Горбунов-Посадов Иван Иванович - Освобождение человека

ристом.

  

  

   Учены они. Он - мужик лишь простой.

   Сотни книг

   Узнали они. Он с трудом лишь одну

   Постиг.

  

   Но написано было в ней: "бога люби

   И людей.

   Никогда не враждуй. Ничью жизнь никогда

   Не убей.

  

   И не бойся могущих за это тебя

   Погубить.

   Бойся душу, великую душу в себе

   Убить!".

  

   И, прочтя, он божественный свет в себе

   Увидал

   И бесстрашным борцом за любовь в тот день

   Он встал.

  

   Как Христос, оплеван, поруган, как он -

   Избит,

   В цепях, но с великой, свободной душой

   Он лежит.

  

   В груди чахотка. Ему больше семьи

   Не видать.

   К груди жену, дитя больше никогда

   Не прижать.

  

   Пируют цари и вожди, - и штыки

   Для них все льют.

   И резать друг друга все также для них

   Идут.

  

   Им - крики "ура!". Им - кирок, костелов,

   Церквей звон.

   На голом тюремном, вонючем полу

   Во вшах он.

  

   Им блеск, и победные арки, и горы

   Цветов.

  

   94

  

   Ему - побои и кровавый рубец

   От оков.

  

   Но зато средь рабов, средь холопов тьмы

   Один

   Он царь над собой, над душою своей

   Властелин.

  

   Он в жару. Он бредит... К нему склонился

   Христос...

   И падают на его цепи капли

   Жарких слез...

  

   "О, не плачь, мой Учитель! Мне не больно

   Страдать.

   Такая радость за Божью правду жизнь

   Всю отдать!

  

   Пусть вся без остатка прольется скорей

   Моя кровь -

   Вся. Только б Она победила, Она -

   Любовь!"

  

   На голом, холодном, вонючем полу

   Он лежит,

   И крыса ночами чрез тело его

   Бежит.

  

   Средь мира убийц он убийцею быть

   Не хотел

   И твердо сказать то в лицо палачей

   Он посмел.

  

   Он скоро умрет, этот замученный

   Человек.

   Выше его нет героя в кровавый,

   Зверский

   Ученый,

   Наш век!

  

  

  

  

   Яркое солнце заливает сейчас потоком золотых лучей стол в Яснополянском кабинет, за которым Лев Толстой дописывает свою новую статью, в которой огненным словом вновь и вновь призывает все народы, все страны к единому братству всех людей, к всеобщему уничтожению переполнивших мир приготовлений к взаимному убийству, призывает к совершенному уничтоженно всех войн, всех войск, всех пушек и штыков на свете.

   И это же самое солнце, в эти же самые минуты, за тысячу верст от Ясной Поляны, заливает таким же ярким светом в столице центральной европейской империи торжественную высокую залу в здании военного министерства, где сейчас происходит заседание военного совета под председательством императора.

   Яркое солнце радостным светом заливает в Ясной Поляне седую голову Льва Толстого и всю склоненную широкоплечую фигуру гиганта духа, напрягающего все свои силы, чтобы вырвать человечество из дьявольских когтей организованного братоубийства.

   И таким же золотым светом солнце заливает здесь, за тысячу верст от Ясной Поляны, золото и серебро мундиров и орденов императора и его генералов, собравшихся сегодня для того, чтобы прибавить еще ряд кирпичей к строящемуся ими этаж за этажом зданию грядущей всемирной бойни.

  

   96

  

   Из года в год, из месяца в месяц этими торжественно восседающими в высоких креслах людьми в генеральских мундирах обдумывается, развивается, разрабатывается ужаснейший кровавый заговор против человечества, ткется кровавая сеть, в которой в один прекрасный день человечество забьется, как подстреленная птица в силках, истекая кровью.

  

   Бесстрастно, планомерно, с точнейшими вычислениями и расчетами, математически приготовляется здесь величайшая человеческая бойня, какую когда-либо видел мир.

  

   Этими великими стратегами убийства вырабатывается здесь самый ужаснейший механизм избиения человечества, который должен превзойти все, что могло до сих пор придумать человеческое зверство.

