Козлов Иван Иванович - Невеста Абидосская, Страница 3 - Книги

да не ты велишь мне сам,

Султану я руки не дам!

Ужель, Селим, тебя лишиться

И сердцем мне с другим делиться?

О! если б что, какой судьбой,

Меня с тобою разлучило, -

Кто будет друг-хранитель мой

И быть кому твоею милой?

Не бил и не пробьет для нас

Ужасный расставанья час!

Сам Азраил, явясь пред нами, {12}

С колчаном смерти за плечами,

Стрелой одною нас сразит

И в прах один соединит!"

Он ожил - дышит - зрит - внимает,

Он деву тихо поднимает,

Печали нет, исчез укор,

И вся душа в очах сверкает,

И думы тайной полон взор.

Как спертый дубами

Поток, разъярясь,

Бушует волнами,

В долину стремясь;

Как ночью зарницы

Из тучи блестят, -

Сквозь темны ресницы

Так очи горят.

Ни конь, оживленный

Военной трубой,

Ни лев, уязвленный

Внезапной стрелой,

Ни варвар, смятенный

Полночной порой,

Страшней не трепещет,

Когда вдруг заблещет

Кинжал роковой,

Как он, в пылу любви мятежной,

Дрожал при клятве девы нежной

И всё, что думал, что таил,

В порыве пламенном открыл:

"Моя, и будешь ты моею!

Моя и здесь, моя и там!

Мы клятвой связаны твоею,

Она свята обоим нам;

Ту клятву, верь, ее внушила

Тебе таинственно любовь.

Не знаешь ты, какую кровь

Она одна остановила!

Но не бледней - тобой, в тебе

Всё мило, всё священно мне.

Я всех сокровищ драгоценных,

У Истакара сокровенных,

В пещерах глубоко в земле, {13}

За кудри не возьму младые,

Небрежно в кольца завитые

На девственном твоем челе.

Как страшно тучи надо мною

Сегодня грянули грозою...

Мне смел сказать родитель твой,

Что вял и робок я душой,

Что будто я рожден рабой...

Теперь узнает он, надменный,

Кто сын рабы его презренной!..

Увидит он, таков ли я,

Чтоб мог он устрашить меня!

И по тебе, быть может, снова

Я назову его отцом.

Но о сердечном, о святом

Обете нашем ты ни слова.

Известен мне коварный бей...

Он смел искать руки твоей!

Его чины, его именье,

Плоды неправды, ухищренья,

Он с Негропонтских берегов, {14}

Не лучше родом он жидов.

Но знай, судьба не так сурова,

Лишь тайной клятвы не открой,

А спор ему иметь со мной!

Уж месть на черный день готова -

Есть и кинжалы, и друзья...

И ты не ведаешь, кто я".

- "Кто ты? О! что ж ты изменился?

Давно ль румяная заря

Веселым видела тебя,

И вдруг тоскою омрачился;

Ты знал, нельзя любви моей

Ни охладеть, ни быть живей;

Дышу надеждою одною -

Твой взгляд, улыбку, речь ловить,

Тобою сердце веселить,

И жить, и умереть с тобою.

И, может быть, ночную тень

За то одно я ненавижу,

Что лишь когда сияет день,

Селима я свободно вижу!

Целуй меня, целуй, целуй

В уста, и в очи, и в ланиты!

Но, ах! он жжет - твой поцелуй,

Пылает в нем огонь сокрытый;

Уж и меня объемлет страх,

Я вся дрожу и пламенею,

И стелется туман в очах,

И чувствую, что я краснею.

Хочу я нежностью живой

Лелеять милого покой,

С ним разделять и жизнь, и сладость,

И бедность весело сносить...

С тобой во всем найду я радость,

Лишь бы тебя не пережить...

О нет! нельзя желать Селиму

Еще нежнее быть любиму.

Любить нежней могу ли я?

Но ты и взором и речами

Наводишь ужас на меня!

Что за кинжалы, за друзья?

Какая тайна между нами?

И клятву наших двух сердец

Хотя б узнал Яфар угрюмый,

Уж над моей сердечной думой

Не властен грозный мой отец.

