">
Изба в огне, но не горит!
Он под окошко: видит... худо!
Ватага удалых, их было семь на счет
(В стране лесной, в глуши безлюдной),
Хозяина, скрутив, на вениках печет
И гаркают: "Давай казну!"
Жена-хозяйка
Тож связана... Вот наш к товарищу:
"Вставай-ка!
Смотри: вот так и так! Медведей прочь с цепей -
И по дубине им: скорей, скорей!"
Встают, бегут в избу - там двери на запоре.
Но ведь не свой же брат медведь!.. Не шутит в споре,
Притом зверей толкнули под бока:
"Бей, _Мишка! Мишка_, бей!.." И двери розно!
И входят витязи с дубинами прегрозно.
От радости у мужика
Душа дрожит, а воры - кто куда попало.
Однако ж им на пай достаточно достало!
Связали нескольких - и в земский суд.
И судьи - если мне рассказчики не лгут -
Медведей налицо, по форме, призывали:
Уж, разумеется, они желали
Удостовериться, узнать,
Хотя бы с ставкою очною,
Что могут иногда, порой иною,
И нелюди людей спасать!
1827 или 1828
ЗВУКИ
1
Порой в полночной тишине
В глухой, безлюдной стороне
Я слышу песнь, я слышу звуки -
И сердцу сладостны они,
Как детства золотые дни!
От них стихают сердца муки.
Незримый тенор! твой напев
Сквозь душу с роскошью проходит,
Как ясный взор невинных дев.
Не знаю я, отколь приходит
Сей глас, как отзыв горних стран;
Но с ним целенье скорбных ран;
Он сладостно питает думу.
Молчат светила в вышине,
Леса наземные без шуму;
Но в сей безгласной тишине
В глухой безлюдной стороне,
Скрестя на грудь в покое руки,
Я слышу песнь, я слышу звуки!..
2
Опять они! всё те же звуки!
Там, где-то там, в туманной мгле,
Белее снега чьи-то руки
На звонком движутся стекле, -
И жизнь и песни под перстами!
Вон - там, незримыми устами,
О чем-то чудном говорят.
Сдается мне, поют про тайны
Плывущих в синеве миров,
О мятежах земли случайных,
О дивном жребии веков:
Возвышен голос сей и важен!
Как в ясном хрустале вода,
Он чист - и сладостно-протяжен,
Как чувство радости, когда
Мы, после долгия разлуки,
Пред девой милою сидим
И молча в очи ей глядим.
Опять они! всё те же звуки!..
3
Когда погаснут все огни
И стихнут голоса в многоглагольном граде,
Я слышу в тишине - опять они!
Как челн в волнах - душа в отраде...
О чем поют, не знаю сам,
Но с песнью сей - як небесам!
Звучите ж вы, чарующие звуки!
Целите ж вы души скорбящей муки!
В часы святой, полночной тишины,
Отвеяв дня тоскливого заботы,
Вы так светлы, как луч луны,
Скользящий с ясной позолоты.
1827 или 1828
ЛИСТОК И ЧЕЛОВЕК
(Басня)
От ветки дерева цветущего листок
Упал, от ветерка, в струистый ручеек
И поплыл, поплыл, всё с волнами,
Тихонько, с пеною, кружась;
То между гладкими, душистыми полями,
То над раскатами песков несясь;
Порой чрез древний бор; в потемках, под скалам";
И уж нельзя бедняжке стать
И потянуться вверх, чтоб хоть на час опять
Быть гостем дерева родного:
Иная для него судьба готова...
Каким еще стихом рассказ мой заверстать?
Листок и человек различны благородством -
Но здесь у обо_и_х в судьбе большое сходство!
Между 1827-1829
СТЕПЬ
Как беспредельна ты, безлесная пустыня!
Где долго нежится в тиши степной арбуз
И златобокая душисто зреет дыня.
Там весело: не зная наших уз
И не пленяяся большими городами,
Кочуют с пестрыми стадами
В кудрявых смушках чебаны,
И с звонким топотом несутся табуны,
И под густым заслоном ночи
Горят, как светочи, недремлющие очи
Порою воющих волков,
И слышен по зарям порывный свист сурков
И вот орел стрелой пустился,
И змей, крутясь, шипит в его когтях;
Но сизоперый вверх... и скрылся
В раззолоченных облаках!..
Между 1827-1829
РОМАНС
(Перевод с французского)
Восток краснеет за горою,
Седлай мне чалого коня!
Любовь, любовь зовет меня!..
Когда б мне утренней порою
Еще у милой побывать,
Еще одно "прости!" сказать!
Дай шарф, Раисой подаренный,
Ее слезами орошенный:
В боях, в турнире - он мой щит!
Когда ж судьба меня сразит,
Когда навек расстанусь с милой,
Пусть веет над моей могилой!
Весна с дубравными певцами
Сошла волшебницей с небес;
Помолодел нагорный лес;
Касатки вьются над зубцами.
И всё толпой в волшебный плен,
Живет и дышит наслажденьем;
Лишь я, судьбы моей веленьем,
Бегу от сих зубчатых стен!
Лобзаясь нежно ветерками,
Я стану думать, что я с ней,
Ее лобзаюся устами...
Но стоны горести моей
Пошлю я к милой с стоном бури.
Где конь, мой конь? Уж день в лазури!
Нас ждут, летун! пора лететь
Проститься с ней - и умереть!
"Не плачь, о друг мой неизменный!
Как быть? Не нам владеть судьбой:
Есть вечный мир - за жизнью бренной,
Там, там, мы свидимся с тобой.
Не унывай!.. я буду славен!
Вот плетень из твоих власов,
Вот шарф! он мой, с ним кто мне равен)
Прости!.." И уж не слышно слов!..
