Добролюбов Николай Александрович - Избранные стихотворения

   И народ сдержать сердечной боли

  

  

   Не умел и горько возроптал...

  

  

   Но давно готов был в вышней воле

  

  

   Для него целительный фиал?

  

  

   Недоступен был Франциск народу;

  

  

   Но пришла законная пора -

  

  

   Даровал разумную свободу

  

  

   Он единым почерком пера.

  

  

   Ожил край. Всё встало в блеске новом.

  

  

   Правосудье царствует в судах;

  

  

   Всяк спокоен под домашним кровом.

  

  

   Всякий волен в мыслях и речах;

  

  

   От шпионов кончилась опасность,

  

  

   В мрак архивов пролит новый свет,

  

  

   И в три дня уврачевала гласность

  

  

   Край больной, страдавший столько лет?

  

  

   Рад народ!.. С молитвой благодарной

  

  

   Новый воздух он впивает в грудь...

  

  

   А король, как прежде, лучезарный,

  

  

   Продолжает царственный свой путь!...

  

  

   4 июля

  

  

  

  

   7

  

  

  

   ПОБЕДИТЕЛЮ {*}

  

  

  (На вшествие Гарибальди в Неаполь)

  

  

  Демон отваги, грозный воитель,

  

  

  Сильных и храбрых всех победитель,

  

  

  В быстрых походах подобный стреле,

  

  

  Тот, кому равного нет на земле,

  

  

  Мощный защитник народной свободы,

  

  

  Тот, кого чтут справедливо народы,

  

  

  Неотразимый, подобно судьбе, -

  

  

  Ныне подходит, Неаполь, к тебе!

  

  

  Горд и всесилен - на чуждые грады

  

  

  Взглянет он гневно!, - и нет им пощады!

  

  

  Сядет в корабль он - и море смирит!

  

  

  Дунет на пушку - она задрожит!

  

  

  Камень под тяжестью стоп его стонет!

  

  

  Тысячи вражьи один он прогонит!

  

  

  Он на плечах своих может один

  

  

  Гордую массу поднять Апеннин!

  

  

  Встреть же, Неаполь, воителя с честью!

  

  

  Радуйся: он не грозит тебе местью...

  

  

  С тихой мольбою склонись перед ним,

  

  

  Как перед новым владыкой твоим!

  

  

  Пред королем ты не будешь в ответе:

  

  

  Он малодушно укрылся в Гаэте

  

  

  И без защиты столицу свою

  

  

  Отдал герою, кого я пою!

  

  

  О Гарибальди! И я, как другие,

  

  

  Злобные чувства и мысли дурные

  

  

  Против тебя на душе хоронил...

  

  

  Ныне всё кончено: ты победил!..

  

  

  Ты заслужил удивление мира!

  

  

  Славит тебя моя скромная лира,

  

  

  И, благодатным восторгом согрет,

  

  

  Ниц пред тобою повержен поэт!..

  

  

  7 сентября 1860 г,

  {* Стихотворение это весьма замечательно: во-первых, как новое доказательство той истины, что errare humanum est (человеку свойственно ошибаться!); во-вторых, как свидетельство о том, до какой степени все умы и сердца, даже самого австрийского склада, были поражены вступлением Гарибальди в Неаполь. Кроме того, просим читателей обратить внимание на психологическую подробность, касающуюся личности поэта. 26 июня он произвел мужественный дифирамб правительству, не соглашавшемуся на либеральные уступки; через день после того дана была конституция, а через неделю поэт нашел в себе достаточно силы, чтобы создать пленительную пьесу в похвалу нового конституционного монарха, совершенно с новой точки зрения. Но это чрезвычайное усилие, как видно, дорого ему стоило и на некоторое время истощило его плодовитый гений. Таким образом в июле и августе, столь полных поводами для стихотворений, он не создал решительно ничего: повидимому он был поражен до того, что не мог собраться с мыслями и вдохновением. Только вступление Гарибальди в Неаполь, как явление слишком уже сильное и неожиданное для поэта, могло разбудить его. Под влиянием минуты, отчаявшись в бурбонской династии, он написал стихотворение, прославляющее военный гений и какую-то сверхъестественную силу Гарибальди. Но скоро он раскаялся в своей оплошности, и плодом раскаяния было стихотворение, которое читатели прочтут далее. Тут уже видно, что мысли и чувства поэта опять возвратились на старый путь... Это - последнее из доставленных нам стихотворений; но весьма вероятно, что теперь, после новых побед Гарибальди, опять произошла перемена и в расположениях поэта. В скором времени мы узнаем это, потому что г. Лилиеншвагер обещает нам перевести также _Римское_ и _Венецианские_ стихотворения г. Хама, долженствующие служить отчасти продолжением неаполитанских. Прим. ред. "Свистка".}

