Некрасов Николай Алексеевич - Собрание стихотворений. Том 1.

Что совестно становится. Ничем Я их любви не заслужил. (1855 или 1856)

243.

О, пошлость и рутина - два гиганта, Единственно бессмертные на свете, Которые одолевают всё - И молодости честные порывы, И опыта обдуманный расчет, Насмешливо и нагло выжидая, Когда придет их время. И оно Приходит непременно. (1855 или 1856)

244. Прощание

Мы разошлись на полпути, Мы разлучились до разлуки И думали: не будет муки В последнем роковом "прости". Но даже плакать нету силы. Пиши - прошу я одного... Мне эти письма будут милы И святы, как цветы с могилы - С могилы сердца моего! (28 февраля 1856)

КОЛЛЕКТИВНОЕ

245. ПОСЛАНИЕ БЕЛИНСКОГО К ДОСТОЕВСКОМУ

Витязь горестной фигуры, Достоевский, милый пыщ, На носу литературы Рдеешь ты, как новый прыщ. Хоть ты юный литератор, Но в восторг уж всех поверг, Тебя знает император, Уважает Лейхтенберг. За тобой султан турецкий Скоро вышлет визирей. Но когда на раут светский, Перед сонмище князей, Ставши мифом и вопросом, Пал чухонскою звездой И моргнул курносым носом Перед русой красотой, Так трагически недвижно Ты смотрел на сей предмет И чуть-чуть скоропостижно Не погиб во цвете лет. С высоты такой завидной, Слух к мольбе моей склоня, Брось свой взор пепеловидный, Брось, великий, на меня! Ради будущих хвалений (Крайность, видишь, велика) Из неизданных творений Удели не "Двойника". Буду нянчиться с тобою, Поступлю я, как подлец, Обведу тебя каймою, Помещу тебя в конец. (Январь 1846)

246. ЗАГАДКА

Художества любитель, Тупейший, как бревно, Аристократов чтитель, А сам почти ...; Поклонник вре-бонтона, Армянский жантильйом, Читающий Прудона Под пальмовым листом; Сопящий и сипящий - Приличий тонких раб, Исподтишка стремящий К Рашели робкий ...; Три раза в год трясущий Журнальные статьи ....................... ....................... Друг мыслей просвещенных, Чуть-чуть не коммунист, Удав для подчиненных, Перед Перовским - глист; Враг хамов и каратель, Сам хам и хамов сын - Скажи, о друг-читатель, Кто этот господин? (Начало 1854)

