ign="justify"> Оплакивает вновь обманы прошлых дней
И называет добрых, что навек со мною
В счастливые года разлучены судьбою.
Вам не слыхать моих последних песнопений,
Вам, души чистые, которым я певал
Все песни первые в восторге вдохновений.
Ах! Отголосок песен этих отзвучал,
И наш кружок судьбой разбит без сожаленья:
Пою - в толпе чужой. И от ее похвал
Мне тяжко на душе. А те, чью так высоко
Ценил я похвалу, - те от меня далеко.
И вот меня зовет всесильное влеченье
В тот тихий, мирный край, в то царство душ родных.
Лепечущая песнь, как арфа в отдаленьи,
Унылая, звучит; порыв страстей затих.
В суровом сердце вновь - любовь и примиренье
И за слезой слеза течет из глаз моих.
Исчезло, в даль ушло все то, что здесь, со мною. -
А невозвратное я вижу как живое.
Хвалой Тебе звучит согласно
Светил-собратий дружный клир,
И греет солнца луч прекрасный
Тобою сотворенный. мир;
Вослед за солнцем путь свершая,
Грохочет туча громовая.
Окрепла мощь Небесных Сил
В немом восторге созерцанья.
И все, что Ты ни сотворил,
Прекрасно, как и в день созданья!
Сияя вечною красой,
С неизъяснимой быстротою
Кружится дивный шар земной;
Свет рая, - утро золотое, -
Сменяется кромешной тьмой;
Морей бездонные пучины
Громят высоких скал вершины
Широкой, пенистой волной;
И буйных волн, и скал стремленья
Покорны вечному вращенью,
Бушуют грозных бурь раскаты
Под небом в споре роковом;
Свирепой цепью их объята,
Вся бездна движется кругом;
Громам дорогу расчищая,
Там блещут молнии, сверкая
Все разрушающим лучом.
Но мы, творя Твои веленья,
Чтим день Твой в тихом дуновеньи.
Окрепла мощь Небесных Сил
В немом восторге созерцанья.
И все, что Ты ни сотворил,
Прекрасно, как и в день созданья!
Уж если еще раз снисходишь Ты, Владыко,
До челяди Своей по милости великой,
И с нею о мирских делишках говоришь, -
И так как Ты ко мне всегда благоволишь, -
Осмелился и я явиться в заседанье.
Но, - пусть меня сейчас освищет все собранье:
Высокопарным слогом говорить с Тобой
Не стану я. Да, впрочем, пафос мой
И Самого Тебя наверно б рассмешил,
Когда б от смеха Ты себя не отучил.
Мне вовсе дела нет до солнц и мирозданья.
Я знаю лишь людей, - их беды, их терзанья.
И вот, скажу Тебе, что Твой божок земной
Еще и до сих пор такой же пресмешной,
Пре-удивительный, - как в первый день творенья.
Немножко бы получше жил он, - без сомненья, -
Когда бы не дал Ты ему небесный свет,
В котором глупому ни капли проку нет;
Он - разумом его преважно величает,
А польза в пресловутом разуме лишь та,
Что человек при нем живет скотей - скота!
Прости, пожалуйста, он мне напоминает
Одну из длинноногих глупеньких цикад,
Вот, что в траве летают, прыгают, трещат
И ту же песенку поют на старый лад!
Ну, пусть бы весь свой век она в траве трещала,
Так нет же! Вечно нос сует куда попало!
И больше ничего? Все тот же ропот злой,
Все те же жалобы и те же обвиненья?
И то же недовольство вечное землей?
Да, Господи, там скверно, - по обыкновенью.
Сочувствую я людям бедным всей душой
И с ними в отношеньях состою прекрасных;
Пускай меня считают за врага,
А мне не хочется и мучить их - несчастных.
Ну, - нечего сказать, - слуга довольно странный!
Всегда несбыточным стремленьем увлечен,
Он где-то, высоко, парит в дали туманной;
Безумие свое отчасти знает он, -
А требует звезды прекраснейшей, далекой
У неба, - наслаждений высших у земли;
И все, что ни на есть вблизи или вдали,
Не успокоит боль в груди его глубокой.