   Отсюда взмахивает тот дирижерский жезл, по манию которого начинают еще чернее дымить бесчисленные трубы пушечных, ружейных и патронных заводов, развивая до гигантской энергии изготовление стальной и медной смерти для сынов человеческих.

   Отсюда вдохновляются, приказываются, рассматриваются, утверждаются проекты величайших машин смерти, проекты всех способов колоссальнейшего убийства, проекты величайших жестокостей, какие не снились безумнейшим из безумных великих палачей старого языческого мира.

  

   Эти старые, опытнейшие военные люди, собравшиеся сейчас здесь со своим императором для высшего военного совета, для высшего богослужения Богу организованного человекоубийства, восседают в своих высоких креслах торжественные, величавые, священно сосредоточенные.

   Они знают, что они делают самое важное, самое нужное в свете дело. Два величайших дела знает великая страна цивилизации - Европа: торговать и готовить наилучше вооруженных солдат для завоевания новых рынков и захвата новых рабов для своих царей и миллиардеров.

  

   Торговать и убивать - два главных дела высоко-образованной, христианской Европы.

  

  

   И поэтому эти генералы и министры все настойчивее требуют (все повышая и повышая свои требования) беспрерывного увеличения войск, - все новых и новых полков, батарей, дивизий, корпусов.

   И парламентское стадо, под грозным их окриком, покорно прикладывает свой штемпель к их требованиям и взваливает на плечи народов новые и новые тяжести налогов для безумно огромного увеличения армий, предназначенных, прежде всего, для того, чтобы держать сами эти народы в рабском повиновении.

  

   Император и его генералы знают, что парламентские болтуны покричат, но, в конце концов, всегда на это дадут денег. О, на это они всегда, в конце концов, выбросят миллионы денег, выжатых из трудового народного пота для наживы поставщиков провианта и пушек для армий!

  

   Еще бы! Сам император - главный акционер пушечных заводов. И пушечные заводы пылают денно и нощно тысячами огней. И гигантские склады набиваются все выше и выше снарядами смерти. И с верфей спускаются, стоящие безумных миллионов народных денег, все новые и новые корабли - огромные плавучие гнезда европейского военного разбоя, плавучие острова огненной смерти, команда которых практикуется, расстреливая время от времени береговые селения черных и желтых язычников, пока для корабельных пушек не пробьет час превратить в пыль и прах христианские города на побережьях Европы.

  

   И в воскресные дни в этих плавучих гнездах морского убийства священники возносят молитвы к Богу и Христу, и сам император, как глава церкви, проповедует на их палубе о Боге и Христе, которому он в то же время плюет в лицо подлым дымом своих пушечных заводов и огнем своих батальонов.

  

  

   Напротив гигантского собора, в котором огромный распятый Христос тщетно взывает о любви всех ко всем, воз-

  

   98

  

   вышается величественное здание военной академии, высшего университета массового человекоубийства.

   В здании суда, где государство судит меня за книги против убийства, грабежа и вражды, я постоянно встречаю старенького священника, который с утра до ночи делает в суде все одно только и то же дело: с утра до ночи каждый день он нарушает одну заповедь Христа: "Не клянись", приводя к присяге и склоняя этим тысячи людей к нарушению этой Христовой заповеди.

   А в этих величественных зданиях военных академий пожилые и старые профессора, седые, в крестах и звездах, всеми почитаемые, ученые люди заняты каждый день одним только и тем же делом: попранием заповеди Бога: "Не убий", научая своих слушателей, будущих командиров армий, всем тем наивысшим способам массового человекоубийства, до каких только дошли военная наука и преступнейшая человеческая изобретательность.

  

   Многие из этих старых, ученых военных - верующие люди, считающие себя христианами. Многие из них недалеки от смерти, и скоро, может быть, лягут в своих генеральских мундирах с вытянутыми ногами в гробах, и души их предстанут пред Великим Духом жизни. И когда Он спросит их: "Кто вы?" Они ответят: "Мы были учителями христиан". - "Чему же вы их учили?" - "Мы учили убивать людей тысячами и миллионами".

