| Главная » Книги |
Барыкова Анна Павловна - Переводы и переделки, Страница 6
Барыкова Анна Павловна - Переводы и переделкитти...
Она пошла к нему.
И вот они живут давно как муж с женою,
Как волк с волчицею - вернее... И покою
Соседям не дают их драки по ночам.
Прошлявшись целый день по мерзким кабакам,
Пропитанный весь ядом водки или пива,
Приходит он домой, - голодный, - без гроша;
Она его встречает злобно и сварливо;
И бешеный как зверь, от гнева чуть дыша,
Бросается он к ней...
Их крики, брань, рыданья
Мешают честным людям мирно почивать.
Под утро - все смолкает. Страшное молчанье:
"Убил, - должно быть?.."
Нет, он рядом на кровать
С избитой грязной самкой дружно повалился
И пьяным поцелуем с нею помирился.
Раз как-то в декабре, - суровою зимой,
В день безработицы - голодный и ненастный -
У этих двух людей ребеночек несчастный
Родился, - худенький и хилый, - но живой.
Мать в тряпки старые его запеленала,
Кормила тощей грудью, на руках качала
И все ждала отца.
Он пропадал два дня, -
И наконец пришел, опухший с перепою
И весь оборванный. Она, с усмешкой злою,
Ему сказала грубо:
- "Что же, бей меня!..
- 170 - Или всю силу пропил? Залил злобу водкой?..
Пора! Давно не бил... Хорош пришел - хорош!..
Ну, что ж ты осовел? Я жду. Зачем не бьешь?"
А он смотрел на сына радостно и кротко,
И слезы капали из воспаленных глаз;
Он словно пробудился, - в жизни в первый раз;
Он умолял прощенья взглядом отупелым
И тихо, - голосом дрожащим и несмелым, -
Как может на суде преступник отвечать,
Сказал ей:
- "Я боюсь ребенка испугать".
---*--- Кирасиры. Вечернею порой в предместьи отдаленном,
Где чахлые кусты да пыльная трава
Желтеют на бульваре, солнцем раскаленном,
Ведет гулять ребенка бедная вдова.
Они молчат, - идут походкою несмелой;
И жаркие лучи заката золотят
Их лица бледные и.траур порыжелый -
"Приличной" нищеты заштопанный наряд.
Мать молода еще, но горькая забота
О сыне-сироте морщинами легла
На испитых чертах; тяжелая работа
Былую красоту с лица ее свела.
Они идут... Но вдруг, там, в море лучезарном,
Где пламенный закат волнами разлился,
Где облака пылают заревом пожарным, -
Победный марш военный звонко раздался.
Там кирасирский полк вдали идет с парада;
И весело народ бежит за ним толпой.
- 171 - (Народ у нас - дитя; он любит маскарады,
И шум и мишуру забавы даровой...)
И бледный мальчик смотрит. Мать ему сказала: -
"Постой здесь, - подождем... Вот полк пройдет сейчас".
Мать - рада случаю: "Так развлечений мало
Бедняжке дома! Полк он видит в первый раз..."
Он видит: надвинулось страшное что-то,
Как буря. И все задрожало кругом.
И сабли стальные и лат позолота,
Как молнии, блещут зловещим огнем.
Тяжелым и мрачным потоком могучим
Текут эскадроны красавцев-коней;
Глаза их сверкают; дыханием жгучим,
Как полымем, пышет из красных ноздрей.
Литавры и трубы, как грома раскаты,
Сливаются с топотом мерным копыт;
Куда ни посмотришь - все кони да латы;
И стонет под ними земля и гудит.
Красиво и страшно, как в сказке...
И жадно
Любуется мальчик; в восторге немом
Застыл он пред этой игрушкой громадной -
Игрушкой живой, - кирасирским полком. -
"Вот, вот офицеры! Все в белых перчатках...
Такие нарядные, - словно на бал...
Так прямо и смирно сидят на лошадках,
Как куклы большие... Ах, вот генерал...
Вся грудь в орденах... И с седыми усами...
А лучше всех - юнкер! Он держит в руках
Высоко-высоко прекрасное знамя,
Пробитсе пулями в старых боях..."
Проходят эскадроны. Мальчик в восхищеньи
За юбку держится, - дрожит, глаза горят...
Мать оглянулася. И в страхе и в смущеньи
- 172 - Вдруг вспомнила:
"Мой мальчик - будущий солдат...
Его возьмут, убьют..."
