ign="justify">
Лев рассерчал,
И говорил: в минуту
Злодея вы на казнь ведите люту;
А пастуха журил довольно крепко он,
Сказав: в тебе самом не много видно толку!
Зачем ягненка съесть позволил волку,
И мне не доносил? ты ведаешь закон!
Пастух ответствовал: ты Царь, Царь справедливый;
Но ежели б не случай сей счастливый,
Вовеки б это зло
Ушей твоих коснуться не могло!
Светила дневного кроты не любят;
Не истинны лучи те, кои ближних губят.
Несчастному до Бога высоко,
А до Царя безмерно далеко.
Лягушка и Бык
Лягушка на поле увидела быка,
Влюбилася в его широкие бока.
Такая толщина для ней была угодна,
И мыслит, что она ей так же сродна;
Какой же был успех?
Пыхтела, дулася и лезла вон из кожи. -
Лягушка треснула и породила смех.
С моей лягушкой схожи,
Дворяне, что живут богато, как Князья,
И обнищав, кричат: повеселился я!
Эмпедокл и Туфли
Не спорю, слава есть прелакомый кусок,
Что сей богини раб питает дух высок,
Чтобы из гроба зреть в своей потомство власти;
Пороки гонит он и побеждает страсти. -
Цари и воины, стихов творцы,
И сами мудрецы
Ее со кротостью приемлют глас устава.
Она
Одна
Последняя их страсть, высоких душ забава;
Но коль отраден плод, беспечность и покой,
Покой, который веки многи,
Как древность говорит, наследовали боги,
Неравен он с грызущею тоской,
Котора раны даст душе глубоки,
Коль самолюбия стезя и корнь пороки.
Преславный Эмпедокл над Этною сидел
Не год один, но многи годы
На действие огня глядел,
Стараясь таинство познать природы;
Но наконец
Наскучил тем мудрец,
В огонь скочил, не сделавши духовной,
Вины не показав нимало благословной; -
Как время не было гробницу созидать,
Которою б себя в потомстве славил,
В подошве у горы он туфли лишь оставил.
Когда в огонь скакать,
На что и туфли покидать.
Сапожник и Врач
Вот свет каков и вот его суды:
Неправы, ветрены, с рассудком не согласны,
Всегда пристрастны; -
И словом заключить, не годны никуды.
Сапожник трезвой был, искусной, не ленивой,
И обувь на ноги Китайцам мог бы шить;
Но в ремесле своем чрезмерно несчастливой,
И хлеба должен был себя лишить,
И лавку запереть, и шило и колодку
Иль бросить в печь, иль дьяволу предать
За тем, что не было чего глодать.
Хотя сапожник мой Латине не учился,
В число врачей включился,
И самовольно стал он новой Иппократ,
И лучше старого стократ.
Всегда он смерть и жизнь с собою носит:
Горячку, Паралич, как сено косит.
Иное и больных не так махнув рукой,
За труд такой,
Хоть протянув ладонь, он их не просит,
Но сами полились червонцы в дом рекой;
Сапожник стал богат от глупости народной. -
Сапожник был хорош, а врач негодной. -
Вот мненье общества, вот люди каковы!
К сапожнику все были строги.
Кому сперва жалели верить ноги,
Тому и жизнь свою вверяли вы.
Осел и Рябина
Скопились некогда средь лета облака,
Не видно солнца боле;
Пустым осталось поле,
Лиет с небес река;
Тогда бежит медведь в берлогу,
Кроты сидят в норах,
А птички на кустах;
Тогда пошел в дорогу
Осел один.
Хотя осел не умной господин,
Но боль он чувствует, как всякая скотина;
Ослу как и лисе холодный дождь
Наносит дрожь.
Стояла на поле, где шел осел, рябина;
Осел с приветством к ней: голубушка моя!
По милости твоей не буду зябнуть я,
Как епанча, листы твои меня покроют,
Ослу приятну жизнь среди дождя устроют;
Я вижу птички там, -
Так для чего не быть ослам?
Ослиной головой мотает
И крепко лапами за дерево хватает;
Ползет -
И дерево грызет.
Цепляется ногами,
Но длинными ушами
За ветку зацепил, осел
Мой сел,
И на рябине он висел.
Все стало дело;
Ослино тело
Наверх нейдет
И отпуска с рябины ждет.