   Все человеческие науки, все человеческие знания эти профессора войны объединяют для служения великой науке убийства. Но слово "убийство" тщательно скрыто в стенах этих академий. Вместо слов "убийство и разбой" здесь звучат спокойные, деловые слова: "военные операции, военные действия".

   Науки о том, как составлять в огромных размерах планы гигантского человекоубийства, - о, такой гнуснейшей науки вы не найдете в программах военных академий! Здесь только преподается наука "стратегия", вырабатывающая планы военных операций.

   Науки о том, как совершать в гигантских размерах убийства народов, как расстреливать ядрами без пощады сотни тысяч сильных мужчин, и слабых стариков, и жен-

  

  

   щин, и детей, как разрушать до тла города и деревни, сжигать поля, варварски уничтожая все на своем пути, - о, такой подлейшей науки нет в программе академических кафедр! Здесь преподается только наука "тактика", учащая, как вести военные действия.

   Ад преступлений, зверств и жестокостей скрыт здесь под этими спокойными, деловыми научными терминами.

  

   Спокойные, серьезные, деловые, уверенные в высоком благородстве и полезности своего дела, сходятся на лекции слушатели академии, будущие вожди человеческих масс.

   Откуда же духу сомненья закрасться в их сердца, их душу?

   Она с детства изуродована - их душа, с тех пор, как белокурыми мальчиками они были одеты в кадетские мундирчики и маршировали на плацах перед военными училищами, крича "ура" своему обожаемому императору.

   Откуда сомненью было закрасться в их души, когда с детства им было внушено обожание всего военного?

  

   Самые любимые подарки для детей христиан - это ведь орудия убийства: сабли, ружья, пушки. Христианские родители дарят их своим детям на празднике рождения Христа, учителя любви к врагам, заповедывавшего - как первое священнейшее для христианина дело - уничтожение всякого насилия в мире.

   И самое величайшее счастье для христианского мальчика - это прикоснуться к настоящей сабле, к той сабле, все назначение которой в том, чтобы зарезать человека.

  

   Вся христианская Европа до сих пор ползает на коленках перед великими героями человекоубийства.

   Толпы на улицах, как псы на свисток хозяина, сбегаются на барабанный бой взглянуть на солдат марширующих по улице полков, стройно, как один, поднимающих ноги, отбивая такт.

   Памятники на улицах, картины в народных галлереях призывают к поклонению великим истребителям человечества.

   Они обоготворяют Наполеонов, Фридрихов Великих, Мольтке, Суворовых, Веллингтонов, Блюхеров, Китчинеров, Скобелевых, благословляющих из своих могил отечественные армии на новые и новые избиения народов.

  

   100

  

   Христианские родители дарят, как великий завет юношам, книги, восхваляющие подвиги великих полководцев, великих убийц на суше и море, - Библии убийства, зовущие молодые души восторженно следовать по их кровавым следам.

  

   Этот император, заседающий теперь здесь со своими генералами, воспитался, как все цари, среди обожествления войны.

   Война - это сила, слава и радость всех королей.

  

   Его дед заслужил славу величайшего монарха, наступив ногой на горло окровавленного Ганновера, потом окровавленной Дании, потом окровавленной Австрии и, наконец, на горло истекающей кровью Франции, которую его великий, обожаемый всей страной, канцлер предлагал через пять лет после победы над нею окончательно дорезать.

  

   Этот император, как все цари, вырос среди дворцовых картин, изображающих прелесть войны, где среди дыма и пламени король, подняв к небу сверкающий меч, ведет в бой пылающее храбростью войско. Лицо его полно сияния архангела! Взоры легионов устремлены на него в восторге!

  

   Война - это высшая красота и величие!

  

   На дворцовых картинах, среди которых воспитываются императоры, не нарисованы ведь солдатские трупы с вывороченными ядрами окровавленными кишками с калом, не нарисованы разорванные бомбой детские трупики с оторванными, раскиданными кругом, истекшими кровью ручками и ножками, не нарисованы солдаты великих царей с расстегнутыми грязными окровавленными штанами, навалившиеся на насилуемых женщин!

