Горбунов-Посадов Иван Иванович - Освобождение человека

рые направлялись в человеческую грудь. Ты сам отливал штыки, которые ударяли в твое сердце.

   Рабочий народ! Ты сам был наборщиком, набиравшим в типографиях законы, по которым над тобой насильничали насильники, - законы, узаконявшие грабеж тебя правителями и эксплуататорами, - законы, узаконявшие все беззакония твоих владык над тобою.

   Ты сам, рабочий народ, был печатником, печатавшим указы, по которым у тебя отнимали последнюю корову, и манифесты, которые заставляли тебя хватать ружье и итти на войну околевать и убивать рабочие народы других стран.

   Ты сам ковал свои цепи, рабочий народ, сам угнетал себя, сам обирал себя, сам сек себя, сам казнил себя, сам убивал себя.

   Все, все ты делал сам над собой, своей рукой, рабочий народ!

   И когда ты понял, наконец, это, и когда ты только сказал: "Довольно!" когда ты только отнял свою руку от всех этих дел, от всех этих преступлений власти и корысти, кончилось вечное рабство всех людей и народов.

  

   Рабочий народ! Тебе мерещилось, что вся сила в руках твоих властителей. Тебе казалось, что они всемогущие исполины. Тебе казалось, что сил их нет меры и царству их не может быть конца.

   Но стоило тебе только не дать больше твоих рук для исполнения их приказаний, для совершения их преступных дел, как рухнула мгновенно в пыль и прах вся власть их и сила, потому что вся власть их и сила заключалась в твоих же руках, рабочий люд.

  

   Рабочий народ! Ты трепетал при одной мысли о своих владыках.

   За грозной их тенью тебе виднелись страшные, беспо-

  

   188

  

   щадные легионы, батальоны их воинов, армии их убийц и палачей, пред которыми дрожали все люди и народы.

   Эти армии истребляли целые царства, стирали с лица земли народы.

   Но все эти ужасные легионы, батальоны состояли из тебя самого, рабочий народ.

   Все эти страшные армии состояли из вас, рабочие и крестьяне, переодетых в солдатскую одежду.

   И когда вы, рабочие и крестьяне, не захотели быть больше убийцами, тогда не стало больше никаких легионов, батальонов и армий,

   И исчезла, как дым, вся власть царей и всех правителей и поработителей мира, потому что вся власть всегда держалась только на острии солдатских штыков.

  

   Рабочий народ! Ты сам держал себя в вечном рабстве, угнетении и разорении.

   Разве сами они - правители, вельможи, миллиардеры насиловали тебя?

   Разве у них были для этого миллионы рук?

   Они только придумывали, как лучше обмануть тебя, как лучше заставить тебя, рабочий народ, вязать и ограбить себя самого.

   Они только писали бумажки с приказами тебе и подписывали их. А ты сам, рабочий народ, ты сам в мундире солдата, полицейского, тюремщика - ты сам принуждал, хватал, вязал, грабил, душил для них самого себя.

   Ты сам засекал себя, бил, истязал, вешал и рубил себе голову и заливал весь мир своей кровью на войнах и казнях.

   И когда ты понял это, наконец, - когда ты только сказал: "Я не буду больше солдатом, тюремщиком, палачом, выбивателем податей, приказчиком миллионеров, стражем владетелей огромных земель,

   Я не дам больше свои руки, чтобы строить казармы, крепости, остроги, полицейские участки, суды, охранки, застенки, дворцы правителей и богачей,

   Я не дам больше свои руки, чтобы делать оружие, ковать цепи, делать виселицы и гильотины, печатать манифесты и законы всеобщего рабства", - когда ты сказал это, и когда, ты

  

  

   Сделал это, рабочий народ, кончилось все угнетенье, все порабощенье во всем мире.

  

   Рабочий народ! Ты творец жизни. Ты хозяин жизни.

   И стоило тебе только опустить свою исполинскую, с могучими, вздутыми работою жилами, руку и сказать: "Эта рука никогда не будет больше служить братоубийству", как все братоубийство мгновенно рухнуло по всему свету.

  

   Довольно лилась человеческая кровь! Довольно лились

   человеческие кровавые слезы!

