tify">
Я слышал стоны миллионов
И вопль обиженных семей,
Видал я дряхлых инвалидов,
Судить посаженных в сенат,
Видал я, как, для царских видов,
Синодом управлял солдат,
Видал насильства архьереев.
Разврат и пьянство у попов,
Видал я школы для лакеев
И государственных воров,
Видал несчастные обвалы
Казенных зданий и мостов
И бар блистательные балы
На счет обеда их рабов...
Видал я мерзости придворных,
И преступленье в блеске звезд,
И поруганье дев покорных
Через нелидовский подъезд,
Видал главами просвещенья
Солдат и мерзостных ханжей,
Цензуры тяжкое давленье
И силу грубую царей.
Видал поэтов запрещенных
С стихом правдивым на устах
В тюрьмах живыми схороненных
Или гниющих в рудниках...
И я поник душой смятенной
И думал: Русь, как ты грустна!
Ужель еще есть во вселенной
Такая жалкая страна!!
1855
ПЕРЕД ДВОРЦОМ
В лохмотьях, худенький, болезненный и бледный,
"Дрожа от холода, с заплаканным лицом,
На площади меня раз встретил мальчик бедный
И сжалиться над ним молил меня Христом.
"Нас пятеро сирот - отец взят в ополченье
И при смерти лежит в постели наша мать,
С квартиры гонят нас, нет денег на леченье,
И нам приходится по суткам голодать".
Горел я, слушая; облилось сердце кровью...
Но пособить ничем не мог я их судьбе...
Ребенка обнял я с тоскою и любовью,
И долго плакал с ним... о нем и о себе...
"Я нищ, как ты, едва с тяжелыми трудами
Я достаю свой хлеб, - сказал я наконец, -
Проси у богачей... пусть сжалятся над вами..."
И я пошел... Взглянул - передо мной дворец.
Богат, роскошен, горд, прекрасен и громаден,.
Беспечной радостью и счастьем он сиял,
И свет огней в нем был так весел и отраден...
Так безмятежно в нем царь русский пировал...
И что ж не пировать? Дворец его так пышен,
И яства и вино так нежат тонкий вкус;
Ничей - ни вопль, ни стон, ни вздох ему не слышен,
Неведом для него нужд мелких тяжкий груз...
По прихоти бросать он может миллионы,
Именье у рабов, их жизнь, их честь отнять,
Велеть, чтоб за него на смерть шли легионы,.
Чтоб дочерью ему пожертвовала мать...
Всё для него!.. И скорбь, и бедность, и страданья,
И гибель воинов, и граждан кровь и пот,
И грех и низость их, и даже наказанья -
Всё зреет для него в прекрасный, сладкий плод.....
Не диво, Русь, что - в тьме, в лохмотьях, в униженьи,
Замерзши чувствами, терпя духовный глад, -
Хоть в ад ты бросишься по царскому веленью;
Вся жизнь твоя теперь - позорный, душный ад.
1856
ГОДОВЩИНА
(18 февраля 1856 года)
Была пора: над трупом фараона,
В том склепе, где хранились мертвецы,
Спокойные, без жалобы и стона,
Сбиралися мемфисские жрецы,
Всю жизнь усопшего без страха разбирали
И приговор над мертвым изрекали.
И новый царь внимал суду жрецов,
Покорствуя правдивому решенью,
И хоронил отца в тиши, с толпой рабов,
Иль пышное ему готовил погребенье, -
И на граните первозданных скал
Народный приговор историк высекал.
Теперь не та пора: пусть нам невмочь страданья,
Погибших извергов судить мы не должны.
Усопшим мир! - нам говорит преданье,
Завет веков, обычай старины.
Религия прощать врагов нас учит -
Молчать, когда нас царь гнетет и мучит.
И мы молчим; нет, больше: между нас
Является поэт, покрытый срамом;
Забыв, что голос музы-бога глас,
Он злу кадит душевным фимиамом,
Он деспота зовет спасителем людей,
В грязь затоптав всю славу прежних дней.
Но пусть его боятся и в могиле,
В ней льстят ему, чтоб только он не встал:
Душа кипит, покорна высшей силе,
Певец на суд веков царя призвал.
Покинь свой гроб! Взгляни на рубежи родные -
Смотри, что в год ты сделал из России!
Вот без конца проходит вереница,
Вся в трауре, отцов, детей, сирот;
Вот плачет мать, одежды рвет вдовица, -
Кто кости их мужей, сынов берет?