  

   Кровь! Но к крови императоров и королей приучают с юности. Прежде, чем начать резать людей, они практикуются в пролитии ее на животных. 50000 животных пало от руки этого императора, - от той его руки, которая, не колеблясь, подожжет пороховую нить, которая взорвет весь мир для того, чтобы его императорские лавры вознеслись выше

  

  

   лавров самого его деда, выше лавров самого Наполеона, выше лавров всех величайших военных убийц мира!

  

   Сегодня император обсуждает вновь со своими генералами меры к дальнейшему усилению воинственного духа в народа, - меры борьбы с разлагающим влиянием социалистической и анархической пропаганды, - все меры к тому, чтобы через проведение всего народа через солдатчину весь народ его стал, наконец, тем вооруженным народом, тем идеалом, о котором мечтает он, его император: величайшей машиной военного убийства, единым народом-убийцей с семьюдесятью миллионами голов, который, когда грянет час, затопит мир кровью, чтобы над кровавым потоком, в котором погибнут тысячи разрушенных городов и селений, десятки миллионов перебитых мужчин и женщин и детей и тысячи изнасилованных девушек, высоко поднялись его императорские знамена и акции капиталистов его империи.

  

  

   Это же самое яркое солнце, которое сейчас заливает в Ясной Поляне радостным светом тот белый лист, на котором рука Льва Толстого пишет человечеству: "Соединись! Вырви из себя всякую вражду! Не воюй! Не убий!" - это же самое солнце здесь, на военном совете, за тысячу верст от Ясной, заливает таким же золотым потоком света географическую карту главного штаба, изображающую соседние страны с их мирными селениями и полями, полными мирного труда, - карту, среди которой глаза этих, пристально вглядывающихся в нее, генералов, этих дичайших дикарей в мундирах и крестах, видят только поля подготовляемой ими кровавой бойни с массами движущегося человеческого мяса, обреченного их пушкам.

  

   Миллионы мирных тружеников, наполняющие сейчас великими трудовыми потоками поля этих соседних стран, трудящиеся сейчас в лесах, на реках, в рудниках, в мастерских, на фабриках и заводах в этих странах, - эти рабочего люда, напрягающие сейчас свои могучие

  

   102

  

   мускулы для извлечения богатств из земли и воды, - эти миллионы мирнейших тружеников не подозревают, что в этот самый мирный час над ними парят в воздухе эти кровавые коршуны войны с крестами и звездами на своих перьях, что над их городами и селами, пестреющими крошечными точками на этой развернутой карте главного штаба, склонились головы этих кровавых седых заговорщиков, видящих в них, в этих городах, селах, в этих миллионах трудящихся только одно: кровавую жертву, которую их армии будут скоро, может быть, беспощадно терзать, пока они не станут их окровавленной добычей.

  

   Они не подозревают, эти миллионы мужиков и рабочих, что сотни людей в мундирах и сюртуках, сотни офицеров, чиновников, изобретателей, ученых заняты все время разработкой систематических планов гигантских избиений, в которых предусматривается каждый винтик, каждый штрих массовых убийств, изобретается все, что может дать наибольшее количество окровавленных трупов, истребленных городов и селений, наибольшее количество изуродованных полей, сожженных домов, нив и житниц.

  

   Они не подозревают, - эти мужики и рабочие, что тысячи образованных, чистых господ все время вычисляют, распределяют, готовят все для того, чтобы, как только война будет приказана царями и президентами, наполнить каждый квадрат этой карты их земель человеческой кровью, ужасом, горем, отчаяньем, неслыханной жестокостью, оглушающим зверством, которые должны проложить этому императору, его генералам и капиталистам дорогу к победе.

  

   Где же этим глупым рабочим и мужикам вообразить что-нибудь подобное, когда этот, склонившийся сейчас низко над картою их земель, император так недавно еще имел свидание с царем их страны и, нежно целуясь с ним, взаимно уверял его и его народ в своей дружбе, - уверял так же крепко, как крепко он впивается сейчас в карту его страны взором хищной пантеры, разыскивающей то место, откуда всего удобнее прыгнуть на жертву и впиться в ее горло.

  

  

   Все они, эти цари и правители, эти добрые соседи, ездят друг к другу, целуются, обнимаются, клянутся в дружбе, мире, любви и все время, не переставая, точат ножи, чтобы вонзить, как только представится удобный случай, нож в спину добрым соседям.