247. ПОСЛАНИЕ К ЛОНГИНОВУ

Недавний гражданин дряхлеющей Москвы, О друг наш Лонгинов, покинувший - увы!- Бассейной улицы приют уединенный, И Невский, и Пассаж, и Клуба кров священный, Где Анненков, чужим наполненный вином, Пред братцем весело виляет животом; Где, не предчувствуя насмешливых куплетов, Недолго процветал строптивый Арапетов; Где, дерзок и красив, и низок, как лакей, Глядится в зеркала Михайла Кочубей; Где пред Авдулиным, играющим зубами, Вращает Мухортов лазурными зрачками; Где, о политике с азартом говоря, Ты Виртембергского пугал секретаря И не давал ему в часы отдохновенья Предаться сладкому труду пищеваренья! Ужель, о Лонгинов, ты кинул нас навек, Любезнейший поэт и редкий человек? Не ожидали мы такого небреженья... Немало мы к тебе питали уваженья! Иль ты подумать мог, что мы забыть могли Того, кем Егунов был стерт с лица земли, Кто немцев ел живьем, как истый сын России, Хотинского предал его родной стихии, Того, кто предсказал Мильгофера судьбу, Кто сукиных сынов тревожил и в гробу, Того, кто, наконец, - о подвиг незабвенный! - Поймал на жирный хвост весь причет Наш священный?.. Созданье дивное! Ни времени рука, Ни зависть хищная лаврового венка С певца Пихатия до той поры не сдернет, Пока последний поп в последний раз не ...! И что же! Нет тебя меж нами, милый друг! И даже - верить ли? - ты ныне свой досуг Меж недостойными безумно убиваешь! В купальне без штанов с утра ты заседаешь; Кругом тебя сидят нагие шулера, Пред вами водки штоф, селедка и икра. Вы пьете, плещетесь - и пьете вновь до рвоты. Какие слышатся меж вами анекдоты! Какой у вас идет постыдный разговор! И если временем пускаешься ты в спор, То подкрепляешь речь не доводом ученым, ....................................... Какое зрелище! Но будущность твоя Еще ужаснее! Так, вижу, вижу я: В газетной комнате, за "Северной пчелою", С разбухшим животом, с отвислою губою, В кругу обжорливых и вялых стариков, Тупых политиков и битых игроков, Сидишь ты - то икнешь, то поглядишь сонливо. "Эй, Вася! трубочку!" - проговоришь лениво... И тычет в рот тебе он мокрым янтарем, Не обтерев его пристойно обшлагом. Куря и нюхая, потея и вздыхая, Вечерней трапезы уныло поджидая, То в карты глянешь ты задорным игрокам, То Петербург ругнешь - за что, не зная сам; А там, за ужином, засядешь в колымагу - И повлекут домой две клячи холостягу - Домой, где всюду пыль, нечистота и мрак И ходит между книг хозяином прусак. И счастие еще, когда не встретит грубо Пришельца позднего из Английского клуба Лихая бабища - ни девка, ни жена! Что ж тут хорошего? Ужели не страшна, О друг наш Лонгинов, такая перспектива? Опомнись, возвратись! Разумно и счастливо С тобою заживем, как прежде жили, мы. Здесь бойко действуют кипучие умы: Прославлен Мухортов отыскиваньем торфа; Из Вены выгнали барона Мейендорфа; Милютина проект ту пользу произвел, Что в дождь еще никто пролеток не нашел; Языкова процесс отменно разыгрался: Он без копейки был - без денежки остался; Европе доказал известный Соллогуб, Что стал он больше подл, хоть и не меньше глуп; А Майков Аполлон, поэт с гнилой улыбкой, Вконец оподлился - конечно, не ошибкой... И Арапетов сам - сей штатский генерал, Пред кем ты так смешно и странно трепетал, - Стихами едкими недавно пораженный, Стоит, как тучный вол, обухом потрясенный, И с прежней дерзостью над крутизной чела Уж не вздымается тюльпан его хохла! (20-30 июля 1854)

248.

За то, что ходит он в фуражке И крепко бьет себя по ляжке, В нем наш Тургенев все замашки Социалиста отыскал. Но не хотел он верить слуху, Что демократ сей черств по духу, Что только к собственному брюху Он уважение питал. Да! понимая вещи грубо, Хоть налегает он сугубо На кухню Английского клуба, Но сам пиров не задает. И хоть трудится без оглядки, Но всюду сеет опечатки И в критиках своих загадки Неразрешимые дает... А впрочем, может быть и точно Социалист он беспорочный... Пора, пора уж нам понять, Что может собственных Катонов И быстрых разумом Прудонов Российская земля рождать! (4 января 1856)

СТИХОТВОРЕНИЯ, ПРИПИСЫВАЕМЫЕ НЕКРАСОВУ

  

249. К N. N.

