Главная » Книги

Некрасов Николай Алексеевич - Собрание стихотворений. Том 1., Страница 10

Некрасов Николай Алексеевич - Собрание стихотворений. Том 1.


1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11

: Известно, что красавицы Не любят старичков. А он вот с этой девушкой Ну, знаете, тово.- Да кто не куртизоловал? Так это ничего. На свадьбе же серебряной Не всё ведь только есть, Жена, старушка дряхлая, Успела надоесть. Да к ней же подбирается Какой-то там чудак, Хоть стар, да , впрочем, кажется, Что парень не дурак, Он с розочкою аленькой Изволит подходить, А женщине, да старенькой, Ведь можно всем польстить. Проклятые картежники - Отдельный уж народ, Один из них хоть седенький, А видно, что урод. К себе он карты лучшие Изволит подбирать, Товарищ же вполпьяна,- Так выгодно играть.- А... баум, ну точно наш, Такая же битка, Как липочку ощиплет вас, Проворная рука. Вот здесь так чудо-девушка, Бела и румяна, Да что-то крепко спит она, Должно быть что пьяна. Как смотришь, так и хочется Смотреть, не свел бы глаз, Ведь этаких красоточек Уж не найдешь у нас. Хоть есть, конечно, славные, Да знаете, не так, Не слишком образованы, Не скажут слова в смак. А брат-то у красавицы Уж парень пожилой, Должно быть, из Японии, Костюм такой смешной. Халат на нем поношенный, Из толстого сукна, Веревкой подпоясанный, Как сторы у окна.- А вот еще оказия, Ну кто б подумать мог, Ренель, старушка дряхлая, Родила разом трех. Мадам Капель из Австрии Шесть разом родила - Да, впрочем, баба крепкая Лет в 30, не стара; Все мальчики смирнехонько На столике лежат, У столика их матери, Как есть, они сидят.- Вот штука любопытная, А страшно посмотреть, Такой ужасной смертию Не дай бог умереть.- А рожи все прегадкие, Смотреть - так страх берет, Так, кажется, и бросится Да кожу обдерет. Ужасная история: Какой-то граф весной Отправился в Германию Со всей своей семьей, Наследство пребогатое Он ехал получать. В корчме остановилися От бури ночевать. Давно уж все по комнатам Особым разошлись И спать, когда всё стихнуло, Покойно улеглись; Вдруг страшные разбойники Напали на корчму, Сам грозный Гран-Диаволо, Нет спуску никому!! И старого, и малого, И женщин, и мужчин Колотят напропалую, Не спасся ни один. Всё живо так представлено, Так жалостно глядят Все графские дитяточки, И видно, что кричат. Граф, стиснутый злодеями, Стоит уж чуть живой, Слуга его валяется С разбитой головой. Тут сам и Гран-Диаволо, Сердито так глядит, Он держит нитку жемчугу И спрятать норовит, А может быть, и четки то, Известно, что бандит Сначала богу молится, А после уж кутит,- Ба, ба, а это что за рожи, А это что за генерал? Зачем себе и адъютанту Он сажей рожу замарал? Ах нет, да как бы вам не сажей, Его уж бог так уродил, Ведь это Гейнрих, царь Доминго Что после сам себя убил.- Bonjour, madame Шарлота Гаген, И вы, которой целый мир С таким усердьем восхищался, Вы, улетевший наш кумир, И вы, краса, с подмосток сцены В такое общество пришли, И вы, прекрасная сирена, Среди великих сей земли! Вот герцог Брауншвейгский Карл, Он целый век пропировал. Здесь Карл X, добрый царь, Недолго был он на престоле, На нем он с честью восседал, Его оставил поневоле. Леон XII, он добрый Был церкви западной главой И замечателен своею Необыкновенной красотой. А это что за старичок, Танцует с бабой молодою? То Жак, тирольский мужичок, С своей девятою женою. Здесь жертва варварства и зверства Великой нации детей, Погибла средь своей столицы От рук подвластных ей людей. То рень Мария Антоанета, Ее убили в цвете лет. Почтеннейшая публика, Уж дали вы два рублика, Так что и толковать, Как гривны-то не дать? А фокусы отличные Представит жид смешной, Ну точно как естественный, А он ведь не живой. Да вам уж эта нация Известна наперед: Хоть мертвый жид, а за пояс Он всякого заткнет; Уж так они рождаются, С такою головой,- Другой жиденок маленький, А вострый ведь какой. Наш жид ужасный фокусник, Творит он чудеса, Как будто бы колдун какой, Отводит всем глаза. Он сделает вам яица Из ягод и плодов И превратит крыс маленьких В огромнейших котов; Придите, так увидите, Ужаснейший он плут, Лимоны, сливы, яблоки В руках его растут. Пред ним фигурка славная На столике стоит, Как кончит, так хозяина За труд благодарит. Но я обязан в заключенье Почтенной публике сказать, Я сам германец, не умею Стихов по-русски написать, Просил об этом я другого, А сам осмелюсь вас просить: Мои фигуры восковые Благоволите посетить. Когда угодно приходите, Мы будем рады завсегда, Собак лишь только не водите Да не курите, господа. Шинели, зонтики и палки Прошу в передней оставлять. Потом всяк может объективно По нашим комнатам гулять, На всё смотрите субъективно, Прошу руками лишь не брать. От слишком частых потрясений И кукла может пострадать. Теперь скажу вам со смиреньем: Мне честь вас видеть дорога, Я остаюсь с моим почтеньем (Жан Шульт), Покорный ваш слуга. (1843)

177-180. ИЗ РОМАНА "ЖИЗНЬ И ПОХОЖДЕНИЯ ТИХОНА ТРОСТНИКОВА"

1

Как тут таланту вырасти, Как ум тут развернешь, Когда в нужде и сырости И в холоде живешь! Когда нуждой, заботою Посажен ты за труд И думаешь, работая: Ах, что-то мне дадут! Меняешь убеждения Из медного гроша - На заданные мнения Глупца иль торгаша. Преступным загасителем Небесного огня, Искусства осквернителем - Прозвали вы меня. Пусть так!.. Я рад: губительно Стремленье ко всему, Что сердцу так мучительно, Что сладко так уму. Я рад, что стал похожее С бесчувственной толпой, Что гаснут искры божии В груди моей больной, Что с каждым днем недавние, Под гнетом суеты, Мне кажутся забавнее, Порывы и мечты... Я рад!.. О, бремя тяжкое Валится с плеч... .......................... Скорей, скорей!..мучители, Готов я променять Завидный чин художника, Любимца горних стран, На звание сапожника, Который вечно пьян. (1843)

2

Нарядов нет - прекрасный пол Капризится, тоскует, плачет; Наряды есть - прекрасный пол Под потолок в восторге скачет. (1841,1843)

3

В понедельник Савка мельник, А во вторник Савка шорник, С середы до четверга Савка в комнате слуга, Савка в тот же четверток Дровосек и хлебопек, Чешет в пятницу собак, Свищет с голоду в кулак, В день субботний всё скребет И под розгами ревет, В воскресенье Савка пан - Целый день как стелька пьян. (1843 или 1844)

4

Ужели должен я страдать? Ужели мой удел - могила? Как догадаться, как понять, За что она мне изменила?.. Я угождать старался ей, Любил так страстно, так глубоко... И даже пред свиданьем с ней Читал романы Поль де Кока! (1843 или 1844)

181.

