Горбунов-Посадов Иван Иванович - Освобождение человека

й, едва смеющих лепетать жалкие намеки на правду под штыками власти и под глумленьем культурной толпы, не выносящей света истины,

  

   Среди этого мира, над которым несутся призывы: "Вырывай себе! Наживай! Грабь! Порабощай! Насилуй! Разъединяй Властвуй! Убивай!"

  

   Среди этого безумного, темного, жестокого и несчастного мира, весь воздух которого отравлен кровавыми дурманами,

  

   Среди этого мрака, который называется 20-й век,

   Поднимается один истинно свободный, бесстрашный, великий в своей свободе, в своей любви человеческий дух,

  

   Охватывающий своими крылами всю человеческую жизнь под солнцем и в вечности, всю глубину страданий мира и указывающий свет, могущий вывести мир из тьмы.

  

   Среди этой мглы

   Светится одно сердце, которое жаждет для человечества величайшей свободы и величайшей любви.

  

   Среди этого мрака

   Поднимается к небу одна вершина, великая, чистая и прекрасная,

   Сияющая снежной белизной над кровавыми туманами, заволакивающими мир.

  

   Этот дух, это сердце, эта вершина, этот человек, руки, мысль которого, не переставая, работают для того, чтобы спасти человечество,

   Это старик, работающий сейчас, низко согнувшись над своим столом, в своей скромной комнатке,

  

   Это - Лев Толстой.

  

  

  

  

   Лучи раннего утра пробиваются сквозь белые пары морозного тумана

   В окна скромной спальни в ясно-полянском доме, где быстро одевается старик Лев Толстой.

  

   Через несколько минут он уже сбегает вниз по лестнице на двор, вынося ведро со своими помоями.

  

   Он, с утра до ночи служащий всему человечеству, не хочет, чтобы кто-нибудь, как раб, служил ему и выносила его грязь.

   Никакое рабство не должно существовать в мире.

  

   Пока его старческие руки были в силах вести плуг, держать косу, пилу, топор, он работал, как один из миллионов трудовых людей, создающих жизнь на земле.

  

   - Ибо каждый должен своими руками производить свой хлеб, - говорит он.

   Если ты брат всем людям, так прежде всего слезь с чужой спины, сам своими руками выращивай свой хлеб насущный.

  

  

   Я был с Толстым в последние дни его земельного труда...

   Я помню конец его рабочего дня:

   Он, бывший граф, бывший богатый помещик, бывший владелец рабов, возвращался предо мною с поля среди длинной вереницы ехавших со своих полей мужиков.

   И на ярко-золотом фоне неба, на ярком золоте заката,

   среди вереницы могучих мужицких спин чернела широкая спина Льва Толстого.

  

   И позади его лошади тащилась по земле перевернутая сошниками вверх его соха,

   Которой он глубоко пахал весь день черную, родную мать-землю.

  

   То ехали великие богатыри земли, великие созидатели жизни, кормильцы человечества,

   И среди них он, великий пролагатель нового пути, строитель нового мира, прообраз грядущей новой, братской жизни человечества!

  

   Тяжкая болезнь - и только она - подкосила его силы, прервала этот труд, вырвала плуг из его рук.

   Но каждое утро старик - сам себе слуга и работник - попрежнему бежит вниз по лестнице, вынося ведро со своими помоями все слабеющей рукой, - той рукой, которая написала "Войну и мир" и "Царство Божие", - той рукой, которую счастливы были бы поцеловать тысячи людей.

  

   Он бежит со своим грязным ведром в то время, когда миллионы слуг-рабов по всему миру чистят со стыдом и проклятьями сапоги царям, банкирам, профессорам, писателям, священникам, ученым женщинам, проституткам и республиканским депутатам, и тысячи горничных выносят горшки с их нечистотами.

  

   Среди мира рабовладельцев и рабов старик своими слабеющими руками кладет начало новому миру, - миру настоящего братства и равенства,

   Где нет никаких властителей,

   Никаких явных или скрытых хозяев и рабов,

   Где все - только братья, - братья,

   Свободно служащие друг другу любовью.

  

  

  

   Радостно сияет снежная тропинка между елями, по которой идет он.

  

   Радостно блестит снег на ветвях темно-зеленых елей над его головой.