Пусть до сих пор он был лишь втайне мне слугой,
Но скоро я ему свет истины открою;
Садовник, деревцо увидев молодое,
Едва одетое зеленою листвой,
Заранее предвидит, что с годами
Оно украсится и цветом и плодами.
Ну, что ж, не хочешь ли, побьемся об заклад?
И этого еще у вас я оттягаю!
Ты только разреши, - я буду очень рад
Препроводить его туда, куда я знаю!
Он на земле живет, - над ним ты властен там.
Покуда человек стремится с увлеченьем
К высокой цели, - он подвержен заблужденьям.
За это вот спасибо! Знаешь ли, я сам
Не очень-то люблю возиться с мертвецами.
Здоровых мне подай. с румяными щеками,
А не гюкойников! Похож я на кота:
С мышенком дохленьким игра совсем не та.
Попробуй этот дух высокий и прекрасный, -
Когда объять его в тебе способность есть, -
От вечного его Источника отвесть
И обратить на путь твой ложный и опасный;
Попробуй отвратить его от назначенья;
Но устыдись потом, сознав когда-нибудь,
Что даже и в земной юдоли заточенья
Хороший человек находит правый путь.
Ну, ладно! На заклад, что хочешь, ставлю смело!
Недолго нам и ждать! Когда ж покончу дело,
Позволь мне ликовать - во всю, - как я люблю!
Уж я ж его тогда свалю и раздавлю.
И прах заставлю жрать, да с радостью большою, -
Как было с тетушкой, прославленной змеею!
И в этом разрешенье я тебе даю,
Ты властен поступать по своему желанью.
Не презираю я породу всю твою
И самого тебя. Из духов отрицанья,
Что всемогущество Мое не признают,
Мне менее всего мешает ловкий плут.
Давно бы замерли благие начинанья.
Уснул бы человек в бездействии тупом,
Когда бы не было товарища при нем,
Чтоб чарами надежд, обманами мечтанья
Будить его от сна, - творить, как может бес.
А вы, - родные дети всеблагих небес,
Возрадуйтесь! Сливайтесь с Красотою вечной,
Внимайте мыслью мощной тайне мировой,
И Присносущий Дух, всегда, во всем живой,
Обнимет вас Своей любовью безконечной.
Охотно дедушку, порой. я посещаю
И не грублю ему, когда он заворчит;
Премило, что особа знатная такая
По-человечески и с чортом товорит!
Всю ночь на коленях старуха седая
Стоит, потихоньку молитву читая:
"Дай, Господи, барину долгие годы,
Спаси-сохрани от беды и невзгоды,
Подай ему, Господи, здравия, силы...
Ох!.. Горе молиться меня научило!.."
А барин шел мимо. До барского слуха
Дошло, что шептала тихонько старуха,
Чего на коленях просила у Бога;
Молитвы концом удивленный немного:
- "Скажи мне, - спросил он с улыбкою милой: -
Как горе молиться тебя научило?"
"Да вот как... При дедушке вашем покойном
(Пускай под землей ему спится спокойно)
Ведь восемь коров во дворе у нас было...
Он отнял одну; я-то, дура, завыла,
Всех бед и напастей ему насулила:
И саван, и свечку, и гроб, и могилу...
Ох!.. горе молиться меня научило!..
Он вскоре и помер, знать с этого слова -
А батюшка ваш свел у нас две коровы -
Не тем будь помянут.
На грех я злодею
Опять насулила сломать себе шею.
И скоро с ним лютая смерть приключилась...
Ох, - тут я молиться за вас научилась...
Вы, сударь, как только хозяйствовать стали,
Коров четырех у меня оттягали...
Вот я и молюсь, чтоб вы были здоровы,
Чтоб не взял сынок ваш последней коровы...
Дай, Господи, веку вам, барин наш милый!
Ох! Горе молиться меня научило!.."
В преданиях Эльзаса о старине седой
Известен замок Нидек высокий и большой.
Стоял он на вершине, закутанный в туман,
Над мирною долиной, и жил в нем великан.
Теперь разрушен замок, зарос к нему и след;
Все знают: великанов давно на свете нет.
