| Главная » Книги |
Арнольд Эдвин - Свет Азии, Страница 3
Арнольд Эдвин - Свет Азиивистомъ наполненъ былъ воздухъ.
Павлины гордились хвостомъ;
Зеленые голуби нежились въ гнездахъ
И цапли бродили кругомъ.
Кривлялись вдали обезьяны, и смело
Средь дивныхъ цветовъ, у ручья,
Где выхухоль робко резвилася, - грела
Холодныя кольца змея.
Согласной любовью и миромъ дышали
Его обитатели все,
И дни золотые въ дворце пролетали
Въ покое и дивной красе:
Такъ въ тихой равнине, средь лилий стыдливыхъ
И лотосовъ льется потокъ...
Тамъ лучшимъ цветкомъ средь цвътовъ горделивыхъ
Была Ясодхара цветокъ.
Въ приветливыхъ, дальнихъ покояхь чертога
Таился еще уголокъ:
Покоя прекраснее даже для Бога
Никто бы построить не могъ.
Передней служила квадратная зала,
А куполомъ ей небосводъ.
Въ бассейнахъ изъ мрамора нежно журчала
Вода съ Гималайскихъ высотъ.
Ступени, края и карнизъ въ водоеме
Блестели агатомъ. Лучи
Горячаго солнца чуть гасли въ истоме
И были не такъ горячи.
И все усыпляло тревожное чувство:
Царила кругомъ полутень.
Предъ спальней, пленительнымъ чудомъ искусства
Рделъ негою вечера день.
Тамъ светъ благовонныхъ лампадъ разливался
По тканямъ прозрачныхъ завесъ,
И робко въ коврахъ звездоносныхъ купался,
Какъ въ пологе теплыхъ небесъ.
Здесь ночь сочеталась съ полуденнымъ светомъ,
И веялъ стыдливый зефиръ,
Сливая свой шопотъ, дышавший приветомъ,
Съ волшебными звуками лиръ.
Тамъ ночью и днемъ подавались безсменно
Избранныя явства, плоды,
Печенья и вина съ душистою пеной,
И шербетъ, закованный въ льды.
Тамъ рои прислужницъ, певцы и певицы
Служили прекрасной чете,
Оне навевали имъ сны на ресницы
И пели хвалу красоте.
Когда-жъ просыпался царевичъ, - рабыни
Игрою и танцами вновь
Его возвращали къ прекрасной богине,
Будили дремавшую кровь.
И полные страсти сливались напевы
Съ движениемъ девственныхъ рукъ,
И струны звенели, и чудныя девы,
Какъ феи, кружились вокругъ.
Чампаки* и мускусъ струей благовонной
Вокругъ разливали свой дымъ,
И снова въ объятья царевны влюбленной
Онъ падалъ, желаньемъ томимъ.
Такъ жилъ онъ въ объятияхъ жизнью блаженной
И царь повелелъ, чтобъ въ дворце
Никто не напомнилъ о юдоли бренной
И смертнаго скорбномъ конце.
И если танцовщица, или певица,
Впадала порою въ печаль,
Иль кудри ея начинали сребриться,
Иль ножка срывалася, - вдаль
Отъ этого рая ее увозили,
Какъ будто сухую листву,
Какъ розъ лепестки облетевшие, или
Какъ смятую грубо траву.
А те предавались немедленно казни,
Кто смелъ намекнуть во дворце
О мире страданий, печали, боязни
И смертнаго грустномъ конце.
И царь размышлялъ: "Если сынъ мой прекрасный
Всю юность свою проведетъ
Вдали отъ сомнений и мысли опасной,
Вдали отъ житейскихъ заботъ, -
Быть можетъ, его назначенье изменить
Капризный безсмысленный рокъ,
И онъ поневоле величье оценитъ
И царский оденетъ венокъ.
Вкругъ, этой темницы, где сладкому плену
Служила любовь, красота,
А крепкой оградой - блаженство, онъ стену
Велелъ возвести... Ворота -
Тройныя, литого железа и стали,
Такия, что съ страшнымъ трудомъ
Сто сильныхъ привратниковъ ихъ отворяли,
И шумъ раздавался кругомъ
За полъ иоджаны*... Сквозь эти ворота
Не смела проникнуть печаль и забота.
