| Главная » Книги |
Шуф Владимир Александрович - Гекзаметры, Страница 6
Шуф Владимир Александрович - Гекзаметры"justify"> Так мудрецом решено
на верховном мидийском совете:
Перед владыкой земель
преклоняются царства от века,
Но не сильнее ли хмель,
побеждающий ум человека?
Счастье дарует вино,
и напитку лозы виноградной
Раб и владыка равно
покорились, как власти отрадной.
Женщина лишь всех сильней
и царит над людьми самовластно.
Отдал ты сам, царь царей,
свой венец Апамине прекрасной.
Царской короной шутя,
у тебя на коленях играя,
Треплет она, как дитя,
по щеке повелителя края.
Женщин сильней, и вина,
и тиары владык драгоценной
Истина в мире одна, -
только истина правит вселенной!"
XLI. ЗИМНЯЯ СКАЗКА
В блеске суровых седин
шепчут ели, под снегом белея.
Рыцарь на страже один
перед замком, где дремлет аллея,
Зимняя стала пора.
Как венцы, ослепительно-ярки,
Скованы из серебра,
блещут ветки старинного парка.
Звонкий замолкнул ручей,
весь окован броней ледяною, -
Прежних не слышно речей,
что звучали здесь ранней весною.
Тихо. Природа нема,
скрылись счастья влюбленные грезы.
И разбросала зима
по кустам белоснежные розы.
Ясен был солнечный день.
В бездне неба, холодной и синей,
Напоминала сирень
хвоя сосен, одетая в иней.
На перекрестке аллей,
занесенный глубоким сугробом,
Высился храм-мавзолей
с позабытым в нем мраморным гробом.
Здесь, точно мрамор бела,
перед рыцарем фея предстала.
Статуя ль это была, -
он не видел в снегу пьедестала.
Был ли то образ иной,
но короной над дивной богиней
Вспыхнул убор ледяной.
Вдоль ресниц, опушившихся в иней,
Капли застынувших слез,
упадая недвижно, сияли.
Взгляд синих глаз перенес
душу рыцаря в царство печали.
Но, холодна и бледна,
подняла руку светлая фея, -
Сердца коснулась она.
и застыло оно, леденея.
Рыцарь вздохнул, но уста
оковала она поцелуем.
Скрылись любовь и мечта,
и, ничем на земле неволнуем,
Он позабылся. Не жаль
ему радостей прошлого было.
Воспоминанья, печаль, -
все в груди его тихо застыло.
Фея носилась вокруг,
снегом сыпала в мертвые очи
В сумраке, в холоде вьюг
и в тумане спускавшейся ночи.
Парк озарился луной.
Шлема белыми перьями вея,
Рыцарь стоял ледяной
под сосною, где дремлет аллея.
Павловск
; XLII. ДУБРАВА
Рос старый дуб в вышине,
окружен молодыми дубками.
Шепчет он: "Радостно мне
ширить мощные ветви над вами,
Милые дети мои!
Вырастайте же стройно, высоко.
Те же нас поят струи,
наши корни сплелись у потока.
Как патриарх, среди вас
крепок я, деревца молодые!
В грозную бурю не раз
укрывали вас ветви густые.
Юная поросль моя,
вы взошли под надежной защитой,
Силы задаток тая.
Только ты на поляне открытой,
Первенец мой, рос один,
не хранимый дубравной листвою.
Мощен ты, старший мой сын,
и со мной поравнялся главою.
На высоте одинок,
ты, как я, перенес непогоды.
Но расцветай, мой сынок,
и, красуйся, стой долгие годы!
Любо смотреть на тебя, -
не страшишься ты бури летучей.
Ветров, что, лес наш губя,
набегают с гремящею тучей.
Ствол твой - железная грудь,
узловатые ветви, - как руки.
Первым, мой первенец, будь,
у тебя да научатся внуки.
Ты, сын второй, как и он,
стал мне вровень и вырос высоко,
Строен, пригож и силен,
точно кедр на вершинах Востока.
Знойное солнце, мой сын,
полюбив тебя, слишком ласкало.
Не вырастал ты один,
знал невзгоды и бури, но мало.
Ясное небо не впрок, -
что нам тучки белее жемчужин?
Жизни суровой урок
для расцвета могучего нужен.
В бурях взрастают дубы,
под грозой, под дождем и кручиной.
Сын, не страшися судьбы,
непреклонен будь гордой вершиной.
Корни свои укрепи,
будь к земле, твоей матери, ближе.
Носятся вихри в степи
и погубят побеги твои же.
Род наш в веках сохраняй,
не чуждайся дубравы родимой.
Чудно прекрасен наш край, -
Зеленей же в нем, сын мой любимый!
Здравствуй, дубок молодой!
Не окреп ты, но рвешься к лазури,
Рано взлелеян бедой,
колыбельною песнею бури.
Ты, что тростинка в лесу,
но пытаешься спорить с грозою.