У великана дочка красавица росла,
Ребенок-великанша, резва и весела;
Из замка выходила порой она гулять,
Глядела вниз с вершины: хотелось ей узнать,
Что там внизу творится, в цветущей глубине;
Ей было любопытно, кто там живет на дне.
Раз быстрыми шагами сбежала с вышины
И лес перешагнула; неведомой страны
Увидела внезапно деревни, города,
Луга, сады и пашни: все то, что никогда
Дотоле не видала. И вдруг, у самых ног,
Явились ей: лошадка да мужичок - с вершок.
Пахал он; плуг на солнце блестел, как золотой.
"Ах! Чудная игрушка! Снесу ее домой!"
Сказала великанша. Накинула платок -
И мужика с лошадкой связала в узелок.
Поспешно, запыхавшись, веселое дитя
Бежит в родимый замок; наверх стрелой летя,
Кричит: "Отец! игрушку нашла я под горой!
Взгляни, какая прелесть! Взгляни, какой смешной!"
Старик сидел в столовой за кружкою вина
И дочке улыбнулся, когда вошла она. -
"Ну, что там копошится? Чего ты принесла?
Открой! Какую редкость ты под горой нашла?"
И ласково смеется сквозь ус седой старик.
Вот узелок развязан. И лошадь и мужик
На стол пред великаном поставлены. Полна
Восторга великанша, в ладоши бьет она.
Насупил старый брови, качая головой. -
"Чего ты натворила, шалунья! Бог с тобой!
Какая он игрушка? Он труженик-мужик,
Он всех нас хлебом кормит,
Хоть мал он - да велик!
Знай: все мы, великаны, живем его трудом,
Все от мужицкой крови свой знатный род ведем...
Снеси ж его на пашню, да слово помяни:
Мужик нам не игрушка, Господь оборони!"
Задумалася дочка над словом старика
И отнесла тихонько на пашню мужика.
Теперь разрушен замок, пропал к нему и след;
Все знают: великанов давно на свете нет.
Из английских и американских поэтов.
Живые травы в диком изобильи
В темнозеленый бархатный наряд
Одели землю; тщетны были бы усилья
Мужей ученых счесть их и назвать под ряд.
Когда в лесу ботаник бродит одиноко,
Иль тихо крадется долиною глубокой,
Стараясь разместить, - пересчитав, собрав, -
Все эти скучные породы сорных трав,
Они, негодные, порядок нарушая,
Ползут, сплетаются, с пути его сбивая,
И яркой зеленью маня на горный склон,
На высоту, куда не доберется он.
Так, щедрою рукой рассыпала природа
Повсюду семена. Их ветер разносил,
Рассаживал - где надо - каждую породу.
Земля вскормила их, а теплый дождь - вспоил.
Бесчисленны они. Но кто их свойства знает?
Кто, - ясновидящий, - проникнет, разгадает
Сокрытые в них тайны, - жизни благодать, -
Запас здоровья, сил, - все то, что могут дать
Они нам - людям?
Были пищей человека
Они во времена счастливейшего века;
И мирно протекал ряд золотых годов,
Не опозоренных ни кровью пролитою,
Ни гнусным грабежом, ни рабством, ни войною;
В долинах и полях страх смерти не царил,
И человек безгрешен, чист и кроток был, -
Свирепых игр не знал; сын Мира и Свободы,
Он был хозяином, а не врагом природы.
И вот в пренебреженьи умирают травы,
Напрасно пропадает благовонный сок,
Хотя в нем жизнь и сила - вместе с пищей здравой,
Хотя он и в болезнях людям бы помог,
Сверх чаянья науки...
Хищны стали люди,
Как грозный лев степной - и даже - хуже льва;
Волк, разрывающий трепещущие груди
Овцы похищенной, их не доил сперва;
Он не был пастырем овцы, - не одевался
Волною мягкою и не пил молока.
И тигр, повиснувший на горле у быка,
Не пахарь добрый был; не для него старался,
Ярмо носящий, кроткий труженик полей.
Нужда и голод гонят хищников-зверей
На промысел кровавый. Не дано природой
Им милосердие.
А мы - другой породы;
У нас сердца высоких, нежных чувств полны;
И сострадание и слезы нам даны.
