота.
  
  
  
  Уже творец картины
  
  
   Свершил свой труд до половины,
  
  
  
  
  Как вдруг
  
  
  
  Почувствовал недуг,
  
   И животворна кисть из слабых рук упала.
  
   Минута между тем желанная настала:
  
   Князь Ветров женится, хотя картины нет.
  
   Уже он райские плоды во браке жнет;
  
   Что день, то новый дар в возлюбленной княгине;
  
   Мила, божественна, при всех и наедине.
  
  
   Уж месяц брака их протек
  
   И Апеллесову болезнь с собой увлек.
  
  
  
  Благодаря судьбину,
  
  
   Искусник наш с постели встал,
  
   С усердьем принялся дописывать картину
  
  
  
  И в три дни дописал.
  
   Божественный талант! изящное искусство!
  
  
   Какой огонь! какое чувство!
  
   Но полно, поспешим мы с нею к князю в дом.
  
   Князь вышел в шлафроке, нахлучен колпаком,
  
   И, сонными взглянув на живопись глазами:
  
   "Я более, - сказал, - доволен был бы вами,
  
  
   Когда бы выдумка была
  
  
   Не столь игрива, весела.
  
   Согласен я, она нежна, остра, прекрасна,
  
   Но для женатого... уж слишком любострастна!
  
   Не можно ли ее поправить как-нибудь?..
  
   Какой мороз? моя ужасно терпит грудь:
  
   Прощайте!" Апеллес, расставшись с сумасбродным,
  
  
   Засел картину поправлять
  
  
   С терпением, артисту сродным;
  
   Иное в ней стирать, иное убавлять,
  
   Соображаяся с последним князя вкусом.
  
   Три месяца пробыв картина под искусом,
  
   Представилась опять сиятельным глазам;
  
   Но, ах! знать, было так угодно небесам:
  
  
   Сиянье их совсем затмилось,
  
   И уж почти ничто в картине не годилось.
  
  
  
  
   "Возможно ль?.. Это я? -
  
  
   Вскричал супруг почти со гневом. -
  
   Вы сделали меня совсем уже _Хоревом_ {*},
  
   {* Действующее лицо в трагедии г. Сумарокова.}
  
   Уж слишком пламенным... да и жена моя
  
  
  
  
   Здесь сущая Венера!
  
   Нет, не прогневайтесь, во всем должна быть мера!"
  
  
   Так о картине князь судил,
  
   И каждый день он в ней пороки находил.
  
  
   Чем более она висела,
  
   Тем более пред ним погрешностей имела,
  
   Тем строже перебор от князя был всему:
  
   Уже не взмилились и грации ему,
  
   Потом и одр любви, и миртовы кусточки;
  
   Потом и нежные слетели голубочки;
  
   Потом и смехи все велел закрасить он,
  
   А наконец, увы! вспорхнул и Купидон.
  
   1790
  
  
  
   МОДНАЯ ЖЕНА
  
   Ах, сколько я в мой век бумаги исписал!
  
   Той песню, той сонет, той лестный мадригал;
  
   А вы, о нежные мужья под сединою!
  
   Ни строчкой не были порадованы мною.
  
   Простите в том меня: я молод, ветрен был,
  
  
   Так диво ли, что вас забыл?
  
   А ныне вяну сам: на лбу моем морщины
  
  
  
  Велят уже и мне
  
  
   Подобной вашей ждать судьбины
  
  
   И о цитерской стороне
  
   Лишь в сказках вспоминать; а были, небылицы,
  
   Я знаю, старикам разглаживают лицы:
  
   Так слушайте меня, я сказку вам начну
  
  
  
  Про модную жену.
  
  
   Пролаз в течение полвека
  
  
   Все полз, да полз, да бил челом,
  
   И наконец таким невинным ремеслом
  
   Дополз до степени известна человека,
  
   То есть стал с именем, - я говорю ведь так,
  
  
  
  Как говорится в свете:
  
   То есть стал ездить он шестеркою в карете;
  
  
  
  Потом вступил он в брак
  
   С пригожей девушкой, котора жить умела,
  
  
  
  Была умна, ловка
  
  
  
  
  И старика
  
  
  
  Вертела как хотела;
  
  
   А старикам такой закон,
  
   Что если кто из них вскружит себя вертушкой,
  
  
   То не она уже, а он
  
  
   Быть должен наконец игрушкой;
  
  
  
  Хоть рад, хотя не рад,
  
  
   Но поступать с женою в лад
  
  
   И рубль подчас считать полушкой.
  
   Пролаз хотя пролаз, но муж, как и другой,
  
   И так же, как и все, ценою дорогой
  
  
   Платил жене за нежны ласки;
  
  
   Узнал и он, что блонды, каски,
  
   Что креп, лино-батист, тамбурна кисея.
  
   Однажды быв жена- вот тут беда моя!
  
   Как лучше изъяснить, не приберу я слова -
  
   Не так чтобы больна, не так чтобы здорова,
  
   А так... ни то ни се... как будто не своя,
  
   Супругу говорит: "Послушай, жизнь моя,
  
  
   Мне к празднику нужна обнова:
  
   Пожалуй, у мадам Бобри купи тюрбан;
  
   Да слушай, душенька: мне хочется экран
  
  
  
   Для моего камина;
  
  
  
  А от нее ведь три шага
  
  
  
  До английского магазина;
  
   Да если б там еще... нет, слишком дорога!
  
   А _ужасть_ как мила!" - "Да что, мой свет, такое?"
  
  
  
  - "Нет, папенька, так, так, пустое...
  
  
   По чести, мне твоих расходов жаль".
  
  
  
  - "Да что, скажи, откройся смело;
  
   Расходы знать мое, а не твое уж дело".
  