Кой как осел спустился:
Но влезть на макушку он снова суетился;
Коли не удалось мне так разгрызть орех,
Я новым опытом найду успех,
И поступлю не так, как прежде;
На легкость я мою в надежде,
На дерево скакну; - и вмиг
Ослица прыг,
Летит на дерево с размаху.
Рябина потряслась - ослу последний час;
Упал - находит раз.
Теперь ослиного ищите праху!
Рыбак и рыбка
Мне гуся не сули, подай синицу в руки;
Все знают, каковы судейски буки.
Здесь дело не о них; о рыбаке,
Не дураке.
Ловил он щук, закинув сети;
Но щуки не поймал, попались щучьи дети,
И вежливо ему
Сидя в ведре плели ласкательств тьму.
Иль добычью, как мы, и малой и не лестной
Ты господин рыбак, рыбак известный
Доволен можешь быть - позволь ты нам роста
И после невода и сети нас пусти,
Какой из нас кусок? - мы малы и не жирны,
Щучаты мы теперь и в щуках будем смирны. -
Рыбак их слушал речь, имев досуг,
Однако же щучат и щук
Не выпустил из рук.
Старуха и две служанки
Старуха некогда служанок двух имела
И от того считать барыш свой разумела.
Их часть
Была усердно прясть,
И Парки адские, известны пряхи в свете,
Их хуже знали толк. Ложились не в подклете;
С хозяйкой рядышком, чтоб дело шло скорей;
Работу в руки им - и всякой час твердила,
Лениться незачем! - Пред утренней зарей
Их всякий день будила.
Лишь златовласый Феб с одра -
И им вставать пора;
А между тем петух, злонравный вестник,
Как свет стоит, Аврорин друг, наперстник,
Часа не промигал.
Старуха с петухом согласна,
И на плеча шугай: уже петух кричал,
Как барыня сердита, самовластна.
Пойдет гонять с постели девок прочь:
Уже давно был свет; исчезла ночь. -
То девкам не мило; умыслили сестрицы
К Плутону петуха отправить петь,
Чрез день петух попался в адску сеть,
И больше не поет, нет голоса у птицы;
Но девкам от того не лучше стало жить.
Старуха рассудила:
Нет пользы о певце тужить;
И девок до свету за час всегда будила
Две сумы
Когда Зевес род смертных сотворил,
Двумя сумами он людей всех подарил.
Одну суму повесил за плечами,
Другую пред очами.
Пороки собственны в суме, что за спиной;
В суме перед лицом порок чужой.
Мы недостатки все у ближнего встречаем,
Своих не примечаем.
Короче заключить, читатель! я и ты
Мы рыси для других, а для себя кроты.
Нил и собака
Река, которая Египет весь питает,
Вся крокодилами полна бывает.
Ужасен крокодил там псам,
Как древле был Аттилла сам;
И чтоб избавиться от зева крокодила,
На краешке брегов лакают псы,
Не смеют запустить подалее усы.
Пришла собака пить на берег Нила,
Ее увидел крокодил,
К ней ближе подходил
И разговор водил,
Сказал: на берегу воды остатки;
В средине у реки струи гораздо сладки;
Иль вкус хороший не любя,
Боишься утолять ты жажду?
А пес ему на то: от жажды стражду;
Но сладку воду пить, боюсь тебя.
Скупой и прохожий
Скупой над деньгами дышал,
Друзьями их себе родными почитал,
И столько трепетал
Казны своей лишиться,
Что за город отнес, и под кустом зарыл
Лишь солнышко взойдет, ходил
Любезным деньгам поклониться;
Лишь солнышко садится,
Опять придет проститься.
Молодчик этого отнюдь не промигал,
Подтибрил денежки, а сам, как сон, пропал.
Скупой, увидя кладовую
Пустую,
На камень сел и зарыдал,
Кусточку сторожу пенял,
Схватя прохожего, кричал:
Узнай, что здесь меня несчастие постигло:
Мое сокровище погибло.
Червонцы и рубли
Отсюда воры унесли.
Мне, с места не сходя, лишиться жизни должно.
Как! деньги были здесь? - Под этим вот кустом.
Пускай ты брат с умом,
Но поступил неосторожно.
Скажи, в кустарнике кто деньги бережет?
При нужде - в доме их скорее вынуть можно,
Чем из лесу таскать - теперь набегов нет!