Для нас природа-мать готовит угощенья,
Роскошный пир: плоды, и злаки. и коренья, -
Бессчетные - как капли теплые дождей,
Как стрелы золотые солнечных лучей,
Их возрастившие...
И вдруг мы, - мы - созданья
С прекрасным ликом светлым, с ясностью очей
Достойных красоты небесной созерцанья,
С улыбкой кроткою, - мы - тоже бьем зверей,
Мы также - хищников безжалостная стая
И с ними заодно, слабейшего терзая,
Пьем кровь его!. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
За что ж казнят и вас, покорные стада,
Вас, мирных, никому не сделавших вреда?
За то ль, что молока обильными струями
Вы напоили нас, - согрели нас зимой,
Делясь своей одеждой - теплой шерстью - с нами?
А ты что сделал, бык? Ты, - жатвой золотой
Украсивший поля, ты - труженик примерный,
Помощник терпеливый, добрый, честный, верный?
Ужели под ножом кровавым мясника
Со стоном упадешь ты, смертью пораженный?
Или убьет тебя хозяина рука?
Крестьянин-пахарь сам, тобой обогащенный,
Тебя, - кормильца, друга, - в праздник годовой
Зарежет, чтоб гостей попотчевать тобой?
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
И хищный зверь голодный только в час ночной
Выходит на добычу, словно свет дневной
Мешает грабежам кровавым; зверю стыдно -
И он скрывается.
Но человек, как видно, -
В безумной дерзости и наглости своей, -
Чудовище, страшней всех хищников-зверей;
Одной забавы ради, в диком исступленьи,
В свиреном бешенстве бесцельно кровь он льет;
Злодейство гнусное "охотою" зовет
И днем охотится, при ярком освещеньи
Животворящих, кротких солнечных лучей.
Поставь себя в пример и упрекни людей, -
Ты, - стая хищная! Скажи: "Мы убиваем,
Гонимые нуждой, когда мы голодаем.
Но сытые, - благим природы попеченьем, -
Не забавлялись бы других существ мученьем,
Не проливали б кровь, не радовались ей;
Такой "охоты" злой нет и в сердцах зверей!"
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Спокойно, - в вековой тени дерев высоких,
Над желтым Нигером, на берегах далеких,
И там, где Ганг течет священною волной,
И в девственных лесах, одетых вечной мглой,
Мудрейшее из всех животных - слон громадный
Проводит долгий век. Воистину мудрец!
Могучий, но не злобный и не кровожадный;
Он видит, - свысока, - начало и конец
Дел человеческих: их царств возннкновенье,
Гордыню, процветанье, гибель и паденье;
Он видит, как сметает каждый новый год
С лица земли пустой и беспокойный род.
И дела нет ему до суетных мечтаний
И замыслов людских, и темных злодеяний.
Как счастлив, - бесконечно счастлив, - был бы слон,
Когда бы по стопам за ним не проследила
Корысть людей, когда б его не победило
Коварство их! Теперь - он в рабство обращен,
Тщеславию и злобе отдан в услуженье.
Он возит на себе властителей земных,
Ничтожных перед ним. Или - в пылу сраженья,
Тяжелою пятой невольно давит их
И их безумию дивится в изумленьи.
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Все угнетения, насилия, мученья,
Которым человек обрек без сожаленья
Породы низшие, не внемля стонам их.
. . . . . . . . . И он, - в безумии себялюбивом, -
Из ненасытной жадности одной,
Или шутя, от скуки, для забавы злой, -
Животных убивать - находит справедливым;
Кругом - и зверь и птица - все должно страдать,
Все пытки выносить, в мученьях умирать;
Кровавою струей течет вода речная, -
А жители ее на казнь осуждены;
И стонет грудь земли, дрожа, изнемогая
Под тяжким бременем безжалостной войны, -
Войны с Невинностью безгласной, беззащитной.
А он, - чревоугодник злой и ненасытный, -
Для новых жертв своих все ищет новых мук,
И прежде чем пожрать, - терзает их напрасно.
О, счастлив, кто живет вдали от жадных рук,
Их ненавистной силе неподвластный!
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Встань и свидетельствуй, засеченный щенок,
За малую вину, под плеткой узловатой,
Визжа, валявшийся в крови у ног его!
