| Главная » Книги |
Княжнин Яков Борисович - Стихотворения, Страница 4
Княжнин Яков Борисович - Стихотворения; Презрительная бедность,
Скорбей, болезней бледность -
Вот неразумия венок.
Умнее будьте вы: во всяком состояньи
Возможно заслужить почтенье и вниманье:
Что дорого, лишь то нам мило, хоть и вздор.
Вы будьте подороже
И кушанье, хоть то же,
Кладите только на фарфор.
И паюсна икра в Италии в почтеньи,
И наши кислы щи в Париже в уваженьи;
У нас их мужики, а там маркизы пьют,
И всё то, что где редко,
К тому желанье метко,
К тому стремится весь наш труд.
Рассудку тонкому, искусству всё возможность;
Возьмите вы в пример голландцев осторожность
Они, равно как вы, торговлею живут
И, много собирая,
А мало выпуская,
Излишество товаров жгут.1
Подобно сделайте товары ваши "реже
Для тех, которые запутались во мреже,
Что ставит красотой природа для сердец.
То ж будет, да не то же,
Дурное попригоже,
И вы приятней наконец.
Когда возвысятся толь низки ваши цены,
То вы увидите велики перемены;
И злато и сребро с почтеньем потечет:
У нас лишь то почтенно,
Что только очень ценно;
Таков, сударыни, весь свет.
Представьте вы себе прелестниц иностранных:
Не всяк ли примет их за барыней избранных?
Их домы кажутся жилищами богов;
Лишенные свободы,
Толпятся вкруг народы,
Стараясь быть в числе жрецов.
А вас, как должно, вас всё это беспокоит?
Любовник мнимый ваш не хочет удостоить,
Чтоб даже именем вас полным называть:
Как ваша участь тяжка!
Зовут вас Лизка, Машка,
Чтоб вас как можно унижать.
Коль суждено, чтоб воя была жизнь ваша шалость,
Коль целомудрие считаете за малость,-
Шалите, только лишь шалите вы с умом:
Себя вы почитая,
Умейте, уловляя,
Зло само окончать добром.
Во древни времена Аспазия, Лаиса
То ль были, что у нас иль Паша, или Лиза?
Богатством, собранным в распутнейшей судьбе,
Народы, зданья строя
Богам иль в честь героя,
Умели честь снискать себе.
И ныне на брегах прославленныя Сены,
Достойные похвал, такие ж есть сирены;
Скрывая свой порок, их добрая душа
В раскаянии тужит
И свету пользой служит,
Благотворением дыша.
<1786>
1 Сие известно, что голландцы, торгуя везде пряными кореньями, чтоб их цены не уронить, выпускают каждый год равное количество и остатки сожигают.
ПИСЬМО к гг. Д. и А.
Вы мыслите напрасно,
Любезные друзья,
Что, роскоши глася
Прельщение опасно,
Ввожу соблазны я.
Собрание прекрасно
Утех мирских, забав
Для нас творец создав,
Нам счастье проливает;
Но человек на смех,
Всё претворяя в грех,
Рай в ад преобращает.
Виновно ли вино,
Которо к утешенью
От неба нам дано,
Что им себя к забвенью
Приводит человек
И в скорби тратит век?
Царица смертных рода,
Вселенныя душа,
Которою дыша,
Живет, цветет природа,
Любовь! виновна ль в том,
Что ею Клит влеком,
Подобно мотылечку,
Садясь на всякий цвет
И сев потом на свечку,
Он сам себя сожжет?
Приятель наслаждений,
И чистых, и честных,
Я друг ли заблуждений?
Ах, нет! Когда мой стих,
Хваля сей жизни сладость,
Казал вам счастья радость,
Которой под луной
Вы в роскоши со мной
Увидеть не хотели, -
Советовал я вам,
Чтоб счастливы быть смели,
Не следуя духам,
Которые не любят,
Что толь прелестно нам,
И добродетель трубят
Ужасную ушам.
Они-то, страшной харей
Вселяя трепет в грудь,
Марают к небу путь,
Гневя творца всех тварей.
Советовал я вам
Утех не опасаться,
Но столько наслаждаться,
Колико должно нам.
