И с мраком ужас ночь наводит,
А над туманною горой
Желанный месяц не восходит.
О Ида! он с твоих высот,
Бывало, свет дрожащий льет
На поле битв; но смолкло поле -
И нет на нем тех ратных боле,
Которым часто в тме ночей
Был в гибель блеск его лучей.
Лишь пастухи, в их мирной доле,
Когда он светит веселей,
Пасут стада вокруг могилы
Того, кто, славный и младой,
Сражен дарданскою стрелой.
Здесь возвышался холм унылый,
Здесь сын Аммона горделивый, {17}
Свершая тризну, пировал.
Сей холм народы воздвигали,
Цари могучие венчали;
Но сам курган надменный пал
И в безымянной здесь пустыне
Почти от взоров скрылся ныне.
О ты, жилец его былой!
Как тесен дом подземный твой!
Пришлец один на нем мечтает
О том, кого и в гробе нет,
И свой задумчивый привет
Пустынным ветрам поверяет.
Наш прах как бы живет в гробах;
Но твой - исчез и самый прах.
5
Взойдет, взойдет в свой час урочный
Сребристый рог луны полночной,
Утешит мирных пастухов
И страх отгонит от пловцов;
Но до луны всё тма скрывает;
Маяк на взморье не пылает,
И в мгле туманной легкий челн
Ныряет робко между волн.
Везде, вдоль берега морского,
В домах светилиcя огни, -
Но вот, один после другого,
Уже потухнули они;
Лишь только в башне одинокой
Младой Зюлейки свет блестит, -
Лишь у нее, в ночи глубокой,
Лампада поздняя горит,
И тускло светит пламень томный
В диванной, тихой и укромной,
Блестя на тканях золотых
Ее подушек парчевых.
На них из янтарей душистых
Вот чётки девы молодой,
Которые, в молитвах чистых,
Она лилейного рукой
Так набожно перебирает, - {18}
И в изумрудах вот сияет
С словами Курзи талисман;
Ах, что ж она его забыла!
В нем тайная хранится сила,
И ей он матерью был дан; {19}
И с комболойё вот Коран, {20}
Раскрашен яркими цветами;
А подле - с пестрыми каймами
Тетради песен и стихов
Счастливой Персии певцов,
И лютня, бывшая подруга
Ее веселого досуга;
И вкруг лампады золотой
Цветут цветы, благоухая,
В фарфоре расписном Китая
И дышат свежею весной!
И пышные ковры Ирана,
И ароматы Шелистана,
И всё здесь дивною красой
И взор, и чувство услаждает.
Но что-то тайною тоской
Невольно сердце замирает.
Сама где пери? - где ж она? -
И воет ветр, и ночь темна.
6
Под соболем пушистым, черным,
Сокрыв от вьюги нежну грудь,
Она, не смея и дохнуть,
С проводником своим безмолвным,
Проходит трепетной стопой
Кустарник дикий и густой.
Когда ж в поляне вихрь промчится
И вдруг завоет, засвистит, -
То дева бедная дрожит, -
Назад хотела б возвратиться,
Но от Селима как отстать,
Как на любезного роптать?
7
И вот стезей уединенной
Пришли к пещере отдаленной,
Где часто с лютнею в руках
По вечерам она певала
И набожно Коран читала,
Носясь в младенческих мечтах
Девичьей думой в небесах.
Что будет с женскими душами, -
Пророк ни слова не сказал,
Но ясными везде чертами
Селиму вечность обещал.
"Ах! и в тени садов чудесных,
И в светлых радостях небесных
Селим встоскуется по мне,
Ему так милой на земле.
О нет! возможно ль, чтоб иная
Так нежно с ним умела жить,
И будто может дева рая
Страстней меня его любить?"
8
Но вид пещера изменила
С тех пор, когда в последний раз
Зюлейка там досужный час
В сердечных думах проводила.
Быть может то, что мрак ночной
Давал пещере вид иной,
Где пламень синеватый, бледный
Едва пылал в лампаде медной.
Но что в лучах его блестит?
Что чудное в углу лежит?