... И он их не чуждался в годы оны И вычитал оттуда, что она Курит сигары, носит панталоны И с мужем развелась и влюблена В какого-то повесу... 1843 или 1844

182-183. ИЗ ФЕЛЬЕТОНА "ХРОНИКА ПЕТЕРБУРСКОГО ЖИТЕЛЯ"

1 По свету я бродил: повсюду люду тощи Рассудком и душой, а телом толстяки; Здесь человечество волнуется, как дрожжи, И производит - пустяки! (1844) 2 Расторгнут наш союз корыстью кровожадной, И счастье и любовь судьбина отняла, Теперь и слезы лью над банкою помадной, Которую она на память мне дала. Теперь не радость я - позор на сердце чую И вот уж третий день не ел, И скоро, может быть, туда перекочую, Где всем страданиям предел!.. (1844)

184-185. Из фельетона "Петербург и петербургские дачи"

1 А здоровье? Уж не наше ль Славно крепостью стальной? Но скорее немца кашель Схватишь, друг любезный мой. Здесь и русская натура Не защита, трынь-трава! Уж у нас архитектура Летних зданий такова! Словно доски из постели, Наши стены толщиной, И в стенах такие щели, Что пролезешь с головой. Дует в спину, дует в плечи, Хоть закутавшись сиди,- Беспощадно гаснут свечи И последний жар в груди. А когда на долы свыше Благодатный дождик льет, Не укроешься под крышей - Он и там тебя найдет. На дорожках грязь и слякоть, И, скучая день и ночь, Ты готов со злости плакать - Но слезами не помочь! Но бывают дни в неделе, Солнце ярко так горит И приветно во все щели И в окошко к нам глядит, И бежишь тут из лачужки По лесной дороге вдаль, Чтоб кукуканьем кукушки Разогнать свою печаль, Чтоб пред солнечным закатом На лужайке полежать И еловым ароматом Для здоровья подышать, Чтоб могла тебе природа Все открыть свои плоды, Чтоб скорей тебя в урода Превратили комары... Отвратительное племя! Жгут, тиранят и язвят... И хорошее-то время Превращают в сущий ад. В лето крови благородной Выпьют, верно, самовар. Ведь комар, мой друг, - природный, Не булгаринский комар... (1844) 2 Цветущие нивы, журчащий ручей, Зеленые рощи да кусты Далеко, далеко сманили людей, И даже трактиры все пусты! Ни хлопанья пробок, ни алых ланит, Ни криков корысти азартной... И сонный лакей молчалив и сердит, И плачет маркер в биллиардной, И гневно ворчит: "Не к добру! не к добру!"- И вдруг к биллиарду подскочит, И яростно хлопнет шаром по шару, И в сотый раз кий переточит. Лишь изредка тощий чиновник придет И в "Пчелку" с довольною миной Уставит глаза; улыбнется, зевнет И спросит обед в два с полтиной... Лишь изредка купчик, гуляка и мот, Бутылку шампанского спросит, Прольет половину, другой не допьет И слуг удивленных обносит. ............................... На улице пыль, духота, пустота И запах гниющей капусты, И даже в любимом театре места Частенько, поверишь ли? пусты. Увы! не залучишь веселых гостей ............................... (1844)

186. Из рецензии на "Воскресные посиделки"

При бесталанности стихов ты не пиши И человечества собою не смеши; Не славу тем себе, а стыд приобретешь, Что ты стишищами дубовыми несешь... (1844)

187-189. Пародии на стихи

"картофель, харч благословенный..." 1 Крапива! драгоценная трава! Когда у мужика все кадки пусты, С тобою щи варят вместо капусты, И во крестьянстве ты сытна и здорова! Ты даже нрав порочный исправляешь И к трезвости пьянчугу возвращаешь, Когда на старости, колюча и жестка, В руках десятского (ты хлещешь мужика). 2 Устрицы! харч благословенный! Во время жарости для всех бесценный! Кто хлебом не нуждается, Устрицами нередко пропитается. Устрицы и вкусны, и сытны, и сладки, Поганства в них нет, и лишь гадки Те люди, которые врут, Что устрицы гадость, и устриц не жрут! 3 Артишоки, вот харч благословенный, В обед и не обед для всех бесценный, Артишоки и вкусны, и сытны, и сладки, Поганства в них нет, и лишь гадки Те люди, которые мнят, Что артишоки гадки, и их не едят! (1844)

190-191. Из фельетона "Преферанс и солнце"

1 И СКУЧНО, И ГРУСТНО И скучно, и грустно, и некого в карты надуть В минуту карманной невзгоды... Жена?.. но что пользы жену обмануть? Ведь ей же отдашь на расходы! Засядешь с друзьями, но счастия нет и следа - И черви, и пики, и всё так ничтожно. Ремизиться вечно не стоит труда, Наверно играть невозможно... Крепиться?.. Но рано иль поздно обрежешься вдруг, Забыв увещанья рассудка... И карты, как взглянешь с холодным вниманьем вокруг,- Такая пустая и глупая шутка!.. (1844) 2 Грешник великий, Ты обратился! В черви и пики Снова влюбился! Вновь предо мною Клонишь ты выю... Ты ль, дерзновенный, Думал спастися?.. Раб мой презренный, Впредь берегися! Жатвы богаты, Жать не умеешь!.. Если врага ты Злого имеешь - Дерзки поступки Брось и смирися! Тайны прикупки, Тайны ремиза, Вражьи уловки, Сердце их, душу - Сколько ни ловки,- Всё обнаружу!.. Спи же спокойно! Раньше проснися, Благопристойно Принарядися. Минет день скучный, Мрак воцарится; Року послушный, Сядь равнодушно - Бойся сердиться! Бойся свихнуться, Бойся ремизов... Можешь вернуться С тысячью призов!.. (1844)

192-195. Из водевиля "Петербургский ростовщик"

