Издание: "Стихотворения и прозаические произведения А.П.Барыковой", СПб., 1897
OCR: Адаменко Виталий (adamenko77@gmail.com)
Date: 5-9 ноября 2009
Как боги, - мирно жил благословенный род,
Не ведая нужды, как наше поколенье,
Ни умственных тревог, ни тягостных работ;
И старость не несла с собою разрушенья
Их чистой красоте. Они не знали бед,
Болезней, горя, зла; богатые стадами,
Всегда довольные готовыми плодами
Земли, дарившей им непокупной обед,
Со всей природою Небес благословенье
Они делили дружно. Смерть, как сновиденье,
Рукою ласковой смежала веки их.
Когда же грудь Земли весь род во мраке скрыла,
Великий Зевс воздвиг из тления могилы
И к жизни вновь призвал избранников своих,
Как добрых гениев, хранителей незримых
Всего живущего среди полей родимых,
Благих советников, защитников людей;
И над землей в тумане светлый рой теней,
Великое служенье свято исполняя,
Носился, радостный, от края и до края,
И праведных пути невидимо хранил,
И благодать небес на землю низводил.
Полно вам, люди, себя осквернять недозволенной пищей!
Есть у вас хлебные злаки; под тяжестью ноши богатой
Сочных, румяных плодов преклоняются ветви деревьев;
Грозди на лозах висят наливные; коренья и травы
Нежные, вкусные зреют в полях; а другие, -
Те, что грубее, огонь умягчает и делает слаще;
Чистая влага молочная и благовонные соты
Сладкого меда, что пахнет душистой травой - тимианом,
Не запрещаются вам. Расточительно-щедро все блага
Вам предлагает земля; без жестоких убийств и без крови
Вкусные блюда она вам готовит.
Лишь дикие звери
Голод свой мясом жизвым утоляют; и то не все звери:
Лошади, овцы, быки - ведь травою питаются мирно.
Только породы свирепые хищников: лютые тигры,
Львы беспощадно-жестокие, жадные волки. медведи
Рады пролитию крови...
И что за обычай преступный.
Что за ужасная мерзость: кишками - кишек поглощенье!
Можно ль откармливать мясом и кровью существ нам подобных
Жадное тело свое и убийством другого созданья, -
Смертью чужою - поддерживать жизнь?
Нам, окруженным так щедро дарами земли благодатной,
Матери нашей кормилицы. - нам, - не животным, а людям,
Жадно зубами жестокими рвать и терзать с наслажденьем
Клочья израненных трупов, как лютые дикие звери?
Разве нельзя утолить, не пожертвовав жизнью чужою,
Люди, ваш голод неистовый, алчность утроб ненасытных?
Былъ - сохранилось предание - Век Золотой, - не напрасно
Названный так; жили люди счастливые, кроткие - просто;
Были довольны и сыты одними плодами земными,
Кровью уста не сквернили. И итицы тогда безопасно
Воздух крылом рассекали; и робкие зайцы бесстрашно
В поле бродили; на удочке рыба тогда не висела, -
Жертвой доверия; не было хитрых силков и капканов.
Страха, предательства, злобы не ведал никто. И повсюду
Царствовал мир.
Где ж он ныне?.. И чем свою смерть заслужили
Вы, - безобидные овцы, незлобные, смирные твари.
Людям на благо рожденные? Вы, что нас поите щедро
Влагой сосцов благодатных и греете мягкой волною,
Вы, чья счастливая жизнь нам полезней, чем смерть ваша злая?
Чем провинился ты, вол, предназначенный людям на помощь,
Ты, безответно-покорный товарищ и друг хлебопашца?
Как благодарность забыть, как решиться жестокой рукою
Острый топор опустить на послушную, кроткую шею,
Стертую тяжким ярмом? Обагрить мать-кормилицу землю
Кровью горячей работника, давшего ей урожай?..
Страшен ваш гнусный обычай и скользок ваш путь к преступленьям,
Люди! Убить человека не трудно тому, ктот внимая
Жалким предсмертным блеяниям, режет телят неповинных,
Кто убивает ягненка, чьи слабые вопли подобны
Плачу дитяти; кто птицу небесную бьет для забавы
Или, - нарочно - своею рукою вскормив, - пожирает!