Между 1827-1829
ЛЕТНИЙ СЕВЕРНЫЙ ВЕЧЕР
Уж солнце клубом закатилось
За _корбы_ {*} северных елей,
И что-то белое дымилось
На тусклом помосте полей.
С утесов, шаткою стеною,
Леса над озером висят
И, серебримые луною,
Верхи иглистые торчат
Гряды печальной бурелома: {**}
Сюда от беломорских стран
Ворвался наглый ураган -
И бор изломан, как солома...
Окрестность дикую пестря,
Вдали, как пятна, нивы с хлебом,
И на томпаковое небо
Взошла кровавая заря.
Питомец ласкового юга
Без чувств, без мыслей вдаль глядит
И, полный грусти, как недуга,
О ней ни с кем не говорит.
{* Корбами называют здесь (в Олонецкой губернии) самые дикие места в
глухих лесах, где ели, сплетая вершины свои, составляют довольно твердый
свод над влажно-каменистым грунтом. В сих затишных уютах сохраняется и зимою
такая степень теплоты, что чижи целыми стадами ищут там себе убежища.
** Буреломом (технический термин у лесоводов) называют валежник или
гряду леса, поваленного бурею.}
МАТЬ-УБИЙЦА
На черном небе полосами
В изломах молнии горят,
Дрожащий грома перекат
Бежит и стонет над лесами.
Гроза и ночь! И, над водой,
Она безмолвна-лик младой,
Полузавешенный власами.
Одежда - рубище; она,
При свете молнии бледна,
Мертвец недвижный, - только очи
Ужасной жизнию полны.
И вдруг я слышу: "В лоне ночи,
Вот он! вот он! раскат волны,
Качай малютку с лаской нежной:
Он мой! он мой! его ко мне!
У сердца, здесь, приют надежный.
Мне было сладко по весне
Дышать любовью, ждать свиданья,
И долгий шепот и лобзанья
Из уст устами похищать.
Как я обманывать умела
Мою докучливую мать!
Условный знак... и я летела...
И скоро на руках моих
Дитя прелестное явилось:
Он миловиден был и тих,
В глазах малютки так светилось...
Куда девать? - Близка вода...
Едва окутав пеленою,
Несу... бегу, полна стыда,
И вот младенец под волною! -
Ко мне! ко мне! зовет к себе -
Иду!.. На мне горою волос!"
Своей покорная судьбе,
Она в волнах - и стихнул голос.
Между 1827-1829
К ДУГУ
Зеленый луг! Зеленый луг!
Как расстилаешься ты гладко,
Как отдыхает тут мой дух,
Как тут задумываться сладко!
Ах, если б так, ах, если б так
Постлался путь наземной жизни!
Смелей бы я сквозь вихрь и мрак
Спешил к сияющей отчизне,
Но тут скалы - и всё скалы,
Стоят, как призраки, от века,
И с них летят, кипят валы:
Трудна дорога человека!..
Зеленый луг! Зеленый луг!
Пока цветешь, стелися гладко!
И успокой мой томный дух
И дай задуматься мне сладко!
<1829>
ПСАЛОМ 138
В стране изгнанья - в Вавилоне,
При дальних, неродных реках,
Мы по родном своем Сионе
Грустили молча и в слезах.
На серебристых ветвях ивы
Повесил каждый свой орган,
И с струн их отзывы плаксивы
Срывала буря чуждых стран.
"Зачем для песен Иеговы
Вы жизнь не взбудите в струне?
Играйте!" - говорят нам. "Что вы?
Как нам играть в чужой стране?..
Забудь меня, моя десница,
Когда тебя забуду я,
Иерусалим - царей столица, -
Святая родина моя!
Припомни, бог, как сын Эдома
Наш град неистово громил:
И меч и пламень в дом из дома,
Как лютый вихорь, разносил!
О, в ком дух мести бог возбудит
На злую Вавилона дщерь,
И от кого терпеть ей будет
За то, что терпим мы теперь?
Блажен, кто, стоны преселенцев
Послышав, на тебя пойдет
И плачущих твоих младенцев,
Взмахнув, о камень расшибет!.."
Между 1826-1830
НЕСМЫСЛЕННОСТЬ
Теперь ты ратуешь, наш боже!
И с кем? - С созданием своим!
Твой наступ строже, строже, строже,
А мы как мертвые стоим,
И, как погибший, утопаем
В заботах странных, мелочных,
Великой вести не внимаем,
Угроз не слушаем твоих!
И рати ангелов дивятся
Окаменелости людей:
"Не их ли горы так дымятся,
Не к ним ли, в тайну их грудей,
Теснится страх, и души ноют,
Не к ним ли глад и смерть с войной?
Мы видим казнь, и бури воют
Над их обителью земной..."
Так говорят небесны силы!
А мы не слышим и не зрим,
И, как под камнями могилы,
Своим гниеньем дорожим!..
Между 1826-1830
ГРУСТЬ В ТИШИНЕ
Объято всё ночною тишиною,
Луга в алмазах, темен лес,
И город пожелтел под палевой луною,
И звездным бисером унизан свод небес;
Но влажные мои горят еще ресницы,
И не утишилась тоска моя во мне;
Отстал от песней я, отстал я от цевницы:
Мне скучно одному в безлюдной стороне.
Я живу, не живу,
И, склонивши главу,
Я брожу и без дум и без цели;
И в стране сей пустой,
Раздружившись с мечтой,
Я подобен _надломленной_ ели:
И весна прилетит
И луга расцветит,
И калека на миг воскресает,
Зеленеет главой,
Но излом роковой
Пробужденную жизнь испаряет;
И, завидя конец,
Половинный мертвец
Понемногу совсем замирает!
Между 1826-1830
ПЕСНЬ БРОДЯГИ
От страха, от страха