   Я не хочу! Я не могу дольше! Я не позволяю!

   Государство! ты говоришь: - Убивай!

   А я, рабочий народ, я говорю: - Нет. Не убей.

   Власть! ты говоришь: - Вы враги! Умрите!

   А я говорю: - Нет. Живите,

   Живите все для солнца, для любви, для великого труда,

   для счастья всей земли!

   Живите все вы, братья люди, дорогие братья всех стран, всех племен, всех народов!

  

   Живи, каждая святая жизнь человеческая!

  

   Нужны были десятки веков, тысячи переживаний тысяч людей, чтобы создалась, явилась каждая великая человеческая жизнь, которая должна была осветить мир своим светом внести в мир свое бытие, свой голос, свое слово, свой свет,

   И миллионы братьев людей давили в кровавой борьбе миллионы братских жизней!

   Века человек человеку был волк, разбойник, убийца.

   Века человеческое оружие вонзалось в трепетное человеческое сердце для того, чтобы оно перестало биться.

   Человеческая рука уничтожала биение жизни в человеке.

   Теперь настал конец этому.

   Теперь, - сказал рабочий народ, - бесконечно дорога будет всем каждая жизнь человеческая.

   Отныне все будет делаться, чтобы облегчить долгую, светлую жизнь для каждого брата-человека,

   Все, чтобы сохранить жизнь в родном, братском человеческом теле, в котором едва трепещет великая человеческая жизнь под смертоносным дыханием стихий,

  

   190

  

   Все, чтобы не погас драгоценный светоч каждой жизни, чтобы горел он, разгораясь все ярче и ярче, ярким солнцем в мире!

  

   Рабочий народ! Ты никогда не любил крови.

   Это цари и правители беспощадно лили человеческую кровь.

   Мозолистые руки никогда не любили крови,

   Но, изнемогая от страданий, ты восставал, рабочий народ,

   И тогда и ты лил потоки крови. И всегда из пролитой крови, из злобы и мщения только рождалась новая кровь. Из насилья рождалось новое насилье и угнетенье над тобою.

   Всегда на острии штыков и топоров и кос восставшего народа поднимались и садились опять на шею народа новые властители, новые поработители и тираны в новых одеждах и личинах.

   Ты понял это, наконец, рабочий народ, и сказал наконец:

   - Я не пролью больше ни капли человеческой крови. Я не совершу больше никакого дела злобы, насилья, мщенья. Но я не позволю больше никакому насилью, никакой эксплуатации, никакой власти править человеком, кроме власти любви в его душе.

   Я не дам больше ни пылинки моего труда, ни капли моей силы ни для какого насилья. Я не дам больше никогда ни одного человека ни в какие войска, ни в какие вооруженные толпы, ни в какие палачи, ни в какие насильники над жизнью, над трудом, над душой, над свободой человеческой.

   И когда ты сказал и сделал это, рабочий народ, когда ты только лишил всякое насилье силы своих рук, - это потрясло и опрокинуло и уничтожило всякое насилье в мире, как самая страшная сила, как самое ужасное землетрясенье.

  

   Рабочий народ! Тебя держали в вечном обмане. Твой разум держали в вечной темноте. Твои уста держали под вечным замком.

   За тебя говорили твои поработители. Они кричали за тебя другим трудовым народам: - Вы наши враги. Мы объявляем вам войну. Покоряйтесь нам, отдавайте нам ваши земли, ваш труд, ваши рынки, ваше золото, или мы убьем вас!

  

  

   Так говорили за тебя, рабочий народ, и бросали тебя в одну за другою кровавую бойню с другими трудовыми народами.

   Ты же, запуганный призраками, созданными твоим собственным воображением, запуганный своим страхом и обманами, ты молчал, трудовой народ, со связанным ртом и задушенной душою. Ты молчал и повиновался.

   Один раз ты заговорил в мире. И это была великая речь, величайшее слово, какое когда-либо слышал мир.

   Ты заговорил устами великого рабочего человека - устами плотника Иисуса из Назарета,

   Ты сказал его устами слова величайшей любви, свободы и братства.