С вашей привычной жестокостью рядом стоит людоедство!
О, воздержитесь, опомнитесь, я заклинаю вас, братья!
Не отрывайте убийством от плуга вола-земледельца;
Пусть он, служивший вам верно, умрет не насильственной смертью;
Не истребляйте стада беззащитные: пусть одевают,
Греют вас мягким руном и поят молоком своим щедро,
Мирно живя, умирая спокойно на пастбищах ваших.
Бросьте силки и капканы! Не трогайте пташек небесных;
Пусть, беззаботно порхая, поют нам о счастьи и воле.
Хитро сплетенные сети, крючки с смертоносной наживой
Бросьте! Доверчивых рыб не ловите обманом коварным,
Уст человеческих кровью созданий живых не скверните,
Смертные, - смертных щадите!
Питайтесь дозволенной пищей, -
Пищей, пригодной для любящей, чистой души человека.
Ты, сердца моего прекрасный повелитель,
Ужасный дар небес, но вечно дорогой,
В страданьях верный друг и лучший утешитель,
Ты, мысль, всегда, везде владеющая мной.
Как молнии стрела исчезло с быстротою
Все то, чем до тебя душа была полна;
Могучий властелин, царишь ты надо мною,
Все умерло кругом, жива лишь ты одна.
Ты в глубине души воздвиглась одиноко,
Как башня-великан среди степи широкой.
Как путник с высоты угрюмых скал вершины
С надеждой радостной вдаль устремляет взор
На плодоносный край, цветущие долины,
Манящие его в зеленый свой простор, -
Так я от суеты и пошлой скуки света
Всегда, как в светлый рай, стремлюсь к тебе душой;
Тобой я вдохновлен, тобою жизнь согрета,
В одной тебе ищу я счастья и покой!
И жду, чтобы твоя чарующая сила
Больной и падший дух от смерти воскресила.
Страницы вдохновенные читая,
Не говорите, - люди, - что Сам Бог,
В уста избранников слова Свои влагая,
Святую книгу эту написать помог.
Слова Его живут в созвучьях песни вечной;
Они начертаны на синеве небес
И выше в бездне, полной тайны и чудес, -
Там, где огни миров роятся бесконечно.
Одна лишь книга есть, где Он Своей рукой
Нетленными чертами Имя пресвятое
Предвечно написал, - то дух бессмертный твой,
Твой разум, - человек! Лишь он над темнотою
Твоей всегда царит, в нем - искра божества,
Премудрости Его живое отраженье,
В нем - говорит Он с вами.
Уст плотских слова
Все только искажают Вышнего внушенья.
Бывают времена постыдного разврата,
Победы дерзкой лжи над правдой и добром,
Все честное молчит, как будто бы объято
Тупым, тяжелым сном.
Повсюду торжество жрецов тельца златого.
Ликуют баловни бессмысленной судьбы,
Ликуют, - образа лишенные людского,
Клейменные рабы.
Жизнь стала оргией. В душонках низких, грязных
Чувств человеческих ничто не шевелит.
Пируют, пляшут, пьют. Все пошло, безобразно,
А совесть - крепко спит.
Нахальный хохот, крик нелепый опьяненья
Все речи честные, все мысли заглушил.
Бойцы за истину лежат, полны презренья,
На дне сырых могил...
Такие времена позорные не вечны.
Проходит ночь. Встает заря на небесах...
Толпа ночных гуляк, ты скроешься, конечно,
При солнечных лучах?
Преступницу ведут. Свирепо равнодушна,
Изранена, в крови, она идет послушно,
Как зверь лесной, на цепь привязанный за шею,
И ненависть висит, как облако, над нею...
Что сделала она? Ищите в мраке, в стонах,
В развалинах, в дыму строений подожженных...
Зачем и как дошла она до преступленья -
Никто, - она сама, - не даст вам объясненья.
Быть-может, злой совет... Во всем виновен "милый",
Красивый негодяй, которого любила...
Быть-может, нищета и горе, в час голодный,
Вдруг мщения огонь зажгли в руке холодной...
В лохмотьях... без жилья... без хлеба... это больно...
В ней мысли черные роилися невольно:
"Там, у других, есть все"... С завистливым желаньем
В душе, истерзанной нуждою и страданьем,
Мысль страшная росла...