Мой бедненький цветок в красе благоуханной, На радостной заре твоих весенних дней Тебя, красавица, пришелец нежеланный Сорвал по прихоти своей. Расчетам суеты покорно уступая, Ты грустно отреклась мечтаний молодых - И вот тебя скует развалина живая В своих объятьях ледяных. Но ведь придет пора сердечного томленья, Желанья закипят в взволнованной крови, И жадно грудь твоя запросит наслажденья В горячке огненной любви. Мечта коварная твой жаркий бред обманет, И к ложу твоему полночною порой Прекрасный юноша невидимо предстанет В разгаре силы молодой. И вся отдашься ты могучему влеченью, И обовьешь рукой созданье грез живых, Но призрак сладостный исчезнет в то мгновенье... И кто ж в объятиях твоих? - Старик... холодный труп!.. Тебе упреком грянут: "Зачем смущаешь ты бесчувственный покой?" И как мучительно, убийственно обманут Восторг души твоей больной. (1841) (Эльдорадо)

250. Послание к соседу

Гну пред тобою низко спину За сладко-вкусный твой горох. Я им объелся! Я в восторг Пришел!.. Как сахар, как малину, Я ел горошины твои. Отменно ты меня уважил! Я растолстел, я славно зажил, Я счастлив! Словно как любви Краснокалеными устами Я отогрет! - и жизнь моя Светлостеклянными струями Бежит, как утлая ладья, Бежит проворно, звонко, прытко, И вот (подарок невелик, Но от души - не от избытка) Стихов отборных четверик Тебе я шлю... На, ешь!.. Что? будет?.. Авось придет тебе на вкус... А не придет - я не боюсь: Не выдаст друг и не осудит! Почтенный, добрый и прямой, Неприхотливый, не сердитый, Подарок старого пииты Ты примешь ласковой душой, Хоть он нелепый и пустой... (1844)

251. Ода "Сон"

  (Подражание Василию Кирилловичу Тредьяковскому) Покоясь спят все одре мягком на, Тем приятства вкушая от мягкого сна; С лирой лишь в руке не дремлет пиит; Того горит око и лира звенит; Хвалит он нощь, свет дневной запрудившу, В просвещенном же уме его родившую виршу... Некий Орфей как певал, ему так все внимали, Что мухи, жуки, журавли, граки и индейки Скакали... (1845)

252. Обыкновенная история

  (Из записок борзописца)

   О, не верьте этому Невскому проспекту!.. ... ... ... ... ... ... . Боже вас сохрани заглядывать дамам под шляпки. Как ни развевайся вдали плащ красавицы, я ни за что не пойду за нею любопытствовать. Далее, ради бога далее от фонаря! и скорее, сколько можно скорее, проходите мимо. Это счастие еще, если от- делаетесь тем, что он зальет щегольской сюртук ваш вонючим своим маслом. Но и кроме фонаря всё дышит обманом. Он лжет во всякое время, этот Невский проспект, но более всего тогда, когда ночь сгущен- ной массою наляжет на него и отделит белые и палевые стены домов, когда весь город превратится в гром и блеск, мириады карет валятся с мостов, форейторы кричат и прыгают на лошадях и когда сам демон зажигает лампы для того только, чтобы показать всё не в настоящем виде.

  Гоголь Я на Невском проспекте гулял И такую красавицу встретил, Что, как время прошло, не видал, И как нос мой отмерз, не заметил. Лишь один Бенедиктов бы мог Описать надлежащим размером Эту легкость воздушную ног, Как, назло господам кавалерам, Избегала их взоров она, Наклоняя лукаво головку И скользя, как по небу луна... Но нагнал я, счастливец! плутовку, Деликатно вперед забежал (А кругом ее публики пропасть) И "Куда вы идете?" - сказал, Победив(ши) врожденную робость. Ничего не сказала в ответ, Лишь надула презрительно губки, Но уж мне не четырнадцать лет: Понимаем мы эти поступки. Я опять: "Отчего ж вы со мной Не хотите сказать ни словечка? Я влюблен и иду как шальной, И горит мое сердце, как свечка!" Посмотрела надменно и зло И сердито сказала: "Отстаньте!" Слышу хохот за мной (дело шло При каком-то разряженном франте). Я озлился... и как устоять? На своем захотелось поставить... "Неужель безнадежно страдать Век меня вы хотите заставить?" - Я сказал... и была не была! Руку взял.. Размахнулася грозно И такую злодейка дала Оплеуху, что... вспомнить курьезно! Как, и сам разрешить не могу, Очутился я вмиг в Караванной. Все судил и рядил на бегу Об истории этой престранной, Дал досаде и страсти простор, Разгонял ерофеичем скуку И всё щеку горячую тер И потом целовал свою руку - Милый след всё ловил на руке И весь вечер был тем озабочен... Ах!.. давно уж на бледной щеке Не бывало приятней пощечин! (1845)