  

   Снег весело искрится и скрипит под его ногами.

   Солнце, деревья в снегу, солнечный свет, морозный воздух, - все радостно улыбается ему.

  

   Душа его огромными глотками радостно пьет всю жизнь мира.

   Вся жизнь мира переливается через его душу.

  

   Как бесконечно радостны ему все звуки, все краски жизни, прекрасной и божественной, - той, которую Бог создал для человека и которую человек делает такой ужасной!

  

   Голос человека где-то вдали, голос собаки, голоса детей, весело перекликающихся где-то на деревне, петушиный крик, стук валька на пруду, - каждый звук мира, каждая краска его, каждое дыхание, каждый запах его радостно проходят чрез его душу.

  

   Опушенные снегом ели по обеим сторонам тропинки точно охватывают его любовно своими темно-зелеными руками.

  

   Он чувствует дыханье всей бесконечной скрытой жизни - и в этих обнаженных черных ветвях дуба, и в этих кустах орешины, где спит новая, прекрасная жизнь.

  

  

   Эту тропинку он пробегает каждое утро. И каждое утро вся жизнь мира, со всей ее радостью и красотой, сливается, переливается в нем.

   Весь мир любовно говорит с ним, и он любовно говорит со всей жизнью мира.

  

   Каждое утро он идет по одинокой тропинке, чтобы говорить с Богом, чтобы опуститься глубоко-глубоко, в глубину глубин своего духа, где, как и в каждой душе - святой и преступной, сияет великий свет, великая любовь.

  

   Тишина. Тихо-тихо. Ничто не мешает. Тихо так, что слышно биение своего сердца. И так ясно, так ясно слышны Божьи чувства, Божьи мысли, Божьи слова в душе.

  

   Птицы Божьи говорят ему с неба и голос Божий в душе.

  

   Он молится, - он говорит с Богом в себе, чтобы понять, увидать всю истину вновь и вновь, - еще дальше, еще глубже, еще выше.

  

   Он молится, чтобы усилить, собрать в себе все силы души, все силы любви для труда этого дня,

  

   Из этого великого источника усилить свою любовь, свою силу, чтобы она не покидала его ни на одну минуту.

  

   Он молится о том, чтобы каждый час его дня был делом любви.

  

   Он молится о том, чтобы каждая встреча с человеком сегодня была для него встречею с Богом, чтобы в каждом человеке сегодня он узнал Бога.

  

   Светлый, сияющий, он спешит потом домой, за работу, с душою, наполненной, как полная чаша, светом и любовью.

  

   И он старается пронести эту чашу, не расплескав, через весь свой день, стараясь весь свой день залить каплями из этой чаши,

  

   58

  

   Которую он вновь наполнил этим утром

   На одинокой тропинке

   В беседе своей с Богом.

  

   И по дороге, на снегу, он видит написанные кем-то гадкие, дурные слова, и он заметает их ногою и пишет палкою рядом:

   "Бог есть любовь. Братья-люди, любите друг друга".

  

   Он вбегает по лестнице к себе наверх. Лицо его, все существо его светится.

   И этот свет зальет сегодня всю его работу.

  

  

  

  

   Грохочет гигантская жизнь.

   Клубы черного дыма вырываются из тысяч фабричных труб над тысячами городов.

   Земля дрожит под исполинским стуком машин.

   Земля содрогается под ударами заводских молотов.

  

   Огромная жизнь! Огромный труд! Заводы. Конторы. Машины. Машины. Столбы. Проволоки. Тридцатиэтажные дома. Гигантские кипящие человеческие муравейники.

   Огромная жизнь! Огромный труд! Он врывается в землю, в воздух, в недра земли. Сталь лопат, кирки, бурава, молотки потрясают внутренности земли. Недра гор взлетают к небу, взорванные неостанавливающейся ни перед чем человеческой рукой.

  

   Нет остановки ни на секунду!

   В ночи столбы света, гигантским заревом поднимающееся по всему небу, пылают над городами. Огромные прожекторы бросают громадные столбы ослепительного света на волны океанов.

  

   Нет остановки ни на секунду!

   Поезда грохочут сквозь всю ночь. Сквозь всю ночь пылает свет электрических солнц, озаряя непрекращающуюся, ни на секунду неперестающую гигантскую работу - борьбу человечества, в которой толпятся, сдавливаются, крутятся, поднимаются и падают миллионы человеческих существ.