Ужасная картина
Ей снится наяву: далекий край чужой,
Необозримая унылая равнина,
Вся обагренная кровавою росой;
Во ржи растоптанной, на перерытом поле
Пируют вороны и слышны стоны боли;
Там, освещенные зловещею луной,
Под грудой мертвых тел в тяжелых латах медных
Лежат тела живых израненных людей;
Там тени черные испуганных коней
В тумане смрадном бродят между трупов бледных...
Несчастная вдова в тоске спешит домой;
В ней сердце замерло; в ее воображеньи
Все ужасы войны стоят как привиденья...
Она ведет насильно сына за собой;
Ребенок очарован саблями, мундиром,
Конями вороными, дивным блеском лат,
Не хочет уходить, все смотрит на солдат
И шепчет:
- "Мамочка, я буду кирасиром!"
---*--- Мать-кормилица. I Недавно, в городишке маленьком и грязном,
Я опоздал на поезд. Долго было ждать;
И вечер я провел, чтоб время скоротать,
В каком-то кабаке - театре безобразном.
Пестро раскрашенный в арабском стиле зал
Альгамбру представлял в карикатурах скверных,
- 173 - И Магометов рай и радость правоверных,
Должно быть, публике собой напоминал.
Ей было весело. Дворянчики-гуляки,
Военные, купцы - ночные забияки, -
Весь сытый, праздный люд собрался здесь гурьбой,
Курил, орал и пил; вино лилось рекой,
И пиво пенилось.
Нелепые куплеты,
Певцы охрипшие, костюмов мишура, -
Все было грязно, пошло... "Уходить пора!"
Подумал я... Но вот, - нагла, полуодета, -
Еще "артистка" вышла... Публика ревет,
Гогочет радостно и как-то мерзко ржет...
"Послушаю еще. Должно быть, это "дива"
Прекрасных здешних мест?"
Она была красив
И молода еще, но без стыда совсем.
С улыбкой кланяясь, она нахально груди
И плечи голые показывала всем, -
Как будто подносила публике на блюде
И угощала ими...
- "Браво! Вот так шик!..
Бис! Бис! Еще, еще!" - раздался общий крик.
И самка свой товар им снова показала,
А стадо жеребцов в партере дружно ржало...
Мне дурно сделалось... Ее срамной куплет
Дослушать я не мог и вышел.
Но погода
Была ужасная; и не найдя прохода
По лужам улицы, вернулся я в буфет,
Совсем пустой теперь покамест пела "дива".
Послав за экипажем, выпив кружку пива,
Прескверного, как все, что здесь являлось мне,
Присел я к столику буфета, в стороне.
Вдруг слышу: детский крик.
Какая-то девчонка
Качала на руках голодного ребенка;
Он жалобно пищал, губами грудь искал...
- 174 - Грудной ребенок? здесь?!.. Как он сюда попал,
И где ж кормилица?..
Вот, из-за драпировки,
Скрывавшей в складках сальных потайную дверь,
Вбежала, запыхавшись, - жалкая теперь
И побледневшая, - без всякой гримировки,
В линючем старом платье, - видимо бедна,
Та тварь продажная, та самая плутовка,
Что груди белые показывала ловко
С подмостков публике...
Кормилица - она!
II Она - мать. Видел я, как она улыбнулась
Сонной девочке-няньке улыбкою ясной,
Как над бедным малюткою нежно нагнулась,
Как прижала к себе его ласкою страстной,
А потом, унеся в уголок отдаленный,
Отвернулась к стене от нескромного взора
И затихла. Дитя успокоилось скоро
На руках у нее... Я сидел изумленный:
Она кормит!.. Великая служба святая
Всякой матери, ты даже в омуте смрадном
Все очистила, все озарила, сияя
Над погибшим созданием светом отрадным!..
В ней актрисы нахальной узнать невозможно.
Там - являлась она в роли гнусной и ложной;
А теперь она - мать; она стала стыдлива.
У нее я прощенья прошу молчаливо:
Виновата ль она, что распутные люди
Хлебом кормят ее лишь за белые груди?
Виновата ль она, что в притонах разврата
Сытой публике нужны голодные девки?
Что за наглость им платится высшая плата,
Что их рядят в шутихи для пьяной издевки.
- 175 - Продают, покупают, хватают и даром?..
Виновата ль, что стала позорным товаром?..
Ты прости меня, бедная мать молодая,
Что сейчас осудил я тебя слишком строго.
Вот теперь ты сидишь как Мадонна святая,
И в печальных глазах твоих вижу я Бога.
Мать-кормилица! Нищая жертва разврата!
Я тебе не судья. Нет, не ты виновата!
---*--- Нечистые цветы. Какая славная весенняя погода!
Как вольно дышится, как жизнь мила, легка...