  

   Они обнимаются, и целуются, и за убранными цветами столами произносят тосты в честь вечного мира и дружбы, и в то же время руками тысяч своих шпионов выкрадывают друг у друга военные, политически и финансовые тайны.

  

   И нет грязи, нет мерзости, нет преступления, перед которым отступили бы эти повелители для того, чтобы стащить друг у друга планы крепостей, планы мобилизации, чертежи новых пушек, ружей, подводных лодок, мин. Нет подлости, на которую не были бы способны все эти великие величества и великие президенты для достижения своей победы!

   Порою их шпионов уличают, схватывают, вешают. Газеты страны, в которой они шпионили, пишут о них с ненавистью. Газеты их собственной страны с презрением замалчивают их арест. Все презирают шпионов, этих мерзавцев, этих негодяев, и говорят: "туда им и дорога!" А тот, для кого они крали, тот, который пожинает плоды их грабежей и разбоя, - он, коронованный шпион и предатель, он чист, величествен, почитаем, обожаем и обнимается с таким же другим коронованным предателем, императором, только что повесившим его слугу, презренного шпиона, ноги которого в белом саване еще дрыгаются в воздухе.

  

   Все они - все эти европейские атаманы разбойников в коронах и президентских шляпах - все они наперерыв состязаются друг с другом в приготовлениях к приближающемуся преступлению величайшей войны.

  

   Вопрос в том, кто во-время опередит всех. Но, конечно, лучше всех знает свое дело император, восседающий сейчас здесь с своими генералами в этой высокой зале военного министерства, - этот вождь и повелитель самой усовершенствованнейшей армии, впившейся сейчас своими холод-

  

   104

  

   ными, не знающими, что такое жалость, глазами в карту соседнего государства, с царем которого он так недавно любовно лобызался. Он искуснее всех играет свою роль, заверяя весь мир о страстной любви своей к миру всего мира, о неизменной поддержке им мира, в то время, когда рука его безостановочно точит кинжал, который он в удобную минуту вонзить в горло человечества, чтобы завладеть его землей, его товарами, его рабами, его мешками с золотом.

  

  

   За какую-нибудь версту от этого величественного здания, от этой торжественной залы военного совета, где золотые блики солнца играют на золотых рамах портретов самого присутствующего императора, его отца, его великого деда, вознесшего монархию на вершину славы посредством убийства миллиона чужих и своих подданных, - за какую-нибудь версту от этой залы, в городском предместье, в грязном кабаке, воровском притоне, в задней смрадной каморке, выходящей слепым окном в грязную стену полуразрушенного соседнего строения, при свете коптящей лампочки (ибо сюда никогда не заглядывает солнечный свет) происходит в эти же часы совещание четырех погибших людей, оборванных, изголодавшихся, изуродованных алкоголем, обсуждающих план ограбления (и если понадобится, - убийства) трех стариков: миллионера, его жены и слуги в загородной вилле.

  

   Грабители говорят полупридушенным голосом, чтобы никто, даже самые стены этой каморки, не мог услышать их разговора.

  

   Они, замышляющие убийство трех человек, будут тщательно скрываться от взоров сыщиков до убийства.

   После же убийства они исчезнут совершенно, как ночные призраки, из столицы, пока их не схватят, опухших от беспробудного пьянства, в трущобах разных дальних городов, и читатели газет с любопытством и отвращением увидят в газетах ужасные лица этих злодеев, загубивших три человеческие души.

  

  

   Только вооруженный конвой спасет их от того, чтобы их, этих оборванных, распухших от пьянства, убийц трех человек, не растерзала толпа, которая встретит их у порога суда с бешеными криками и проклятиями.

  

   А здесь, в этом величественном зале, при полном свете белого дня, при секретарях, почтительно ведущих протоколы заседания, этот император и его советники, чистые, трезвые, облеченные в великолепные мундиры с крестами и звездами, спокойно, трезво, холодно, торжественно обсуждают сейчас все способы подготовляемого ими убийства миллионов чужих и своих подданных, убийства целых народов.

