Добролюбов Николай Александрович - Избранные стихотворения, Страница 11 - Книги

Покамест брюхо не набито!..

Скажи какую хочешь речь

Тебе с парламентской трибуны, -

Но хлеб тебе коль нечем печь,

То ты презришь ее перуны

И не поймешь ее красот!

Раба нужды материальной

И пошлых будничных забот,

Чужда ты мысли идеальной!

Чернь

Но дай нам хлеб, дай нам приют.

Доставь нам честную работу

И платой обеспечь наш труд:

Оценим мы твою заботу, -

Пойдем в палаты заседать

И будем речи вдохновенной

О благоденствии вселенной

Светло и радостно внимать!

Прогресс

Подите прочь! Какое дело

Прогрессу мирному до вас?..

Трудитесь для поддержки тела.

Покамест не пробьет ваш час!

Прогресс - совсем не богадельня.

Он - служба будущим векам;

Не остановится бесцельно

Он для пособья беднякам.

Взгляните, - на небесном своде

Светило дн_е_вное плывет,

И всё живущее в природе

Им только дышит и живет.

Но путь его не остановит -

Ни торжествующий порок,

Ни филин, что его злословит,

Ни увядающий цветок!..

Конрад Лилиеншвагер

[1860]

ГРУСТНАЯ ДУМА ГИМНАЗИСТА ЛЮТЕРАНСКОГО ИСПОВЕДАНИЯ

И НЕ КИЕВСКОГО ОКРУГА

Выхожу задумчиво из класса,

Вкруг меня товарищи бегут;

Жарко спорит их живая масса,

Был ли Лютер гений или плут.

Говорил я нынче очень вольно, -

Горячо отстаивал его...

Что же мне так грустно и так больно?

Жду ли я, боюсь ли я чего?

Нет, не жду я кары гувернера,

И не жаль мне нынешнего дня..

Но хочу я брани и укора,

Я б хотел, чтоб высекли меня!..

Но не тем сечением обычным,

Как секут повсюду дураков,

А другим, какое счел приличным

Николай Иваныч Пирогов;

Я б хотел, чтоб для меня собрался

Весь педагогический совет

И о том чтоб долго препирался, -

Сечь меня за Лютера иль нет;

Чтоб потом табличку наказаний

Показавши молча на стене,

Дали мне понять без толкований.

Что достоин порки я вполне;

Чтоб узнал об этом попечитель, -

И, лежа под свежею лозой,

Чтоб я знал, что наш руководитель

В этот миг болит о мне душой....

Конрад Лилиеншвагер

[1860]

ЮНОЕ ДАРОВАНИЕ,

ОБЕЩАЮЩЕЕ ПОГЛОТИТЬ ВСЮ

СОВРЕМЕННУЮ ПОЭЗИЮ

Прежде всего воскликнем с Карамзиным:

Ах, не всё нам слезы горькие

Лить о бедствиях существенных;

На минуту позабудемся

В чарованьи красных вымыслов!

Успокоившись таким авторитетом, обращаемся к делу и рекомендуем читателям юное дарование, которое может, как говорит г. Григорьев о г. Случевском, или распасться прахом, или оказаться силою, новой, великою силою. Собственно говоря, мы не знаем, как думать о новом поэте и помещать ли его в "Современнике" или в "Свистке"; но решаемся на первый раз лучше в "Свистке": а то в "Современнике" - большею частью как-то несчастливы бывают - через два-три месяца уже не могут концы с концами свести... В "Свистке" не то: посмотрите, как твердо г. Лилиеншвагер стоит на своем пути!.. А юное дарование г. Капелькина будет поразнообразнее таланта Лилиеншвагера. Да вот, прочитайте и судите. Мы в письмо поэта печатаем, не скрывая его юношеской наивности: гласность, так уж гласность, полная, безусловная.

---

Милостивые государи!

Мне 20 лет. Я с юных годов одержим невыносимой любовью к поэзии. 12-ти лет в уже писал весьма хорошие стихи. Вообще развился весьма рано. Вот первое стихотворение, которое я счел достойным печати: я написал его, будучи 12-ти лет.

ПЕРВАЯ ЛЮБОВЬ

Вечер. В комнатке уютной

Кроткий полусвет.

И она, мой гость минутный...

Ласки и привет,

Абрис миленькой головки,

Страстных взоров блеск.

Распускаемой шнуровки

Судорожный треск...

Жар и холод нетерпенья...

Сброшенный покров...

Звук от быстрого паденья

На пол башмачков...

