align="justify"> Вдали корабль в безбрежном море света,
Он протянул к нему худые руки,
С восторженным, сияющим лицом,
И крикнул: - "Парус, парус!.. Я спасен!.."
Корабль все приближался... Ближе, ближе...
"Андрей!" - позвал с кормы знакомый голос.
- "Здесь!" - умирая отвечал Андрей.
Однажды Бен-Азар - "Друг Божий", - по прозванью,
Великий патриарх и праотец святой
Прогневал Господа, - есть древнее сказанье:
К палаткам праотца, вечернею порой,
Подъехал старый путник, жаждой истомленный.
Уже два дня в пустыне раскаленной,
В волнах песков сыпучих, бедствовал старик;
Глаза его слезились, губы почернели,
Ворочался с трудом запекшийся язык:
- "Воды... напиться дайте!.." - мог он еле-еле
Сказать, подъехав к стану; а верблюд худой,
Измученный, упал и, вытянувши шею,
Казалось, издыхал.
Когда кувшин с водой
Студеной, блещущий живительной росой,
Был подан страннику, - он тотчас, - сожалея
Верблюда, - позабыв, что сам два дня не пил,
Сперва к усталому животному склонился
И свежею водой заботливо омыл
Ему глаза и рот, и горло промочил;
Потом с молитвою усердной обратился
На запад, - к солнцу. Благодарный взгляд
Он поднял с верою на пламенный закат
И заходящему светилу возлиянье, -
Обряд отцов своих, - свершил.
Напиться собрался; но к жаждущим устам
Он не успел кувшин поднесть...
В негодованьи,
Ревнитель правой веры, Бен-Азар
Сказал рабам:
- "Отнять кувшин с водою
У нечестивого! Он, скверною рукою,
Молясь на запад, вылил Божий дар!
Он солнцу кланялся, - не истиниому Богу!
Так пусть воды моей не пьет неверный пес!"
Послушались рабы и выполнили строго
Хозяина приказ...
Но кто-то вновь поднес
К губам страдальца чашу с влагою живою;
И жадно к ней приник он бледной головою...
- "Кто повеление мое нарушить смел?.." -
Воскликнул Бен-Азар, взглянул - и обомлел,
И понял - "Кто"...
Посланник светлый рая
Язычника поил, крылами осеняя,
И лучезарною десницей обнимал.
Язычник пил; рабы глядели в изумленьи
И в ужасе немом на светлое виденье...
И вот посланник кроткий праотцу вещал:
"Друг Милосердного! Прогневал ты Владыку.
Молись, да не зачтет тебе твой грех великий!
Знай, что язычнику Всеведущий простил
Неведенье его. Он - праведней, чем ты.
Знай, - увидал Господь с небесной высоты,
Как, о себе забыв, верблюда он поил,
Как был он милосерд к скотине бессловесной,
Как к небу возносил он благодарный взгляд
И как, в неведеньи; молился на закат;
Знай, - ту молитву к солнцу принял Царь небесный,
Творец и Повелитель неба и светил,
Создатель всеблагой восхода и заката!..
А ты не пожалел страдающего брата, -
Ты, Бен-Азар, "Друг Божий", Бога оскорбил!"
Виденье скрылося... А патриарх смиренно
К ногам язычника главою сокрушенной
Припал и со слезами жгучими молил:
- "Прости мне, праведник, как Бог тебя простил!"
Роскошно пирует Гассан-Бен-Али;
К нему все старейшины в гости пришли;
Шатер его полон людей именитых,
В одеждах шелками и золотом шитых;
Как горный родник от весенних лучей,
Веселием искрятся речи гостей.
Подносит им кушанья раб молодой
На блюде хрустальном, цены дорогой,
Украшенном сплошь жемчугом-изумрудом;
Но вдруг с драгоценным, сияющим блюдом
Запнулся несчастный, упал второпях, -
И чудо искусства рассыпалось впрах.
Вскочили все гости: - "Когда б он был мой, -
Кричали они, - так сейчас с головой
Простился бы пес!" - "Я мерзавца такого
Повесил бы! Шкуру содрал бы с живого!"
Гассан, словно грозная туча, молчал.
И раб перед ним на колени упал.
"Хозяин, помилуй!.. Писанъе гласит:
"Блажен, кто в душе своей гнев укротит!" -
Сказал он, в груди заглушая рыданья.
Ответил Гассан: - "Да! Я вспомнил
Писанъе. Уж я не сержусь, от души отлегло!"
И стало вновь ясно Гассана чело.