  

  

  

  

   8

  

  

  

   ПЕСНЬ ИЗБАВЛЕНИЯ

  

   (На триумфы королевских войск под Капуей)

  

  

   Триумфом вражьим ослепленный.

  

  

   Поддавшись власти темных сил,

  

  

   Недавно песнью беззаконной

  

  

   Я сан поэта осквернил!!!

  

  

   Но звон струны моей лукавой

  

  

   Я беспощадно оборвал,

  

  

   Когда мне голос мысли здравой

  

  

   Мое паденье указал...

  

  

   Я флибустьером беспощадным

  

  

   Был отуманен, ослеплен,

  

  

   И думал, с горем безотрадным,

  

  

   Что трон законный упразднен.

  

  

   Не знал я твердости Франциска,

  

  

   И в тайне сердца моего

  

  

   Не ожидал такого риска

  

  

   От юной доблести его...

  

  

   Но ныне Капуи защита

  

  

   Вновь образумила меня:

  

  

   Победа правды мне раскрыта

  

  

   Теперь ясней господня дня!

  

  

   Пусть бунт шумит и льется бурно,

  

  

   Пусть шлет Пьемонт за ратью рать:

  

  

   Но с Каятелло и Вольтурно

  

  

   Мы всех их можем презирать...

  

  

   Теперь нам страшен Гарибальди

  

  

   Так, как в то время страшен был,

  

  

   Когда скитался он в Шварцвальде,

  

  

   Когда в Тунисе он служил,

  

  

   Когда в Нью-Йорке делал свечи,

  

  

   Когда с Китаем торговал,

  

  

   Когда, жену взвалив на плечи,

  

  

   От войск австрийских он бежал...

  

  

   И ныне в бегство обратился

  

  

   Непобедимый сей герой,

  

  

   И вновь с Франциском воцарился

  

  

   Везде порядок и покой!..

  

  

   Но, научен своей невзгодой,

  

  

   Он узел власти закрепит

  

  

   И преждевременной свободой

  

  

   Уж свой народ не подарит!

  

  

   27 сентября 1860 г.

  

  

  

  

   С австрийского

  

  

  

  

  

   К. Лилиеншвагер

  

  

   1860

  

  

  

   МОИ ЖЕЛАНИЯ

  

  Дики желанья мои, и в стихах всю их дичь изложу я:

  

  Прежде всего я хочу себе женщину с длинной косою.

  

  Ум и краса мне не нужны: пусть только целуется чаще.

  

  С этакой женщиной вместе мне друга-философа надо.

  

  С ней целоваться я буду, а мудрый мой друг в это время

  

  Будет науки мне все изъяснять, чтоб не надо мне было

  

  Время и зрение портить над мертвою речью печати.

  

  В этих условиях древней историей я бы занялся:

  

  Нравятся мне пирамиды, развалины, - сфинксы, колонны.

  

  Море Евбейское с Желтой рекою и с Гангом священным...

  

  В этом последнем омылся б я, с женщиной вместе и с другом.

  

  Вымывшись, я бы отер себя длинной косою подруги;

  

  Всё, что от друга услышать успел посреди поцелуев.

  

  Всё это тут бы я вспомнить хотел, чтобы книжечку тиснуть,

  

  С нею проникнуть в народ, уяснить ход общественной жизни.

  

  Добрых утешить, а злых покарать и разлить в мире счастье.

  

  Всё бы хотел я изведать: не только искусством заняться.

  

  Но насладиться хотел бы я даже грехом преступленья,

  

  Только чтоб нравственным правилам было оно не противно...