   Ты сказал: - Врагов нет. Все люди - братья. Все дети одного Отца - Бога - Любви. Все любите всех. Все люди и народы соединитесь в одно, в одно царство Истины, Свободы и Братства. И исчезнет всякое насилье и власть, и править миром будет одна любовь. И тогда будет вечный свет, вечная радость, вечное Царство Правды.

   И за то, что ты сказал это, рабочий народ, тебя распяли в лице сказавшего это рабочего - плотника Иисуса из Назарета.

  

   И опять века за веками говорили от твоего имени, рабочий народ, твои владыки, твои угнетатели, - говорили слова вражды, ненависти и злобы.

   Но ты стряхнул, наконец, с себя кровавые цепи обмана и страха, и развязались уста твои, рабочий народ, и ты сказал: "Довольно! С этих пор нет и не будет больше людей и народов врагов. - Под всеми человеческими одеждами бьется одно страдающее сердце. - Конец всякой вражде, всякому насилью человека над человеком, народа над народом.

   Отныне рабочие руки будут делать только одно: строить новый мир всеобщего братства".

  

   Рабочий народ! Ты жил рассеянный по всем странам, разбитый на тысячи кусков. Ты был одно, а называли тебя: русский, француз, немец, англичанин, еврей, китаец, японец, индус.

  

   192

  

   Братья люди! Вы были все расколоты, все распылены как пылинки, - и вас вечно учили, что все вы враги друг другу,

   И вечно разделяя, вечно разъединяя вас, легко было владычествовать над вами вашим владыкам и грабителям.

   И они подстрекали к вечной вражде и, как зверей, стравливали между собою вас, трудовые народы. И рабочие и крестьяне всех стран безумно убивали друг друга. И никогда не переставала литься кровь народов по всей земле.

   Но воскресла твоя душа, великий рабочий народ всех стран. Разделенная на тысячи осколков - народов, - вдруг заговорила во всех народах одна, единая, великая братская душа. И сказала она; "Я прозрела. Я вижу: нет немца, француза, русского, еврея, китайца, - есть только один единый человек, единая жизнь, единая любовь, единая душа по всей земле".

   И когда ты сказал это, рабочий народ; вся земля стала единою братскою землею. Все народы стали единым народом братьев.

  

   Рабочий народ! Ты созидал все. На твоем могучем хребте держался весь мир. И те, которые жили тобою, которые богатели, жирели чрез твои труды, те презирали тебя и называли тебя хамом и бездельником.

   Все были живы только тобою. Ты кормил, и поил, и одевал всех. И с отвращением смотрели на твою, рваную от работы, пахнущую трудовым потом, рубаху жившие твоим трудом владыки твои, вонявшие духами и душистыми мылами,

   Рабочий народ! На тебя смотрели как на рабочее животное. И ты привык глядеть на себя как на низшее существо, как на вещь, созданную для того, чтобы ею помыкал всякий, кто только хотел этого.

   Твой разум тысячами лет держали в вечной темноте, твою душу в цепях вечного страха и обмана, чтобы ты никак, никогда не мог освободиться.

   Но пламя сознанья озарило тебя, рабочий народ, и ты сознал, что в тебе светится божественный разум, что в тебе горит великий свет души, что в тебе живет великая любовь.

   И ты сказал, рабочий народ, господам своим: - "Вы властвовали. Вы начальствовали. Вы стремились к одному: к власти, к почету, к обогащенью.

  

  

   Для нас же, рабочих людей, отвратительна всякая власть человека над человеком.

   Мы не хотим властвовать, не хотим начальствовать. Мы не хотим никакой власти, кроме власти братской любви, которая одна теперь будет править в мире.

   Вы, богатые, ученые, чистые от черного трудового пота, люди, вы наполнили мир властничаньем, корыстью, жадностью, враждою и злобою. Трудящихся вы делали убийцами. Великий труд народный, величайшие богатства народов, наука, величайшие изобретения, - все служило у вас человекоубийству. Ваши певцы пели гимны братоубийству войны, ваши художники воздвигали статуи, писали картины, прославляя братоубийство. Поэзия, религия - все самое святое у вас освящало братоубийство помраченному человечеству. Вы затопили мир ненавистью и кровью.