Всё счастье составляет
Умеренность одна:
Кто через край хватает
И кто всё пьет до дна,
Один лишь тот страдает,
Один порочен тот.
Вкушать блаженства плод,
Не притупляя чувство,
Знай меру - вот искусство!
Реку, котору в брод
Переходить возможно,
Удобно перейдешь;
Но в ней и смерть найдешь,
Когда неосторожно
Ты ступишь в глубину.
Тот мудр, и мудр неложно,
Кто видит сатану
И ангела в себе.
Не знать, в своей судьбе
Как с счастьем поместиться,
И из себя стремиться, -
Вот это сатана.
На то ль нам жизнь дана?
Уметь повеселиться;
На Клоиных устах
И в Клоиных очах,
В ее улыбках нежных
Зря небо, позабыть
Смесь грустей неизбежных,
О чем тогда тужить?
Вот ангел наш хранитель!
Далеко от меня
Ты, пасмурный учитель,
Который, ввек стеня,
Смущен и недоволен,
Печальным бредом болен,
Являешь бога нам,
Каков суров ты сам.
Ты, горестей содетель!
Быть диким только тверд,
Приятну добродетель
Коверкаешь, как черт.
Ты даже нам иметь
И чувства запрещаешь.
Дая нам небо зреть,
Ты небом нас пугаешь.
Мы плюнем на него
И, сердца своего
Предався восхищенью,
По радостну стремленью
Почувствуем того,
Кто мудрым был предвечно
И будет бесконечно;
Кто нас производил,
Чтобы любить нас нежно;
Кто счастье насадил
Повсюду с нами смежно.
Зачем тянуться нам
За чуждыми цветами,
Когда их под ногами
Сбирать всяк может сам?
Умей лишь осторожно
И нежно так срывать,
Природе чтоб возможно
Опять их порождать.
Мы счастием все равны;
И низкие и славны,
Богатый и бедняк,
Ученый и простак
Имеют счастья долю.
Иль мыслите вы так,
Что бог святую волю
Тогда переменил,
Как случай наградил
Кого богатством, знатью?
Что к ленте прилепил
Он милость с благодатью?
Поверьте, всем равно
Делит свою он благость;
Всем счастие дано,
И всякий носит тягость.
От скуки не спасут
Царя лучи державы:
Как грусти грудь сосут,
Он плачет в недрах славы -
И плачет, как пастух.
Его вертлявы пажи,
Распудренные в пух,
Сии младые блажи,
Не мысля о царях,
Плывут отрад в волнах.
Отменнее ль бывает
Климена весела,
Как пыль хвостом сметает
Со пестрого пола
И томный взор кидает,
Танцуя менует,
В котором ей Полет
Глазами знать дает
Чего не ощущает?
Не так же ли полна
Утехою Кларина,
Коль на лугах она,
Толь мягких, как перина,
Сложивши тяжкий сноп,
Там пляшет, где Антроп
Ей свистом помогает.
Антроп не уверяет,
Однако верен ей.
То правда, не болтает
Любезной он своей
Безделиц остроумных
И слов высоких, шумных,
Которыми любовь
Свой пламень раздувает,
Когда в жару пылает
Полетов наших кровь,
Как сердце обмирает
Манерных Клой, Темир;
Не может шаткой моды,
Чем ветрены народы,
Пиющи Сенски воды,
Пленяют целый мир,
Ничтожных он созданий
Представить щедро в дар:
Не может он свой жар
И страстных воздыханий
Возвысите ценой
Блистающих безделок,
Искусных тех поделок
Бертелевой рукой,
Которы так учтиво
Он верит на кредит,
Чтоб оными счастливо
Купить красавиц стыд.
Антроп того не знает,
Ему и нужды нет:
Любовь его зовет,
Природа помогает.
Красна сама собой,
Нужна ль природе краска?
Не счастье то, друг мой,
Но счастья только маска.
<1786>
ОТ ДЯДИ СТИХОТВОРЦА РИФМОСКРЫПА
Хвалить и всё и всех - то дело безопасно,
И будет всё с тобой и дружно и согласно.
Все станут говорить: вот добрый человек!
Умно и смирно он проводит честный век.