  

  Всё, что от друга я слышал, весь скарб своих сил и познаний.

  

  Всё бы хотел перелить, через женщину с длинной косою.

  

  В новое я существо, - и в сей сладкой работе скончаться:

  

  Пусть существо молодое начнет с того, чем я окончил...

  

  После же смерти хотел бы я зрителем быть его действий.

  

  Чувствовать мыслью и сладко дремать в созерцаньи глубоком...

  

  Аполлон Капелькин

  

  1860

  

  

  

   В ПРУССКОМ ВАГОНЕ

  

  

  

  По чугунным рельсам

  

  

  

  Едет поезд длинный;

  

  

  

  Не свернет ни разу

  

  

  

  С колеи рутинной.

  

  

  

  Часом в час рассчитан

  

  

  

  Путь его помильно...

  

  

  

  Воля моя, воля!

  

  

  

  Как ты здесь бессильна!

  

  

  

  То ли дело с тройкой!

  

  

  

  Мчусь, куда хочу я,

  

  

  

  Без нужды, без цели

  

  

  

  Землю полосуя.

  

  

  

  Не хочу я, прямо -

  

  

  

  Забирай налево,

  

  

  

  По лугам направо,

  

  

  

  Взад через посевы...

  

  

  

  Но увы! - уж скоро

  

  

  

  Мертвая машина

  

  

  

  Стянет и раздолье

  

  

  

  Руси-исполина.

  

  

  

  Сыплют иностранцы

  

  

  

  Русские мильоны,

  

  

  

  Чтобы русской воле

  

  

  

  Положить препоны.

  

  

  

  Но не поддадимся

  

  

  

  Мы слепой рутине:

  

  

  

  Мы дадим дух жизни

  

  

  

  И самой машине.

  

  

  

  Не пойдет наш поезд,

  

  

  

  Как идет немецкий:

  

  

  

  То соскочит с рельсов

  

  

  

  С силой молодецкой;

  

  

  

  То обвалит насыпь,

  

  

  

  То мосток продавит,

  

  

  

  То на встречный поезд

  

  

  

  Ухарски направит.

  

  

  

  То пойдет потише,

  

  

  

  Опоздает вволю,

  

  

  

  За мятелью станет

  

  

  

  Сутки трои в поле.

  

  

  

  А иной раз просто

  

  

  

  Часика четыре

  

  

  

  Подождет особу

  

  

  

  Сильную в сем мире.

  

  

  

  Да, я верю твердо:

  

  

  

  Мертвая машина

  

  

  

  Произвол не свяжет

  

  

  

  Руси-исполина.

  

  

  

  Верю: все машины

  

  

  

  С русскою природой

  

  

  

  Сами оживятся

  

  

  

  Духом и свободой.

  

  

  

  1860

  

  

  

  

  В ПРАГЕ

  

   Только что расставшись с родиной святою,

  

   Я скучал меж немцев русскою душою,

  

   И, отвесть чтоб душу, к дорогим славянам

  

   Полетел я в Прагу с легким чемоданом.

  

   Облегчил его я, сколько то возможней,

  

   Труся пред австрийской грозною таможней.

  

   Но со мной возились - не скажу, чтоб много:

  

   "Гид новейший Праги" рассмотрели строго.

  

   Туфли, панталоны, галстухи, рубашки,

  

   Пять иль шесть листочков почтовой бумажки, -

  

   Всё перевернули; в стенки чемодана,

  

   В крышку постучали - не нашли обмана,

  

   Лишь одна брошюрка, изданная в Вене,

  

   Чуть не послужила к неприятной сцене.

  

   О правах брошюрки спор было родился;

  

   Но разумный немец тотчас уходился,

  

   Как ему на "Вену" указал я пальцем.

  

   Вообще в таможне не был я страдальцем.

  

   Подъезжая к Праге, полон чувством новым,

  

   Мог лишь повторять я, вслед за Хомяковым,

  

   Как не должно Праге хвастать пред Белградом,

  

   А Москве кичиться перед Вышеградом,

  

   Как на Петчин в ризе древнего Кирилла

  

   Шествовал епископ, а вослед валила

  

   Народная сила, в доблестной отваге,

  

   Как заснул поэт наш, думая о Праге...