   Мы, трудящиеся, разовьем в мире великую любовь".

  

  

  

  

   Светлый май поет в тысячах звенящих ручьев,

   Светлый май поет в радостной песне трав и цветов,

   Светлый май поет в молодом шуме лесов,

   Светлый май поет в радостном человеческом сердце,

   Широко раскрывшемся для солнца свободы и любви.

  

   Радостно звенят сегодня колокола нашего города. Никогда они не звонили так радостно, никогда их звуки не плыли такими светлыми, радостными, огромными волнами, - далеко, далеко разносясь в даль, по полям и лугам, над тысячами ручьев, над травами и цветами, над рощами и лесами.

  

   По всем городам, по всем селеньям и деревням, по всем углам всего мира сегодня справляется великий праздник, -

   Праздник сожжения оружия!

  

   По улицам предместья нашего города движутся вереницы празднично одетых людей. Все - мужчины, женщины, дети - спешат за город, на большое поле для общественных игр, где сложен огромный костер, вокруг которого шумят все приливающие и приливающие народные волны.

   Все празднично одеты, все с цветами на груди.

   Радостным светом полны лица всех, начиная с этого краснощекого пузыря, размахивая руками, рассказывающего захлебываясь от восторга, как отец нашел и вытащил из кладовой для сожжения старое оружие,

   И кончая этим пожелтевшим, сделавшимся крошечным от старости, почти столетним, стариком, пережившим де-

  

  

   сятки войн и кровавых переворотов, который просил, чтобы его непременно привезли сюда сегодня и посадили здесь, чтобы он мог погасающим взором едва видящих глаз увидать перед смертью великое зрелище.

  

  

   На поле входят и входят со знаменами, с пением рабочие, крестьянские, юношеские, детские союзы.

   Во всех школах вот уже несколько дней дети весело шили и наколачивали флаги, вышивали надписи.

   И вот они входят теперь на поле стройными рядами, школа за школой, тысяча за тысячами,

   С пением, с флагами, с горящими на майском солнце надписями: "Люди перестали быть безумцами. Ни одной войны больше не увидит мир!" "Люди перестали быть зверями. Ни одной капли крови не прольется больше!" "Умри навеки, Братоубийство! Вечно живи, Братство!" "Гори, Оружие! Торжествуй, Любовь!"

  

   Шум затихает.

   Все ближе, все ближе торжественные звуки "Марша братства", исполняемого оркестром и хором молодежи, идущими впереди шествия.

   Народные волны шумят, как прибой океана, когда за оркестром и хором на поле вступают бывшие солдаты и рабочие уничтоженных теперь по всему мирy оружейных фабрик, несущие на носилках и везущие на повозках, окрашенных в цвет крови, оружие,

   Груды оружия, переливающегося на солнце блеском своей стали, своей меди, своими остриями, своими дулами, лезвиями, клинками, зазубринами...

  

   Они подносят оружие к костру, где юноши "Союза братской жизни" снимают его с носилок и повозок.

   Зловеще проблескивают на солнце прямые, косые, изогнутые ножи и кинжалы с чернеющими на них, глубоко въевшимися в них пятнами человеческой крови,

   Преступно блестят на солнце боевые топоры, мечи, копья, сабли, шашки, покрытые кровавой ржавчиной, зазубренные в работе над человеческим мясом;

  

   196

  

   Сверкают острия штыков, на которых еще чудятся обрывки человеческого тела, куски мозга, клочья человеческих внутренностей;

   Тускло блестят гнусные дула пищалей, мушкетов, карабинов, пистолетов, ружей, извергавших потоки огненной смерти в человеческое сердце;

   Как отвратительные змеи, развертываются ленты подлых пулеметов, убивавших пачками человеческие существа, -

   Их взорвут сегодня вместе с пушками, там, далеко, в полях!

  

   Поднимая оружие над головой, чтобы его видел народ, юноши бросают его на землю.

   Они ломают шпаги и сабли. Они рубят топорами ружья. Ликующие сверкают на солнце лезвия топоров, и сквозь шумные крики толпы слышен треск и хруст разрушающегося оружия, которое сбрасывают потом на костер.