За что погибло ты, младое поколенье,
Полно надежд и сил, в безумном ослепленья?
Смотри, наш царь: вот реки слез тяжелых,
Вот море крови чистой, горы - тел.
Не мало ли? А в городах и селах
Вот новый бич: огонь рассвирепел,
Рукой врага зажженный. Стены, зданья -
Всё падает во прах - за что же наказанье?
За что же мирный сын родной земли,
Богат сегодня - завтра бедный нищий.
Все житницы, все домы, корабли
Вдруг потеряв, насущной просит пищи,
Бежит из города, где думал мирно жить,
Которого, о царь, не мог ты защитить.
Считай же, сколько этих городов
Разрушено иль взято у России -
И ск_о_лько доблестных отечества сынов
В плену, изранены, выносят муки злые!...
Картиной этой не доволен ты?
История тебе перевернет листы.
Смотри - вот золото сияет над тобою:
Богатство здесь без счета, без числа;
Владельцы их идут сплошной толпою -
Но золота толпа не принесла
Отчизне в дар, а, зная блага в жизни,
Его сама украла у отчизны.
Здесь всё: и миллион казны твоей,
Последний грош, пожертвованный нищим,
Хлеб ратнику, пособие врачей,
Оружие, одежда... Мы отыщем,
Наверно, лепты здесь самих воров -
Недаром все они слывут за бедняков.
Позор и стыд! грабеж вошел в обычай,
В закон, в обряд, и нагл и явен стал,
И крадут все: путеец и лесничий,
Чиновник, поп, солдат и генерал, -
И девка грязная, любовница министра,
Продажей мест разбогатела быстро.
А кто стоит у трона твоего?
Тебе б советник, правды друг, наскучил, -
Нет, ты искал молчанья одного,
Покорности, - и ряд бездушных чучел,
Холопов чувства, евнухов ума,
Вокруг тебя - и их такая тьма!
И над тобой и над твоей землей
Теперь Европа целая смеется.
И твой позор и стыд земли родной
В потомстве отдаленном отзовется.
И дорог будет примиренья пир -
И за войной нелепой - подлый мир.
Лишь год прошел - и ты забыт, как мебель
И неуклюжий хлам старинных лет,
Венчанный Хлестаков, между царей фельдфебель,
Разбитый и расслабленный атлет -
И ноют в гробе от тоски и злости
Гниющие поруганные кости.
И день придет! - и не один певец,
Но голос всей народной Немезиды
Средь века прогремит вдруг из конца в конец:
"Да будешь проклят ты........."
И в страхе и в стыде, в последний, судный день,
Не выйдет из гробниц развенчанная тень.
1856
ЖАЛОБА РЕБЕНКА
Для чего вы связали мне руки?
Для чего спеленали меня?
Для чего на житейские муки
Обрекли меня с первого дня?
Еще много носить мне придется
На душе и на теле цепей;
Вкруг кипучей груди обовьется
Много, много губительных змей.
Стариной освященный обычай,
Человека пристрастный закон,
Предписания модных приличий...
Ими буду всю жизнь я стеснен.
Дайте ж мне хотя в детстве свободу,
Дайте вольно всей грудью вздохнуть!
Чтоб я после, в тяжелые годы,
Мог хоть детство добром помянуть!
[1856]
БЛАГОДЕТЕЛЬ
Был у меня незримый покровитель.
Всю жизнь мою его я не видал;
Но с детства убедил меня учитель,
Что он учиться мне незримо, помогал,
Что награждал меня за прилежанье,
Наказывал за шалости и лень,
Что знал мои он мысли и желанья,
Что должен я ему молиться каждый день...
Молился я... Но сердце знать хотело
Того, кто втайне был так добр ко мне,
Кто освящал собой начало дела
И помогал свершить его вполне.
Однако тщетно я искал его увидеть
Иль встретить где-нибудь хоть след его прямой...
Но, подозрением боясь его обидеть,
Я верил всё, что он хранитель мой...
И, мысль о нем была мне утешеньем
В тревожном, пасмурном младенчестве моем.
Бессильный сам, я думал с наслажденьем,
Что сильный у меня хранитель есть во всем.
Прошли года невинности беспечной,
И горем жизни я испытан был.
Хранителя молил я с верою сердечной,
Чтоб он меня в страданьях подкрепил.