1 РОСТОВЩИК Было года мне четыре, Как отец сказал: "Вздор, дитя мое, всё в мире! Дело - капитал!" И совет его премудрый Не остался так: У родителя наутро Я украл пятак. Страсть навек к монете звонкой Тотчас получив, Стал у всех я собачонкой, Кто богат и чив. Руки, ноги без зазренья Всем лизал, как льстец, И семи лет от рожденья Был уж я подлец! (То есть так только в народе Говорится, а зато Уж зарыто в огороде Было кое-что.) Говорят, есть страсти, чувства - Незнаком, не лгу! Жизнь, по-моему, - искусство Наживать деньгу. Знать, во мне раненько скупость Охладила кровь: Рано понял я, что глупость - Слава, честь, любовь, Что весь свет похож на лужу, Что друзья - обман, И затем лишь лезут в душу, Чтоб залезть в карман, Что от чести от злодейки Плохи барыши, Что подлец, кто без копейки, А не тот, кто без души. И я свыкся понемногу С ролею скупца И, ложась, молился богу, Чтоб прибрал отца... Добрый, нежный был родитель, Но в урочный час Скрылся в горнюю обитель, Навсегда угас! Я не вынес тяжкой раны,- Я на труп упал И, обшарив все карманы, Горько зарыдал... Продал всё, что было можно Хоть за грош продать, И деньжонки осторожно Начал в рост пускать... Чтоб нажиться - лез из кожи, Лук да редьку ел, Ни спины, ни рук, ни рожи, Верьте, не жалел! Всех завел, провел и вывел, С кем сойтись пришлось, И, пока не оплешивел, Брал процент с волос: Вырастать им как угодно Волю я давал И в цирюльню ежегодно Косу продавал. И теперь зато, под старость, Есть немножко тут. << (хлопает по карману.) >> Пусть приходят люди в ярость, Говорят: он плут! Шутки!.. нет, побольше стою! Я ведь знаю свет: Лишь тряхни-ка я казною Да задай обед, Все в объятья тотчас к плуту, Все в родню, в друзья - Я честнейший в ту ж минуту... Что, не так ли... а??? (1844) 2 Наша книжная торговля Так уж исстари идет: Простачков невинных ловля - Первый авторов доход! В кабинете примут знатно И сигарочку дадут, И почтеннейшим печатно, И умнейшим назовут; С аккуратностью большою Рассчитают барыши, А издашь - махни рукою И в подвалы положи! Разорили - и отстали - Всякий с ним уже не тот! Только деньги размотали - Глядь, господь другого шлет! С ним опять развязка та же... Я и сам богат бывал, Жил когда-то в бельэтаже, Всех морочил, надувал; Драл с живых и с мертвых шкуру, Не боялся никого, А попал в литературу - И надули самого. Здесь хватило б и для внуков, Да сто книжек издал в год, И теперь карман мой звуков Никаких не издает! (1844) 3 Я люблю простор и барство И живу, как жили встарь! Я - обширнейшего царства Полновластный государь. Широки мои владенья - У меня с давнишних пор Десять тысяч душ именья И осьмнадцать тысяч свор! Дом величественной формы Прочно выстроен для псов,- Я скупаю им для корма Старых кляч со всех концов. Лучшим псам и стол особый, А отличных так люблю, Что рядком с своей особой И с женой своей кормлю! Стоит ночью встрепенуться, Затрубить - на голос мой Тотчас всадники проснутся, Псы начнут веселый вой. Вмиг усеяна дорога, Счета нет собачьих свор; Затрубим - и звуки рога Потрясают дол и бор. Дорога моя забава, Да зато и веселит. Об моей охоте слава По губернии гремит! Да зато как гаркнут "слушай!" Доезжачие в бору, И зальются вдруг тявкуши, Словно птицы поутру, Как кубарь, матерый заяц Чистым лугом подерет И ушами, как китаец, Хлопать в ужасе начнет,- Тут последняя копейка Мне не стоит пустяка, Только б Сокол или Змейка Подхватили русака! Я живу в отъезжем поле, Днем травлю, а ночь кучу, И во всей вселенной боле Ничего знать не хочу! Я люблю простор и барство И живу, как жили встарь. Я - обширнейшего царства Полновластный государь. (1844) 4 Пощечина людей позорит - Так думал в старину народ, А в наши дни - никто не спорит - Бывает и наоборот. Был у меня бедняк знакомый С почтенным выпуклым лицом, Питался редькой и соломой И слыл в народе подлецом, Да вдруг столкнулся с богачом: Затеял ссору с ним пустую, Пощечину изволил съесть, Сто тысяч взял на мировую И вдруг попал в почет и в честь. Все - кто и ведал и не ведал - К нему с почтением тотчас, И даже там вчера обедал Кой-кто, мне кажется, из вас. И что ж? Ведь было б безрассудно Сердиться, мщенье замышлять, Боль усмирить в щеке нетрудно, Сто тысяч мудрено достать... А с ними проживешь так чудно И беззаботно целый век... Не сто - пожалуйте пять тысяч,- Я сам, как честный человек, Себя сейчас позволю высечь! (1844)

196.

Читатель мой! я был когда-то сам Российских книг отъявленный ценитель И яростно (не верю я ушам, Но утверждал так некий сочинитель) Уничтожал таланты и гасил В младых сердцах божественное пламя... Но дешево издатель мне платил - И бросил я критическое знамя... <1845>

197. КОЛЫБЕЛЬ ЧЕЛОВЕЧЕСТВА

Есть край, где горит беззакатное солнце Алмазным пожаром в безбрежной дали И сыплет горстями лучи, как червонцы, На лоно роскошной и щедрой земли, Где северный холод, вьюга и морозы Сердец не сжимают, не сушат костей, Где розы - как девы, а девы - как розы, Где всё наслажденье, восторг для очей, Где тигр кровожадный свободно кочует И робкая серна находит приют, Но где человек человека бичует, Где плачут и стонут, где режут и жгут, Где волны морские окрашены кровью, Усеяно трупами мрачное дно... <1845>

198. ИЗ ФЕЛЬЕТОНА "ПИСЬМО К ДОКТОРУ ПУФУ"