  

   Груда за грудой ложится на костер оружие, -

   Оружие, ударявшее в человеческое тело, оружие коловшее, оружие рубившее, оружие, разрывавшее человека,

   Оружие, вытащенное из подвалов бывших казарм, арсеналов, из музеев, из забытых уголков квартир, из чуланов, из чердаков, из подвалов, из помойных ям, - отовсюду, где притаились они, орудия человекоубийства, ожидая, когда они опять понадобятся человеку для своей работы.

  

   Груды оружия ложатся и ложатся на костер, и над полем стоит народный крик:

   "Проклятое! Сгинь с лица земли!"

  

  

   На поле выезжает, окрашенная в кровавый цвет, позорная колесница, на которой возили когда-то осужденных на казнь.

   Медленно приближается она и останавливается у костра.

   Среди гула народного омерзения юноши "Союза братской жизни" снимают и, показывая народу, сбрасывают на костер орудия пыток, ломавшие и рвавшие человеческие кости и мясо.

   Они бросают на костер жаровни для поджаривания тела горящими углями; сапоги с гвоздями, вонзавшимися в мясо

  

  

   ног; колеса и доски с винтами, ломавшие суставы и кости; веревки, закручивавшие руки и головы; железные полосы для клейменья раскаленным железом и для пытки огнем; крючья, рвавшие тело; ножи, вырезавшие мясо из-под ногтей; дыбы, на которых человеческое тело растягивали до того, что через него светился огонь жаровни палачей, -

   Бесконечные орудия зверского мучительства правителей и церквей!

  

   Народ разражается криками проклятья.

   Это сбрасывают с позорной колесницы на костер орудия казней: столб с виселицей, окровавленную плаху, гильотину с ее ножом, жадно хватавшим человеческие головы, щипцы, рвавшие ноздри, ножи, которыми вырезали языки, плети, кнуты, мечи и топоры палачей с въевшеюся в них кровью казненных, ружья солдат, расстреливавших присужденных к расстрелу.

  

   Сопровождаемые народными проклятьями, летят с позорной колесницы на костер забрызганный кровью солдатский мундир, красная рубаха палача, царская горностаевая мантия и блестящая золотом ризы первосвященников, за власть и золото продавших правду Христа душителям народов.

  

  

   С веселыми, шумными восклицаниями юноши и девушки вкатывают на помост у костра огромную бочку со смолою.

   Они разбивают ее, и, сверкая на солнце, смола разливается по всему костру, заливая оружие и орудия пытки и казней.

  

  

  

   Наступает торжественная минута.

  

   Матери поднимают высоко детей, чтобы они все увидали.

  

   К костру приближаются те, которые должны первые зажечь его:

   Мать, потерявшая на войне всех детей - пятерых сыновей.

   Человек-обрубок, инвалид без обеих, оторванных в сражениях, ног и без одной руки.

  

   198

  

   И гражданин будущего мира - семилетний мальчуган с сияющими глазами и с сиянием золотых кудрей вокруг счастливо улыбающегося личика.

  

   Двое юношей "Союза Жизни" первым вводят на помост у костра ребенка и подносят его к костру.

   Человечек нового мира весело берет поданный ему горящий маленький факел и бросает его с радостным криком в костер при кликах народного восторга.

  

   После него на помост вводят под руки мать жертв войны.

   Слабая, она, кажется, едва переступает с согнутой горем спиной.

   Но когда ей подают факел, она выпрямляется,

   Неземным пламенем загорается ее бледное, с резкими чертами страдания, лицо, и обеими руками, торжественно, со словами молитвы, она поднимает и бросает пылающий факел на костер с оружием, зарезавшим ее детей.

  

   "Пусть это пламя вернет всем матерям мира все счастье, которое отняли у меня!" - говорит она, спускаясь, пошатываясь, с помоста.

   И жаркие слезы впервые текут из ее высохших, окаменевших от горя глаз.

  

   И с нею среди народа рыдают тысячи осиротелых матерей и отцов.