Я вышел погулять, веселый как природа;
Вдруг вижу: детский гроб несут два старика.
Шатаясь, - пьяные, - они его тащили
Без всякой жалости, как узелок тряпья.
Не провожал никто. На гроб не положили
Ни одного цветка... "Бедняжка, - думал я, -
Ты, видно, незаконный чей:нибудь, случайный?..
Тебя спешат зарыть. Обманутая мать
Ушла, чтоб скрыть позор, в приют родильниц тайный;
Она теперь в слезах припала на кровать;
Ей жаль ребеночка. Она не понимает,
Что для таких детей - один конец благой,
Что вас, - отверженцев-малюток, - смерть спасает
От мачехи-судьбы жестокой и лихой".
Вот поровнялась с гробом пара молодая:
Красавица-брюнетка с "милым другом" шла
Под ручку, весело, без умолку болтая,
И полевых цветов большой букет несла...
- 176 - По губкам - слишком красным, бровкам - слишком черным,
По наглости наряда, блеску жадных глаз
О ремесле ее тяжелом и позорном
Догадывались все прохожие сейчас.
Увидя детский гроб, она остановилась;
И затуманились задорные глаза,
И по щеке ее накрашенной скатилась
Святая, чистая, горячая слеза.
Ей тотчас вздумалось украсить гроб цветами;
Она к нему букет свой быстро поднесла;
Но вдруг - одумалась; дрожащими руками
Рассыпала цветы, - вздохнула и проипла...
И понял я тебя, несчастное созданье,
Живущее в грязи, в позоре роковом!
Я увидал души униженной страданье,
Когда ты вспомнила о ремесле своем
И горько думала: "Нельзя мне, непристойно,
Невинного младенца гробик украшать...
Цветы в моих руках нечисты, недостойны...
Подарок мой ребенку - оскорбил бы мать..."
Ты - лучше лицемерок гордых. Ты сознала
Пред детским гробом мерзость жизни прожитой.
Душа твоя - жива. Она не потеряла
Благоговение к невинности святой.
И верю я, что тот, кому, полна смиренья,
Ты бедный свой букет не смела поднести,
Сказал тогда Отцу, в святом Его селеньи: -
"Прости мою сестру, - прошу Тебя, - прости!"
---*--- - 177 - Жан Ришпен. Перелетные птицы. Вот грязный задний двор, совсем обыкновенный;
Конюшня, хлев свиной, коровник и сарай,
А в глубине овин под шляпой неизменной
Соломенной своей. - Тут для животных рай.
Тут вечно ест и пьет бездушная порода;
На солнышке блестит навоз как золотой;
И дремлют сонные канав и лужиц воды,
Омывшие весь двор вонючею рекой.
Вдали от мокроты и жирной кучи черной,
Там, где навоз просох и так овсом богат,
Хозяйка-курица разбрасывает зерна,
Гордясь семьей тупых, прожорливых цыплят.
Отец-петух сидит повыше на телеге,
Доволен, жирен, сыт, - свернулся он клубком;
Он спит блаженным сном, он утопает в неге
И сонные глаза завесил гребешком.
Вон плавают в пруду мечтательные утки,
На тину устремив сентиментальный взгляд,
И с селезнем своим, раз по двенадцать в сутки,
О радостях любви законной говорят.
Рубином, бирюзой на солнце отливая,
На крыше высоко, под золотом лучей,
Нарядная сидит и радужная стая,
Семья породистых, спесивых голубей.
Как войско стройное в своих мундирах белых,
Пасется в стороне красивый полк гусей;
А дальше - черный ряд индюшек осовелых,
Надутых важностью и глупостью своей.
Здесь - царство, гордое своею грязью, салом,
Скотской, счастливый быт разъевшихся мещан;
В помойной яме жизнь, с навозным идеалом;
- 178 - Здесь щедрою рукой удел блаженства дан!
Да! счастлив ты, индюк! И ты, мамаша-угка!
Утятам скажешь ты наверно в смертный час:
"Живите так, как я... Не портите желудка...
Я - исполняла долг... Я - расплодила вас!"
Ты исполняла долг?.. Что значит "долг" для утки?
Не то ли, что она весь век в грязи жила,
Да выйдя на траву, топтала незабудки
И крылья мотылькам со злобою рвала?
Не то ль, что никогда порыва вдохновенья
Не грезилося ей в тупом, тяжелом сне,
Что не было у ней неясного стремленья
На воле полетать при звездах, при луне?
Что под пером у ней ни разу лихорадка
Не растопила жир, не разбудила кровь,
Не родила мечты - уйти из лужи гадкой
Туда - где свет, и жизнь, и чистая любовь...