Почтеннейший Иван Иваныч! Великодушный доктор наш! Всегда зачитываюсь за ночь Статеек ваших. Гений ваш - Благотворитель всей России! Вы краше дня, вы ярче звезд, И перед вами клонит выи Весь Новоладожский уезд. Действительно, вы благодетель Желудков наших, - а от них И гнев, и злость, и добродетель, И множество страстей других. У нас помещик был свирепый - Неукротимая душа! Он раз в жену тарелкой с репой Пустил - зачем не хороша!!! Ко всем сварливо придирался, Худел, страдальчески хандрил, И в доме всяк его боялся И ни единый не любил! Его сердитый, злобный говор На миг в семействе не смолкал, Неоднократно битый повар Свое искусство проклинал. Вдруг...(но какой, скажите, кистью Здесь подвиг ваш изображу? Поверьте, движим не корыстью, Но благодарностью - пишу; Хоть я учился у поэта, Но не пошла наука впрок) Вдруг... получается "Газета", И в ней - ваш кухонный урок. Прочел небрежно гордый барин (То было в пятницу, при нас) И, как на Пушкина Фиглярин, Напал, о доктор мой! на вас. Но не дремал и разум женский: Прочла жена и - поняла. И в сутки повар деревенский Стал человеком из осла. И что ж? (Я был всему свидетель - Клянусь - не ложь мои слова!) Нет, ты не знала, добродетель, Полней и краше торжества! И никогда с начала света Порок сильнее не страдал: Помещик наш из-за обеда И краснощек и ясен встал, В слугу не бросил чашкой кофе, И - доктор мой! гордись! гордись!- Как из фонтана в Петергофе, Рекой из уст его лились Слова не бранные... Уроки Твои из грешной сей души Изгнали жесткость и пороки!.. С тех пор, что ты не напиши - Родным, друзьям, жене читает, Тебя отцом своим зовет, Весь от блаженства тает, тает И в умиленьи слезы льет. С тех пор он стал и добр и весел, Детей ласкал, жену любил. Злой управитель нос повесил, "Мужик судьбу благословил!" ... ... ... ... ... . И да не говорит, не ходит, Повержен в лютый паралич, Кто на тебя хулу возводит И злонамеренную дичь. Ты Пуф, но ты не пуф нахальный - Досужий плод журнальных врак, Ты человек - и достохвальный, А не какой-нибудь дурак. Кормилец сорока губерний, Ты и умен и терпелив. Твоим врагам - венец из терний, Тебе - из лавров и олив! Трудись, трудись не уставая! Будь вечно счастлив, здрав и свеж, И, есть Россию научая, Сам на земле не даром ешь!.. (1844 или 1845)

199. ПОСЛАНИЕ К ДРУГУ (ИЗ-ЗА ГРАНИЦЫ)

Так мы готовимся, о други! На достохвальные заслуги Великой родине своей...
  
  Н. Языков Друг, товарищ доброхотный! Помня, чествуя, любя, Кубок первый и почетный Пью в чужбине за тебя. Мил мне ты!.. Недаром смлада Я говаривал шутя: "Матерь! вот твоя отрада! Пестуй бережно дитя. Будет Руси сын почтенный, Будет дока и герой, Будет наш - и непременно Будет пьяница лихой!" Не ошибся я в дитяти: Вырос ты удал и рьян И летишь навстречу братий Горд, и радостен, и пьян! Горячо и, право, славно Сердце русское твое, Полюбил ты достославно Нас развившее питье. Весь ты в нас!.. Бурлит прекрасно В жилах девственника кровь, В них восторженно и ясно К милой родине любовь Пышет. Бойко и почтенно За нее ты прям стоишь... С ног от штофа влаги пенной, Влаги русской - не слетишь! Враг народов иностранных, Воеватель удалой, Ты из уст благоуханных Дышишь родине хвалой, Доли жаждешь ей могучей... Беспредельно предана Ей души твоей кипучей Ширина и глубина!.. И за то, что Русь ты нашу Любишь - речь к тебе держу, И стихом тебя уважу, И приязнью награжу. Будь же вечно тем, что ныне: Своебытно горд и прям, Не кади чужой святыне, Не мирволь своим врагам; Не лукавствуя и пылко Уважай родимый край; Гордо мужествуй с бутылкой - Ни на пядь не уступай, Будь как был!.. За всё за это, Да за родину мою, Да за многи, многи лета Нашей дружбы - днесь я пью... Пью... величественно-живо В торжествующий стакан Одуряющее диво Ущедренных небом стран Льется. Лакомствуя мирно, Наслаждаюсь не спеша... Но восторженностью пирной Не бурлит моя душа. Хладных стран заходный житель, Здесь почетно-грустен я: Не отцов моих обитель Здесь - не родина моя! То ли дело, как, бывало, Други, в нянином дому Бесподобно, разудало Заварим мы кутерьму!.. Чаши весело звенели, Гром и треск, всё кверху дном! Уж мы пили! уж мы пели!.. В удовольствии хмельном Вам стихи мои читал я... Сотый чествуя бокал, Им читанье запивал я И, запивши, вновь читал. Благосклонно вы внимали... Было чудное житье: Други мне рукоплескали, Пили здравие мое! Здесь не то... Но торжествую Я и здесь порой, друзья. Счастье! фляжку - и большую - У матросов добыл я Влаги русской... Как Моэта Мне наскучит легкий хмель, Пью и потчую соседа... Объяденье! богатель! Ровно пьем; цветущ и весел, Горделиво я сижу... Он... глядишь - и нос повесил! Взором радостным слежу, Как с подскоком жидконогой Немец мой - сутул, поджар - Выйдет храбро, а дорогой Бац да бац на тротуар... Драгоценная картина Сердцу русскому! Она Возвышает славянина Силу скромную... Вина! На здоровье Руси нашей! Но, увы мне, о друзья! Не состукиваюсь чашей Дружелюбно с вами я - И не пьется... Дух убитый Достохвальной грустью сжат, И, как конь звучнокопытый, Все мечты туда летят, Где родимый дым струится, Где в виду своих сынов Волга царственно катится Средь почтенных берегов... Что ж? туда!.. Я скор на дело! Под родные небеса Вольно, радостно и смело Я направлю паруса - Мигом к вам явлюсь на сходку! Припасайте ж старику Переславльскую селедку И полштофа травнику!.. (январь 1845)

200. СТАРУШКЕ

Когда еще твой локон длинный Вился над розовой щекой И я был юноша невинный, Чистосердечный и простой,- Ты помнишь: кой о чем мечтали С тобою мы по вечерам, И - не забыла ты - давали Свободу полную глазам, И много высказалось взором Желаний тайных, тайных дум; Но победил каким-то вздором В нас сердце хладнокровный ум. И разошлись мы полюбовно, И страсть рассеялась как дым. И чрез полжизни хладнокровно Опять сошлись мы - и молчим... А мог бы быть и не таким Час этой поздней, грустной встречи, Не так бы сжала нас печаль, Иной тоской звучали б речи, Иначе было б жизни жаль... (15 мая 1845)

201.

Он у нас осьмое чудо - У него завидный нрав. Неподкупен - как Иуда, Храбр и честен - как Фальстаф. С бескорыстностью жидовской, Как хавронья мил и чист, Даровит - как Тредьяковской, Столько ж важен и речист. Не страшитесь с ним союза, Не разладитесь никак: Он с французом - за француза, С поляком - он сам поляк, Он с татарином - татарин, Он с евреем - сам еврей, Он с лакеем - важный барин, С важным барином - лакей. Кто же он? (Фаддей Булгарин, Знаменитый наш Фаддей.) (1845)

202.