Примечания Сакьи - или вернее Шакьи, горный кланъ, живший въ нагорьи Непала. Къ нему принадлежалъ Будда.
Парвати - богиня, супруга Шивы.
Ямуна - Джамна, река, притокъ Ганги.
Джатака - разсказъ объ одномъ изъ прежнихъ перерождений Будды; ихъ известно несколько сотъ. Известенъ сборникъ 550 джатакъ.
Кантака - конь Будды, который после смерти попалъ въ число боговъ.
Синхахану - дедъ Шакьямуни.
Мантры - священные гимны, заклинания.
Радха - супруга Кришны, одного изъ воплощенний бога Вишну.
Кришна - человеческое воплощение бога Вишну.
Драупади - жена пяти братьевъ Пандавовъ, героевъ Махабхараты.
Сита - жена Рамы, героя Рамаяны.
Шива - одинъ изъ высшихъ боговъ, обыкновенно изображаемый въ страшномъ виде; часто пишется ошибочно въ нашихъ книгахъ Сива.
Чампака - темный, пахучий цветокъ, и дерево, на которомъ растутъ эти цветы (Michelia Champaka Lin).
Иоджана - мера длины, по разнымъ оценкамъ =4, 5, 9 английскимъ милямъ.
Ганеша - богъ мудрости, изображается съ головою слона, онъ сидитъ на мыши.
КНИГА ТРЕТЬЯ. И въ этомъ приюте любви и забвенья
Жилъ Будда; не зналъ нашъ Господь
Ни бедности горькой, ни зла, ни сомненья,
Ни мукъ, разрывающихъ плоть.
Но какъ иногда по волнамъ океана
Блуждаетъ во сне человекъ,
И утромъ, усталый отъ бурь и тумана
Выходитъ на сумрачный брегъ.
Такъ, часто, заснувъ на груди своей милой,
Онъ вскакивалъ съ крикомъ въ бреду:
"О миръ мой! Мой миръ! Слышу вопль твой унылый
Все слышу! Все знаю! Идy!"
"О, мой государь. Что съ тобою?" - Въ испуге
Шептала, бледнея, она.
Сиддарта спешилъ улыбнуться супруге, -
Улыбка была холодна,
Но взоры блестели святымъ состраданьемъ,
Лицо озарялось небеснымъ сияньемъ.
Однажды рабы на порогъ положили
Огромную тыкву, на ней
Звенящия струны натянуты были.
Чтобъ ветеръ, летя изъ аллей,
Игралъ на нихъ песни свои... Запорхали
Порывы ветровъ по струнамъ,
И звуки нестройные все услыхали,
И только Сиддарта въ глубокой печали
Внималъ песнопевцамъ, богамъ:
* * * "Мы ветра легкокрылаго живые голоса;
"Вздыхаетъ о покое онъ и молитъ небеса.
"Покоя нетъ!
"О, смертный! Знай, что жизнь твоя подобна ветру;
въ ней
"Все - буря, стонъ, рыдание, борьба слепыхъ страстей -
"Покоя нетъ!"
* * * "Къ чему, зачемъ мы созданы? Откуда жизни ключъ
"Взялся? Куда стремится онъ, мятеженъ и кипучъ?
"Кто дастъ ответъ?
"Мы, духи, также вырвались изъ бездны пустоты;
"Зачемъ живемъ, страдаемъ мы, волнуемся, какъ ты?
"Кто дастъ ответъ?"
* * * "Скажи, какое счастие любовь тебе даритъ?
"Она - сиянье краткое среди могильныхъ плитъ.
"Жизнь коротка.
"Подобно ветру буйному изменчива она;
"Ея волненья вечныя - звенящая струна.
"Жизнь коротка!"
* * * "О, Майи сынъ, ты слышишь-ли, мы стонемъ на струнахъ:
"Веселья не рождаемъ мы въ измученныхь сердцахъ.
"Веселья нетъ.
"Подъ солнцемъ всюду видимъ мы лишь море слезъ и мукъ,
"Въ крови горячей тонущихъ, спасти молящихъ рукъ.
"Веселья нетъ."
* * * "И стонемъ и смеемся мы надъ слабостью людей.
"Жизнь призракъ и привязаны одни безумцы къ ней.
"Жизнь только бредъ.