Сладострастные объятья.

Поцелуй немой, -

И стоящий над кроватью

Месяц золотой...

1853

Это стихотворение попалось отцу моему, и он, признаюсь вам, чуть меня за него не высек. Напрасно уверял я его, что ничего подобного не видывал и не чувствовал, что это все есть подражание разным поэтам (я никогда не подражал ни одному): отец не хотел верить - так велика была сила таланта к живость изображения предмета!..

Но как ни уверен я был в своем даровании, а перспектива быть высеченным вовсе мне не нравилась, и я немедленно переменил род своей поэзии. В то время наше отечество боролось с англо-французами; газеты были наполнены восторженными возгласами об огромности России и о высоком чувстве любви к отечеству. Я увлекся и написал следующее стихотворение:

РОДИНА ВЕЛИКАЯ

О моя родина грозно-державная,

Сердцу святая отчизна любимая!

Наше отечество, Русь православная,

Наша страна дорогая, родимая!

Как широко ты, родная, раскинулась.

Как хороша твоя даль непроглядная!

Грозно во все концы мира раздвинулась

Мощь твоя, русскому сердцу отрадная!

Нет во вселенной такого оратора,

Чтобы прославить твое протяжение:

С полюса тянешься ты до экватора,

Смертных умы приводя в изумление.

Ты занимаешь пространство безмерное,

Много обширнее древнего Рима ты.

Русской земли население верное

Чувствует всех поясов земных климаты.

Реки, озера твои многоводные

Льются, подобно морям, бесконечные;

Необозримы поля хлебородные,

Неизъяснимы красы твои вечные!

Солнце в тебе круглый год не закатится,

Путник тебя не объедет и в три года:

Пусть ямщикам он на водку потратится, -

Только лишь откупу будет тут выгода...

О моя родина, богом хранимая!

Сколько простору в тебе необъятного!

Сколько таится в тебе, о родимая,

Неизъяснимого и непонятного!..

1854

За это стихотворение отец похвалил меня, и я после того написал еще десятка четыре подобных пьес. Но признаюсь, ни одно из них не может сравниться в звучности в вышеприведенным. Поэтому я и не сообщаю их вам, а перехожу к новой эпохе моей поэтической деятельности.

В 1854-1855 отечество наше было в печальном положении: военные неудачи, обнаружение внутренних неустройств, - всё это терзало сердце истинного русского и вводило его в мизантропию. И я действительно предался мизантропии, разочаровался; всё мне опостылело, и я произвел следующую пьесу:

КУДА ДЕВАТЬСЯ?

От людской любви и дружбы

В лес дремучий я бежал,

Стал кореньями питаться,

Мыться, бриться перестал.

С отверженьем и проклятьем

Я в лесу один брожу.

Но увы! здесь снова дружбу

И любовь я нахожу.

Солнце с неба дружелюбно

На меня бросает луч;

И поит меня с любовью

Меж дерев бегущий ключ.

Соловьи поют влюбленно,

Лобызаются цветы,

И блестят любви слезою

На деревьях асе листы.

Дружно по яебу гуляют

Золотые облака,

И грозит любовь и дружбе

Мне из каждого сучка...

В каждой травке, в каждой мошке,

В каждой капельке росы

Обитает дух незримый,

Полный ангельской красы,

И старается мне сердце

Чувством нежным размягчить,

Чтобы дружбой и любовью

Целый век мой отравить...

И в лесу, в борьбе тяжелой,

Силы падают мои...

О, куда ж, куда сокроюсь

Я от дружбы и любви?

1855 Вы угадываете, чем разрешилось это мизантропическое настроение? Любовью, самой пылкой любовью, - страстью до того пламенной, что я не знаю, как еще я не сгорел совсем. Тогда-то производил я по 7 1/2 стихотворений в день круглым счетом; с особенною силою выразилась страсть в следующем стихотворении, которое я считаю вполне достойным печати:

ПРИЧИНА МЕРЦАНИЯ ЗВЕЗД

Как твои уста в веселом разговоре.

Чуть смыкаясь, снова раскрываются;

Как любовь и радость в этом светлом взоре

Перелетным блеском разгораются;

Так на светлом небе в этот миг мерцают

Купы звезд, живые, разноцветные.

Иль в любви и звезды глазками играют

И друг другу речи шлют приветные?..

Иль любовью нашей с неба голубого

Хоры их приветливо любуются?

Иль в виду избытка счастия земного

Их лучи завистливо волнуются?