Ходит он меланхолически, Одевается цинически, Говорит метафорически, Надувает методически И ворует артистически... <1846>

203-207. ИЗ РАССКАЗА "КАК ОПАСНО ПРЕДАВАТЬСЯ ЧЕСТОЛЮБИВЫМ СНАМ"

1 Месяц бледный сквозь щели глядит Не притворенных плотно ставней... Петр Иваныч свирепо храпит Подле верной супруги своей. На его оглушительный храп Женин нос деликатно свистит. Снится ей черномазый арап, И она от испуга кричит. Но, не слыша, блаженствует муж, И улыбкой сияет чело: Он помещиком тысячи душ В необъятное въехал село. Шапки снявши, народ перед ним, Словно в бурю валы на реке... И подходят один за другим К благосклонной боярской руке. Произносит он краткую речь, За добро обещает добром, И виновных грозит пересечь, И уходит в хрустальный свой дом. Там шинель на бобровом меху Он небрежно скидает с плеча... "Заварить на шампанском уху И зажарить в сметане леща! Да живей!.. Я шутить не люблю!" (И ногою значительно топ.) ............................ Всех величьем своим устрашив, На минуту вздремнуть захотел И у зеркала (был он плешив) Снял парик и .. как смерть побледнел! Где была лунолицая плешь, Там густые побеги волос, Взгляд убийственно нежен и свеж И короче значительно нос... Постоял, постоял - и бежать Прочь от зеркала, с бледным лицом... Вот зажмурясь подкрался опять... Посмотрел... и запел петухом! Ухвативши себя за бока, Чуть касаясь ногами земли, Принялся отдирать трепака... "Ай-лю-ли! ай-лю-ли! ай-лю-ли! Ну узнай-ка теперича нас! Каково? каково? каково?" ......................... И грозя проходившей чрез двор Чернобровке, лукаво мигнул И подумал:"У! тонкий ты вор, Петр Иваныч! Куда ты метнул!.." Растворилася дверь, и вошла Чернобровка, свежа и плотна, И на стол накрывать начала, Безотчетного страха полна... Вот уж подан и лакомый лещ, Но не ест он, не ест, трепеща... Лещ, конечно, прекрасная вещь, Но есть вещи и лучше леща... "Как зовут тебя, милая?.. ась?" -"Палагеей".-"Зачем же, мой свет, Босиком ты шатаешься в грязь?" -"Башмаков у меня, сударь, нет". -"Завтра ж будут тебе башмаки... Сядь... поешь-ка со мною леща... Дай-ка муху сгоню со щеки!.. Как рука у тебя горяча! Вот на днях я поеду в Москву И гостинец тебе дорогой Привезу..." <1846> 2 Клянусь звездою полуночной И генеральскою звездой, Клянуся пряжкой беспорочной И не безгрешною душой! Клянусь изрядным капитальцем, Который в службе я скопил, И рук усталых каждым пальцем, Клянуся бочкою чернил! Клянуся счастьем скоротечным, Несчастьем в деньгах и чинах, Клянусь ремизом бесконечным, Клянуся десятью в червях,- Отрекся я соблазнов света, Отрекся я от дев и жен, И в целом мире нет предмета, Которым был бы я пленен!.. Давно душа моя спокойна От страстных бурь, от бурных снов; Лишь ты любви моей достойна - И век любить тебя готов!.. Клянусь, любовию порочной Давно, давно я не пылал И на свиданье в час полночный В дезабилье не выбегал... Кого еще с тобой мне надо?.. Тобой одной доволен я, - Моя любовь! моя отрада! Федосья Карповна моя!.. <1846> 3 Они молчали оба... Грустно, грустно Она смотрела. Взор ее глубокий Был полон думы. Он моргал бровями И что-то говорить хотел, казалось; Она же покачала головой И палец наложила в знак молчанья На синие, трепещущие губы... Потом пошли домой всё так же молча, И было в их молчаньи больше муки И страшного значенья, чем в рыданьях, С которыми бросаем горсть земли На гроб того, кто был нам дорог в жизни, Кто нас любил, быть может. У ворот Они кухарку встретили. ......................... И долго изумленными глазами Она на них смотрела, но ни слова Они ей не сказали. Да! ни слова... И молча продолжали путь... и скрылись. <1846> 4 Что чиновники то же, что воинство Для отчизны в гражданском кругу, Посягать на их честь и достоинство Позволительно разве врагу, Что у них всё занятья важнейшие - И торги, и финансы, и суд, И что служат всё люди умнейшие И себя благородно ведут. Что без них бы невинные плакали, Наслаждался б свободой злодей, Что подчас от единой каракули Участь сотни зависит людей, Что чиновник плохой без амбиции, Что чиновник - не шут, не паяц И не след ему без амуниции Выбегать на какой-нибудь плац. А уж если есть точно желание Не служить, а плясать качучу, Есть на то и приличное звание - Я удерживать вас не хочу! <1846> 5 Корабль, обуреваемый Волнами, - жизнь моя! Судьбою угнетаемый, В отставку подал я, Немало тут утрачено - Убыток - и большой! А впрочем, предназначено Уж, видно, так судьбой. И есть о чем печалиться, Нашел чего жалеть! Смерть ни над кем не сжалится - Всем должно умереть! Почетные регалии, Доходные места, Награды и так далее - Всё прах и суета! Мы все корпим, стараемся, Вдаемся в плутовство, Хлопочем, унижаемся, А всё ведь из чего? Умрем, так всё останется! На срок пришли мы в свет... Чем дольше служба тянется, Тем более сует. Успел уж я умаяться В житейском мятеже, Подумать приближается Пора и о душе! Уж лучше здесь быть пешкою, Чем душу погубить... А впрочем, что ж я мешкаю? Уж десять хочет бить! Есть случай к покровительству! Тотчас же полечу К его превосходительству Ивану Кузьмичу - Поздравлю с именинами... Решится, может быть, Под разными причинами Блохова удалить И мне с приличным жительством Его местечко дать... Не нужно покровительством В наш век пренебрегать!.. <1846>

208.

Те кудри черные... когда б отрезать их, Преступно посягнув на их несокрушимость... Соткать на них чехол из нитей дорогих - В нем бешеных кудрей сковать необозримость,- И, взбив перину ту, в длину и ширину, Чрез степи жаркие, чрез влажную волну, Чрез горы и леса, постлать ее по миру,- Всё человечество могло б на них заснуть, В душистом их пуху блаженно утонуть И - гордо близостью к надзвездному эфиру - Увидеть райские, пленительные сны Про кудри черные, как думы сатаны, Как ковы зависти, про очи огневые, Про радугу бровей и перси наливные... (1846)

209.