253. Ода "Чай"

  (Подражание Василию Кирилловичу Тредьяковскому) Смертных ты поишь, настоян горячей водой, Тем, чтоб согренье желудка дать той - Прекрасный, как оных древних сказок нектар, С ромом мешаясь, внутри ты производишь пожар, Что крутит в голове, входя в ту чрез брюхо, От чего красен нос и зело горит ухо - Палке подобно брошенной вверх, тогда воспарит Сила та, что в пиите вирши творит. По дороге ль зимой ехавши, зябнет купец, Перву беседу с то(бо)й в ночлеге творит Молодец; Полевой, за отчизну дерясь, офицер Привязан к тебе на такой же манер; Ловчий, под осень крутясь на полях, Без тебя прозябая, готов кричать - ах! Мудрости пускаясь умом в глубину, С теми ж профессор имеет привычку одну; Мы же, пииты, пиющие тя, Одами да чтим повседневно двумя. (1845)

254. Карп Пантелеич и Степанида Кондратьевна

  (Поэма в индийском вкусе) 1 Жил-был красавец, по имени Карп, Пантелея Старого сын, обладатель деревни Сопелок (Турово тож), трехаршинного роста детина, Толстый и красный, как грозды калины созрелой - Ягоды сочной, но горькой, - имел исполинскую силу, Так что в Сопелках героя, подобного Карпу, Не было, нет и не будет, - между мужиками Он сиял, как сияет солнце между звездами. Раз на рогатину принял медведя, а волка, Жива и здрава, однажды в село притащил За полено; Храбро смотрел на широкое горло ведерной бутыли, Кашей набитый бурдюк поглощал как мельчайшую Птичку, Крепкий мышцею, емкий гортанью, прекрасного пола Первый в Сопелках прельститель... ...Таков-то Карп Пантелеевич был. Но, к несчастью, и слабость Также имел он великую: в карты играть был Безмерно Страстен. - В это же время владел Вахрушовым Обширным Пенкин, Кондратий Степаныч, весьма благодушный И плотный мужчина. Долго бездетен он был и обет произнес пред Судьбою ... Только б судьбы всеблагие его наградили Сладким родительским счастьем, - и небо ему Даровало Трех сыновей и дочь. Сыновья назывались: первый Сидор, Федор другой и Венедикт третий; а имя Дочери было дано Степанида. Мальчики были Тощи и желты; звездой красоты расцвела Степанида. Прелесть ее прошла по губернии чудной молвою. Горничных девок и баб окруженная роем, как будто Свежим венком, сияла меж них Степанида, сияла, Будто малина в крапиве. Не только в уезде, Даже в губернии самой, где лучшие жены Очи чаруют, подобной красы не видали: Прелесть ее могла привлечь и губернских Надменных, Гордых чиновников в город уездный и даже В скромный приют деревенский. 2 Однажды, под вечер, Проса пригоршню похитив тихонько в амбаре (С доброю целью не грех иногда и похитить!), Дева идет к ручейку, где встречать уж издавна Гуси-любимцы привыкли кормилицу-деву... Весело корм шелушат с алебастровых ручек Добрые птицы дворные и вздор благодарный возводят К деве прекрасной, как будто любуяся ею. Только один и не ест и приветливой ласки не ищет. Тщетно к нему простирая обильную кормом Длань, подзывает его изумленная дева: Он не подходит. Вот она ближе к нему, а он Дальше; Дева за ним - он всё дальше... и странно Ей показалось, что сделалось с гусем? "Постой же! - Думает, - я тебя так не оставлю, проказник; поймаю И за побег накажу - накормлю хорошенько!" Просо за пазуху всыпав и платьице к верху поднявши (Был уже вечер, и небо обильно росилось), Ручки к нему простирает и ловит, как серна Вслед беглецу устремляясь и алые губки кусая, Полные милых упреков, в досаде. И вот уж накрыла; Вот уж готова схватить, но опять непокорный Вырвался, снова отшибся далеко - и снова, Стан распрямив серновидный, бежит утомленная Дева. С версту и более так пробежала; но тщетны Были усилья красавицы, силы уж ей изменяют, Дух занимается - хочет бежать и не может... Стала, кругом оглянулася. Вправо окраина леса, Дальше пространная нива, покрытая рожью; Налево... "Боже! какая картина!.." И скромно потупила очи Робкая дева и в страхе дыханье удерживать стала... 