Ах, на тебя, как росу,
отряхнул я слезу за слезою!
Вырос в моей ты тени,
но тебя не укрыл я надежно.
Твердость мою сохрани
в непогодах и жизни тревожной.
Будь же смелей под грозой, -
крепнут в битвах дубы-великаны.
Маленький брат за тобой,
улыбаясь, глядит на туманы.
Вы ж, молодые дубки, -
трое вас, светите солнце над вами.
Не высоки вы, тонки,
но укрыты моими ветвями.
Хватит в груди моей сил,
с бурей я не боюсь поединка...
Крошка моя, ты лишь был
предо мною, как в поле былинка.
Крепче прижмися, дитя,
к дубу старому, в тень его веток.
Молния ль вспыхнет, блестя,
гром ли грянет, - укрою я деток.
Вас защищу я листвой,
молодое, зеленое племя!
Но уже дуб вековой
властно точит жестокое время,
Мощи былой все же нет.
Рухну... землю корнями я взрою...
Помните, дети, завет:
будьте тверды, став дружной семьею.
Восемь моих сыновей,
встаньте рядом и все друг за друга.
В чаще дубравных ветвей
не страшны вам ни холод, ни вьюга.
Древний алтарь, где друид
приносил жертвы вечной святыне,
Наша дубрава хранит, -
я его завещаю вам ныне.
Вас не постигнет беда,
если будете верны завету.
К небу стремитесь всегда,
к золотому, небесному свету!" -
Так говорил дуб седой,
и глядеть было солнышку любо,
что целый лес молодой
разрастался вкруг старого дуба.
XLIII. КОЛЕЦО ПРЕДКА
Легенда1
В склепе фамильном отрыт
перстень был, - его смерть пощадила
В холоде каменных плит,
в теме безмолвной, где прах и могила.
"Вернера" имя на нем
сохранилось... Кольцо золотое
Прежним сверкало огнем,
не померкнув в подземном покое.
Мертвых нарушив предел,
взяв кольцо из могильных потемок,
Пращура перстень надел
в его замке живущий потомок.
В эту же ночь перед ним
встал виденьем из сумрачной бездны
Тот, кем был перстень храним, -
старый Вернер, воитель железный.
Рыцаря грозно лицо,
мрачный гнев пересиливал муку, -
Снять он пытался кольцо,
сжав до крови у спящего руку.
Страшным виденьем смущен,
похитителе кольца пробудился, -
Перстень дал дочери он,
но и ей сон тревожный приснился.
Белая женщина к ней
наклонилась в молчании ночи,
Тени загробной бледней.
Все в слезах были скорбные очи.
В них был безмолвный укор
и мольба непонятной печали...
В рыцарском замки с тех пор
привиденья живущих встречали.
Ночь приносила испуг,
в башне слышались вздохи и пени.
Странно шептались вокруг
и тянулись деревья, как тени.
Сон от домашних бежал,
позабыла семья о покое,
Горьким наследием стал
перстень предка, кольцо роковое.
Новый владелец жене
наконец отдал дар свой заветный.
Ей только в сладостном сне
довелось встретить час предрассветный.
Спит она с ясным лицом,
светел образ красавицы милой, -
Вернеру страшным кольцом
обручилась она за могилой.
_____________________
1 Фамильная легенда дома Н. Энгельгардта.
XLIV. ТЕНИ
о, посмотри, добрый друг! -
Мир цветет, полный радости внешней.
Хутор белеет, - вокруг
тополь, яблоня с белой черешней,
Садик, за ним огород,
где подсолнечник поднял корону
Солнцу навстречу... Живет
вся природа, послушна закону
Нужд бытия. Ясен день,
труд и хлеб, и плоды приносящий.
Но лишь вечерняя тень
мир оденет, таинственно спящий,
Все обновится кругом,
все полно несказанных видений.
Тополь во мраке ночном
вырастает, как призрачный гений,
Руки простер, головой
непонятно и странно кивая.
Образ обыденный свой
изменила природа живая.
Сгорбил подсолнечник стан,
точно карлик, и шепчется глухо
С яблоней старой, - в туман
нарядилась, как в саван, старуха.
Сад весь окутала мгла,
сучья тянутся, ходят растенья.
Там, где черешня цвела,
совершился обряд превращенья:
Кто-то глядит из ветвей
и, зеленый покров раздвигая,
В прелести юной своей
вышла трепетно дева нагая.
С чутким дрожанием век
дремлет мир, в полусне горы, воды.
Несовершен человек,
не пробудит он спящей природы!
Верь мне, природа не та,
как ее мы себе представляем, -
Есть в ней иная мечта,
дух живой, что едва познаваем...
Краски поблекнут зари, -
в этот час тишины, угасанья,
Сон позабыв, подсмотри
не вещей, а существ очертанья.
Солнца приветным огнем
озаряется мир наш случайный, -
Скрыто священное днем.