В один трактир они оба ходили прилежно И пили с отвагой и страстью безумно мятежной, Враждебно кончалися их биллиардные встречи, И были дики и буйны их пьяные речи. Сражались они меж собой, как враги и злодеи, И даже во сне всё друг с другом играли. И вдруг подралися... Хозяин прогнал их в три шеи, Но в новом трактире друг друга они не узнали... <1847>

210-214. << ИЗ ФЕЛЬЕТОНА "ТЕОРИЯ БИЛЬЯРДНОЙ ИГРЫ") >>

   1 О вы, герои биллиарда! Я славно знал когда-то вас И в исступлении азарта Спасал от голоду не раз. Мне ваших лиц зелено-бледных, Ни ваших вдохновенных штук, Ни сертуков богато-бедных, Жилетов пестрых, красных брюк, Волос ненатурально редких И рук художественно метких Забыть в сей жизни не дано, Затем что было суждено Мне много лет стезею вашей С кием в руке и с полной чашей Пройти...
  
  2 ... Я знал тех посетителей трактиров, Которым за стакан клико В разгаре грязных вакханалий Плескали в рожу... Глубоко Сначала чувство оскорблялось, Но постепенно примирялось И примирилось наконец. Я стал такой же молодец, И пляска гаеров бесстыдных Под градом плоскостей обидных Меня смешила - и не раз В чаду вина, в припадке скуки Я унизительные муки И сам придумывал для вас - О вы, наследники прямые Шутов почтенной старины, Которых рожи расписные И прибаутки площадные Так были бешено смешны И без которых и доселе, В сей сильно просвещенный век, ....................... Не весел русский человек!..
   3 Среди гусей, окороков, индеек Он заседал, бородкой шевеля, И знали все: крал двадцать пять копеек Неотразимо с каждого рубля. Хозяин сам, копеечный купчишка, Облопавшись настойки и трески, Говаривал: "Ведь знаю, что воришка, Да дело, варвар, знает мастерски!"
   4 Но хоть сия российская таверна Смотрела неприветно, даже скверно, А, видно, в ней дышалося легко... Сюда бежал подьячий необритый, Пропахнувший сивухой глубоко, Прожорливый и никогда не сытый... Сюда являлся господин в усах, С израненным, великолепным носом, В весьма широких плисовых штанах, В архалуке, подбитом мериносом, Обшитом бранденбурами. Кидал Сей господин с надменностью нелепой Взгляд на слугу презрительно-свирепый И "ну, болван, вчерашнюю!" кричал... Сюда являлся фокусник голодный, Родной земли цветущие поля Покинувший..................... ................................ На срок прощался с матерью-старухой, С невестою сей тощий сын нужды, Но погасил российскою сивухой В груди давно немецкие мечты. А в старину ему мечтались живо Объятия хорошенькой жены, Колпак, халат, душистый кнастер, пиво И прочие филистерские сны...) Смиренно век в трактирах доживая, Он в сертучишке нанковом ходил И, русский и родной язык ломая, Трактирную компанию смешил... Не оскорблялся он названьем цапли И, если рюмку кто ему давал, Он, выпив содержимое до капли, С поклоном содержащее съедал...
  
   5 Затем, что мне в трактире бьющий стекла Купеческий сынок в пятнадцать лет В сто тысяч раз важнее Фемистокла И всех его торжественных побед!.. <1847>

215-217. ИЗ РОМАНА "ТРИ СТРАНЫ СВЕТА"

1

Когда с тобой - нет меры счастью, Вдали - несчастен и убит! И, словно волк голодной пастью, Тоска пожрать меня грозит! Куда не обращаю взоры - Долины, облака и горы - Всё говорит: "Люби! люби!" Во цвете лет - не погуби! Не наноси смертельной раны, Не откажи моей мольбе... Пусть лучше растерзают враны И сердце принесут к тебе!.. <1848>

2 ПОЭЗИЯ БУРЬ

Летит по дороге четверка, В коляске Мария сидит. А месяц, как дынная корка, На небе полночном висит... Верхом - словно вихрем гонимый - Скачу я за ней через лес, И жажду, волканом палимый, Поэзии бурь и чудес! Я отдал бы всю мою славу За горсть, за щепотку песку, Чтоб только коляска в канаву Свернулась теперь на скаку. Иль если б волшебник искусный Задумал вдруг Мери украсть; Иль вор, беспощадный и гнусный, Рискнул на коляску напасть... Иль пусть кровожадные звери Коляску обступят теперь... На помощь возлюбленной Мери Я сам бы явился, как зверь. Умчал бы ее я далеко, За триста земель и морей... И там бы глубоко, глубоко Блаженствовал с Мери моей. Но нет ни зверей, ни злодеев, Дорога бесстыдно гладка, Прошли времена чародеев... О жизнь! как ты стала гадка! Везде безотрадная проза, Заставы, деревни, шоссе... И спит моя майская роза, Раскинувшись в пышной красе,- Меж тем, как, окутан туманом, Летит ее рыцарь за ней И жаждет борьбы с великаном, В порыве безумных страстей... О, чем же купить твою ласку В холодный и жалкий наш век, Когда променял на коляску Поэзию бурь человек?.. (1848)

3

Когда горит в твоей крови Огонь действительной любви, Когда ты сознаешь глубоко Свои законные права,- Верь: не убьет тебя молва Своею клеветой жестокой! Постыдных, ненавистных уз Отринь насильственное бремя И заключи - пока есть время - Свободный, по сердцу союз. Но если страсть твоя слаба И убежденье не глубоко, Будь мужу вечная раба, Не то - раскаешься жестоко!.. (1848)

218. Месть горца

Ассан сидел, нахмуря брови. Кальян дымился, ветер выл. И, грозно молвив: "Крови! Крови!"- Он встал и на коня вскочил. "Зюлейка! нет, твою измену Врагу я даром не прощу! Его как мяч на шашку вздену, Иль сам паду, иль отомщу!" Что было ночью в поле ратном, О том расскажет лишь луна... Наутро конь путем обратным Скакал... Несчастная жена! Мешок о лук седельный бился, Горела под конем трава. Но не чурек в мешке таился: Была в нем вражья голова! (1850)

219.

Прихожу на праздник к чародею: Тьма народу там уже кипит, За затеей хитрую затею Чародей пред публикой творит. Всё в саду торжественно и чудно, Хор цыган по-старому нелеп, Что же мне так больно и так трудно, Отчего угрюм я и свиреп?.. Уж не жду сегодня ничего я, Мой восторг истрачен весь давно; Я могу лишь воспевать героя - Как в нем всё велико и умно! Он Протей! он истинный художник! Как его проказы хороши! И артист, и барин, и сапожник - Все найдут здесь пищу для души! (Между 1848 и 1850)

220.

Мне жаль, что нет теперь поэтов, Какие были в оны дни,- Нет Тимофеевых, Бернетов Ах, отчего молчат они?). С семьей забавных старожилов Скорблю на склоне дней моих, Что лирой пренебрег Стромилов, Что Печенегов приутих, Что умер бедный Якубович, Что запил Константин Петрович, Что о других пропал и след, Что нету госпожи Падерной, У коей был талант примерный, И Розена барона нет; Что нет Туманских и Трилунных, Не пишет больше Бороздна, И нам от лир их сладкострунных Осталась память лишь одна... (1853)

221.