Да! счастливы они! Не трогает нимало
Их ни один живой, мучительный вопрос,
И в голову гусей отнюдь не забредало
Желание - иметь другого цвета нос...
Течет в их жилах кровь так плавно, тихо, мерно;
И где ж волненьям быть, когда в них сердца нет?
Лежит у них в груди машинка с боем верным,
Чтоб знать, который час и скоро ли обед?..
Да! счастливы они! Живет патриархально,
Спокойно, весело и сыто пошлый род...
Он у помойных ям блаженствует нахально,
По маковку в грязи набив навозом рот.
Да! счастлив задний двор!.. Но вот над ним взвилася
Большая стая птиц, как точка в небесах...
Приблизилась... Растет, плывет и пронеслася,
Нагнав на птичник весь непобедимый страх.
Вспорхнули голубки с своей высокой крыши,
Испуганы они, валятся кувырком,
Увидя, что полет тех птиц гораздо выше,
Уселися в пыли с цыплятами рядком.
Вот куры от земли приподняли головки;
Петух, со-сна, вскочил и с гребнем на боку
- 179 - Застукал шпорами, как офицерик ловкий,
Воинственно крича свое "кукуреку!"
Что с вами, господа?.. Да будьте же спокойны!
Чего орешь, петух?.. Не докричишь до них!..
Молчи... Они летят на берег дальний, знойный,
Не соблазнит их вид навозных куч твоих.
Смотрите! В синеве прозрачной утопая,
Далеко от земли, от рабства и цепей,
Летят они стрелой, ни гор не замечая,
Ни шума грозных волн бушующих морей.
На эту вышину вам и глядеть опасно.
Да... многие из них погибнут на пути
И не увидят край свободный и прекрасный,
Где грезилося им свой рай земной найти.
У них, как и у вас, есть также жены, дети...
Могли бы жить они в курятнике, как вы,
Блаженствовать... Но им милей всего на свете
Мечты - безумный бред их гордой головы...
Истерзаны они, и худы, и усталы...
За то им наверху как дышится легко!..
И дикий рев стихий не страшен им нимало,
Их крылья всем ветрам раскрыты широко!
Пусть буря перья рвет, пусть злятся непогоды,
Пусть ливень мочит их, сечет холодный град,
Согретые лучом живительным свободы,
В волшебный, светлый край отважные летят.
Летят к стране чудес, к стране обетованной,
Где солнце золотит лазури вечной гладь,
Где вечная весна, где берег тот желанный,
К которому вовек вам, пошлым, не пристать!
Смотрите, петухи, индюшки, гуси, утки!
Смотрите, дураки, - да разевайте рот...
И, может-быть, судьба, в насмешку, ради шутки,
На плоские носы швырнет вам их помет!
---*--- - 180 - Песнь торжествующей свиньи. Да, я - свинья,
И песнь моя
В хлеву победная слышна,
Всегда одна, звучна, ясна
И откровенности полна.
Я гордо, смело говорю:
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Хрю-хрю!
Луны и солнца свет, цветов благоуханье
Пусть воспевает вам какой-нибудь поэт -
Худое, жалкое, голодное созданье, -
А я - свинья - хрю-хрю!.. До них мне дела нет.
Пусть брешут, будто есть какой-то "воздух чистый",
"Лесов зеленый шум", "простор родных полей",
"Душистая фиалка", "ландыш серебристый",
"Свобода", "родина"... Хрю-хрю, мне хлев милей.
К чему нам солнца свет? К чему нам запах розы?..
Как будто бы нельзя отлично в темноте,
Впивая аромат питательный навоза,
Налопаться... хрю-хрю... и спать на животе?
Что значит: родина? По-моему - корыто.
Где пойло вкусное, так щедро, через край,
Для поросят моих и для меня налито -
Хрю-хрю!.. Вот родина, хрю-хрю, - вот светлый рай!
Есть много, говорят, других свиней - голодных...
Так мне-то что жъ - хрю-хрю - была бы я сыта.
Какое дело мне до бед и нужд народных,
До поросят чужих?.. Все вздор, все - суета!
Пусть гибнут дураки за бредни, "идеалы",
За стадо глупое обиженных свиней...
И вовсе нет его. Нас кормят до отвала,
Хрю-хрю! Все выдумки крамольников - людей!
- 181 - Пускай колбасники торгуют колбасою.
Из братцев и сестриц готовят ветчину.
Мне - что?.. Ведь я - жива. Я жру свои помои
И слышу рев и визг, и глазом не моргну.