  

   И вступил я в Прагу, и мечту поэта

  

   Наяву увидел средь дневного света.

  

   Был какой-то праздник. Не было проходу

  

   В улицах, широких от громад народа.

  

   Впереди блестели, в воздухе подъяты,

  

   Знамения веры, убраны богато;

  

   Фонари, хоругви, мощи и иконы,

  

   С торжеством особым высились мадонны...

  

   1860

  

  

  

  

  * * *

  

  

   Средь Акрополя разбитого,

  

  

   Срисовавши Парфенон,

  

  

   Да божка, плющом увитого,

  

  

   Да обломки трех колонн, -

  

  

   Вдруг на родину далекую

  

  

   Я душой перелетел

  

  

   И судьбу ее высокую

  

  

   В книге муз прочесть хотел.

  

  

   В сколько лет цивилизации

  

  

   Край наш будет доведен,

  

  

   Чтоб в изяществе и грации

  

  

   Стал с Элладой спорить он?

  

  

   Сколько школ академических,

  

  

   Сколько выставок пройдет,

  

  

   Прежде чем для поз пластических

  

  

   Будет годен наш народ?

  

  

   Скоро ль сменим мы котурнами

  

  

   Безобразие лаптей?

  

  

   Станем воду черпать урнами,

  

  

   Вместо ведер и бадей?

  

  

   1861

  

  

  

   СЛАВЯНСКИЕ ДУМЫ

  

   (Во время плавания по Волге на пароходе)

  

  

  

  

   1

  

  

  Быстро идет пароход ваш, но - движется

  

  

  

  

  

   мертвой машиной;

  

  

  Барка хоть тихо плывет, но - разумною

  

  

  

  

  

   тянется лямкой.

  

  

  

  

   2

  

  

  В мелких местах капитан велит делать

  

  

  

  

  

  

   промеры;

  

  

  Я же на Запад взываю: измерьте глубь

  

  

  

  

  

  

   русского духа!

  

  

  

  

   3

  

  

  Как ни хитрил капитан, чтобы мель обойти

  

  

  

  

  

  

  

  осторожно, -

  

  

  Нет-таки, - стал!.. Где ж справиться немцу

  

  

  

  

  

   с красою рек русских!

  

  

  

  

   4

  

  

  Правый брег Волги горист, а левый брег -

  

  

  

  

  

  

  

  низмен;

  

  

  Так и везде на Руси: что выше, - правее

  

  

  

  

  

  

  

  бывает.

  

  

  

  

   5

  

  

  Немец у нас капитан, но русские все

  

  

  

  

  

  

   кочегары;

  

  

  Так отразилась и здесь русская доблесть -

  

  

  

  

  

  

   смиренье!

  

  

  

  

  * * *

  

  

   Средь Волги, реченьки глубокой,

  

  

   Стоял я долго на мели,

  

  

   И мыслил о судьбе высокой

  

  

   Родимых вод, родной земли.

  

  

   Вы хитры, - мнил я, - иноземцы,

  

  

   Вы пароход изобрели;

  

  

   Но все ж на Волге мы вас, немцы,

  

  

   По суткам держим на мели.

  

  

  

  

  * * *

  

   В начале августа вернулся я домой

  

   Из слишком-годовой отлучки заграничной

  

   И тотчас встречен был знакомою толпой -

  

   Редакцией "Свистка" с мольбой ее обычней:

  

   "Стишков, о наш поэт! Пожалуйста, стишков!

  

   Украсьте наш "Свисток" своей высокой лирой.

  

   Иль пробудите вновь волнение умов

  

   Своею острою и меткою сатирой!" -

  

   "Помилуйте, друзья: я долго жил вдали, -

  

   Сказал я им в ответ; - отвык от ваших нравов.

  

   Я так им чужд теперь, как, например, в пыли

  

   Архивной тлеющий профессор Тихонравов.

  

   Едва приехав, что ж могу сказать я вам

  

   О тех стремлениях, какие вас волнуют?

  

   Мне должно наблюдать, я должен видеть сам:

  

   Что ныне здесь в ходу и чт_о_ теперь бичуют,

  

   Какими новыми идеями умы

&nbs