ночью явны безмолвные тайны.
XLV. КОЛДУН
В черном тюрбане сидит
и гадает знакомец мой старый.
Джин1 человеческий вид
принял в нем, - в это верят татары.
Вот кем ты стал, - колдуном!
Или старость постигнула беса?
В образе был ты ином
ночью звездной, в горах среди леса...
Нож в грудь земную вонзив,
мы у камня проклятого звали
Бледную тень, - и призыв
был услышан... Я вижу тебя ли?
Взгляд твой, как прежде, лукав,
но морщины суровы и резки.
Лоб свой чалмой повязав,
наклонился ты в красной черкеске.
Сгорбился, ниже стал рост,
и усы поднялися щетиной.
Что о велениях звезд
ты читаешь по книге старинной?
Внове мне судьбу предскажи.
Или только для скромности вида
Стал ты смиренным хаджи,
правоверным потомком Сеида?
Можешь ли скорбь врачевать?
Дай зажить сердца тлеющим ранам.
Можешь ли счастье опять
возвратите мне своим талисманом?
Лекарь, колдун, звездочет!
Мне не нужно теперь амулета.
Знаю, куда рок влечет,
и грядущие вижу я лета.
Старость и смерть впереди,
жизнь беднее становится, строже...
Что ж? в "книгу звезд" погляди, -
по-арабски в ней сказано то же.
Светите Хазмер мне давно,
и погибнуть от злого светила
Мне на пути суждено.
Где же вырыта будет могила? -
Сдвинул колдун мой чалму
и смеется загадочно-странно,
Весь исчезая в дыму
над курящимся углем кальяна.
______________
1 Джины, духи зла, по верованиям крымских татар, могут принимать человеческий образ, являясь людям в знакомом виде. Мусульмане верят также, что потомки рода Сеидов
обладают способностью врачевания и предвидения. "Книга звезд" (Элдыз-намэ) - остаток арабской астрологии.
XLVI. АСТРОИДЕИ
Ночь настает! Шесть светил
заблистали в мерцании звездном.
Нам Трисмегист осветил
тайный путь к заповеданный безднам.
Все, что вверху, - то внизу!
Сокровенно познанье науки.
Но в эту ночь и грозу
мы сомкнем распростертые руки.
Властвуют знаки планет,
на земле, удлиняются тени.
И недоступного нет.
Дух наш выше взойдет на ступени.
Ныне полны времена,
дивных чисел исполнилась мера.
В небе блистают Луна,
Марс, Юпитер, Сатурн и Венера.
Ярко Меркурий горит.
Встали бледных существ очертанья, -
Духов блуждающих вид
нам не страшен в кругах заклинанья.
Злая их сила слепа,
наступают в молчанье суровом...
Духов стихийных толпа
разомкнется пред огненным словом.
Племя арабов нашло
в буквах алгебры слов вычисленье:
Всякое слово - число,
и все числа - слова в их значеньи1.
Вы, души волн и камней,
отойдите и станьте у входа!
Вступим в преддверье теней
и вещественность сбросит природа.
В горней стране, мудрецы
созерцают эфира виденья.
Астроидеи - венцы
пламенеющей тайны творенья.
Там первообразов мир,
всех начал бытия присносущих.
Их созидает эфир
в воплощеньях былых и грядущих.
Вихри несутся со скал,
развевая нам шумно одежды.
Тот, кто познанья искал,
не закроет в смущении вежды.
В бездну не может упасть,
кто над перстью возвысился тленной,
Мудрым - корона и власть,
их владычество - в царстве вселенной!
____________
1 Начало алгебры - в каббале, где буквы имеют значение
чисел.
XLVII. МИР ИНОЙ
Неосторожный мой друг,
пусть хранят тебя знанье и вера!
Став за магический круг,
ты заклятьем призвал Люцифера.
И не очам ли твоим,
что всегда прозорливы и ясны,
Дивно, ребенком нагим
дух явился, как мальчик прекрасный?
Злоба невинности лик
приняла, скрыв свои вид нестерпимый.
Малым стал тот, кто велик...
Так детьми предстают Серафимы.
Ложь и соблазн были в нем, -
подымаясь из мрачного ада,
Вечным пылают огнем
бледной смерти ужасные чада.
О, духов зла не зови! -
Они близко, их вызвать не трудно.
Светлому царству любви
изменил ты душой безрассудно.
Что не помолишься ты?
Хор небесный, блаженно-счастливый,
Духи добра, красоты,
слышат пылкого сердца призывы.
Страстно зови, - и придут
Силы неба, святые виденья.
Только в тебе скрыт твой суд,
а в устах у них нет осужденья.
Их золотого венца
ослепляет нас пламене лучистый, -
Наши порочны сердца,
а они так прекрасны и чисты.
| |
| Просмотров: 432 | Рейтинг: 0.0/0 |
| Всего комментариев: 0 | |
Жанры