"Сдержать ее не властны мы, какъ вь небе облака;
"Она течетъ, волнуяся, какь бурная река.
"Жизнь только бредъ."
* * * "Но ты, ты предназначенный спасти весь родъ людской,
"Спеши! Тебя ждетъ миръ слепой, измученный борьбой.
"Спеши къ нему!
"О, Майи сынъ, возстань! Проснись! Твой близокъ,
близокъ часъ!
"Надъ миромъ утопающимъ светъ истины погасъ.
Спеши кь нему!"
* * * "Мы ветра безпокойнаго живые голоса,
"Тоскуя, мы проносимся чрезъ горы и леса.
"Дай людямъ светъ!
"Оставь любовь мятежную и сжалься надъ людьми.
"Брось роскошь! За страдаюшихъ страдание прийми.
"Дай людямъ светъ!"
* * * "Тревожа струны звонкия, мы вздохи шлемъ тебе,
"Тебе, не оскверненному въ мучительной борьбе.
"Ждетъ миръ тебя!
"Летая здесь незримыми, сь тобою говоря,
"Смеемся мы надъ дивными забавами царя.
"Ждетъ миръ тебя!"
* * * Въ другой разъ царевичъ сь своей Ясодхарой
Внималъ, какъ одна изъ певицъ
Ихъ тешила дивною сказкою старой...
День гасъ... Щебетание птицъ
Смолкало... Смягчались вечерния краски...
А голосъ певицы звучалъ:
И вторила лютня чарующей сказке,
Какъ ветромъ разбуженный валъ.
Она говорила о странахъ далекихъ,
Где бледные люди живутъ,
Где солнце въ волнахъ океана глубокихь
Находитъ ночлегъ и приютъ;
О дивномъ коне, о любви говорила...
Царевичъ вздохнулъ и промолвилъ уныло:
"Въ прелестномъ рассказе мне ветра напевы
Напомнила Читра. Такъ пусть
Жемчужина будетъ наградой для девы,
Навеявшей тихую грусть!
А ты, Ясодxapa, жемчужина рая,
Скажи мне: ты знаешь страну,
Где видно, какъ солнце, блестя и сверкая,
Въ морскою идетъ глубину?
И есть-ли сердца тамъ, подобныя нашимъ?
Быть можетъ, въ них царствуетъ ночь.
Мы здесь веселимся безпечно и пляшемъ
А имъ бы могли мы помочь!
Ахъ, часто когда лучезаренъ и светелъ,
Дискъ солнца съ востока встаетъ,
Я думаю: кто его первый тамъ встретилъ,
Какие тамъ нравы, народъ?
И часто, прильнувши кь груди твоей знойной,
Въ тоске созерцая закатъ,
На западъ пурпурный, на западъ спокойный
Я съ солнцемъ умчаться бы радъ.
Тамь, верно, достойны участия братья.
Къ нимъ рвусь я въ желаньяхъ моихь,
И даже твои поцелуи, обьятья,
Забыть не заставятъ о нихъ.
О, Читра! Ты знаешь те дивныя страны.
Скажи, где добыть мне коня,
Чтобъ онь черезъ сушу, моря, океаны,
Понесъ , какъ на крыльяхъ меня?
Ты душу мою взволновала разсказомь.
За сутки езды на коне
Отдамъ я дворецъ, чтобъ пытующимь глазомъ
Увидеть вселенную мне.
Hетъ, лучше хотелъ бы орломъ я родиться...
На пикъ гималайскихъ высотъ,
Где снегъ на вершинахъ зарей золотится,
Я-бъ смелый направилъ полетъ.
Оттуда я, полонъ возвышенной цели,
Все земли-бы виделъ окрестъ.
Скажи, отчего я не знаю доселе
Ни чуждыхъ народовъ ни местъ?
Скажите! Узнать наконецъ это надо,
Что тамъ за воротами нашего сада?"
Одинъ изъ придворныхъ ответилъ: "Селенья
И городъ, а дальше - поля;
За ними - царя Бимбисары владенья,
А тамъ и большая земля.
Она занята неисчислимымъ народомъ."
И молвилъ царевичъ Чанне:
"Довольно! Запречь колесницу! Съ восходомъ
Увижу я все не во сне!"
И весть та до слуха дошла Суддходаны.
