sp; Смерть неминучая!
Движет силу машинную электроток!
Но парень рванулся, ободрал себе бок,
Грудь поранил и руки, напрягся всем телом
И движеньем отчаянно-смелым
Он электропровод достал
И pвaнyл! Перервал!
Трактор стал!
Федосеев - вот только едва не задавленный,
Измятый, изодранный, весь окровавленный,-
Соединив провода,
- Что там кровь! не беда!-
Вновь стрелою за руль на машину проворно
И пош-ш-шел по ложбинам, буграм и кустам,
Крича на все поле задорно:
"Я темпа не сдам!
Я темпа не сдам!
Не сдам!!"
Пою - знать обязаны все его!
Громче, громче, мои узловатые. струны!
Пою тракториста, комсомольца Федосеева
Из зерносовхоза "Волжской коммуны"!
_Он герой. Но герой нынче только ли он_?!
Их в Советской стране не один миллион!!
НЕМЕЦКАЯ СТУПА
Гитлер, Зельдте, Гугенберг,
Дюстерберг,
Прихвативши Шахта за компанию,
Спасают в Гарцбурге Германию.
Национал-социалисты,
Промышленные и банковские капиталисты
С восемнадцатью старыми генералами вкупе
Толкут воду в патриотической ступе.
Вода брызжет, ступа качается.
Из воды масла не получается.
Растут мозоли на языках.
Вот ступа у Гитлера в руках.
Тяжела проклятая ступа.
Вспотел Гитлер от шеи до пупа.
Мозг у бедняги еле варит.
Глаза глядят безумно и устало.
"Мы, Гитлер говорит,
Решили, говорит,
Во что бы то ни стало,
Не щадя государственного организма,
Защитить страну от большевизма!"
И пошел Гитлер выводить вавилоны
О роковой большевистской звезде.
Против нас не люди, граммофоны
Ораторствуют нынче всюду и везде.
До чего она уж не новинка -
Антибольшевистская пластинка,
До чего заиграна она,
Повторяется до какого излишка.
Хотя бы какая-либо одна
Прозвучала новая мыслишка!
Тянется Гитлером песня все та же,
Все та же,
Звучит она даже
Не немецки-фашисто,
А чан-кай-шисто.
Подхватив
Чан-кай-шистский мотив
Без перелицовки,
Гитлер хочет допеться до его же концовки:
"Чем большевистский победный напор,
Чем растоптанная банкирская рента,
Лучше слизывать пыль с окровавленных шпор
Озверелого генерал-интервента!"
Но... в такую вступили мы бурную полосу,
Что... хватило бы голосу
У немецкого горе-певца
Дотянуть до _такого_ конца:
В час, когда загремят пролетарские фуги,
Не сорваться б ему от натуги!
ТРАГЕДИЯ И ФАРС
Ехали славные вояки -
Юссами-Такаяки,
Каци-Кацияма,
Кинтаро-Мацуяма,
Умисаци-Куроки,
Хидесаци-Аоки,
Хико-Хиного
И еще много
С другими именами.
Впереди всех Таро-Садзанами.
Ехали вояки, досадовали,
По сторонам поглядывали.
Руки у вояк чесалися,
А почесать их вояки опасалися:
Лежат перед ними владения
пространные,
А вдоль межи наклейки охранные:
"Пакт Келлога!"
"Пакт Келлога!"
"Скучная дорога!-
Вздохнул Таро-Садзанами
И прибавил в остром гневе: -
Следят сторожа за нами
В городе Женеве!
Эх, когда б не эти сторожа,
Было бы нам прихватить в карман чего!"
А маньчжурская межа
Манит к себе так приманчиво!
Поехали дальше славные вояки -
Юссами-Такаяки
И другие с другими именами,
Спереди Таро-Садзанами.
Вдруг им навстречу, завывая дико,
Моногуси-Хико,-
Рысака нахлестывая яро.
Подскакал он к Садзанами-Таро
И сказал ему немногосложно:
"Можно!!"
Поползли межою огневые змейки,
Боевая вдоль межи пошла тревога.
Словно не было, исчезли все наклейки:
"Пакт Келлога!"
"Пакт Келлога!"
Той порою во Женеве-граде
На публично-фарсовой эстраде
Труппа пестрого подбора и ранжира
Выступает с трогательным фарсом:
"Торжество богини мира
Над кровавым Марсом!"
Ставлю точку здесь демонстративно.
Об игре пошлейшей из эстрад
Всем читать, я думаю, противно,
А писать - противней во сто крат!
МИМО... МИМО!..
Да, милостивые государыни и государи,
Ошметки старой стари,
Кусковы,
Милюковы,
Аргуновы
И тому подобные
Белогвардейцы злобные,
Блудословы и блудодеи.
Защитники русской великодержавной идеи,
Журналисты, помещики и фабриканты,
Обомшелые эмигранты!
Да,
Господа,
Сидели вы долгие годы,
Ждали подходящей погоды,
Но счастье вам не улыбнулося.
Прошлое к вам само не вернулося,
А мы вам тоже его не вернем.
Ах, прошлое! Поплачьте о нем,
В стиле торжественно-высоком!
Новое растет и крепнет с каждым днем,
Наливается жизненным соком.
Если бы из вас кому
Посчастливилось хоть одному,
- Сие, предупреждаю гласно,
Оч-чень опасно
И не очень похвально!-
Посчастливилось не во сне, а наяву
В советскую Москву
Пробраться нелегально,
То счастливец такой
Дрожащей рукой
Среди бодрой рабоче-крестьянской столицы
Протирал бы себе, скажем пышно, "зеницы",
То есть пялил бы - проще - глаза,
И, не смысля ни в чем ни аза,
Рассудком своим не владея,
Бормотал, как в бреду:
"Это ж... собственно... где я?