  

   Наступает потрясающая сцена, когда трое юношей ввозят в тачке на помост инвалида войны - безногого, безрукого и полуослепленного - и, вынув его из ящика, где он сидел как в маленьком гробу, высоко поднимают его на руках.

  

   Буря криков страдания, ужаса, негодования вырывается из народных масс при виде этой жертвы беспредельной человеческой жестокости.

   Потом все стихает. Кажется, слышно биение каждого сердца, когда этот кусок человека единственной рукой высоко поднимает горящий факел.

  

  

   Он задерживает на мгновение его в своей руке.

  

   Лицо его - лицо урода калеки - божественно-прекрасно, в эту минуту, как лицо архангела.

   Оно светится невыразимым светом торжества.

  

   Налетевший откуда-то ветерок вдруг раздувает пламя факела человека-обрубка, как знамя величайшей победы из побед.

   И он бросает пылающий факел со всей силою своей единственной руки далеко вперед от себя в середину костра с торжествующим криком, который нельзя разобрать за бурными криками десятков тысяч народа.

  

   Через несколько минут костер уже пылает.

   Языки пламени сначала лижут оружие и орудия пыток и казней. Потом они яростно набрасываются на них. Буря огня пробегает по всему костру.

  

  

   Гори, гори, великий костер! В твоем очищающем пламени сгорает сегодня весь старый мир.

   В твоем огне навсегда сгорит сегодня человеческое рабство, человеческое безумие, человеческое зверство, человеческий мрак!

  

  

   Яростные языки пламени вздымаются все бурнее и бурнее.

   Столбы черного дыма и вихри огня все выше и выше поднимаются к небу, трепеща сквозь солнечные лучи.

  

   И чудится мне, что столбы дыма и огня расступаются перед моим взором. И между ними мне открывается огромное окровавленное тело человечества, распростертое по всей земле, пригвожденное к вечному кресту страданий.

   И я вижу навалившиеся на это человеческое тело бесконечные миллионы человеческих фигур в одеждах солдат и палачей всех времен и народов.

   Я вижу головы в крылатых шапках воинов царей Востока, головы в шлемах греческих воинов, в шлемах македонских фаланг, в касках римских легионеров, в

  

   200

  

   рыцарских шлемах, солдатских киверах, высоких, низких, широких, узких, с разноцветными султанами, без султанов, с кистями и без кистей, с орлами, с кокардами - белыми, синими, красными, кокардами всех цветов радуги,

   Головы воинов в кавалерийских касках с горящими на солнце серебряными птицами, с конскими гривами, с петушьими перьями,

   Головы в солдатских фуражках, шапочках, в тюрбанах, в чалмах; солдатские головы с напудренными косами; стриженые, бритые солдатские головы,

   Мириады голов солдат и палачей с лицами, искаженными дикою ненавистью, страхом, - солдат и палачей, навалившихся над этим, пригвожденным к кресту войны и казней, телом человеческим, веками - без конца - без перерыва работая над ним, по повелению владык, свою ужасную работу!

  

   Я вижу, как веками, не переставая на минуту, работают в руках человечества эти ужасные орудия войн и казней:

   Я вижу, как солдатский штык прокалывает трепетное человеческое сердце, выдирает из этого тела человеческого окровавленные кишки,

   Я вижу, как пуля из солдатского ружья пробивает нежные человеческие легкие,

   Я слышу, как под веревкой виселицы трещит хрипящая человеческая гортань,

   Я вижу, как офицерская шпага пронзает истекающую кровью человеческую печень;

   Как под казацкими нагайками и плетьми палачей сочится кровь из разодранной кожи человеческой спины,

   Как шашка отрубает человеческую трудовую руку,

   Как нагло грохочущий пулемет раздробляет человеческие челюсти,

   Как ломается человеческий позвоночник под топором палача,

   Как хлещет кровь из рассеченной христианской саблей шеи,

   Как кол палачей мусульманских султанов пробивает через окровавленный зад все нутро человеческое,

   Как с шумом катится по помосту эшафота человеческая голова, отрубленная ножом гильотины,

  

  

   Как дико вращаются в последних судорогах жизни глаза расстрелянного,

   Как шрапнель вырывает кровавые человеческие внутренности,

   Как рука палача вырезает человеческий язык,

   Как осколки ядра разрывают на куски человеческий череп человеческий мозг со всею заключенной в нем великой человеческой мыслью!