  

   60

  

   Нет остановки ни на секунду.

   Пар, Электричество, Земля, Вода, Море, Ветер, Воздух, - все движется, все сотрясается, все ревет, все работает, напрягая все усилия под человеческой рукой, под напряжением человеческого мозга.

  

   Из подземных тоннелей со свистом вылетают черные змеи поездов.

   Волны океанов разрезаются несущимися, испуская могучие гудки, во все концы земли пароходами. Черные пароходные массы бросают в ночном мраке над темными безднами вод красные сигналы, кричащие:

   "Мы несемся! Мы напрягаемся!"

   Столбы гудят в ночной тьме. Проволоки дрожат под несущимися сквозь них человеческими призывами и приказами.

   Сквозь тьму ночи, сквозь блеск дня они кричат:

   "Напрягайте все ваши руки, все ваши жилы, все силы мозга!

   "Вырывайте все из полей, из машин, из воздуха, из вашего мозга, из земли, из неба, все, что возможно, и все, что кажется невозможным!

   "Невозможного нет". Даже там, где вечные льды, даже там на ледяную исполинскую вершину поднимается черная фигурка человека и водружает свое знамя. Даже там над гигантской плавучей ледяной скалой поднимается человек и, в великой борьбе за существование и наживу, поражает в сердце исполинского зверя - царя ледяных пустынь.

  

   Грохочет гигантская жизнь. Весь мир пылает, грохочет.

   Но душа, душа человеческая? Где она?

   Среди этого шума, и грохота, и грома, и пламени, среди гигантских усилий, величайших напряжений рук и мозга, - где она, душа человеческая?

   Где она, могущественная, великая, несущая в себе великое осуществление великой правды?

   Где она? Где она?

  

   Где великие устремления, великие победы, великие завоевания души на этих великолепных улицах, на набережных

  

  

   этих огромных портов, среди мачт этих гигантских кораблей, среди труб этих пылающих огнями заводов, среди клубящихся искр этих бешено мчащихся поездов?

  

   Спросите у этих проволок, дрожащих над миллионами домов,

   Спросите у этих зеркальных окон великих городов, у этих горящих на солнце, восходящих в небо, церковных шпилей,

   Спросите у них, слышат ли они великие голоса души, великие повеленья души, великие вести о великой душе, которая, наконец, поднимает свой голос над миром?

  

   Вот она, едва дышащая, душа человеческая, сдавленная между тюками товаров и грудами конторских книг, между грудами золота и лохмотьями нищеты;

   Душа, которой не видно из-под огромных складов и нефтяных цистерн;

   Душа, задавленная среди кип товаров, среди вони нефти, среди угольной сажи, застилающей от нее последний крошечный лоскут неба;

   Душа, сдавленная между машинами и ремнями, сплюснутая между закопченными стенами мастерских и фабрик и пропитанными грязным жиром корысти стенами контор и банков;

  

   Душа, задушенная черным дымом, задавленная паром, оглушенная грохотом, раздробленная поездами и автомобилями, раздавленная под колесами победной золотой колесницы корысти и наживы;

  

   Раздавленная душа людей с бледно-зелеными лицами и провалившимися щеками, истекающих последнею кровью души в борьбе за корку хлеба, и душа людей с заплывшими жиром лицами, забывших всякую тень души в борьбе за свои барыши, за свой жир, за свое сало;

  

   Душа, влачащаяся в агонии там, где кипит огромная жизнь, где с лихорадочной быстротой все усиливается гигантская работа фабрик, заводов, шахт, элеваторов,

   И где черные богатыри труда, с туберкулезом в груди,

  

   62

  

   спешат в кабаки, повелительно зовущие их своими яркими огнями добить свою закоптелую, отупелую душу струями огненной отравы.

  

   Душа дикарей цивилизации на этих великолепных кораблях, - гигантах цивилизации, мчащих из края в край земли миллионы людей и товаров, душа этих одичалых моряков, переносящих исполинские суда чрез океаны, душа моряков, которые, после грубой, жестокой жизни корабельного экипажа, бешено сбегают с борта, чтобы пропить, раздавить остатки одичалой души

   С такими же одичалыми, убившими свою душу, несчастными женщинами с сифилисом

   В гнусных притонах на окраинах столиц цивилизации.