"Хозяин! - молил, припадая к ногам
Гассана, невольник, - написано там:
"Прости виноватаг!" - "Помню. Прощаю!" -
Ответил Гассан и, раба поднимая,
С улыбкою руку ему протянул;
К ней раб благодарный губами прильнул.
"Хозяин! Да будет Господь наш с тобой!
Он - Бог милосердных и кротких душой,
Бог милости, щедрости, правды и света;
И щедрых Он любит! - написано это!"
- "Ты кстати про "щедрых" напомнил, дружок
Дарю тебе волю и мой кошелек".
Потом Бен-Али обратился к гостям:
- "Вот бедный невольник напомнил всем нам
Про вечную книгу. А строчка оттуда,
Не правда ль, - дороже разбитого блюда?
Не правда ль, - он славно его починил
Словами, - и волю свою заслужил?"
Вечный Престол окружая несметною, грозною Силой,
Ждет повелений Аллаха посланников сонм легкокрылый;
Молний быстрее вселенную всю облетая,
Вмиг исполняется воля святая;
Звездам на небе сияющим, моря пучине глубокой, -
Близко, далеко. - кудаб ни взглянуло всезрящее Око,
Всюду относят посланники правды и Света
Бога живого заветы.
Голос предвечный воззвал: - Джебраил!" - и
как грома раскаты
В небе вечернем раздался: - "Лети, мой наперсниккрылатый,
Вниз, ко дворцу золотому царя Солимана;
Он, - удостоенный царского сана,
Избранный мною, хранимый всечасно, возлюбленный мною,
Ныне готов позабыть час молитвы ко Господу-Богу;
Вижу, - любуется он на коней златогривых,
Статных и дивно красивых,
Не замечая, как солнце клониться ко западу стало;
Ты, Джебраил, возвести ему: "Время молитвы настало!"
Да не погибнет избранник под гневом Владыки, -
Нужен народу правитель великий!..
Стой, - погоди еще!.. Вижу, на склоне горы Арафата
Трудится тщетно день целый, от ранней зари до заката,
С тяжкою ношей своей, муравей запоздалый, -
Да не погибнет и малый:
Он своему муравейнику нужен!.." И ангел, - в молчаньи, -
Молний быстрее исполнил Творца своего приказанья:
Во-время стал на молитву избранник Аллаха,
Полон смиренья и Божьего страха;
И муравью запоздалому силу и жизнь возвратила
И привела в муравейник могучая длань Джебраила...
Так в необъятной вселенной, от края до края,
Воля творится святая.
Индийский царевич, - краса Индостана,
Приехал к царю-мудрецу Солиману,
Стремясь молодою душой вдохновенною
Постигнуть все тайны небес сокровенные.
И тихой вечерней порою с царем
Сидел он, - речам его вещим внимая,
В премудрые притчи вникая, -
В чертоге его золотом.
А резвые джины, лукавые духи,
Порхали как птицы, роились как мухи,
Кружились, жезлу Солимана послушные;
И видел царевич их пляски воздушные
И ждал от царя еще бРльших чудес;
Как вдруг появился в чертоге, - нежданный,
Какой-то печальный и странный,
Крылатый посланник небес.
То был ангел смерти. С царевичем рядом
Он встал и взглянул вопросительным взглядом;
И мрачно глядели глаза удивленные,
Как будто бы юноши видом смущенные.
- "Кто это?" - тихонько царевич спросил.
Ответил мудрец: "Ои людей исцелитель,
И воли Отца исполнитель,
А имя ему: Азраил!"
- "Мне страшно здесь!" - молвил царевич бледнее. -
Я смерти боюсь! Повели поскорее,
Чтоб в Индию милую джины проворные,
Твоей всемогущей деснице покорные,
Сейчас же на крыльях меня отнесли".
Махнула жезлом Солимана десница,
И джины, как птиц вереница,
С царевичем скрылись вдали.
Тогда ангел смерти к царю обратился:
- "Ты видел, премудрый, как я удивился,
Как в очи ему поглядел в изумлении,
Найдя его здесь? Знай, что мне повеление:
Сыскать его в Индии нынче дал Бог.
Он там и умрет в золоченых палатах;
Ты дал ему джинов крылатых,
Чтоб взять его душу я мог".
И с бледной улыбкою ангел печальный
Сказал: "Мне пора! Он уж в Индии дальней!"
Расправил широкие крылья могучие,
По небу вечернему грозною тучею
Пронесся в сияньи последних лучей...
На утро был найден царевич убитый,
Застывшею кровью облитый,
На мягкой постели своей.