  

   Я вижу, как тысячелетия за тысячелетиями поднимаются и опускаются, поднимаются и впускаются над окровавленным телом человечества миллионы рук, вонзающих в человеческое мясо заостренный камень, дерево, медь, железо, сталь, - как работают, без перерыва на один день, эти топоры, копья, эти стрелы, мечи, кинжалы, штыки, сабли, шашки, ружья, револьверы, пушки, пулеметы, превращая это распятое тело в кровавые клочья.

  

   Я вижу, как века за веками гигантски безумно работает вся человеческая жестокость, вся человеческая изобретательность, вся человеческая наука, вся человеческая техника, чтобы страшнее, быстрее, огромнее, жесточе замучить, поразить это трепещущее в руках человеческое тело, изорвать его, вырвать из него жизнь, превратить его в окровавленную падаль, в окровавленную пыль.

   Я вижу, как тысячи умов и миллионы рук работают над тем, чтобы кремневый топор человекоубийства превратить в железный, железный топор в меч и саблю, в шашку, в копье, в штык, - самострел превратить в пищаль, в мушкет, в ружье, в пулемет, в стосантиметровое орудие, в мину, в газы, удушающие сразу сотни тысяч людей!

   Я вижу, как тысячелетия за тысячелетиями работают свою ужасную работу над этим окровавленным человеческим телом цари, вожди, полководцы, инженеры, техники, ученые, инквизиторы, - великие убийцы, великие палачи, гении и таланты жестокости.

   Я вижу, как страшные силы человеческого мозга, человеческой науки на протяжении всей истории человечества напрягаются над тем, чтобы из всех знаний человеческих, из всех стихий извлечь самые ужаснейшие муки, самую ужасней-

  

   202

  

   шую, самую колоссальнейшую смерть для этого распростертого в крови тела человеческого!

  

   Я с ужасом вижу это рожденное в святых муках матерями мира святое человеческое тело, в котором, вместо сияющих глаз, радовавшихся на красоту Божьего мира, зияют две кровавые ямы, вырытые пулями; вместо губ, которые нежно целовали мать, жену, детей, - сплошная кровавая дыра, вырытая осколком ядра!

  

   Я вижу валяющиеся вокруг распятого войной человеческого тела разорванные штыками человеческие кишки, вывороченные бомбами внутренности, оторванные саблями пальцы, ступни, растоптанные пушками мозги.

  

   Я вижу прекрасное человеческое лицо, прекрасный человеческий образ, превращенный гранатою в кучу кровавых клочьев.

  

   Я вижу человеческое тело, бьющееся на окровавленных шипах колючей проволоки,

   Человеческое тело, в нечеловеческих муках задыхающееся, как отравленная крыса, в испарениях удушливых газов, впущенных в его легкие преступной человеческой рукой.

  

   Я вижу приникший в кровавых слезах к этому распятому, замученному, истерзанному человеческому телу образ Матери, родившей его.

   Сквозь кровавый мрак я слышу стоны всех матерей растерзанных солдат всего мира, стоны матерей всех замученных в войнах и казнях, слившиеся в один бесконечный стон бесконечной муки.

   Сквозь тьму веков я слышу рев океана слез миллионов, биллионов сирот, вдов несчастных жертв войн и казней, который бьет в мое сердце, - рев океана кровавых страданий человечества, который бьет в мою грудь.

  

   Я слышу беспрерывный, несущийся все века над всем земным шаром, ужасный крик раздираемой муками человеческой души из этого раздираемого человеческими когтями человеческого тела!..

  

  

   Но, Боже мой, какое счастье! Ведь все это только призрак ужасного прошлого, страшный кошмар земли, кровавый сон человечества, который не повторится уже никогда больше!

   В этих могучих вихрях дыма и пламени человечество сжигает сейчас навсегда по лицу всей земли свое безумье, свой мрак, свой позор, весь ужас своих преступлений.