  

   Изуродованная душа человеческая в стенах этих великих столиц, где по улицам детские души бродят между пьяницами, проститутками, развратниками, ворами в лохмотьях и грабителями в тысячных шубах и расшитых золотом мундирах.

  

   Душа, изничтоженная, искалеченная среди великих столиц, где школы полны лжи, где театры - на три четверти публичные дома,

  

   Где самые церкви - могилы для души, стремящейся к живому Богу,

  

   Где душа детей - милый, нежный цветок - душа детей, милых юношей, милых девушек, потухает, погибает тысячами кругом нас

   Под беспощадными, окровавленными сапогами грубой, грязной, жадной, развратной, безумно жестокой жизни.

  

   Для всего есть место, но для души нет места среди центров цивилизации с их универсальными магазинами, университетами, музеями, богатствами, храмами, биржами, 30-ти этажными домами, где в каждом углу каждого дома, под заживо разлагающей житейской грязью, под убийственным холодом себялюбия и бездушия, наполняющим каждую щель жизни, под ударами жестокой, вырвавшей из себя сердце жизни, умирает человеческая душа.

  

  

   Для души нет места на всей земле, чтобы творить великую жизнь, для которой она послана в мир.

  

   Нет места для души на всем земном шаре, где бы не торчал солдатский штык или револьвер полицейского.

  

   Человеческому духу негде шевельнуться среди остриев штыков.

  

   С мгновенья появления человека в мире его схватывают железные клещи государства, церкви, партии, корысти, обманов, преданий и суеверий.

   Как только душа появляется на свет, государство хватает и занумеровывает ее таким-то номером каторжника, осужденного на вечную каторгу государства.

   Человек не может вступить в жизнь без государственного штемпеля и, испустив последний вздох, всунуться в землю без полицейского разрешения.

  

   С самого рождения до самой смерти арестованная душа человеческая влачится под стражей между полицейским и солдатом.

  

   Черная тень государства никогда не покидает человека, падает на каждый миг его жизни, не давая никогда его глазам увидать солнце любви, братства и свободы.

  

   За душой человека вечно следуют по пятам эксплуататор, сборщик податей, полицейский, сыщик, судья и палач.

  

   Вот он, гражданин великих империй и республик, весь опутанный цепями, подгоняемый бичами и скорпиями, мятущийся в вечном испуге в зловещей тени полицейского участка, податной инспекции, партийного бюро.

  

   Плати десятину государству. Плати десятину капиталу. Плати десятину землевладельцу. Плати десятину церкви. Плати десятину партии. И за это не смей иметь тени свободы, братства, собственного разума!

  

   "Живи так, как мы приказываем. Повинуйся тем, кому мы велим. Отдавай то, что мы требуем. Говори то, что мы позволяем. Думай то, что мы желаем. Верь, во что мы ве-

  

   64

  

   лим. Иначе мы тебя проклянем, оштрафуем, запрем, будем бить, мучить, расстреляем, вздернем тебя, отрубим тебе голову".

   Мы - это все. Ты - это ничто.

  

   Законы, распоряжения, предписания, манифесты, символы веры, программы, полицейские участки, тюрьмы, пограничные столбы, таможни - их кровавой проволокой опутывается душа. Человечество топчется как огромное стадо среди кровавой проволоки насилья, которой оно само запутало себя.

  

   Нет места, куда бежать душе!

   Высоки корабельные мачты. Радостно трепещут на солнце паруса под могучим дыханьем ветра, но и им не умчать душу от ее рабства. Ее хозяева гонятся за нею повсюду, и на вершине самих ледяных скал насилие и корысть найдут человека, свяжут его и ограбят.

  

   Вот они, скованные насильем, сотни миллионов теней человеческих существ, придушенным голосом твердящие своим властелинам:

   - Вам нужны наши деньги. Вот они!

   - Вам нужна наша свобода. Берите ее!

   - Вам нужно вырвать из нас братство, любовь. Что ж, - вырывайте!

   - Вам нужны наши дети, чтобы сделать из них сначала государственных школьников, потом государственных рабов, потом государственных убийц. Мы отдаем их вам!

   - Вам нужна вся наша душа, - вот она, мы бросаем ее всю под ваши ноги.