Водой не замутит. Душа его почтенна,
Что ей ни дай, ничем не будет огорченна.
Он ангел во плоти; прямой он филозоф!
Хоть скучный Рифмоскрып, возы навьюча строф,
Его терпению сто тысяч од привозит,
Он плодородие его хвалой навозит;
И, сердцем дань платя препакостным стихам,
Хотя исподтишка в кулак зевает сам,
Но восхищается он явно каждой строчкой
И всем любуется: и запятой, и точкой.
"Куды,- он говорит,- как это всё умно!
Иным покажется запутанно, темно;
Но то и хорошо: одни лишь низки слоги
Понятны всякому; а кто, равно как боги,
Высоко говоря, на крылиях парит,
Тот должен не понять и сам что говорит
То честь ли, коль творца так мало почитают,
Что без разбора все его стихи читают?
Что приступ всякому свободный, легкий к ним?
Что чернь бесчестит их понятием своим?
Воспомни о царях, владеющих Востоком;
Не досягаемы ничьим из смертных оком,
На неприступнейшей престола высоте
Богами кажутся подвластных простоте.
Хоть, к счастью, ничего для нас не созидают,
Велики тем они, что их не понимают.
Почтенный Рифмоскрып! равно твои стихи,
Чрез меру гордые, надуты, как мехи,
Презрев и ум простой, и чистый смысл, и толки,
Пребудут навсегда в почтении на полке.
С подобострастием храня их свят покой,
Чтецы не осквернят их дерзкою рукой".
Вот так-то ободрен, в свои влюбленный враки,
Быть думает орлом, а ползает, как раки.
Какой же люта лесть дает пиитам плод?
Ах! даже и на весь с презреньем смотрят род
Того, который всех, как смертными грехами,
Терзает и томит несносными стихами.
Однако свет неправ; и чем же винен я,
Что этот Рифмоскрып-рифмач родня моя?..
Помилуй, свет, меня, невинна пред тобою!
Я связан с ним родством, не связан головою.
"Но должно б, - говорят, - ему подать совет,
Чтоб не срамил себя на целые сто лет.
Не лучше ли, скажи, честному человеку
Поденщиком копать канал иль чистить реку?
Не лучше ль улицу каменьями мостить?
Не лучше ль огурцы или морковь садить,
Чем, глупый стих точа, как деревянну пешку,
Рассудку здравому его казать в насмешку?"
Поверьте, говорил я то же много раз,
И метил я ему не в бровь, а в самый глаз,
Приметя склонности его души природны,
Полезные, хотя не очень благородны:
А именно, коням он мастер гриву стричь;
Умеет гордо он держать на козлах бич;
Я, видя, что он то всё действует приятно,
"Будь кучер, - я ему твердил неоднократно. -
Каретой произвесть ты легче можешь гром;
С вожжами будешь ты почтенней, как с пером.
Умея обуздать на свете всяку клячу,
Загладь твою, загладь с Пегасом неудачу!
Послушайся меня, племянник дорогой:
Парнасский часто конь в тебя лягал ногой,
И уморить тебя он может напоследок.
Плачевный сей пример на свете ведь не редок.
Ты знаешь сам, без крыл нельзя никак летать;
Равно без дара нам никак нельзя писать.
Есть всякому своя от неба данна доля.
Бесчестит лишь одна несмысленная воля.
Смешон, кто не свое примает ремесло.
Читал ли ты когда Депрео-Боало?
Ты помнишь ли врача, достойна слез и смеха?
Латинский людоед, друг смерти и утеха,
Наперсник дорогой царя подземных царств,
Он силою своих мертвительных лекарств,
Не уважая вдов, сирот оставших стона,
Толико же, как мор, был верный раб Плутона.
Однако был учен. Что ведал Гиппократ,
Что ведал Галиен, он то твердил стократ.
Наука у него, как гидра, в мысли села
И до конца его природный разум съела;
И, думать запретя, лишь то велела знать,
Другие только что умели понимать.
Святое к старине всегда храня почтенье,
Иное мыслить он считал за преступленье,
И лучше он хотел по книге уморить,
Как жизнь по естеству больному подарить.