3 Влево была небольшая поляна, и кусты Шли от нее далеко и с самим горизонтом сливались. С края же кустов (и вот что стыдливую деву смутило) Кто-то лежал, устремившись очами на небо И выпуская дымок из коротенькой трубки с оправой. Был он красив:в голубую венгерку с кистями Затянут, обут в сапоги до колен и украшен Желтой ермолкой с зеленою кистью; лежала Пара легавых собак близ него, и смотрело Смерть наносящее дуло ружья из куста. Удалиться Силы собравшая дева хотела, но снова Силы ей вдруг изменили - осталась и долго, Долго смотрела, забыв и стыдливость, и гуся, И всё, что ни есть на земле. В упоеньи, С сердцевластительным взором, с улыбкой, чарующей душу, Молча стояла, молча глядела и таяла тайным Пламенем... Вот бы идти - победила влеченье Страстное... Вдруг встрепенулся - подходит Прямо к охотнику гусь, распустив златоперые Крылья, Дерзко крича и длинной главой помавая. Бросились псы, оглянулся охотник и видит: Сладкоприветная дева пред ним; как с неба Слетевший Ангел, она прекрасна была, и прелесть любви Окружала Нежные члены ее, жажду любви пробуждая. Муку любви почувствовал Карп при виде Волшебном Стройного стана ее; приподнялся и рухнулся Снова Он на колени пред нею, и речь полилася потоком, Словно с горы сладкозвучные волны, словно Из бочки Мед искрометный на дно ендовы позлащенной. 4 Грусть и тоска воцарились в селе Вахрушове. Печальна, Бродит одна Степанида и тайную думает думу: После того, что сказал ей охотник, влюбленная Дева, Словно как будто с собою расставшись, была Беспрестанно С Карпом прекрасным. Ни вкусный крыжовник, Ни вишни, Ниже галушки ее не прельщают; то в землю Взоры потупит, то к милым Сопелкам (Турово тож) Их поднимет С темной надеждой и с полной тяжкими вздохами Грудью; Временем щеки - как жар, временем бледные; очи Полные слез, засохшие губы, и все в беспорядке Мысли, как волосы... День и ночь Степанида Вздыхала, Слабая, томная; не было ей ни сна на постели, Ниже покоя на месте ином, и Кондратий Степаныч, Нежный родитель ее, услыхавши, что дочь Степанида (Свой покой потеряла), обедать не мог, и простыли Даром ленивые щи, и вареники так простояли... К счастью, недолго тоска вострозубая грызла Жителей добрых села Вахрушова. Однажды, Только что сели за стол и разрезали чудный Кашей набитый пирог, и главою семьи на тарелку Было уж взято три доли, и он, уж схвативши Мощной рукою одну, обдававшую паром, разинул Пасть и как тигр показал серо-желтые зубы, - Вдруг подлетела к крыльцу таратайка, и сваха В комнату шасть. Изменилась в лице Степанида, Вон убежала в испуге. Сваха за ней быстро, как За робкой Ланию пес разъяренный, и вот Степанида С нею одной осталась одна, и тут, приосанясь, Сваха сказала почтительным голосом ей: "Степанида, Свет мой Кондратьевна! в Турове Карп Пантелеич, Барин добрейший, живет-поживает, и нет И не будет В свете красавца такого , - верь чести, не лгу я, Лопни глаза, расступись мать сыра земля, выгний Зубы во рту до единого. Если б его ты женою Стала, какой бы родился у вас постреленок... О, чудо! Выдь за него, осчастливь и его и себя ты навеки - Ты, тихонравная, сладкоприветная, добрая девка! Много на жизни людей повенчала я, много Всяких даров и побой приняла за услуги, Много наделала жен и мужей, но доныне Встретить красавца такого, как он, не случалось. Краля червонная ты, а твой Карп Пантелеич Просто козырный король - выбирай, какой Любишь ты масти!" Так говорила злохитрая сваха. Меж тем Степанида, Слушая, радостно рдела; потом в ответ Прошептала, Вся побледнев от любви: "Скажи ты то же И Карпу". Быстро оделася сваха, уселась опять в таратайку, Ехать в Сопелки велела и там, за графином Настойки, Карпу влюбленному всё рассказала. Слушая жадно, почтенный сын Пантелея, рюмку За рюмкой глотая, Радостно рдел... Благодарного полный восторга, Обнял старуху, сладко рыдая, и целую сотню Собственной травли заячьих шкур подарил ей На шубу... (1844 или 1845)