  

   Почему же, если через несколько дней схватят и повлекут на каторгу или на эшафот этих оборванных, изуродованных алкоголем, невежественных дикарей, не знавших никогда с детства, что значит ласка, уважение, образование, не знавших никогда, что значить быть вполне сытыми и трезвыми, и убивших троих человек, - почему силы всех полиций всего мира не схватят, как можно скорее, этих жирных, раскормленных, раззолоченных, образованных людей в лентах и звездах, осмеливающихся здесь, при полном свете белого дня подготовлять миллионное истребление человечества?

   Если же все эти цари и министры, и генералы сумасшедшие (потому что только величайшие преступники или сумасшедшие могут делать то, что они делают), почему тогда не наденут на них горячечные рубашки и не стащат всех их со связанными руками в сумасшедшие дома?

  

   О, нет! нет! Вместо этого, когда они торжественно, величественно выйдут отсюда, вытянувшийся в струнку гвардейский караул благоговейно отдаст им честь, и толпа на улицах будет восторженно кричать "ура" коронованному предводителю этой ужасной шайки кровавых заговорщиков против человечества.

  

  

   Вот он, круглый, румяный, благодушный, с солидным брюшком, в прекрасной паре, с золотой цепочкой, владеющий тем, что составляет мечту-идеал культурного человека: толстою пачкой процентных бумаг.

  

   В своё время он трудился: продавал, покупал, имел магазин, мастерскую, фабрику, контору; имение, старался за елико возможно меньшую плату выжать из рабочего люда елико возможно большую прибыль и, сколотив себе состояние, накупил себе процентных бумаг, достиг идеала человеческого благополучия.

   Теперь он может отдыхать после "праведных" трудов. Для того, чтобы сытно существовать, ему надо только пошевелить немного пальцами, отрезая со своих акций и облигаций, чтобы получать по ним проценты.

  

   Пачка этих красивых, разноцветных бумаг в его несгораемом шкафу - это законное право на владение рабами в 20-м веке. Это право на человеческий труд, который всюду должен безостановочно совершаться для него, владельца процентных бумаг.

   Это право с пота и крови рабочих людей, едва влачащих на скудные заработки самое жалкое существование, добывая проценты, проценты и проценты этим безымянным своим хозяевам и повелителям, этим безликим членам акционерных обществ, товариществ, компаний и банков,

  

   108

  

   мастерских, среди грохота фабрик и заводов, среди смертельной стужи, врывающейся на паровозы, в адском жару машинных отделений пароходов, на земле, под землей, на воде, под водой, напрягая, надрывая все свои мускулы и мозги, все свое существо, сотни миллионов рабочих людей истощаются в беспрерывных мучительных усилиях для того, чтобы он, человек с процентными бумагами, получал хорошиe проценты.

  

   Для него в отравленных рудничным газом штольнях углекоп разбивает, скорчившись, как земляной червь, черный пласт, наполняя свои легкие черной угольной пылью. Для него индусы, китайцы, японцы, феллахи, итальянцы с утра до ночи не разгибают своей спины в лихорадочных испарениях рисовых болот. Для него, застудив свои кости и отравляясь алкоголем, проводит месяцы в воде, разыскивая золото в песке, рабочий золотых приисков. Для него, для владельца процентных бумаг, тысячи людей гибнут среди болот на постройках железных дорог.

  

   Для него миллионы мужчин и женщин должны выматывать из себя жилы, отравляться ядом на зеркальных фабриках, на фабриках свинцовых белил. Миллионы женщин должны для него надрываться на чрезсильной, ничтожно оплачиваемой работе, рождая мертвых детей, умирающих в их чреве от ядовитого воздуха табачных фабрик, скидывая недоношенный от чрезмерного труда плод, - все для того, чтобы он, владеющий процентными бумагами, аккуратно получал хорошие проценты.