Страдалица земля!.. Вся жизнь твоя - обман;
Все радости твои обращены в мученья;
Твоим несчастным детям, пойманным в капкан,
Приговоренным к смерти прежде их рожденья,
Защиты нет ни в ком, - нигде спасенья нет.
В насмешку мне дана была душа живая
И в ней зажжен любви животворящий свет...
Цель нашей жизни - смерть...
Чья ж это шутка злая?
Неужто создал Ты нарочно этот мир
Отчаянья и смерти, - Брама Вседержитель?
И радует Тебя червей голодных пир,
Костров и трупов смрад?.. Неужто Ты - мучитель
Всего живого? Ты - установил закон
Безжалостной борьбы, друг друга пожиранья?
Ты видишь кровь и слезы, слышишь вопль и стон
Молящихся Тебе беспомощных созданий
И не поможешь им, Ты, - всемогущий Бог?..
Жесток и зол Ты, Брама!.. Я бы всем помог,
И не было бы в мире смерти и страданий...
Иль не всесилен Ты?.. Иль вовсе нет благих
И праведных богов, достойных поклоненья?..
Так Жалость и Любовь помогут вместо них,
И человек укажет людям путь спасенья!
Он должен быть. Он есть. Найду его для вас,
Заблудшиеся братья! Ждите, - близок час!
- "Жизнь моя - вечный пир. День и ночь, - ежечасно, -
Блеска, роскоши, неги, веселья полна, -
Без сознанья, без цели кружится она,
Как невольниц моих хоровод сладострастный...
Вереницею пестрой, блестящей волной,
Предо мною мелькают часы наслажденья,
Исчезая бесследно в пучине забвенья...
Жизнь ли это?.. Не сон ли тревожный, пустой?
Что он значит? Чем кончится? Есть ли разгадка
Опьяняющих грез безпокойного сна?..
Кто мне дал тебя, - жизнь? Для чего ты дана?
Отчего я, - в дремоте томительно-сладкой,
В этой пляске чарующей радостных дней,
На безумно-веселом пиру сладострастья, -
Не нашел для себя ни покоя ни счастья?..
Для чего, - там, - далеко от жизни моей, -
За решеткой того заповедного рая,
Где дремлю я, - царевич, всеобщий кумир, -
Есть другой, безысходно-страдающий мир,
Где неправда, и зло, и борьба роковая
Называются: "жизнью"?.. Зачем мне сквозь сон
Все мерещатся братьев далеких страданья?
Отчего мне, - сквозь песни, - все слышны рыданья,
Крики боли, глухой несмолкающий стон
Непосильною мукой надорванной груди?
Отчего я, - сквозь рой опьяняющих грез, -
Вижу - море безбрежное крови и слез,
Где беспомощно тонут несчастные люди?
Отчего к ним душа моя рвется всегда
И томится тоской непонятной и жгучей
О неведомом мире? Чей голос могучий
Призывает меня, посылает туда:
"Встань, Сидарта - сын Майи! Твое назначенье
Не в дремоте, не в сладких бессмысленных снах,
Не на ложе любви, не на шумных пирах,
Не в веселом и буйном хмелю наслажденья.
Миру нужен спаситель! Проснись и ступай!
Ждут тебя беззащитные, темные братья;
Помоги им, открой им с любовью объятья, -
И цель жизни найдешь ты! Иди - и спасай!"
В мрачный храм бога Индры пришел вдохновенный
Гаутами. Стояли брамины, толпою
В белых ризах алтарь окружая священный
И костер разводя, кровь животных рекою
Орошала весь храм. Царь с блестящею свитой
Там молился.
На жертвенник, кровью залитый,
Был возложен красивый козел длиннорогий,
Крепко связанный, убранный пышно венками;
Старший жрец возглашал над ним:
"Грозные боги!
Вот еще благолепная жертва пред вами, -
За грехи Бимбасара-царя искупленье!
На утеху вам, страшные, я всесожженью
Предаю его мясо и кровь проливаю!.."
И он поднял свой нож над протянутой глоткой.
- "Запрети ему, царь, запрети, умоляю!.." -
Гаутами сказал, и десницею кроткой
У брамина взяв нож из десницы кровавой,
Узы жертвы распутал. Потом, - величавый
И спокойно-бесстрашный прошел меж жрецами
" Прямо к царскому месту. Толпа расступилась,
Все сердца покорял он мгновенно глазами,
Где любовь бесконечная к людям светилась.