255.

С цветком в руке, бледна и одинока, Облокотясь спиною на рояль, Она сидела...Взор ее глубокий Пронзительно впивался в мрак и даль, И странная какая-то улыбка Змеилася по трепетным устам. И всюду тишь... лишь в отдаленьи, там, Качался челн на влаге мутно-зыбкой... (1846)

256. Женщина, каких много

Она росла среди перин, подушек, Дворовых девок, мамок и старушек, Подобострастных, битых и босых... Ее поддерживали с уваженьем, Ей ножки целовали с восхищеньем - В избытке чувств почтительно-немых. И вот подрос ребенок несравненный. Ее родитель, человек степенный, В деревне прожил ровно двадцать лет. Сложилась барышня; потом созрела... И стала на свободе жить без дела, Невыразимо презирая свет. Она слыла девицей идеальной: Имела взгляд, глубокий и печальный, Сидела под окошком по ночам, И на луну глядела неотвязно, Болтала лихорадочно, несвязно... Торжественно молчала по часам. Въедалася в немецкие книжонки, Влюблялася в прекрасные душонки - И тотчас отрекалась... навсегда... Благословляла, плакала, вздыхала, Пророчила, страдала... всё страдала!!! И пела так фальшиво, что беда. И вдруг пошла за барина простого, За русака дебелого, степного - ... ... ... ... . На мужа негодуя благородно, Ему детей рожала ежегодно И двойней разрешилась наконец. Печальная, чувствительная Текла Своих людей не без отрады секла, Играла в карточки до петухов, Гусями занималась да скотиной - И было в ней перед ее кончиной Без малого - четырнадцать пудов. (1846)

257. Русская песня

"Что не весел, Ваня? В хоровод не встанешь? Шапки не заломишь? Песни не затянешь? Аль не снес, не добыл Барину оброку? Подати казенной Не преставил к сроку? Аль набор рекрутский Молодца кручинит - Угодить боишься Под красную шапку? Аль душа-девица, Что прежде любила, С недругом спозналась? Ваньке изменила?" -"Оброк и с гостинцем Барину преставил; Подати казенной За мной ни алтына; Не боюсь рекрутства - Брат пошел охотой; А душа-девица Мне не изменяла - Да ее-то, братцы, Сроду не бывало!.." (1846)