  

   Вот они корчатся в пламени - эта подлость и мерзость, эта тьма человеческая, - все эти орудия войн и казней, грабежа и насилия: этот позор и подлость человеческая - ружье; этот позор и подлость - сабля; этот позор и подлость - револьвер; этот позор и подлость - кинжал...

  

   Сегодня человечество казнит свою казнь. Сегодня человечество уничтожает все Голгофы мира.

  

   Что это? Страшное содроганье земли, страшный взрыв за взрывом!

  

   А! Это там, далеко, в полях, взрывают пушки, - эти чудовища человеческой жестокости.

   Это взрывается вдребезги весь старый мир человеческой подлости и зверства.

  

   Столбы черного дыма и пламени вновь раздвигаются передо мною. И в последний раз я вижу старый мир, эту гигантскую замшившуюся тюрьму человечества, заваленную испражнениями человеческой дикости, обмана и насилия, - этот заплесневевший сумасшедший дом, - эту огромную загаженную всечеловеческую казарму, эту гигантскую бойню, вечно дымившуюся кровью человечества.

  

   В последний раз передо мною проносятся бесконечные стада людей в мундирах убийц, из которых силою и обманом вырвано человеческое сердце и разум, - людей, которые, бешено бросаясь друг на друга, разрывают друг друга в кровавые куски.

  

   В последний раз я слышу непрерывающийся крик: "Убивай! Убивай! Убивай!" несущийся с колесниц царей и вождей человечества, пьяных от власти и крови, победоносно про-

  

   204

  

   носящихся с дымящимся от крови мечом через бесконечные окровавленные тела своих врагов и рабов.

  

   В последний раз я вижу бесконечные равнины мира, покрытые обезображенными телами окровавленных мертвецов и раненых извивающихся, как раздавленные черви, истекающие кровью. И, над этими полями безумных мук, это небо, окровавленное кровавым огнем гигантского пушечного человекоубийства!

  

   В дыму и пламени передо мною в последний раз поднимается призрак человека-братоубийцы; - тень первобытного братоубийцы, волосатого получеловека, полузверя, вылезающего в звериной шкуре из своей пещеры для того, чтобы раздробить окровавленной дубиной череп брата-человека, - и тень в тысячу раз ужаснейшего братоубийцы наших дней - в мундире артиллерийского офицера, с ученым академическим знаком, с томами Шиллера, Виктора Гюго, Лонгфелло, Диккенса, Данте, Толстого в своем чемодане, спокойно устремляющего на огромный город зверскую пасть своих орудий для, того, чтобы огнем их смести с лица земли целые кварталы с тысячами людей, разрывая ядрами женщин и детей, превращая тысячи братьев людей в бесформенную кровавую массу...

  

   Две огромные, окровавленные тени братоубийц застилают солнце, все небо... Они содрогаются в налетающем на них бурном вихре пламени... Они шатаются... Он падают и исчезают... навеки!

  

   И сквозь торжествующее пламя костра звучит торжественное пение молодых голосов:

  

   Гори, гори, костер великий!

   Гори, святой огонь, гори!

   Горите, ружья, сабли, пики,

   Расплавьтесь, пушки и штыки!

   Гори, святой огонь, гори!

   Весь старый мир в тебе сгори,

   Мир темноты людской великой,

   Вражды и ненависти дикой!..

  

  

   Гори, гори, костер великий!

   Гори, святой огонь, гори!

   Сквозь вихри знойные твои

   Блестит заря иного века:

   Уж не убийца, не палач

   Стал человек для человека,

   Но друг и брат. Замолкнул плач

   Сирот войны. Не слышно стона

   В крови затопленных рабов.

   И в бездне все обломки тронов,

   Решетки тюрем и дворцов.

   Все цепи пали. Дух свободы

   Один ведет теперь народы

   Вперед - в сияющую даль.

   Кровавых дней ушла печаль.

   И крик побед и жертв проклятья

   Не прозвучат уже нигде.

   И только братские объятья

   Раскрыты всем по всей земле.

  

   Нет белых, черных, желтых, красных, -

   Есть только брат, лишь брат один!

   И там, где ад был битв ужасных,

   Средь окровавленных руин

  &