  

   Для него, для человека с процентными бумагами, совершается одно из величайших преступлений, - преступленье над сотнями тысяч детей. У десятков тысяч маленьких белых, черных и желтых рабов, ради его процентов, на заре дней убиваются в преступно чрезмерном для них труде их слабые, едва развивающиеся силы. Тысячи мальчиков ради его процентов не видят неделями солнца в отравленном воздухе угольных копей и каменоломен, открывая и затворяя двери в подземных проходах, погоняя лошадей, везущих в подземной тьме вагонетки с углем и камнем. Тысячи детей, разбивающих уголь, работают в такой уголь-

  

  

   ной пыли, что они не могут разглядеть уголь у своих ног без рудничной лампочки на их шапке. Они выходят на белый свет с черным покровом угольной пыли на лице и одежде, жестоко отравляющей их недоразвивающуюся от этого детскую грудь. Ради его процентов маленькие дети пробегают в рабочий день по 22 мили взад и вперед в узких опасных проходах среди оглушающего стука тысяч веретен на ткацких фабриках. Ради них, владельцев процентных бумаг, мучаются дети на стеклянных фабриках, перенапрягая все силы на работе, требующей особой быстроты и точности, в адски вредоносном воздухе, - то пламенной температуры обжигающей до пузырей жары, то температуры ночного холода. Ради них дети отравляются на табачных фабриках никотином, приучаются отравлять свои легкие, желудок и мозг табаком. Ради их процентов маленькие дети засыпают от смертельной усталости над табачными листьями, которые они распрямляют. Ради них дети отравляются мышьяковыми, меркуриальными ядами на химических, на белильных фабриках. Ради их процентов детские силы гаснут от раннего переутомления.

   Цветы жизни растаптываются ради прибылей безликого капитализма. Ежедневно, ежечасно, ежеминутно происходит детское закланье на алтарь коммерческого Молоха для того, чтобы человек, владеющий процентными бумагами, получал свои дивиденды.

  

   Жесточайшая эксплуатация мужчин, женщин, - наконец, детей!

   Нарушение всех законов божеских и человеческих!

   Но есть то, что в этом мире выше всех законов: это процент, это дивиденд.

  

   Вся вселенная существует для того, чтобы он получал свои проценты.

   Погибай мир, но проценты должны быть получены!

  

   Человек с процентными бумагами широко смотрит на вещи: сегодня выгодны займы республики, - хорошо, он покупает их. Завтра выгоднее займы конституционной монархии, - прекрасно, он приобретает их. Послезавтра оказываются выгоднее займы для германского солдатского режима, - превос-

  

   110

  

   ходно, он покупает их. Еще через день выгоднее всего займы для русской тирании, - отлично, он закупает их. На другой день высший дивиденд дают займы для турецкой деспотии, - великолепно, он скупает их.

  

   - Господа турки! вы желаете получить от меня деньги, чтобы устроить армянскую резню, - говорит человек с процентными бумагами: - извольте, вот вам мои деньги, но за это вы будете платить мне лишних два процента.

  

   - Господа русские цари! Вы хотите получить от меня денег на то, чтобы задушить революцию, - пожалуйста, но за это вы заплатите мне три процента лишних.

  

   - Вы хотите получать деньги для правительства, которое устраивает еврейские погромы, - я к вашим услугам, только за это вы заплатите мне лишних четыре процента.

  

   Так говорит владелец процентных бумаг, либеральный европейский, американский рантье, христианин, магометанин или еврей - все равно, как бы он ни назывался, - Бог у всех их один: процент.

  

   Человек с процентными бумагами выше всех предрассудков. Он вкладывает свои деньги во все, что может дать хороший процент, хотя бы это был заем для самого дьявола.

  

   Во время бурской войны оказалось, что, прекрасно зная, что готовится война буров с англичанами, английские военно-промышленные фирмы перед самой войной, и чуть ли не во время самой войны, продавали бурцам оружие и снаряды, которыми буры стреляли в их соотечественников. Английские ружья расстреливали английские сердца, но зато акционеры английских военнопромышленных заводов получали прекрасные проценты на свои акции.

   "Отечество" - это прекрасно. Но есть то, что выше всякого отечества: это - высокий процент!

  

   Всякая война есть прежде всего афера. Военнопромышленные предприятия дают самые большие прибыли. Значит, надо вкладывать в них свои деньги. Это мудрость жизни, ясная, простая, деловая. Это дело. Это не бредни каких-нибудь Иисусов и Толстых.