Я посягну на неприличность И несколько похвальных слов. Теперь скажу про эту личность: Ах, не был он всегда таков! Он был когда-то много хуже, Но я упреков не терплю И в этом боязливом муже Я всё решительно люблю: Люблю его характер слабый, Когда, повесив длинный нос, Причудливой, капризной бабой Бранит холеру и понос; И похвалу его большую Всему, что ты не напиши, И эту голову седую При моложавости души. (13 декабря 1853)

222.

Стол накрыт, подсвечник вытерт, Самовар давно кипит, Сладковатый немчик Видерт У Тургенева сидит. По запросу господина Отвечает невзначай Крепостной его детина, Что "у нас-де вышел чай". Содрогнулся переводчик, А Тургенев возопил: "Чаю нет! Каков молодчик! Не вчера ли я купил?" Замечание услышал И ответствовал Иван: "Чай у нас так скоро вышел Оттого, что мал стакан". (Между 1850 и 1854)

223. 14 июня 1854 года.

Великих зрелищ, мировых судеб Поставлены мы зрителями ныне: Исконные, кровавые враги, Соединясь, идут против России; Пожар войны полмира обхватил, И заревом зловещим осветились Деяния держав миролюбивых... Обращены в позорище вражды Моря и суша... Медленно и глухо К нам двинулись громады кораблей, Хвастливо предрекая нашу гибель, И наконец приблизились - стоят Пред укрепленной русскою твердыней... И ныне в урне роковой лежат Два жребия... и наступает время, Когда решитель мира и войны Исторгнет их всесильною рукой И свету потрясенному покажет. (14 июня 1854)

224.

Мы, посетив тебя, Дружинин, Остались в верном барыше: Хотя ты с виду благочинен, Но чернокнижник по душе. Научишь каждого веселью, Полуплешивое дитя, Серьезно предан ты безделью, А дело делаешь шутя... Весьма радушно принимаешь Ты безалаберных друзей И ни на миг не оставляешь Ты аккуратности своей: В числе различных угощений Ты нам охоту снарядил Среди наследственных владений... И лист бумаги положил Для чернокнижных вдохновений... (28 июля 1854)

225.

Ничего! гони во все лопатки, Труден путь, да легок конь, Дожигай последние остатки Жизни, брошенной в огонь! (Начало октября 1854)

226.

Пробил час!.. Не скажу, чтоб с охотой В мир вступил я моею чредою... Что голов, убеленных заботой! Сколько лиц, омраченных тоскою! Благородным проникнуты гневом, Пусть бы старцы глядели серьезно... Но пристало ли юношам, девам Сокрушаться и хмуриться грозно?.. Слышу всюду один я вопрос: "Новый год! что ты миру принес?.." Всколыхнется ли бурей полсвета, Тишина ль процветет над землею - Всё поглотит бездонная Лета, Всё законной пройдет чередою. Настоящее станет прошедшим, Но сойду ли я в темное царство, Как предшественник мой - сумасшедшим, Окровавленным, полным коварства, Или буду умней и светлей - Эта тайна в деснице моей! Всё на свете старо, как могила, Всё уж было и будет всегда: Ум и глупость, бессилье и сила, Зависть, гнев, клевета и вражда; Но навек благородно и ново, Никому надоесть не умело - Вдохновенное, светлое слово И великое, честное дело... Слов таких, а особенно дел Я побольше бы видеть хотел!.. (Конец 1854)

227. Лето

Умирает весна, умирает, Водворяется жаркое лето. Сердит муха, комар сноровляет Укусить, - всё роскошно одето! Осязательно зреющий колос Возвышается вровень с кустами. По росе долетающий голос Из лесов словно пахнет грибами... По утрам продолжительны росы, А к полудню жары чрезвычайны... (... ... ... ... ... ... ... ... ... ...) От шмелей ненавистных лошадки Забираются по уши в волны. Вечера соблазнительно сладки И сознательной жаждою полны. Прикликает самец перепелку, Дергачи голосят сипловато, Дева тихо роняет иголку И спешит, озираясь, куда-то. (1854(?))

228. Наследство

Скончавшись, старый инвалид Оставил странное наследство: Кем, сколько раз, когда был бит До дней преклонных с малолетства,- Он всё под цифрами писал В тетрадку - с толком и раченьем И после странный свой журнал Читал с душевным умиленьем. Так я люблю воспоминать О днях и чувствах пережитых, Читая пыльную тетрадь Моих стихов - давно забытых... (1855)

229.

Зачем насмешливо ревнуешь, Зачем, быть может, негодуешь, Что музу темную мою Я прославляю и пою? Не знаю я тесней союза, Сходней желаний и страстей - С тобой, моя вторая муза, У музы юности моей! Ты ей родная с колыбели... Не так же ль в юные лета И над тобою тяготели Забота, скорбь и нищета? Ты под своим родимым кровом Врагов озлобленных нашла И в отчуждении суровом Печально детство провела. Ты в жизнь невесело вступила... Ценой страданья и борьбы, Ценой кровавых слез купила Ты каждый шаг своей судьбы. Ты много вынесла гонений, Суровых бурь, враждебных встреч, Чтобы святыню убеждений, Свободу сердца уберечь. Но, устояв душою твердой, Несокрушимая в борьбе, Нашла ты в ненависти гордой Опору прочную себе. Ты так встречаешь испытанья, Так презираешь ты людей, Как будто люди и страданья Слабее гордости твоей. И говорят: ценою чувства, Ценой душевной теплоты Презренья страшное искусство И гордый смех купила ты. Нет, грудь твоя полна участья!.. Когда порой снимаешь ты Личину гордого бесстрастья, Неумолимой красоты, Когда скорбишь, когда рыдаешь В величьи слабости твоей - Я знаю, как ты проклинаешь, Как ненавидишь ты людей! В груди, трепещущей любовью, Вражда бесплодно говорит, И сердце, обливаясь кровью, Чужою скорбию болит. Не дикий гнев, не жажда мщенья В душе скорбящей разлита - Святое слово всепрощенья Лепечут слабые уста. Так, помню, истощив напрасно Всё буйство скорби и страстей, Смирялась кротко и прекрасно Вдруг Муза юности моей. Слезой увлажнены ланиты, Глаза поникнуты к земле, И свежим тернием увитый Венец страданья на челе... (Между 1852 и 1855)

230.