И царь объявилъ всемъ: "Пора
Увидеть Сиддарте подвластныя страны
И подданныхъ. Завтра съ утра
Пошлите глашатаевъ въ городъ. Скажите,
Чтобъ въ радостный видь привели
Повсюду жилища, чтобъ грустныхъ событий
Не виделъ наследникъ земли,
Чтобъ вплоть до дальнейшихъ моихъ повелений
Скрывались калеки вь дому,
Чтобъ зрелища смерти, страданья, сомнений
Осталися чужды ему".
И после такого приказа, дороги
Расчистили слуги кругомъ,
Хозяйки, дома разукрасивъ, пороги
Посыпали краснымъ пескомъ.
Повсюду венки заблистали, букеты
И флаги... У каждыхъ дверей
Стояли, въ златыя одежды одеты,
Боговъ изваянья, царей.
Богъ Сурья* стоялъ разукрашенный всюду,
И городъ подобенъ былъ роскошью чуду.
Глашатаи съ гонгомъ подъ звукъ барабана
Кричали: "Внимай, о народъ!
Нашъ светлый властитель, король Суддходана
Тебе приказанье даетъ:
Пусть городъ нашъ ныне всемъ кажется светелъ.
Пусть всюду веселье кипитъ,
Чтобъ юный царевичъ Сиддарта не встретилъ
Печали, нужды и обидъ!"
И городъ весь былъ разукрашенъ прилежно,
Когда въ колеснице резной
Сиддарта въезжалъ на быкахъ белоснежныхъ
Въ ворота столицы родной.
И видя всеобщий восторгъ, безотчетно
Царевичъ душой просветлелъ:
Любя, ему все улыбались охотно;
Какъ будто все жили кругомъ беззаботно,
Всемъ выпало счастье въ уделъ.
"Миръ чуденъ! За что простираетъ объятья
Мне этотъ трудящийся людъ?
За что мне все милые сестры и братья
Подобную честь воздаютъ?
Малютка бросаетъ цветы изъ кошницы...
Прошу, поднимите дитя;
Пускай онъ со мной въ росписной колеснице
Проедетъ, смеясь и шутя.
Владыкою быть въ этомъ царстве отрада
Какъ добръ этотъ славный народъ!
Какъ мало ему для веселия надо,
Какъ скромно онъ всюду живетъ!
За эти ворота вези меня Чанна!
Хочу я узнать, наконецъ,
Весь миръ этотъ дивный!.. Мне грустно и странно
Что я такъ любилъ свой дворецъ!"
Подъ крики восторга, съ живыми мечтами
Царевичъ свой путь продолжалъ.
Народъ ликовалъ, и съ весельемъ цветами
Дорогу его осыпалъ.
И дальше по воле царя все дороги
Веселиемъ были полны.
Казалось, заботы, печаль и тревоги
Не трогали этой страны.
Но вдругъ, на пути изъ лачуги несчастной
Навстречу имъ вышелъ старикъ,
Онъ весь былъ разрушенъ болезнью ужасной,
Но къ мукамъ несноснымъ привыкъ.
Сквозь дыры лохмотьевъ виднелося тело;
На высохшихъ, острыхъ костяхъ
Изсохшая кожа, какъ тряпка висела.
Отъ слезъ потускнели въ глазахъ
Разсудокъ и воля... Все члены дрожали...
Онъ руку свою прижималъ
Къ груди, где рыданья волной клокатали...
Несчастный старикъ чуть дышалъ...
"Подайте убогому, добрые люди!"
Молиль онъ! Услышьте меня"...
Но вырвался кашель изъ сдавленной груди,
И нищий умолкнулъ, стеня.
Умолкнулъ, но полный безвыходной муки,
Онъ все еще къ нимъ простиралъ,
Какъ цепкия ветви, изсохшия руки,
Прохожихъ безъ словъ умолялъ.
Придворные нищему крикнули грозно:
"Съ дороги! Царевичу путь!
Съ дороги, несчастный!"
Но было ужъ поздно:
Его не успели столкнуть.
Царевичъ мгновенно заметилъ калеку.
"Оставьте! Оставьте его! -
Вскричалъ онъ. - О, Чанна, гляди, человеку
Подобное здесь существо!