  

  

   Среди рабов или полурабов один он, великий старик, низко согнувшийся сейчас здесь над своим писаньем, один он, Лев Толстой, борется за полное освобождение всей человеческой души, всего человека.

  

   Своими старыми могучими руками он отваливает огромные окровавленные камни от человеческого сознания.

   Он сбрасывает величайшие кровавые камни с души человечества. Кровавый камень государственного насилия, кро-

  

  

   вавый камень церкви, кровавый камень милитаризма, кровавый камень капитализма, кровавый камень захвата Божьей земли, кровавые камни насилия и обмана.

  

   С утра до ночи идет эта работа гиганта, работа без покоя, без отдыха.

   Двадцать лет его труда, как один день, все слиты в одно стремленье -

   Вдунуть в окровавленный мир великое дыханье любви,

   Освободить струящейся из вечности родник чистой, светозарной воды, божественный ключ, бьющий из глубины души человеческой,

   Освободить великую, несчастную, отравленную, порабощенную душу человечества,

   Отвалить с нее гробовой камень, задавивший ее.

  

   В жалких рабах - таких несчастных с их университетами, казармами, церквами, домами терпимости, школами, тюрьмами, библиотеками, сифилитическими больницами и госпиталями для изувеченных наживою рабочих и изуродованных войною солдат,

   В рабах, доходящих до скотства в своем унижении и своем властолюбии,

   Он воскрешает сынов Божиих, посланников Бога на земле.

  

   Он раскрывает им их сущность, их душу,

   Ее одну, бессмертную, божественную, великую, во всех: в чистильщике нечистот, в царе, в революционере, в преступнике, в рабочем, в священнике, в проститутке, в солдате, в святом и убийце.

  

   Он раскрывает всем людям одно, что они истинно есть: Бога, Любовь.

  

   Он поднимает светоч любви и свободы среди того мира, где царит монархизм с его насильем и кровью, милитаризм с насильем и кровью, капитализм с насильем и кровью, либерализм с насильем и кровью, социализм с насильем и кровью, революция с насильем и кровью, анархизм с насильем и кровью, христианство с насильем и кровью.

  

   66

  

   Среди всей лжи, среди которой родится, живет и уходит из жизни человек, не очнувшись порой ни на минуту,

   Один он, великий старик, срывает до конца маску со всякой царствующей лжи и заливает ее ослепительным светом истины.

  

   Он показывает настоящий лик тех, кто распоряжается человечеством: настоящий лик государства - этого царства одноликой или миллионноликой тирании; настоящий лик церкви - этого попрания живого Бога в человеке; настоящий лик всякой власти - тщеславие, деспотизм, жестокость, душащие Бога любви и свободы в человеке.

  

   "Подчиняйся нам - или тюрьма и смерть. - Освобождайся по нашему - или тюрьма и смерть".

  

   Угрозы, насилье, смерть, нагайка, ружье, расстрел, штык, бомба - другого разговора с человеческой душой нет в мире у властителей человека.

  

   Они затаптывают душу в кровавую грязь.

   Он поднимает душу к вечному солнцу.

   Он возвращает душу самой себе - Богу.

  

   - Люди-братья! несчастные рабы! - говорит он. - Ведь сила насилия - это вы сами. Цепи, сковывающие вас, куете вы сами. Штыки, нацеленные на вас, делает ваша же рука.

   Из вашего же труда, из ваших же денег, из ваших же собственных рук отливает себя железная рука владычества над вами.

   Вы сами вяжете себя. И потому освобожденье всё в вас самих.

  

   - Долой насилье! - кричат все его посланья человечеству.

  

   Насилие царской виселицы, насилие республиканского палача в черном сюртуке с ученой машинкой казни - электрическим стулом, насилие в окровавленных лохмотьях голодного убийцы, насилие в порфире короля, в сюртуке либерала, в пиджаке социалиста, в рубашке анархиста, в красной шапке революционера, в мундире городового, всякое насилие есть преступленье.

  

  

   Среди миллионов солдат, среди устремленных в грудь народов пушек, среди штыков, среди тюрем, среди лязга цепей, среди виселиц тиранов и среди освободителей, идущих с гильотинами, бомбами и кровью, один он провозглашает великий закон совершенной любви,

   Великую весть о совершенном освобождении человеческой души из кровавого рабства.