Нет, любви дыханье так во мне широко,

Так из груди сильно вырывается

И, раздвинув воздух, так летит высоко,

Что эфир далекий колыхается, -

И с его напором звездные громады

В дружное приходят колебание.

Оттого-то в ночи неги и отрады

Веселей и чаще их мерцанье...

1856

Но скоро любовь моя прошла, или, по крайней мере, сделавшись больше и приобретя серьезный взгляд, я перестал уже тратить драгоценное время на описание любовных чувств. Вокруг меня волновалась общественная деятельность, всё было полно новых надежд и стремлений, всё озарено было самыми светлыми мечтами. Весь мир представлялся нам в радужных красках. В таком настроении услышал я однажды заунывную крестьянскую песню. У меня тотчас родился вопрос: "отчего же она уныла, когда всё кругом так весело?" Нет, - сказал я сам себе, - я должен, во что бы то ни стало, отыскать в ней веселые звуки. И представьте силу таланта - отыскал! И не только отыскал, но и воспроизвел! В Москве говорили, что недурно. Что вы еще скажете? Вот эти стихи:

СУЩЕСТВЕННОСТЬ И ПОЭЗИЯ

Знаю вас давно я, песни заунывные

Руси необъятной, родины моей!

Но теперь вдруг звуки радостно-призывные.

Полные восторга, слышу я с полей!

Пусть всё те же песни - долгие, тоскливые,

С той же тяжкой грустью пахарь наш поет.

Долю его горькую, думы терпеливые

Пусть напев протяжный мне передает.

Но в восторге сердца, под святым влиянием

Гласности, прогресса, современных дум,

Поли благоговенья к светлым начинаниям,

Жадно всюду внемля новой жизни шум, -

Не хочу я слышать звуков горькой жалобы,

Тяжкого рыданья и горячих слез...

Сердце бы иссохло, мысль моя упала бы,

Если б я оставил область сладких грез...

Всё светло и благо, всё мне улыбается.

Всюду дней блаженства вижу я залог, -

И напев тоскливый счастьем отзывается,,

В грустной песне льется радости поток.

Пусть все те же песни наши заунывные,

Но не то уж слышно в них душе моей:

Слышу я в них звуки радостно-призывные,

Чую наступленье новых, светлых дней!..

1857

Вслед затем у меня родилась потребность самому быть общественным деятелем, и я изобразил свое настроение в нескольких звучных пьесах, из коих вот одна:

ОБЩЕСТВЕННЫЙ ДЕЯТЕЛЬ

Я ехал н_а_ вечер. Веселыми огнями

Приветливо сиял великолепный дом;

Виднелась зала в нем с зелеными столами

И бальной музыки из окон несся гром.

А у ворот стоял, болезненный и бледный,

С морозу синий весь, с заплаканным лицом.

В лохмотьях и босой, какой-то мальчик бедный

И грошик дать на хлеб молил меня Христом.

Я бросил на него взор, полный состраданья,

И в залу бальную задумчиво вошел,

И детям суеты, среди их ликованья,

О бедном мальчике печально речь повел.

В кадрилях говорил о нем я девам нежным;

Меж танцев подходил я к карточным столам;

Восторженно взывал я к юношам мятежным

И скромно толковал почтенным старикам.

Но глухи были все к святым моим призывам...

И проклял я тогда бездушный этот свет,

За то, что он так чужд возвышенным порывам, -

И тут же мстить ему я дал себе обет.

Я скоро отомстил: за ужином веселым,

Лишь гости поднесли шампанское к губам,

Я тостом грянул вдруг, для их ушей тяжелым:

"Здоровье бедняка, страдающего там!"

И показал я им на улицу рукою.

Смутились гости все, настала тишина.

Не стали пить... Но я, - я пил с улыбкой злою,

И сладок для меня был тот бокал вина!..

1858

Но вы сами знаете, как тяжело бороться против общественной апатии, безгласности, мрака предрассудков. Я все это изведал горьким опытом, и вот как выразилось мое новое общественное разочарование:

РЫЦАРЬ ВЕЗ СТРАХА И УПРЕКА

(Современная элегия)

Исполнясь мужества и помолившись богу,

Я рано выступил в опасную дорогу.

Тропинка узкая лежала предо мной,

Сливаясь при конце в какой-то мрак густой.

Безмолвна даль была, как темная могила;

Высокая трава лишь с ветром говорила,

Да слышалось вдали, вводя меня в тоску,

Кукушки горестной зловещее куку.

Я был один, один... вкруг ни души живой...

Но я пошел вперед отважною стопой!