Подобное только... Я знаю, не можетъ
Такъ быть человекъ удрученъ...
Онъ дряхлъ... Или горе несчастнаго гложетъ?..
Онъ худъ... Или голоденъ онъ ?"
"Я при смерти", - шепчетъ со стономъ несчастный.
- "Скажите, что значутъ слова: "Я при смерти?"
Нетъ, этотъ образъ ужасный
Не близкаго намъ существа!"
Возница ответилъ: "О, нетъ, предъ тобою
Стоитъ человекъ. Правда, онъ
И беденъ и худъ, и измученъ борьбою,
И старостью тяжкой согбенъ.
Въ глазахъ его разумъ и воля погасла,
Все соки года унесли...
Въ светильнике нетъ драгоценнаго масла,
Лампада въ грязи и въ пыли.
Одна лишь светильня чадить, догорая:
То искорка жизни глухой.
Вотъ старость, царевичъ. Но ты, не внимая,
Иди своей светлой стезей.
Съ техъ поръ ужъ десятки годовъ миновали,
Какъ полонъ онъ былъ красоты.
Глаза его искры веселья метали,
Онъ, такъ же здоровъ былъ, какъ ты."
- "Ужель это можетъ съ другими случиться?" -
Прервалъ тутъ царевичъ его.
"О, мой повелитель! - ответилъ возница: -
Такъ хочетъ само божество. "
- "Ужели и я, и моя Ясодара,
Коль жизнь наша будетъ долга,
Ужели и мы будемъ дряхлы и стары,
И мы, и Джалини, Ганга,
Малютка Хаста и дитя Гаутами!"
- "Да, царь мой, - ответилъ Чанна.
Все то-же, конечно, должно быть и съ нами"...
И, вздрогнувъ, царевичъ сказалъ со слезами:
- "Довольно! Вся жизнь мне ясна!"
И вотъ возвратился Сиддарта обратно,
Исполненный тягостныхъ думъ.
Въ душе его скорбь разрослась необъятно,
И ликъ быль тоскливъ и угрюмъ.
Ни сладкия яства, ни ласки царицы,
Ни лучшие перлы земли,
Ни рои танцовщицъ, мелькавшихъ какъ птицы,
Сиддарту развлечь не могли.
Но вотъ Ясодара спросила, тоскуя:
"О, мой повелитель ответь,
Ужели любовью своей не могу я
Холоднаго сердца согреть?"
И грустно ответилъ онъ: "О, дорогая!
Въ тебе вся услада моя,
Но сердце скорбитъ, что отрада святая
Не вечна во мгле бытия.
Мы будемъ съ тобою и дряхлы и стары,
Застынетъ въ сердцахъ нашихъ кровь,
И съ сладкихъ, божественныхъ устъ Ясодары
Не буду впивать я любовь.
И, если-бы, слившись другъ съ другомъ устами,
Старалися мы удержать
И жизнь и любовь день и ночь, - между нами
Прокрадется время какъ тать,
И страсть мою властно оно уничтожитъ,
Прогонитъ желание прочь,
И радостный блескъ красоты твоей сгложетъ...
Такъ злобная, черная ночь,
Подкравшись къ вершинамъ, где снегъ искрометный
Блистаетъ игрой жемчуговъ,
На нихъ налагаетъ рукой незаметной
Печальный и серый покровъ.
Все это узналъ я, и сердце всецело
Стремится избавить теперь
Отъ грознаго времени слабое тело,
И слабость любви отъ потерь".
И всю эту ночь просиделъ онъ угрюмо,
И сонъ отгоняла пытливая дума.
* * * И снилися сны въ эту ночь Суддходане,
И въ первомъ увиделъ онъ сне
Красивое знамя; на пурпурной ткани,
Знакъ Индры* былъ: солнце въ огне.
Но буря дохнула съ угрозой суровой,
Разорвано знамя, - и вотъ
Рой теней обрывки отъ ткани шелковой
На западъ несетъ отъ воротъ.
Потомъ десять мощныхъ слоновъ ему снились:
На первомъ царевичъ сиделъ.
Торжественно къ югу они устремились;
Уборъ ихъ на солнце горелъ.
А въ третьемъ онъ сне увидалъ колесницу,
Блестевшую, точно заря;
Две пары коней перегнали бы птицу;
Ей правилъ наследникъ царя.