Да, я - свинья,
И песнь моя
В хлеву победная слышна,
Всегда одна, звучна, ясна
И откровенности полна.
Я гордо, смело говорю:
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Хрю-хрю!
---*--- - 182 - Алиса Шамбрие. Перо. Раз увидела я, как перо белоснежное
Потерял из крыла голубок;
И упало оно, - серебристое, нежное, -
Прямо в уличный грязный поток.
Лишь мгновенье кружилось оно, колебалося
И в паденьи своем роковом
Трепетало от страха и боли, - казалося, -
И защиты искало кругом.
Не нашло! И, как будто, с тоской безотрадною
Опускалось быстрей и быстрей,
И беспомощно пало над лужею смрадною,
С белизною прощаясь своей...
Сердце часто тревожится всякою малостью,
Смутной грезой, явленьем простым...
За пером этим белым следила я с жалостью,
Как за чем-то живым и родным.
Мне припомнились женские души несчастные, -
Те, что в омуте мира скользят
В темноте, без поддержки, тропинкой опасною,
Где ползет им на встречу Разврат.
Сколько их, обреченных соблазнам, страданиям,
Бьется. гибнет у нас на глазах!
Кто считал эти жертвы? Кто падшим созданиям
Подал руку спасенья впотьмах?
Нет спасение им. Вечная мгла непроглядная
Застилает их путь роковой.
Они падают в грязь. И толпа безпощадная
Топчет их равнодушно ногой.
---*--- - 183 - Неизвестного автора. Старый бродяга. Я умирать пришел в канаву, близ дороги;
Кончаю поздно я, усталый и больной.
"Он пьян, мертвецки пьян", - решит прохожий строгий
И отойдет, махнув с презрением рукой.
Ненужный медный грош, в порыве состраданья,
Быть-может, бросят мне в последний, смертный час.
Спасибо, господа... Не надо подаянья,
Бродяга умереть сумеет и без вас!
От старости я здесь в канаве умираю...
Хоть мог бы умереть от голоду давно.
Больницы есть у вас для бедняков, я знаю,
Но там и без меня всегда битком полно.
Так нищета кишит по улицам столицы,
Так бедствует нуждой задавленный народ.
Бродяге места нет под кровлею больницы,
В канаве родился, - в канаве и умрет!
В дни юности моей вам не было заботы
Ребенка к ремеслу и к делу приучить.
Вы мне сказали: "Прочь! и без тебя работы
Нехватит здесь на всех. Сгупай на хлеб просить!"
Вы, богачи, меня ругали дармоедом
И, как собаке, кость швыряли мне подчас;
Бродяга не брезглив, нечаянным обедом
Всегда доволен был. Не проклянет он вас!
Я мог бы воровать, имел на это право,
Да нет, хоть нищий я, а дорога мне честь...
Вот разве иногда попутает лукавый -
И яблочко тайком случится ваше съесть...
И что ж? Вы двадцать раз меня в тюрьму сажали,
Держали под замком во имя короля...
- 184 - Свободу у меня и солнце отнимали,
Все, чем для нас, бродяг, еще мила земля!
Была ли у меня отчизна, я не знаю.
Какое дело мне до благ земли родной,
До ваших вин, хлебов, богатств и славы края?
Бродяге-бедняку - все это звук пустой.
Когда же пришлецам вы двери отворили,
Когда в родных стенах жирел кичливый враг,
Хотя и хорошо враги меня кормили,
Я ненавидел их, я плакал, как дурак.
Зачем в рожденья день меня не задавили,
Как вредную для всех личинку червяка?
А лучше бы, любя, трудиться научили
Для блага родины бродягу-бедняка...
И стала б под лучом нежданного участья
Личинка вредная - полезным муравьем,
И братства и любви я знал бы в жизни счастье!
---*--- - 185 - Из немецких поэтов. --- Гёте. Из Фауста. I Посвящение. Вы приближаетесь, - былого привиденья,
Пленявшие когда-то взгляд печальный мой!
Пытаться ль вас поймать? Безумное стремленье,
Проснешься ль еще раз в душе моей больной?
Вы наступаете? Живите же! Из тленья
И мглы прошедшего вставайте чередой!
Дыханием волшебным веет рой ваш милый
И сердце мне волнует с юношеской силой.
Вы привели с собой весны воспоминанья,
Картин веселых ряд, ряд дорогих теней;
Вот первая любовь и дружба, как сказанья
Давно забытые, звучат в душе моей;
Воскресла боль; ожившее страданье
| |
| Просмотров: 448 | Рейтинг: 0.0/0 |
| Всего комментариев: 0 | |
Жанры