"Кто ты, дивный?" - спросил его царь в изумленьи,
Преклоняясь пред ним и сойдя с возвышенья.
"Люди-братья! - ответил учитель: внимайте!
Правду вечную вам возвестит Гаутами.
Жертв кровавых не надо Всевышнему - знайте!
Он вам ныне вещает моими устами:
"Жизнь - одна! Жизнь - таинственный дар и священный,
Дар прекрасный для всех, всем равно драгоценный.
Отнимать ее - грех неоплатно-великий
Пред Дающим ее. Всеблагому не надо
Вашей службы кровавой, бессмысленно дикой...
Вы, жестокие, ждете от неба пощады?
За злодейства вы просите блага, награды?..
Если правда, что злы и безжалостны боги,
Укротит ли их гнев ваш козел длиннорогий?
Можно ль их подкупить этой жертвою лживой?
Если ж правда, что боги добры, справедливы,
То нужна ли им кровь на земле пролитая?
Не противны ли храмы, где жертва живая
Рвется, мучится, бьется у вас под ножами?..
Верьте, братья, что милость предвечно богами
Суждена милосердным. Одно назначенье
Всем созданиям смертным: любя и жалея,
Мирно жить друг для друга. И наше спасенье
В кроткой жалости сильного к тем, кто слабее.
Все мы здесь - обреченные смерти и боли, -
Все родня, все подвластны одной вечной Воле!.."
Долго он говорил; разъяснял откровенья
Древних книг и подвижников прежних ученья.
И в устах вдохновенных былого заветы
Озарялись сиянием нового света.
- "Если б вы захотели. - сказал Гаутами, -
Как земля наша скорбная стала б прекрасна!
Как прекрасны и счастливы стали б вы сами,
Если б жили с законом предвечным согласно, -
Все живое щадили, любили, жалели,
Не губили жестокой рукою напрасно,
Только пищу бескровную, чистую ели;
Если б вы не считали убийство забавой,
Душ и рук не грязнили охотой кровавой...
Разве мало вам пищи дозволенной, чистой?
Созревают на нивах хлеба золотые;
Спеют ягоды сладкие в роще душистой;
Осыпают деревья плоды наливные,
И повсюду ключи бьют студеной водою...
А вы губите жизнь безпощадной рукою?"
И сердца отогрел он святою любовью.
Устыдились брамины забрызганных кровью
Рук жестоких и длинной одеждою белой
Прикрывали их; старый алтарь закоптелый
Был покинут; священный костер позабытый,
Смрадным стынущим жиром и кровью залитый,
Угасал. Гордый царь с головой преклоненной
Слушал речи святого душой умиленной...
А на утро гонцами царя громогласно
Был и новый закон возвещен всенародно,
Повсеместно:
"Царю Бимбасара угодно:
Да не будет в стране, его воле подвластной,
Впредь убийства животных для жертвы кровавой;
Да не льется невинная кровь беззаконно
Ни для пищи, Дарующим жизнь воспрещенной,
Ни для злой и жестокой напрасной забавы;
И да ведает всякий под нашей державой:
Жалость к тварям живым есть Небес повеленье.
Жизнь - одна! Милосердным и кротким - спасенье!"
Тот закон на гранитной колонне высокой
Был начертан: и свято хранится сердцами
До сих пор там, где Ганг протекает широкий,
Где свет Истины вечной зажег Гаутамн.
Некогда здесь, близ деревни Далиды, в пещере глубокой,
Праведный старец, от мира отрекшийся, жил одиноко,
С Брамой беседовал он; в темноте и молчаньи
Тесного склепа он видел сиянье
Радужных крыльев, он слышал небесное дивное пенье.
Землю преступную, жалких людей, их борьбу и мученья -
Он позабыл. И душа его в небе витала,
Радость Нирваны вкушала.
А на земле в это время был голод.
От долгого зноя
Сгинул весь хлеб на полях, и пропало зерно трудовое;
Речки посохли, леса вековые горели,
Сочные травы лугов помертвели;
Край опустел. Все живое, извери и люди, бежало.
Тигры в трущобе завыли: им свежей добычи не стало...
Старец услышал сквозь сон неземной созерцанья
Алчущих крови рыканье.
Вспомнил он землю, очнулся и вышел из темной пещеры.
Видит: подернулось небо зловещее дымкою серой;
Все сожжено; над долиною мертвой и смрадной
Солнце стоит, как палач беспощадный
В ярко-багровой одежде над бледною жертвой казненной;
Кости белеют кругом; а вблизи, на земле раскаленной,
В корчах упала тигрица, от голода воя, -
С нею - детенышей двое;
Любит она их и кормит. И нет молока у несчастной.