И вот перед толпою.
Она идет теперь, поникнув головою.
Все рады. Поймана! Кругом без сожаленья
Насмешки сыплются, ругательства, каменья...
Она нема, глуха; она окоченела;
Смотреть на солнца свет ей словно надоело;
Не слышны ей толпы неистовые крики;
В ее глазах застыл какой-то ужас дикий.
В шелку и кружевах, увенчаны цветами,
Под ручку с сытыми, довольными мужьями,
Идут за нею вслед разряженные дамы
И весело твердят с улыбкой милой самой:
"Злодейка поймана! Отлично! Так и надо!"
И, кажется, сейчас разбередить бы рады
Изящным зонтиком прелестные тираны
Несчастной женщины зияющие раны...
Преступницу мне жаль. А их - я презираю.
Они - борзых собак напоминают стаю,
Они противны мне, как яростные псицы,
Терзающие труп затравленной волчицы...
Из "Les Quatre vents de l'esprit".
Я Шармера люблю... Прекрасный он портной!
Ах, кресло мягкое, какое наслажденье!
И, знаете, перлэ с изящною резьбой...
Как мило в сумерки камина освещенье,
Когда он хорошо растоплен, докрасна!..
Уютно, так тепло...
Люблю стакан вина!
Я кофе, господа, всему предпочитаю,
А, впрочем, иногда не откажусь от чаю.
Как весело сидеть в хорошем ресторане
С Наполеоном иль двумя... в кармане!
Спанье отличное на пуховых перинах;
Не дурен и тюфяк хороший, на пружинах.
К чему затрагивать "проклятые вопросы?"
Гораздо выгодней на всех строчить доносы.
А разве плохо быть жидом-ростовщиком
И тайно содержать при том игорный дом?
Люблю я отражать мундиры, ленты, звезды...
Мы любим рысаков хороших у подъезда...
Продранная подошва (перебивая).
Да! Да... И экипаж, коляску, и карету,
И с шиком прокатить на зависть всему свету.
Кареты потолок и стеганные стены
В морозный день - зимой свою имеют цену.
Мороз, а ты в тепле, как летом все равно,
И смотришь весело в зеркальное окно
На солнце ясное, на небо голубое...
Голубое небо (сквозь щель).
Оставьте небо вы, пожалуйста, в покое...
А счастлив тот, друзья, кто прожил весь свой век,
Хоть и на чердаке, без гроша за душою,
Но может вслух сказать с поднятой головою:
Я ем лишь черствый хлеб - да честный человек!..
Безостановочно, на миг не отдыхая,
Незримо трудится всегда волна морская...
Давно в те времена, которые в молчаньи
Забвенья мирно спят и не живут в преданьи,
Был город каменный прекрасный и великий
Вот здесь, где ураган теперь бушует дикий
Над бездною морской; цветущая равнина
Была на месте том, где ныне вод пучина.
Неслися с грохотом по стогнам колесницы,
Где носятся теперь лишь чаек вереницы,
Да парус рыбака мелькает одинокий.
И площадь здесь была; на ней дворец высокий,
Где жил могучий царь. Он не боялся моря,
И душ людских стада, - их радости, их горе, -
Гнездилися кругом. Народ густой толпою
Шумел на берегу, как улей под грозою
Жужжит, живет, кипит, грозы не замечая;
И так же, как царю, была волна морская
Народу не страшна. Роскошные палаты
Вельмож тут высились и рынок был богатый,
И башни, и тюрьма, и гордых храмов своды,
И боги медные, страшилища, уроды,
И место лобное на площади широкой,
Где побивала чернь каменьями пророков.
В серебряных струях, в тени садов зеленых,
Наложницы царя прекрасные и жены
Купались; красотой волшебною блестело
Среди зеркальных вод изнеженное тело;
Склонялись ласково цветущие вершины
Деревьев вековых над ними, и павлины
Гуляли гордые кругом, блестя очами
Распущенных хвостов, как яркими звездами,
И неги полные и сладкого забвенья,
На пышных пиршествах звучали песнопенья;
Пред грозным божеством потоки крови алой
На жертвенник лились; тимпаны и кимвалы
Бряцали. Чуя кровь, зловещей вереницей
Слетались хищные на купол храма птицы.