  
  
  - "Меня... стыжусь... пленила шаль;
  
   Послушай, ангел мой! она такая точно,
  
   Какую, помнишь ты, выписывал нарочно
  
   Князь, для княгини, как у князя праздник был".
  
  
  
  С последним словом прыг на шею
  
   И чок два раза в лоб, примолвя: "Как ты мил!"
  
   - "Изволь, изволь, я рад со всей моей душою
  
  
  
  Услуживать тебе, мой свет! -
  
  
  
   Был мужнин ей ответ. -
  
   Карету!.. Только вряд поспеть уж мне к обеду!
  
   Да я... в Дворянский клуб оттоле заверну".
  
   - "Ах, мой жизненочек! как тешишь ты жену!
  
   Ступай же, Ванечка, скорее". - "Еду, еду!"
  
  
  
   И Ванечка седой,
  
  
  
  Простясь с женою молодой,
  
   В карету с помощью двух долгих слуг втащился,
  
  
  
   Сел, крякнул, покатился.
  
   Но он лишь со двора, а гость к нему на двор -
  
  
  
  Угодник дамский, Миловзор,
  
   Взлетел на лестницу и прямо порх к уборной.
  
   "Ах! я лишь думала! как мил!" - "Слуга покорный".
  
   - "А я одна". - "Одне? тем лучше! где же он?"
  
  
   - "Кто? муж?" - "Ваш нежный Купидон".
  
  
  
  - "Какой, по чести, ты ругатель!"
  
   - "По крайней мере я всех милых обожатель.
  
  
  
  Однако ж это ведь не ложь,
  
   Что друг мой на него хоть несколько похож".
  
   - "То есть он так же стар, хотя не так прекрасен".
  
   - "Нет! Я вам докажу". - "О! этот труд напрасен".
  
   - "Без шуток, слушайте; тот слеп, а этот крив;
  
   Не сходны ли ж они?" - "Ах, как ты злоречив!"
  
  
  
   - "Простите, перестану...
  
  
  
  Да! покажите мне диванну:
  
   Ведь я еще ее в отделке не видал;
  
   Уж, верно, это храм! Храм вкуса!" - "Отгадал".
  
   - "Конечно, и... любви?" - "Увы! еще не знаю.
  
   Угодно поглядеть?" - "От всей души желаю".
  
   О бедный муж! спеши иль после не тужи,
  
   И от дивана ключ в кармане ты держи:
  
  
   Диван для городской вострушки,
  
  
   Когда на нем она сам-друг,
  
  
   Опаснее, чем для пастушки
  
  
   Средь рощицы зеленый луг.
  
  
   И эта выдумка диванов,
  
  
   По чести, месть нам от султанов!
  
   Но как ни рассуждай, а Миловзор уж там,
  
   Рассматривает всё, любуется, дивится;
  
   Амур же, прикорнув на столике к часам
  
   Приставил к стрелке перст, и стрелка не вертится,
  
   Чтоб двум любовникам часов досадный бой
  
   Не вспоминал того, что скоро возвратится
  
  
  
   Вулкан домой.
  
   А он, как в _руку сон_!.. Судьбы того хотели!
  
   На тяжких вереях вороты заскрипели,
  
   Бич хлопнул, и супруг с торжественным лицом
  
   Явился на конях усталых пред крыльцом.
  
   Уж он на лестнице, таща в руках покупку,
  
   Торопится свою обрадовать голубку;
  
   Уж он и в комнате, а верная жена
  
   Сидит, не думая об нем, и не одна.
  
   Но вы, красавицы, одной с Премилой масти,
  
   Не ахайте об ней и успокойте дух!
  
   Ее пенаты с ней, так ей ли ждать напасти?
  
   Фиделька резвая, ее надежный друг,
  
  
  
   Которая лежала,
  
  
  
   Свернувшися клубком,
  
  
  
  На солнышке перед окном,
  
   Вдруг встрепенулася, вскочила, побежала
  
  
  
  К дверям и, как разумный зверь,
  
   Приставила ушко, потом толк лапкой в дверь,
  
  
  
  Ушла и возвратилась с лаем.
  
   Тогда ж другой пенат, зовомый попугаем,
  
   Три раза вестовой из клетки подал знак,
  
  
  
  Вскричавши: "Кто пришел? дурак!"
  
   Премила вздрогнула, и Миловзор подобно;
  
  
  
  И тот, и та - о, время злобно!
  
  
  
  О, непредвиденна беда! -
  
  
  
  Бросался туда, сюда,
  
  
  
  Решились так, чтоб ей остаться,
  
   А гостю спрятаться хотя позадь дверей, -
  
  
  
  О женщины! могу признаться,
  
  
  
  Что вы гораздо нас хитрей!
  
   Кто мог бы отгадать, чем кончилась тревога?
  
   Муж, в двери выставя расцветшие два рога,
  
   Вошел в диванную и видит, что жена
  
   Вполглаза на него глядит сквозь тонка сна;
  
  
  
  Он ближе к ней - она проснулась,
  
  
  
   Зевнула, потянулась;
  
  
  
  
  Потом,
  
  
  
   Простерши к мужу руки:
  
   "Каким же, - говорит ему, - я крепким сном
  
  
  
  Заснула без тебя от скуки!
  
  
  
   И знаешь ли, что мне
  
  
  
   Привиделось во сне?
  
   Ах! и теперь еще в восторге утопаю!
  
   Послушай, миленький! лишь только засыпаю,
  
   Вд

Категория: Книги | Добавил: Armush (29.11.2012)
Просмотров: 609 | Рейтинг: 0.0/0
Всего комментариев: 0
Имя *:
Email *:
Код *:
Форма входа