258. Ревность

Есть мгновенья дум упорных, Разрушительно-тлетворных, Мрачных, буйных, адски-черных, Сих - опасных как чума - Расточительниц несчастья, Вестниц зла, воровок счастья И гасительниц ума!.. Вот в неистовстве разбоя В грудь вломились, яро воя,- Все вверх дном! И целый ад Там, где час тому назад Ярким, радужным алмазом Пламенел твой светоч - разум! Где добро, любовь и мир Пировали честный пир! Ад сей... В ком из земнородных, От степей и нив бесплодных, Сих отчаянных краев, Полных хлада и снегов - От Камчатки льдянореброй До брегов отчизны доброй,- В ком он бурно не кипел? Кто его - страстей изъятый, Бессердечием богатый - Не восчествовать посмел?.. Ад сей... ревностью он кинут В душу смертного. Раздвинут Для него широкий путь В человеческую грудь... Он грядет с огнем и треском, Он ласкательно язвит, Все иным, кровавым блеском Обольет - и превратит Мир - в темницу, радость - в муку, Счастье - в скорбь, веселье - в скуку, Жизнь - в кладбище, слезы - в кровь, В яд и ненависть - любовь! Полон чувств огнепалящих, Вопиющих и томящих, Проживает человек В страшный миг тот целый век! Венчан тернием, не миртом, Молит смерти - смерть бы рай! Но отчаяния спиртом Налит череп через край... Рай душе его смятенной - Разрушать и проклинать, И кинжалов всей вселенной Мало ярость напитать!! (1845 или 1846)

259. Стихотворение, заимствованное из Шиллера и Гете

Я герой!.. Припеваючи жить И шампанское пить, Завираться! Жребий мой: Вечеринки давать, И себя восхвалять, И стишки издавать, И собой Восхищаться! Верить одному Вкусу своему, Всех блаженней в мире, Всех несчастней быть; Но какое счастье Так (себя) любить!.. (1845 или 1846)

260. Мой жребий

Давно от участья, от ласковой речи Меня отучило коварство людей. Слова их - отрава, лобзанья - картечи, Объятья - тяжелые груды цепей. Кто вырвал надежду из девственной груди? Кто день моей жизни во мрак погрузил? Все братья родные! всё люди да люди! Но видит всевышний, что я им не мстил. Я всё перенес! Мне ничто не обидно! Давайте мне больше тяжелых работ. Я труженик мира! я раб беззащитный!- Пусть ломятся кости! пусть льется мой пот! Я хитростных козней вражды не разрушу, Тяжелого бремя не сброшу с плечей: Пусть хлад отчужденья терзает мне душу, Пусть я забавляю моих палачей. Пускай всё отнимут - наперсники злости! Мне в голову камень - не сетую я! Мне в пищу обломок обглоданной кости, Покров погребальный - одежда моя! Не с острым кинжалом в карательной длани, Не с грозным укором на бледном челе,- С надеждой веселой под тучей страданий Я твердой стопою пройду по земле. Роптанья не вырвет мирская забота: Томиться я буду с улыбкой в устах, Чтоб каждая капля кровавого пота Блаженства зерном мне взошла в небесах!.. (1847)

261.

... ... ... ... ... . Взирает он на жизнь сурово, строго, И, глядя на него, подумать можно: (У! у него здесь)(надо указать на лоб) (много! много!) Солидный вид и страшный мрак во взоре, И на челе какой-то думы след, Отрывистость и сухость в разговоре... Да! Мудрецом его признает свет! Такая внешность - мудрости залогом, Без всякого сомненья, быть должна... Она ему способствует во многом, И уважение внушает всем она!.. (1854)

262.

Кто видит жизнь с одной карманной точки, Кто туп и зол, и холоден,как лед, Кто норовит с печатной каждой строчки Взимать такой или такой доход,- Тому горшок, в котором преет каша, Покажется полезней "Ералаша". Но кто не скрыл под маскою притворства Веселых глаз и честного лица, Кто признает, что гений смехотворства Нисходит лишь на добрые сердца,- Тот, может быть, того и не осудит, Что в этом "Ералаше" есть и будет. (Начало 1854)