Из дальних стран чужих к столице той богатой
Стекалися толпы красивых жриц разврата;
И царственных пиров разгул безумно-дикий
Победно заглушал рабов голодных крики
И стоны нищеты. Так город жил огромный,
А море рядом с ним лежало в бездне темной,
И терпеливую работу совершая
Тихонько, не спеша и не переставая,
Без гнева, не шумя, волною подмывало
Плотины крепкие, береговые скалы,
Как труженик седой, не тратя даром силы,
Спокойно, медленно, подземный ход прорыло
Под городом большим. Раз вечером, в молчаньи
Таинственных часов, когда встают, в мерцаньи
Бесчисленных лучей, светила золотые
И по небу идут их полчища сплошные, -
Вдруг бледная луна и звезды в изумленьи
Увидели с небес картину разрушенья:
Все рухнуло... Дворцы, колонны, храмы, своды,
Все, - грозный медный бог, войска, толпы народа,
И с чашею в руках, увенчанный цветами
На празднестве ночном послушными рабами,
Могучий властелин, - все, все в одно мгновенье
Исчезнуло как прах, как дым, как сновиденье.
Какой-то страшный зев, - бездонная громада, -
Разинулся. Вода, ломая все преграды,
Нахлынула, и волн дыханье громовое
Под небом пронеслось. Свершилось роковое...
Безостановочно, на миг не умолкая,
Незримо трудится всегда волна морская.
Умы, - неустанные страннички вечные,
Со знаменем правды, с ковчегом завета,
В пустыне земной, чрез пески безконечные
Бесстрашно идут, чистой верой согреты.
Идут - все вперед вереницею длинною,
Держась друг за друга, - большим караваном,
Под свистом зловещего ветра пустынного,
Под зноем дневным и полночным туманом.
И странствие их, - многотрудно-священное
Зовется Прогрессом. Слабеет порою
Их гордая сила. Глядят утомленные
Задумчиво в синюю даль пред собою.
И кличут друг друга на помощь. Могучие
Усталых ведут по пустыне безлюдной,
Где море песков расстилается жгучее.
И вдруг горизонт открывается чудный.
Сменяется быстро картина картиною,
Печаля иль радуя путников взоры;
За мирною, светлой, цветущей долиною
Встают неприступные скалы и горы.
То смело и скоро идут вдохновенные,
То ощупью, движась вперед еле-еле.
Все ближе и ближе страна вожделенная.
Идут, никогда не доходят до цели.
При каждом привале звездой путеводною
Меж них проводник появляется новый,
Отважный и смелый душой благородною
На подвиг, на смерть за идею готовый.
То Гуса костер засиял над дорогою,
То истины светоч в руке Галилея,
То Лютера проповедь, мощная, строгая,
Гремела: "Вперед подвигайтесь смелее!"
С надеждой, с единой мечтой постоянною
Вожди открывали все новые страны
И даль постепенно яснела туманная
Пред шествием стройным того каравана.
Но часто, пока отдыхают усталые
Порою ночною во время привала,
Когда уж на западе зарево алое
Потухло совсем, а луна не вставала,
Все звери пустыни толпой кровожадною
Кишат вкруг уснувшего мирного стана;
И волк, и гиэна жестокая, смрадная,
Шакалы и тигры - ночные тираны...
Костров догорающих тихо мерцание
Сулит им добычу. Проснулись и гады,
С змеиным шипеньем слились завывания:
Душить беззащитных свирепые рады.
Напрасно в потемках засады коварные
Устроить стараешься, хищников стая!
Уйдут они! Светит им цель лучезарная
Над мрачной землею, - как солнце сияя.
Их цель, - душ высоких и чистых отечество,
Страна - всем апостолам правды родная,
Заветная Мекка всего человечества,
Страна идеалов бессмертных святая!
Ребенку голову две пули раздробили.
Мы в бедной комнатке, уютной, чистой были;
В углу портрет висел да вербочка сухая.
Старушка-бабушка сидела там рыдая.
Молчание храня, раздели мы ребенка.
Рот бледный был открыт; беспомощно ручонка
Повисла; а глаза глядели дико, странно.
В кармане у него волчок был деревянный.
Две раны в голове кровавые зияли,
И к белому виску волоски прилипали.