Въ четвертомъ-же сне золотое приснилось
Ему колесо, и на немъ
Какая-то надпись, сверкая, змеилась,
Оно ослепительно-быстро катилось,
Подъ музыку съ яркимъ огнемъ.
А въ пятомъ вотъ что увидалъ Суддходана:
Межъ горъ, у столицы, стоялъ
Большой барабанъ; по тому барабану
Царевичъ жезломъ ударялъ,
И грохотъ, подобный громовымъ раскатамъ,
Летелъ къ небесамъ, благодатью объятымъ.
Въ шестомъ сне увиделъ онъ башню; она
Терялась вершиною за облаками.
Царевичъ, блистая красой, какъ весна,
На ней красовался, и щедро руками
Бросалъ во все стороны грешной земли
Рубины и жемчугъ, и скоро пришли
Толпой туда люди, и жадно сбирали
Каменья, что царския руки бросали.
Въ седьмомъ сне услышалъ онъ вопли и стонъ:
То шесть мудрецовъ неутешно рыдали
И въ горе руками уста закрывали,
Какъ будто бы шли съ похоронъ.
* * * Такие семь сновъ увидалъ Суддходана.
Никто изъ его мудрецовъ
Разсеять не могъ рокового тумана, -
Найти толкование сновъ.
И въ гневе воскликнулъ владыка: "Несчастье
Быть можетъ, грозитъ всей стране,
И нетъ мудреца, чтобъ пророческой властью
Помогъ избежать его мне!"
И всюду печаль разлилася, какъ море.
Никто его сновъ не постигъ.
Но скоро разсеять суровое горе
Явился безвестный старикъ.
Въ звериныя шкуры закутанный, - властно
Сказалъ онъ: "Ведите меня
Къ царю. Я ему все видения ясно
Открою въ течение дня."
И выслушавъ сны отъ царя, неизвестный
Съ глубокимъ поклономъ сказалъ:
"Да будетъ прославленъ приютъ твой чудесный,
Откуда прекрасней, чемъ съ тверди небесной,
Спасительный светъ засиялъ.
Семь радостей семь знаменуютъ видений
Какъ - знамя, где виделъ ты знакъ
Небеснаго Индры - изъ горнихъ селений
Повержено на землю, - такъ
Падеть одряхлевшая вера, и семя
Иной, новой веры взойдетъ.
Боговъ изменяетъ безстрастное время;
Приходитъ всему свой чередъ.
Слоны, потрясавшие землю ногами,
То мудрости десять даровъ.
Царевичъ съ великими теми дарами
Уйдетъ изъ-подъ царскихъ шатровъ.
Четыре коня въ золотой колеснице -
Его добродетели... Знай, -
Растворятъ оне ему двери темницы,
Откроютъ очамъ его рай.
Затемъ, колесо драгоценное, - это
Святой и премудрый Законъ;
Его во все стороны мрачнаго света
Покатитъ властительно онъ.
Большой барабань, прогремевший сурово
Съ земли до небесныхъ высотъ, -
То громъ благовестный победнаго слова,
Которое миръ потрясетъ.
А башня до неба, величие Будды.
Безценные камни его, -
То истины светлой нетленныя груды,
Что миру вручитъ Божество.
А шесть лжеучителей*... то, безъ сомненья -
Они горевали: и имъ
Откроетъ Онъ правду, и все заблужденья
Разсеетъ, какъ утренний дымъ.
Возрадуйся царь! Его светлымъ владеньямъ
Не будетъ подъ солнцемъ границъ,
А рубище странника, полное тленьемъ,
Дороже твоихъ багряницъ.
Вотъ что означаютъ, владыка, виденья.
Неделя пройдетъ и прийдетъ исполненье."
Такъ молвилъ властителю странникъ смиренный
И, трижды коснувшись земли,
Ушелъ... Царь послалъ ему даръ драгоценный,
Но старца рабы не нашли.
"Въ храмъ Чандры* вошли мы, и тотчасъ оттуда
Сова улетела" - рабы
Царю донесли, какъ великое чудо.
Такъ, часто, по воле Судьбы,
Являю 
| |
| Просмотров: 365 | Рейтинг: 0.0/0 |
| Всего комментариев: 0 | |
Жанры