  

   Все на насилии! Все чрез насилие!

   Один он, Толстой, весь поднимается против него, - один, как Христос, провозглашает проклятье всякому насилию, ради чего оно ни совершалось бы, от кого бы оно ни исходило.

  

   Один он, как Христос, устремляет все силы духа на уничтожение всякого насилия в мире.

   Человек - это святыня. Человек - это Бог. Никакого насилия, никакой тени насилия человека над человеком не должно быть в мире.

  

   С насилия в порфире, насилия во фраке президента, насилия в сюртуке депутата, насилия в пиджаке революционного оратора, насилия в священнической рясе, с насилия в докторской мантии великого царя научного материализма Геккеля, одобряющего смертную казнь и войну, -

  

   Он срывает маски со всех насильников, какими бы одеждами, словами, знаменами они ни прикрывались.

   Он озаряет дневным светом преступления, которые насильники задумывают и совершают во мраке духовной тьмы человечества.

  

   Он называет преступление настоящим именем:

   Убийство всегда убийство, всегда преступление из преступлений, как бы его ни называли - битвой, усмирением, актом революционной справедливости,

   И кто бы его ни совершал - разбойник, император, палач, революционер, полицейский, миллиардер или анархист,

   И хотя бы его благословляли профессора или священники, Бисмарк или Бакунин, сам ад или само небо.

  

   Прочь жалкую болтовню лиг мира, над лепетом которых хохочут в кулак убийцы в усеянных звездами мун-

  

   68

  

   дирах, готовящиеся залить мир кровью! Довольно болтать о мире и братстве. Надо делать то, с чего надо начинать каждому человеку, если он человек:

   Не быть рабом и убийцей!

  

   Как распяли Христа за проповедь уничтожения всякого насилия в мире,

   Так теперь он - Толстой - навеки распинает в сознаньи человека самую идею насилия,

   Самую ложь права на насилие кого бы то ни было над кем бы то ни было.

  

   Сегодня, как и все дни, Толстой борется вновь и вновь за то, чтобы сломать все стены между человеком и человеком, племенем и племенем, народами и народами

   И соединить всех в одну великую братскую семью.

  

   Великий ткач, он соединяет разорванную в кровавые клочья

   Мировую ткань единой души человечества.

  

   О, как страшно одиноки человеческие души!..

   Как бесконечно разлучены он друг с другом!..

   Он работает с утра до ночи, чтобы, безумные, они сознали, наконец, что все они - одно.

  

   Среди этого мира, где все раздроблены на классы, на партии, на тысячи загородок, загонов государств, наций, церквей, партий, где вечны раздоры и распри,

   Где цари, президенты и народные вожди ведут свои стада распинать другие,

   Среди мира, где, не переставая, льют кровь разъединение и вражда,

   Он поднимает светоч сознания великого единства.

  

   Он ломает все стены между людьми и народами, о которые разбивается окровавленная душа человечества.

  

   Он работает всеми силами над соединением всех существ в одну, единую душу, - над соединением всех дыханий, всех биений сердец в одно.

  

  

   Он раскрывает людям бесконечную радость сознания одной божественной сущности, одной души во всех.

  

   Он напрягает все усилия для освобождения из рабства человечества - этого гиганта, порабощенного хитрыми, жадными, лживыми, кровожадными, тщеславными, властолюбивыми карликами.

  

   Он работает сегодня, как работал уже двадцать лет, чтобы вырвать сознание человечества из самого ужасного рабства.

   Как Прометей, с гигантскими муками освободивший свой дух, он бросает пламя великого освобождения в душу всего человечества.

  

   Из его рабочей комнатки начинается величайший мировой переворот, величайшая революция в мире.

  

   Грабители и насильники залили весь мир кровью и злобой.

   Он стремится залить весь мир любовью.

  

  

  

  

   С утра до ночи в двери Ясной Поляны стучатся человеческие души,

   Души, жаждущие великой правды,

   Души, тоскующие по великой истине,

   Души, ищущие разгадки великой загадки жизни,

   Души, ищущие разрешения великого вопроса: "Зачем я живу? Зачем я послан в этот мир? Так что ж мне делать?"

  

   Стучатся измученные души, израненные жизнью,

   Хватающиеся за ручку дверей Ясной Поляны, как за свою последнюю надежду.