Свидетельствуй и ты, ни в чем не виноватый
Страдалец-бык, - ты, пыткой, лютой, злой,
Ударами кнутов, глумленьем разъяренный
До бешенства, - гонимый, несмотря на вой,
На бойню смрадную хохочущей толпой!
И ты, товарищ-конь! Ты, - друг порабощенный, -
Скажи, как ты убийцу вез и день и ночь,
Хлыстом и шпорами гонимый во всю мочь,
Весь окровавленный и пеною покрытый
И, добежав до цели, наземь пал - забитый!
Свидетельствуйте все: "Немилосерд он к нам, -
Он, - в милосердии нуждающийся сам!"
Но где же правый суд? Где зверь найдет защиту?
Где обвиняемый закону даст ответ
За всех - страдальцев - вас?.. Суда такого нет.
Отрывки из поэмы "О человеке".
Все - части Целого; все - связаны одной,
Весь мир объемлющей, всеобщею Душой.
И человек, и зверь, - тварь малая, большая, -
Все держится, живет, друг другу помогая,
Служа, чтобы никто здесь не был одинок
И властвовать один над всем - никто не мог...
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Как смел подумать ты, - безумец и гордец,
Что о тебе одном заботился Творец
И предназначил все тебе для наслажденья,
Для пищи, для удобств, нарядов, развлеченья?..
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Знай, всем Природы детям равный дан удел.
Мех греющий царя, сперва медведя грел.
- "Вот, - люди хвастают, - вся тварь нам на служенье!"
(При чем откармливают гуся - на съеденье).
А гусь откормленный ответит им: "Ага!
Я птица важная, мне - человек - слуга!"
Смешон и жалок гусь в хвастливом самомненьи;
Но люди, думая, что "все - для одного",
А не "один - для всех" - похожи на него...
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Безгрешным был наш род; убийств ему не надо
Для пропитания, забавы и наряда.
Был у него один, для всех открытый, храм -
Высокий, вечный лес. Оттуда к небесам
Хвалебный гимн Творцу вселенной возносился;
Там Богу всех живых, Единому, молился
Всех тварей, одаренных жизнью дружный клир.
Пред алтарем нетленным, не залитым кровью,
Стоял первосвященник, вдохновлен любовью,
Чист, беспорочен, свят, - молясь за Божий мир.
Благие Небеса, завет свой совершая,
Благословляли все, равно всех охраняя.
И человек признал законом для себя:
Всем править на земле, - жалея и любя...
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Похожи ль на него, вы - правнуки-злодеи, -
Внимающие стонам, воплям и слезам
И половину тварей Божьих, не жалея,
Ведущие на смерть, на бойню к мясникам?
Убийцы, палачи вам родственной породы,
Обманщики своей вы матери-Природы!
Враги жестокие, забывшие закон
Благой и вечный! Знайте, непреложен он:
В убийстве каждом скрыто тайное отмщенье;
Болезнь, зараза, смерть грозят за преступленье;
Кровь съеденных зверей разбудит похоть, страсть,
И гнев, и ненависть. Узнает род проклятый
Чужой горячей крови пагубную власть,
И "кровожадные" восстанут брат на брата!..
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Кто первый был, внушивший царствам покоренным
И жалким темным душам, в рабство обращенным,
Бессмысленную веру в злой обман его:
Что "все сотворено для одного?"
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
И Суеверие увидело богов,
Живущих на горах, сходящих с облаков,
Роящихся во тьме кромешной под землею,
Тамъ - злых, здесь - добрых, - в ссоре меж собою;
Страх создал воинство рогатое чертей,
Надежда - гениев, - хранителей людей -
И целый рой богов, - жестоких, сладострастных,
Несправедливых, гневных, мстительных, ужасных, -
Богов, придуманных трусливыми рабами
По образу владык своих, тиранов злых,
Чтоб в страхе задрожали и тираны сами
И поклонялись им и веровали в них...
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
И полилася кровь безвинная зверей
На жертвенный костер, на мрамор алтарей;
Жестокий бог огня просил иного мира:
И кровь людей дымилась пред лицом кумира,
И гром небесный стал орудием богов,
И стрелы молнии сражали их врагов.
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Ягненок, жадностью тво