Но он не шел... Когда же сердца раны
От времени уж стали заживать,
Сказали мне, что горестью нежданной
Хранитель мой хотел меня лишь испытать,
Что должен я к нему с любовью обратиться,
И счастье вновь в награду даст мне он.
Я сделал так... Но лишь успел склониться,
Как новым был ударом поражен.
Тогда пришло печальное сомненье:
Я звал далекого хранителя к себе,
Чтоб доказал права свои на уваженье,
Чтоб сохранил меня во внутренней борьбе.
Напрасно... Он не шел... Не внял он призыванью.
Я проклинал доверчивость свою...
Но до сих пор в тяжелом ожиданьи
На жизненном пути недвижно я стою.
А прежде он хранил меня, хоть и незримо...
Быть может оттого, что был я глуп и слаб...
Теперь я сам могу итти неутомимо
И действовать - не как его покорный раб,
Не по его таинственным приказам,
Чрез сотни уст дошедшим до меня,
А как велит мне собственный мой разум;,
Как убежден я сам, при полном свете дня.
[1856]
* * *
Когда, среди зимы холодной,
Лишенный средств, почти без сил..
Больной, озябший и голодный,
Я пышный город проходил;
Когда чуть не был я задавлен
Четверкой кровных рысаков
И был на улице оставлен
Для назидания глупцов;
Когда, оправясь, весь разбитый,
Присел я где-то на крыльцо,
А в уши ветер дул сердито
И мокрый снег мне бил в лицо, -
О, сколько вырвалось проклятий.
Какая бешеная злость
Во мне кипела против братии,
Которым счастливо жилось
Средь этой роскоши безумной
И для которых - брата стон
Веселым бегом жизни шумной
И звоном денег заглушон.
...Но пронеслись несчастий годы,
И, гордо мчась по мостовой,
Я рад теперь, коль пешехода
Кнутом заденет кучер мой.
1856
ВСТРЕЧА
В лохмотьях, худенький, болезненный и бледный,
Дрожа от холода, с заплаканным лицом,
На улице меня раз встретил мальчик бедный
И сжалиться над ним молил меня Христом.
"Нас пятеро детей; отец взят в ополченье,
И при смерти лежит больная наша мать.
С квартиры гонят нас; нет денег на леченье,
И нам приходится по суткам голодать..."
Горел я, слушая. Облилось сердце кровью...
Но - пособить ничем не мог я их судьбе.
Ребенка я ласкал с тоскою и с любовью,
И мрачно думал я - о нем и о себе...
А против нас - сиял веселыми огнями
Роскошно убранный, великолепный дом.
Виднелась зала в нем с зелеными столами,
И бальной музыки к нам доносился гром.
[1856]
НА СМЕРТЬ ОСОБЫ
Печальный вестник смерти новой,
В газетах черный ободок
Не будит горести суровой
В душе исполненной тревог.
В каком-то радостном волненье
Я каждый раз внимаю весть
О том, что в старом поколенья
Еще успела жизнь отцвесть.
Чьей смерти прежде трепетал я.
Тех стариков уж нет давно;
Что в старом мире уважал я,
Давно всё мной схоронено...
Пируй же, смерть, в моей отчизне.
Всё в ней отжившее рази,
И знамя новой, юной жизни
На грудах трупов водрузи!
1857
СОЛОВЕЙ
Тебя средь простора лесного
Охотник в силок изловил.
Чтоб песнь твою сделать звучнее,
Хозяин тебя ослепил.
И тянешь ты звонкую песню,
И звучные трели ты льешь.
В восторге твой толстый хозяин,
Что ты неумолчно поешь.
Но я твой язык разумею,
И чуткой душою моей
Я слышу рыданья и стоны
В мелодии песен твоей.
1857
* * *
Испытанный судьбой, в тревожном сне моем
Не убаюкан я роскошными мечтами,
Всё буря снится мне, всё молния и гром,
Какой-то темный свод, да изверги с цепями...
Бывает изредка, что грезится и мне
Картина мирная довольства и покоя.
Мне отчий дом рисуется во сне...
Я вновь дитя с доверчивой душою...
Под отческим надзором я расту,
Не ведая ни страсти, ни сомнений;
Заботливой рукой лелеемый, цвету
Вдали от горя и людских волнений.
Душа моя радушна и тепла,
Полна любви и веры благодатной.
Природа вкруг меня спокойна и светла
И дышит прелестью какой-то непонятной.
Тут всё со мной, что в свете мило мне, -