  

  

   Акционерные капиталы - это общая международная кровь. Братства людей никакого нет, но есть братство акций, братство денег, братство процентов. Все деньги переплетаются вместе, переливаются вместе в один всемирный союз наживы. Какие-нибудь французские деньги, переливаясь из рук в руки, в конце концов работают на германских заводах, изготовляющих пушки против Франции, и германские деньги работают в русских заводах, изготовляющих патроны для будущего убийства немцев.

   В то время, когда солдаты разных наций будут лить свою кровь на полях всемирной войны, деньги акционеров всех этих наций будут все вместе работать на заводах и фабриках всех воюющих стран, изготовляя вместе орудия и снаряды для взаимного убийства.

   Да здравствует великое всемирное братство наживы!

  

   - Что ж делать, что проливается кровь! - говорит владелец процентных бумаг. - Я тут ни при чем. Я никого не убиваю.

  

   Как ни оберегают императоров, фельдмаршалов, великих миллиардеров, они на виду у всех: одни их чтут и благословляют, другие ненавидят и проклинают. Они на виду у всех: несмотря на миллион предосторожностей, на тысячи полицейских и сыщиков, пуля может все же попасть когда-нибудь в их голову, кинжал революционера в их сердце, бомба анархиста может разорвать того или другого из них в куски.

   Но он, владелец процентных бумаг, безликий владелец государственных займов и военнопромышленных предприятий, он, - тот, который дает деньги на все мировые злодеяния, убийства и грабежи, - он в безопасности. Его никто не знает. Он ни при чем. Он может спокойно спать и резать свои купоны.

  

   Он, безликий человек с процентными бумагами, он невидим, невинен и спокоен. Совесть его чиста. Он только дает деньги. Он только снимает пенки с кровавой похлебки человечества. Он не виноват, что барыши военнопромышленных предприятий самые высокие из всех.

  

   112

  

   Имеет же он право думать о своей семье, об обеспечении себя под старость, о приданом для своих дочерей, о наследстве для своих милых внучат?...

  

   Совесть его чиста.

  

   Где-то смердят трупы негров, забитых при эксплуатировании их его африканской акционерной компанией. Где-то валяются кости армян, изрубленных турецким правительством, которому он даёт денег взаймы. Где-то запеклась кровь на еврейских черепах, разбитых во время погромов, по наущению русской администрации, которую он снабжает деньгами. Где-то замирают в последнем содраганьи на виселицах русские революционеры, умервщляемые правительством, займы которого деятельно им покупаются.

   Но ведь он, владелец процентных бумаг, ни при чём тут. Сам ведь он никого не режет, не громит, не вешает. Руки его чисты. Он только даёт деньги и стрежёт купоны.

  

   Прогремит труба страшного самоистребления человечества, прольётся океанами жертвенная кровь человеческая, а он, человек с процентными бумагами, только извлечёт из неё огромные барыши.

  

   Что же делать, если самые большие проценты даёт кровь человеческая?!

  

  

  

  

   Он все сильнее, он все сильнее - топот миллионов ног на площадях Европы, топот ног миллионов юношей, новобранцев-солдат, день изо дня учащихся убивать друг друга.

  

   Каждый юноша Европы должен научиться читать, писать, считать и убивать.

   Он, может быть, не выучится читать и писать, но убивать он должен выучиться, иначе он будет замучен государством.

  

   Кругом юношества Европы вздымаются мрачные бездны человеческого страдания. Тяжкая нужда, нищета, выпивающая всю кровь человека, раскрывают вокруг свои темные бездны. Невыносимо тяжкий труд и убивающая безработица! Жизнь, полная эксплуатации, угнетения, оскорблений, унижений! Мучительные страдания людей от колыбели и до гроба: муки лишений, нужды, голода, болезней; муки наследства грехов нищеты и невежества отцов - сифилиса, алкоголя, чахотки, уродующие, измучивающие, искалечивающие поколенье за поколеньем!.. Тьма невежества, убивающая душу, делающая из человека животное!.. Бесконечное море человеческого страданья, молящего о помощи, простирающего падающие от изнеможения руки!

   Бесконечные страдания человечества зовут молодые сердца, молодые души, молодые силы на великую борьбу любви, на великую борьбу освобожденья, на подвиги братского служения, братской помощи, братского самоотвержения!