И так за годом год... Конечно, не совсем Разнообразно... да зато спокойно, Благонамеренно, благопристойно... И благоприобретенье меж тем Расти всё будет... Счастие малюток Упрочится... Да что ж?.. И кроме шуток, Чем худо?.. [а? решайся-ка, сестра, А ежели когда-нибудь хандра Найдет случайно...] (Между 1853 и 1855)

231. Послание к поэту-старожилу

В крылах отяжелевший грач, Когда-то на Парнас летавший! Давно ли нам прислал ты "Плач" О русской музе - задремавшей? И что же? не прошло двух лет, Как всё вверх дном перевернулось: И поднял голову поэт, И вновь поэзия проснулась! Нам музу новую свою Представил автор "Арлекина", И тот, кто, равен соловью, Природу нам воспел, - Щербина! Никитин, мещанин-поэт, Различных пробует Пегасов, Как птица распевает Фет, Стихи печатает Некрасов, Ленивый даже Огарев - И тот пустил в печать отрывок, Стахович нам поет коров И вкус густых и свежих сливок. Поэтов новых всех родов Фаланга целая готова, И даже старых голосов Два-три услышали мы снова. Что ж? в добрый час! смелее, марш!.. Проснулись Солоницын, Греков, И, может быть, проснется Шарш И отзовется Печенегов!.. (Весна 1855)

232.

Еще скончался честный человек, А отчего? Бог ведает единый! В наш роковой и благодушный век Для смерти более одной причиной. Не от одних завалов и простуд И на Руси теперь уж люди мрут... Понятна нам трагическая повесть Свершившего злодейство,- если он Умрет, недугом тайным поражен, Мы говорим: его убила совесть. Но нас не поражает человек, На дело благородное рожденный И грустно проводящий темный век В бездействии, в работе принужденной Или в разгуле жалком; кто желал Служить Добру, для ближнего трудиться И в жажде дела сам себя ломал, Готовый на немногом помириться, Но присмирел и руки опустил В сознании своих напрасных сил - Успев, как говорят, перебеситься! Не понимаем мы глубоких мук, Которыми болит душа иная, Внимая в жизни вечно ложный звук И в праздности невольной изнывая. Нам юноша, стремящийся к добру, Смешон - восторженностью странной, А зрелый муж, поверженный в хандру, Смешон - тоскою постоянной. Покорствуя решению судьбы, Не ищет он обидных сожалений, И мы не видим внутренней борьбы, Ни слез его, ни тайных угрызений, И ежели сразит его судьба, Нам смерть его покажется случайной, И никому не интересной тайной Останется сокрытая борьба, Убившая страдальца... (Между 21 мая и 7 июня 1855)

233. Карета

О филантропы русские! Бог с вами! Вы непритворно любите народ, А ездите с огромными гвоздями, Чтобы впотьмах усталый пешеход Или шалун мальчишка, кто случится, Вскочивши на запятки, заплатил Увечьем за желанье прокатиться За вашим экипажем... (Между 21 мая и 7 июня 1855)

234.

Ты меня отослала далеко От себя - говорила мне ты, Что я буду спокоен глубоко, Убежав городской суеты. Это, друг мой, пустая химера - И как поздно я понял ее. Друг, во мне поколеблена вера В благородное сердце твое. (Лето 1855)

235.

Фантазии недремлющей моей И опыта мучительного дети, Вы - планы тысячи поэм и повестей - Вы нерожденные должны погибнуть в Лете. (Лето 1855)

236.

О, не склоняй победной головы В унынии, разумный сын отчизны. Не говори: погибли мы. Увы!- Бесплодна грусть, напрасны укоризны. (29 августа 1855)

237.

Не знаю, как созданы люди другие,- Мне любы и дороги блага земные. Я милую землю, я солнце люблю, Желаю, надеюсь, страстями киплю. И жаден мой слух, и мой глаз любопытен, И весь я в желаньях моих ненасытен. Зачем (же) я вечно тоскую и плачу И сердце на горе бесплодное трачу? Зачем не иду по дороге большой За благами жизни, за пестрой толпой? (1855 или 1856)

238.

Не гордись, что в цветущие лета, В пору лучшей своей красоты Обольщения модного света И оковы отринула ты, Что, лишь наглостью жалкой богаты, В то кипучее время страстей Не добились бездушные фаты Даже доброй улыбки твоей,- В этом больше судьба виновата, Чем твоя неприступность, поверь, И на шею повеситься рада Ты < > будешь теперь. (1855 или 1856)

239.

Семьдесят лет бессознательно жил Чернский помещик Бобров Гавриил, Был он не (то) чтоб жесток и злонравен, Только с железом по твердости равен. (1855 или 1856)

240.

Кто долго так способен был Прощать, не понимать, не видеть, Тот, верно, глубоко любил, Но глубже будет ненавидеть... (1855 или 1856)

241.

Так говорила (...) актриса отставная, Простую речь невольно украшая Остатками когда-то милых ей, А ныне смутно памятных ролей,- Но не дошли до каменного слуха Ее проклятья,- бедная старуха Ушла домой с Наташею своей И по пути всё повторяла ей Свои проклятья черному злодею. Но (не) сбылись ее проклятья. Ни разу сон его спокойный не встревожил Ни черт, ни шабаш ведьм: до старости он дожил Спокойно и счастливо, денег тьму Оставивши в наследство своему Троюродному дяде... А старуха Скончалась в нищете - безвестно, глухо, И, чтоб купить на гроб ей три доски, Дочь продала последние чулки. (1855 или 1856)

242.

И на меня, угрюмого, больного, Их добрые почтительные лица Глядят с таким глубоким сожаленьем,

Другие авторы
  • Гартман Фон Ауэ
  • Тургенев Александр Иванович
  • Поссе Владимир Александрович
  • Богословский Михаил Михаилович
  • Полевой Николай Алексеевич
  • Венгерова Зинаида Афанасьевна
  • Тургенев Андрей Иванович
  • Казанович Евлалия Павловна
  • Корш Евгений Федорович
  • Пальм Александр Иванович
  • Другие произведения
  • Некрасов Николай Алексеевич - Человек с высшим взглядом, или Как выйти в люди Е. Г.
  • Леонтьев Константин Николаевич - Г. Катков и его враги на празднике Пушкина
  • Ибсен Генрик - Йун Габриэль Боркман
  • Елпатьевский Сергей Яковлевич - В особнячке
  • Терентьев Игорь Герасимович - Маяковский "Левее Лефа"
  • Лейкин Николай Александрович - Ночной извозчик
  • Софокл - Трахинянки
  • Гурштейн Арон Шефтелевич - Творческий путь поэта Э. Фининберга
  • Чехов Александр Павлович - Из детских лет А. П. Чехова
  • Степняк-Кравчинский Сергей Михайлович - С. И. Бардина
  • Категория: Книги | Добавил: Armush (29.11.2012)
    Просмотров: 416 | Рейтинг: 0.0/0
    Всего комментариев: 0
    Имя *:
    Email *:
    Код *:
    Форма входа