  

   Стучатся души, полные духовной силы, пришедшие сюда, чтобы сказать великому освободителю, что они полны тем же, чем полна его душа, что они идут вместе с ним по одному пути, бесконечно благодарные ему за свет, которым он осветил жизнь,

   Что они пришли сюда, чтобы разжечь еще сильней свой светильник у великого костра его духа

   И двинуться дальше и дальше с ним на освобождение всего человечества.

  

   Сотни человеческих душ стучатся сюда просто для того только, чтобы увидать его, - его, все дни которого полны заботой о братьях-людях, о каждом из них, о каждом брате-человеке.

   Сотни человеческих душ стучатся сюда за простой житей-

  

  

   ской помощью, за советом, за лучом участия, за простой душевной лаской, которая так бесконечно нужна душе человеческой в холодной пустыне жизни.

  

  

   Святые минуты, святые часы переживаются здесь, в заветном уголке этого кабинета, где человек-брат, выбравшийся сюда на огонь великого духа из ледяной тьмы и бури жизни, сидит у памятного потом ему годы круглого столика со свечами, бросающими трепетный свет на седую голову Льва Толстого,

   Голос которого льется в душу пришельца радостной, светлой, теплой волной, озаряя всю его душу, в самых темных ее углах,

   Наполняя всю ее радостью, которую давно, с детства, не испытал человек в жестоком, холодном мраке жизни, -

   Радостью внезапного ощущения в себе божественного душевного потока, который внезапно пробудился сейчас у человека в душе и льется из души, страшно, до радостной боли вдруг бесконечно в эти мгновенья расширившейся, - льется могучими волнами навстречу призывному голосу души великого старика, душа которого так ласково обнимает его душу своею любовью.

  

   В этом незабвенном уголке, у этого круглого столика, человек сам торопливо раскрывает всю душу, торопясь все сказать, все раскрыть. Тут нечего прятать. Вся его душа, как обнаженное дитя, встает перед этим добрым, простым, старым братом. Только в дни детства вставала она так перед давно забытым ею до этого дня Богом.

  

   Все самое ужасное и все самое светлое в себе, впервые, не стыдясь, раскрывает человек до глубины, до дна, потому что он знает, что этому старому, великому другу человеческому все равно, в какие лоскутья человеческой личности закутана перед ним сверху душа - в грязное, окровавленное тряпье или в чистые, великолепные, светлые одежды,

   Потому что эти старческие глаза видят под мутным сверху душевным потоком то великое, божественное, святое

  

   72

  

   золото души, которое светится для взора великой любви на дне каждой души человеческой.

  

   И смотрят бесконечно глубоко в душу старые, близорукие, бесконечно глубоко проникающие глаза.

   И человек знает, что великий старый брат и друг видит его всего, всю его душу до самого дна, до самых ее глубин, - всю - со всем светом в ней и со всем мраком, падением и грязью, - может быть, ужасным мраком, ужасными падениями, ужасной грязью!

   И не страшно от этого проницающего душу взора, но, напротив, радостный, теплый, любовный свет заливает всю душу. И тают и исчезают все паденья, и как будто никогда и не было никакой земной грязи. И бьет могучими волнами, как вскрывшаяся под весенним солнцем великая река, навстречу великому старческому голосу проснувшаяся воскресшая человеческая душа.

  

   Человек думал про себя, что он мертв, - и увидал, что он бесконечно жив.

   Человек думал о себе, что он пропал, - и нашел себя,

   Себя - великую человеческую душу!

  

  

   Сюда входит счастливец, небо жизни которого казалось так безоблачно ясно, которого окружало богатство, красота, здоровье, - все, все, о чем только жадно мечтают люди, - и на ясном небе которого, как грозовое облако, зачернел, как молния прорезал его небо грозный вопрос:

   "Зачем ты живешь? Есть ли в твоей жизни смысл? Вечный смысл, вечная истина, без которой жизнь только жалкий бред".

   И нет у него ответа.

   И все померкло вдруг для него, и разрушилось вдруг все призрачное счастье, как карточный домик под вихрем великой бури духа.

  

   И настали дни невыразимых страданий.

   И он повис над темной пропастью, откуда предвестно глянул уже, маня его к себе, лик самоубийства.