Бьются тигрята под грудью иссякшей, терзают напрасно
едную мать; но она оттолкнуть их не может, -
Терпит, хоть камни горячие гложет,
Бездну небес оглашая безпомощным, страшным рычаньем...
Стало отшельнику жалко; согрелась душа состраданьем.
- "Любишь ты, тварь кровожадная!.. Брама Великий!..
Любит и зверь этот дикий, -
Любит и кормит, - страдая, себя не жалея!..
Учит меня - человека... И стыдно душе перед нею...
Мало любил я... Ушел от людей и страданья...
Жалкая самка! Спасибо!.. Земное призванье
Ты мне напомнила ныне!.. Бери мое грешное тело;
Я умираю - любя!.." Подошел он к ней быстро и смело;
Сброшена наземь чалма и убогая ряса.
- "Вот тебе крови и мяса!.." -
Крикнул он. Рада тигрица... А в светлых селениях рая
Рады бессмертные Дивы, бессмертную душу встречая...
Сжалилось небо: и спряталось солнце за тучей,
Вихрь над землею промчался могучий.
Сжалилось небо: и грянули долго-желанные грозы,
Хлынули крупиые капли дождя, - благодатные слезы.
Жертву великую старца - в незримом чертоге
Приняли вечные боги.
Не говори ты мне в печальном песнопеньи,
Что "наша жизнь лишь сон тревожный и пустой".
Есть тайный смысл всему, - всему - предназначенье;
Мертва душа того, в ком дремлет дух живой.
Жизнь не обман, не шутка и не сновиденье;
Смерть и могилы тьма не служат целью ей.
Слова: "ты прах еси, - и ты предашься тленью",
Не о душе бессмертной сказаны твоей.
Не в наслажденьях жизнь и не в тоске унылой;
Есть и святая цель у нашего пути:
Любить, творить добро, - на сколько хватит силы,
И с каждым новым днем бодрей вперед итти.
Вперед! Не унывай, на свете много дела,
А время быстрое незримо улетит.
И сердце бедное, хотя и бьется смело, -
Нам похоронный марш порой в груди стучит.
Мы на биваках здесь. Весь мир нам битвы поле;
В бою за Истину, - наперекор судьбе, -
Не будь рабом немым, не будь скотом без воли, -
Иди вперед смелей, умри в святой борьбе.
Оставь о Будущем приятные мечтанья;
А Прошлое пускай хоронит мертвецов...
Лишь в Настоящем - жизнь! И цель в нем, и призванье
Благословенных Богом искренних борцов.
Их подвири, их жизнь, - пример для сердца ясный
Того, что можем мы Неправду победить;
И в темный гроб сходя, оставить след прекрасный
На Времени песках. И после смерти - жить.
И может-быть потом, - когда-нибудь, - разбитый
Волнами бурь житейских и заблудший брат
По тем следам живым отыщет путь забытый
И бодрость духа в нем они возобновят.
Проснемся же скорей и станем на работу.
Довольно спали мы, нам бодрствовать пора!
И пусть живет душа одной святой заботой:
Трудиться для победы Правды и Добра!
Порою в тихий час любви и умиленья,
Порою в бурный час душевного смятенья
Мне грезились ,,дела великие" людей -
Властителей земли, богатырей-вождей,
Поправших все права, всю волю человека;
Неправда грезилась, - царящая от века, -
И праведной души стремленье к небесам
Из смрадной, трупами усеянной берлоги,
Где пушка алчная и меч - земные боги -
Царят и властвуют, - вселяя в сердце страх, -
Над человечеством, блуждающим впотьмах;
Где жизнь и счастие забиты силой грубой,
Где барабаны бьют и дико воют трубы
Свой дерзкий вызов в бой; где, ужасов полна,
По нивам мечется безумная Война
На бешеном коне с кровавой длинной гривой
И всюду сеет смерть; мне грезился спесивый,
Высокий, пышный трон; вся Мощь, вся Власть земная,
Все бедствия, вся кровь Насильем пролитая;
И ныне, - говорю вам, - в тихий час святой:
Я убедился, знаю, верю всей душой,
Что Кротость в этом мире всех властей сильнее,
Что все могущества - бессильны перед нею -
Как глупая пальба, и стук, и треск земной
Пред вечно-кроткою природы тишиной,
Когда она в ночном таинственном молчаньи
Мир проповедует без слов всему созданью!
Когда ж пробудитесь от смерти, люди-братья,
&nb