Видали ль вы в лесу подстреленную пташку?
Старуха-бабушка глядела на бедняжку
И говорила нам: "Какой холодный, белый..."
Качала на руках безжизненное тело.
Ужасна ночь была. И выстрелы шальные
Нам слышались вдали. Там гибнули другие
Такие мальчики. "Шить саван не пора ли?"
Старухе шепчем мы. И простыню достали.
С ребенком на руках она к огню подсела
И грела бледный труп совсем окоченелый
Ах! Не согреть во век земными очагами
Того, что смерть взяла холодными руками.
Старуха голову седую наклонила,
Чулки с него сняла и молвила уныло:
"Глядите, господа! Ведь жалости достойно!
Лежит, молчит навек, холодный и спокойный!
Ему пошел восьмой, всего восьмой годочек!
Он в школу уж ходил, мой бедный голубочек.
Его учителя... Ну, разве же не больно?
Его учителя все были им довольны...
Что ж? убивать детей имеют нынче право?..
Злодеи, изверги, разбойничья орава!..
Он смирно тут играл у самого окошка.
За что ж они его?.. Убит мой бедный крошка!
Он так послушен был и кроток как ягненок...
Резвился, побежал... Известно, что ж, ребенок!..
И вдруг в него стрелять?.. Я б не сказала слова,
Когда б они в меня... Я умирать готова.
Так нет! В него, в него!" Глухих рыданий звуки
Послышалися вновь; она ломала руки.
Мы плакали кругом. "От матери несчастной
Остался мне лишь он, малютка мой прекрасный...
И нет его! За что?.. Пускай бы объяснили!
Он разве бунтовщик?.. За что ж его убили?"
Стояли молча мы, поникнув головою,
Пред этой горестью великой и святою.
Не понимала ты политики, старуха!
Вот, слушай!.. Бедный принц Луи-Наполеон
Жить любит во дворцах, кататься что есть духу
На кровных рысаках; лакеев легион
И денег на игру, на стол, на женщин надо;
Охоту, двор, рабов иметь желает он;
Он любит роскошь, блеск, и балы, и парады.
Он хочет жить в Сен-Клу, где так прекрасны розы,
Посольства принимать; для этих вот затей
И надобно теперь, чтоб бабушки сквозь слезы
Сшивали саваны для маленьких детей!
"Ты библиотеку поджег? Скажи, несчастный!"
- Да, я ее поджег. - "Пойми ж ты, как ужасно,
Как гнусно, изувер, такое преступленье!
Сокровище свое, богатство и спасенье
Ты уничтожил сам безумною рукою.
Ты светоч загасил, который над толпою
Сиял и освещал для темного народа
К великим целям путь, - путь счастья и свободы,
Ведь книга твой оплот, - оружие, защита,
Твоих злодеев бич; ведь ею цепь разбита,
Сковавшая тебя, ничтожное созданье!
Ты истребил веков минувших завещанье,
Ты смел развесть огонь под кладбищем священным,
Где истина лежит, под вечным, вдохновенным
Вместилищем добра и гения работой;
И мысли свет и гром, и чудеса без счету
Науки, древности, поэзии великой
Ты уничтожил вмиг, в припадке злобы дикой;
Ты обратил во прах и в дым святыню мира,
Ты кучу библий сжег, сжег Данте и Шекспира,
Своих вождей, врачей-спасителей, пророков,
Собранье их трудов, великих дел, уроков.
Ужели ты забыл, что знание есть сила?..
Без книги - мрак кругом, без книги мир - могила;
Без книги как стада бессмысленны народы;
В ней добродетель, долг; в ней мощь и соль природы;
В ней будущность твоя - грядущих благ основа,
В ней счастья твоего магическое слово!
Как смел ты книги жечь? Губить источник света?.."
- Да я неграмотный!.. - ответил он на это.
Она спокойно спит, а завтра эти глазки
Отворятся опять полны невинной ласки.
Она за палец мой схватилася ручонкой
И тихо жмет его. Следя за сном ребенка
И разбудить боясь, я продолжаю чтенье
Ругательных статей в журналах; оскорбленья
В них сыплются как град; один предполагает
Стихи мои все сжечь и в Шарантон сажает
Читателей моих; другой - побить каменьем
Советует меня, с сердечным умиленьем