То были сабли и кинжалы;
Но с таковыми в бой летит
Не грозный обожатель Аллы,
А носит рать чужой земли.
И вот один кинжал в крови!..
Не льется кровь без злодеянья...
И тут же чаша ликованья,
И не шербет был в чаше той.
Она глядит, не понимает, -
На друга робко взор бросает:
"Селим! Ах! ты ли предо мной?"
9
И он пред ней в одежде новой:
Исчезла гордая чалма,
И шалью обвита пунцовой
Его младая голова;
Нет камней радужного цвета;
Кинжал не блещет жемчугом,
Но два чеканных пистолета
За пестрым, шитым кушаком,
И сабля легкая звенела,
И тонкий стан его одела,
Небрежно сброшена с плеча,
Из белой ткани епанча,
Какую носят кандиоты,
Пускаясь в буйные налеты;
Не панцирь грудь его хранит, -
Она под сеткой золотою;
И обувь странная гремит
Серебряною чешуею;
Но чин высокий он являл
Осанкой гордою своею,
Хотя казалось, что стоял
Галионджи простой пред нею. {21}
10
"Ты видишь правду тайных слов:
Что я - кто я - никто не знает;
Мой рок мрачнее страшных снов
И многим горе предвещает.
Но как молчать, стерпеть ли мне,
Чтоб мужем был Осман тебе?
Доколе мне тоской мятежной
Ты не явила страсти нежной, -
Я должен был, я сам хотел
Таить мой бедственный удел;
Не пламенной моей любовью
Теперь я стану убеждать:
Любовь я должен доказать
Годами, верностью и кровью;
Но ты не будь ничьей женой,
И я не брат, Зюлейка, твой".
11
"Не брат? и мне тебя чуждаться?
Творец! роптать я не должна.
Но, ах! ужель я рождена
Безродной по земле скитаться,
Без милого на свете жить?
Меня не будешь ты любить!
И я увяну сиротою.
Но знай: и в горести моей
Останусь другом я - сестрою -
Зюлейкой прежнею твоей!
Быть может, жаль тебе решиться
Младую жизнь мою пресечь,
А должен мстить; возьми же меч -
Вот грудь моя! чего страшиться?
Сноснее тлеть в земле сырой,
Чем жить и быть тебе чужой.
Судьбы жестокого удара
Теперь причину вижу я -
Яфар... Он вечно гнал тебя
А я, увы! я дочь Яфара!
Спаси меня!.. хоть не сестрой,
Пусть буду я твоей рабой".
12
"Зюлейка! ты моей рабою?..
Пророком я клянусь! Селим
Всегда, везде, навек твоим!
Счастлива нежною мечтой,
Ты слез не лей передо мною. -
Взгляни на меч заветный мой,
Корана с надписью святой! {22}
Пускай сей меч в день шумной брани
Позором ослабелой длани
Не защитит в бою меня,
Когда обет нарушу я!
Прелестный друг - души отрада -
Соединимся мы тесней!
Теперь исчезла нам преграда,
Хоть лично мне Яфар злодей. -
Ему был братом - мой родитель;
Он тайно брата умертвил;
Но однокровного губитель
Меня, младенца, пощадил;
И сироту - он, Каин новый, {23}
Хотел себе поработить,
Как львенка, думал заключить
Обманом в тяжкие оковы
И тщился строго наблюдать,
Чтоб я цепей не смел порвать;
Его обид я не забуду;
Кипит во мне отцова кровь;
Но в том порукою любовь,
Что для тебя - я мстить не буду.
Однако ж ведай, как Яфар
Свершил злодейский свой удар!
13
Как ярость братьев раздраженных
Вспылала гибельной грозой,
Любовь иль честь тому виной, -
Не знаю я, в душах надменных
Обид малейших даже вид
Вражду смертельную родит.
Отец мой, Абдала, всех боле
Врагам был страшен в ратном поле.
Еще поднесь его дела
Боснийцы в песнях величают,
И ратники Пасвана знают, {24}
Каков был смелый Абдала.
Я расскажу Зюлейке ныне
О горестной его кончине,
Как он коварства жертвой пал
И, о моей узнав судьбине,
Как я навек свободным стал.
14