Он, впрочем, был речист, способен к красну слову,
Как станет говорить - нельзя не быть здорову;
Как станет он лечить - нельзя не умереть.
Из всех его друзей, преставших солнце зреть,
Остался друг один, который не был болен;
Богатый откупщик, избыточен, доволен,
Охотник строиться, хоть вкуса не имел.
Он друга-лекаря в свой новый дом привел.
Нестройство здания наш врач тотчас приметил,
И дарованием природным вдруг осетил
Он всю тяжелую нелепость богача.
Искусству строиться хозяина уча,
В ином он месте быть крыльцу повелевает;
Из глупых там сеней он залу созидает;
Там кудри, как парик, велит с стены он сбить
И с кровли здесь фронтон уродливый стащить.
Прекрасным делает строение постыло;
И стало самому хозяину то мило.
В архитектуре врач, зря быстрый свой успех,
За модули ее принялся не на смех.
Простясь с пилюлями, с микстурами, с ланцетом,
Мир тотчас заключил с опустошенным светом.
И, более земли гробами не тягча,
Строитель добрый стал из скверного врача.
Депрео-Боало полезна эта сказка:
Племянник, на тебя прямая ведь указка".
Какой же мне ответ?.. - " Не слушаю я врак.
Депрео твой глупец, и Боало дурак;
А с сими греками и дядя повредился.
Узнай же, что на то я только и родился,
Дабы вселенную в стихи переложить.
Кто может так легко, как я, производить?
Вчера заделал я лишь только эту драму,
А вот она и вся, пиитов наших к сраму.
Хочу ее тебе я, дядя, прочитать". -
Тотчас из пазухи он вытащил тетрадь.
О, ужас!.. толщиной он с Проптера 1 казался,
Но спичкой стал, когда от драмы опростался.
Страх светлый день тогда преобратил мне в ночь.
Я обмер и не мог уйти оттоле прочь.
Тиран сей, пользуясь моим остолбененьем,
Чтоб умертвить меня тетради толстой чтеньем,
В кафтанну петлю мне свой перст загнул, как крюк,
И средства тем лишил избегнуть лютых мук.
Любуяся своей стишистою громадой,
Котору называл поэзии Палладой,
Бессилен удержать ее одной рукой,
Он дядю бедного преобратил в налой
И на мое плечо взвалил тяжело бремя.
"Бесчеловечное ты демонское семя!" -
Ему я закричал, от тягости кряхтя.
Тогда, на толстый пень сложив свое дитя,
Который близко нас, мне к счастию, случился,
Читанием стихов душить меня пустился.
Уже, ударив, час меня к обеду звал,
А варвар чтение лишь только начинал.
Рот в пене был его, и очи помутились,
Все чувствия его лишь в драму углубились.
Приметя то, чтобы себя освободить,
Я лучше захотел кафтан мой погубить,
Которым он ко мне держался, прицепяся.
От грусти полумертв, досадуя, сердяся,
Тишком с себя кафтан несчастный я стащил;
От радости тогда и стыд, и всё забыл.
Благодаря меня освободившей доле,
Я бегом от врага избавился в камзоле
И, издали смотря, доволен, хохотал,
Что драму моему кафтану он читал.
Теперь, на это всё рассудка оком глядя,
Скажите, винен ли в его беспутстве дядя?
<1787>
1 Известный аглинский купец своею чрезвычайною толщиною.
ВЕЧЕР
Заря багряна потухает,
И сребренна луна свой зрак
Сквозь тихий и спокойный мрак
В прекрасной полноте являет.
Се ночь, приятней нежель день,
Заняв от роз благоуханье
И от зефиров воздыханье,
Свою любви угодну тень
На мягку зелень расстилает
И негу в чувства проливает.
Спеши, Кларина, к сим местам,
Роскошным, тихим и блаженным,
Для нас любовью помраченным;
Спеши к приятным сим кустам,
Где томна вся природа дремлет,
Где сердце лишь мое не спит,
Во всем оно твой образ зрит,
Во всем твой глас любезный внемлет;
И листий шум, и ропот вод -
Мне всё вещает твой приход.
Любви покорствуя закону,
Почто твоя трепещет грудь?
Иль стыд тебе творит препону?
Иль путь любви - преступна путь?