Но верь, Селим, моей надежде -

Не приневолит он меня!

Могу ль я не любить тебя,

Тебя, кого любила прежде?

С тобою вместе детских дней

Часы веселые летели,

С тобой играла в колыбели, -

Ты спутник младости моей.

Что ж хочешь ты - чтоб мы таились

В любви прекрасной и святой,

Невинной нашею мечтой,

Которой прежде мы гордились?

Законы наши, вера, бог

Велят нам жить безвестно в свете;

Но для меня ль пророк был строг

В своем таинственном завете?

В уделе, сердцу дорогом,

Он всё мне дал в тебе одном.

Ах! и меня печаль терзала! -

Как руку незнакомцу дать?

Отцу я всё бы рассказала;

Но ты, Селим, велишь молчать.

С душой неопытной, простою,

Ужасен мне обмана вид,

И что-то всё, грозя бедою,

Как тяжкий грех, меня страшит.

Но вот уж кончился джирид,

И чекодар летит обратно, {15}

И вот отец с забавы ратной!

Боюсь взглянуть я на него...

Селим, скажи мне, отчего?"

"Зюлейка, ты спеши укрыться

В высоком тереме своем,

Я должен, я могу явиться

Перед разгневанным отцом.

Внезапно с берегов Дуная

К нам весть примчалась роковая.

Визирь писал, что враг разбит,

А сам от яуров бежит;

Но подвигам вождя такого

И у султана мзда готова.

Когда же барабанный бой

Военным ужин и покой

С вечерней возвестит зарею,

Тогда во тме, никем не зрим,

В гарем прокрадется Селим, -

И мы уйдем порой ночною

Чрез сад, - на берегу морском,

Уединенном и крутом,

В тиши беседовать с тобою.

Не бойся, будут нас стеречь

И темна ночь, и острый меч.

Гарун за нас, и в час урочный...

Решись, Зюлейка, не робей!"

- "Робеть с тобой!.."

- "Иди ж скорей,

Гарема ключ в руке моей;

Узнаешь ты во тме полночной

Мой рок, мой страх, мои мечты,

И я не то, что мнила ты".

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

Над Геллеспонтом ветер дует,

Клубит волнами и бушует,

Как бушевал перед грозой,

Когда погиб в ночи ужасной

Тот юный, смелый и прекрасный,

Что был единственной мечтой

Сестоса девы молодой.

Бывало - только тень сгустится

И вещий факел загорится, -

Тогда хоть ветер и шумит,

Хоть море гневное кипит

И с пеной к берегу несется,

И небо тмится черной мглой,

И птиц морских станица вьется,

Перекликаясь пред грозой;

Но он смотреть, внимать не хочет,

Как небо тмится - вал грохочет,

Всё факел светится в очах,

Звездой любви на небесах;

Не шум грозы, но томной девы

Всё слышатся ему напевы:

"Неси, волна, в полночной тме

Скорее милого ко мне!"

Вот старина, - и нам дивиться

Не должно ей, - быть может, вновь

Пылать сердцам велит любовь,

И эта быль возобновится.

Над Геллеспонтом ветр шумит;

Он, волны черные вздымая,

Их в море бурное клубит;

И, расстилаясь, тень ночная,

На поле том уже легла,

Где так напрасно кровь текла;

Скрывают мрачные туманы

Ту степь, где царствовал Приам;

На ней заметны, здесь и там,

Одни могильные курганы.

Ни ужас битв, ни блеск венца,

Ничто б от мрака не спаслося

Без песен нищего слепца

С холмов кремнистого Хиоса.

И я был там! и видел я

Тот брег, мечты священной полный;

И я был там!.. там и меня

Кипучие носили волны.

Певец! когда ж удастся мне,

В твоей минувшего стране,

Томиму думою высокой,

Бродить опять по тем полям,

Где дивное понятно нам,

Где каждый холмик одинокой

Останки славные хранит,

И где, как прежде, всё шумит,

Шумит твой Геллеспонт широкой; {16}

И беден, беден тот душой,

Кто пред заветной их красою,

Певец, рассказ чудесный твой

Считает выдумкой одною!

Оделись волны черной мглой;