Да неужто в Охотном ряду?!"
Поглядел бы в сторону в эту
И в эту,
Ан Охотного ряда и нету:
Нету лавок былых,
Нету вони, стоявшей здесь густо и прочно,-
Остатки подвалов и вертепов гнилых
На грузовиках увозятся срочно,-
А напротив - от самой Тверской
До "Благородного" - в прошлом - собрания...
Тут москвич-эмигрант простонал бы с тоской:
Куда же девались питейные здания?
Вон там торговали грибною закуской,
А вон там был кабак с пьянкой истинно-русской,
А против кабацкого причала
Параскева-Пятница торчала,-
Рядом люди толпились, молились, пьянели,
Торговалися, жуля, бранясь и мирясь:
Клятвы, песни, похабщина, а на панели -
Грязь,
Грязь,
Грязь!
А теперь... На какую попал ты планету?
Распивочной нету,
Параскевы-Пятницы нету,
Нету узкой панели с булыжной укладкой,
Нету грязи обычной, привычной, родной:
Вдоль, панели - широкой, асфальтовой, гладкой
(_Моссовет_ щегольнул тут древесной посадкой!)
Протянулись деревья зеленой стеной,
Да какие деревья! Иные в охвате...
Вам хотелося чуда? Любуйтеся, нате!
Да, Москва нынче стала иной
На окраинах и на просторном Арбате,
На площади Красной и на Страстной!
А заводы,
Заводы,
Заводы,
Заводы!
А рабочие - сколько их стало!- дома!
Эмигранты плешивые! Годы и годы
Вы сидели у моря и ждали погоды
И теряли последние крохи ума.
Над газетами вашими и беллетристикой
Сколько раз хохотать мне случалось до слез:
Невозможно сравнить ни с какой юмористикой
Того бреда, что пишется вами... всерьез
И... так глупо, так старчески-пустоголово!
Все статьи ваши - несообразный курьез,
Столько лживого в них, преднамеренно-злого,-
Но по глупости явной и ложь их и брань
На такую смешную возводятся грань,
Что - честное слово!-
Иной раз я не мог даже сразу постичь,
Как пороть могут люди столь дикую дичь.
А они ее порют. И как: ежедневно!
Да, делишки, мил-сдари, у вас таковы...
Положение ваше до жути плачевно
И - непоправимо, увы!
Непоправимо.
Там, где строится новое неутомимо,
Волны жизни гремят и проносятся мимо
Заклинателей, чьи идеалы мертвы.
Мимо...
Мимо!..
ПОЭТИЧЕСКИЙ ПРИВЕТ ПОЭТУ А. ЖАРОВУ
(в связи с исполнившимся десятилетием его
творческой работы)
Поэта младшего приветствую охотно.
Да, так-то, Саша, милый друг!
Годочки юные ушли бесповоротно,
Десятилетний пройден круг.
Мужает, крепнет стиль работы общей нашей.
Нам стала выдержка важнее, чем "ура!".
Ты был доселе резвым Сашей.
Серьезным мужем стать пора.
Сильны мы в творчестве не стороной парадной.
Наш творческий Парнас - рабочая среда.
Поменьше лихости эстрадной,
Побольше строгого, упорного труда!
Триумфы легкие валяются на свалке,
Лишь у глупцов от них кружится голова.
Не только сталь одна нуждается в закалке:
Закалки требуют и мудрые слова.
А мудрость не лежит открыто при дороге:
К ней путь тернист и крут, и полон многих бед,
Но сколько радости в сверкающем итоге!
Приветствую тебя, друг Жаров, на пороге
Мук творческих твоих и творческих побед!
МИРОВЫЕ СУДЬИ
Женевский бюллетень
Мямлит невнятные вещания.
В Лиге Наций который уж день -
Непрерывные совещания,
Со многих сторон инспирированные,
Закрыто-комбинированные;
Вчера, например, чуть не с рассвета
Разводили антимонии
Все члены совета -
Без Китая и Японии
(Но с участием американского эксперта
Джильберта),-
Затем "комитет пяти"
Старался деликатное название найти
Для японского военного танца
(В присутствии американца),-
Затем - без японского и китайского члена,-
Четыре каких-то джентельмена
Договаривались честно
(С американцем совместно).
Но все нету и нету развязки.
Дело коснулося не пустячка,
Тут не просто вариация сказки
Про белого бычка.
*
Вовсе дело не так бело.
Для слепого ясен цвет.
Но женевцы опупело
Уверяют: "Не приспело
Объявлять - война иль нет?
Кто побитый? Кто задира?
Не решить в один момент".
Инструмент женевский мира -
Снизу пушка, сверху лира,
Очень ловкий инструмент.
Стонет лира. Вся в томленье:
"Ах, японец!.. Дорогой!"
Вот в советском направленье
Разговор бы был другой,
Посвежей была б погодка,
Обратился день бы в ночь,
Медно-пушечная глотка
Заревела б во всю мочь:
"Коминтерновской работы
Вырвать корни все - войной!"
А Японии нет ноты,
Резкой ноты ни одной.
И японцы, зная это,
Так развязны в грабеже.
И сказать хотели б "вето",
Так сказали бы уже.
Кончит все - "святой обычай":
Суд, не выискав вины
У разбойной стороны,
Поделившись с ним _добычей_,
Скажет: "Не было _войны_!"
БОЙЦАМ ЗА КРАСНУЮ ЖИЗНЬ
Деревенским активистам.