Твои горящие ланиты
Румянцем нежных роз покрыты;
Как капля утренней росы
На белых лилиях блистает,
Когда в ней солнца луч играет,
Слеза кропит твои красы.
Уныньем око отягченно
Едва дерзаешь возводить.
Иль сердце, для любви рожденно,
Любовь возможет устыдить?
Всеобщему покорствуй року,
Уж долг платить пришел твой срок.
Оставь грызение пороку,
Любовь есть должность, не порок;
Бесчувственность не добродетель,
Верь мне, - весь мир мне в том свидетель.
Любви вселенна ставит пир,
Любовь вселенну оживляет.
Увидь, как легкий здесь зефир
Прекрасну розу лобызает.
Едва успел ее тронуть,
Ее цветущей стала грудь.
Услыши сладостно журчанье
Меж горлиц, тающих в огне;
Зри нежно крылий трепетанье;
Вся тварь тебе пример и мне.
Или, любовь считая пленом,
Гнушаешься ты уз ея?
Иль, гордости смущенна тленом,
Тревожится душа твоя,
Влекома в нежное покорство?
Счастливой быть оставь упорство;
И если рабство нежна страсть -
В толь сладком рабстве вся природа.
Какая ей равна свобода?
Пред нею грусть и трона власть.
Что я, ты чувствуешь ли то же? -
Не видя, алчу зреть тебя;
Узрев, забвение себя,
Стократно памяти дороже,
Объемлет душу, чувства, ум.
В тревоге нежной сладких дум
Душой твои красы лобзаю.
И кровь то мерзнет, то кипит,
И свет от глаз моих бежит,
И сам себя тогда не знаю.
Любви сердечной на вопрос
Улыбкой милой отвечаешь,
И радостных источник слез
Из глаз моих ты извлекаешь.
Коль счастлив я, коль мог тронуть
Твою колеблющуся грудь.
Почто ж минуты счастья тратить?
Мы сердцем лишь тогда живем,
Как сердце чувствуем в другом.
Что нам минуты те заплатит?
Иль в пышностях, или о сребре
Мы наше счастье обретаем?
Стенящих на златом ковре,
Веселых в хижинах сретаем.
Я знаю, стоишь ты венца;
Но стоит ли тебя порфира?
Созданье лучшее творца,
Родясь для украшенья мира
И взором смертных утешать,
Тебя что может украшать?
Я не могу тебе представить,
Что гордости возможет льстить,
Ни знатностью тебя прославить, -
Могу лишь вечно я любить.
Не колесницы, не чертоги,
Где смертны кажутся нам боги,
Где низки так суть боги те, -
Даю лишь сердце благородно,
Тиранов чуждо и свободно,
Твоей подвластно красоте.
<1787>
ПОСЛАНИЕ ТРЕМ ГРАЦИЯМ
О нежные сестрицы неразлучны!
Сопутницы прекрасного всего!
Сама краса не стоит ничего,
Черты ее бездушны, вялы, скучны,
Коль, вашего знакомства лишена,
Жеманится без прелестей она.
О грации! позвольте пленну вами
Пред жертвенник священный ваш предстать,
Тесняся где за вашими цветами,
Искусники, со грубыми руками,
Сбираются, чтобы цветы измять.
Принудить вас возможет ли искусство?
Без правила пленяете вы чувство.
Напрасно Ферт уверить хочет всех,
Что стих его вместил приятство ваше;
Что написать никто не может краше;
Что от его быть должен драмы смех,
Затем что слог, по правилам шутливый,
Комический и острый и игривый,
Не ввел его проказной музы в грех;
Что он так чист, как ясная водица.
То правда; но и столько ж вкусен он;
И зрителей упрямая станица
В тот час, как сам он им давал закон
Хвалить себя, в ладони ударяя,
Сидела вся, по правилам зевая.
Меж тем Ефим, любезный новичок,
Сшиб мастера своею драмой с ног.
Ваш, грации! служитель он покорный,
И, несмотря на суд от Ферта вздорный,
Понравиться без правил смел и мог,
| |
| Просмотров: 474 | Рейтинг: 0.0/0 |
| Всего комментариев: 0 | |
Жанры