Раевский Николай Алексеевич - Друг Пушкина Павел Воинович Нащокин

стах к югу от Москвы. Воскресенское принадлежало тогда князю Ивану Алексеевичу Трубецкому.

   Благодаря любезному содействию московского исследователя Юрия Борисовича Шмарова я получил копию чрезвычайно интересного документа о венчании Павла Воиновича, который включен в "Дело Московского дворянского депутатского собрания о дворянстве поручика П. B. Нащокина". Привожу текст документа полностью:

  

Часть вторая
Когда и кто именно венчаны	Кто были поручители
В Генваре
Число    28. По учинении надлежащего обыска венчан Лейб-Гвардии Кирасирского Его Величества полка (*) отставной поручик Павел Воинович Нащокин, первым браком с московской мещанской дочерью девицей Верой Александровной Нагаевой.	Поручителями были по женихе: князь Иван Алексеевич Трубецкой и отставной копиист Лев Александрович Нарской.    По невесте: тайный советник, действительный камергер и разных орденов кавалер Александр Петрович Нащокин.

  

   Венчал села Воскресенского, Воскресенской церкви священник Иван Васильевич Крылов.

   При бракосочетании был той же церкви дьячок Михаил Иванов Людмилов, пономарь Леонтий Иванов Рождественский.

  

   (* Почему-то в церковном документе неправильно указано название полка, в котором служил до отставки жених. Лейб-гвардии Кирасирский его и. в. полк действительно существовал и был причислен к составу гвардии еще в 1813 г., но Павел Воинович, как видно из указа об отставке, служил в другом полку - Лейб-Кирасирском ее и. в. В тексте записи есть еще одна неточность - Лев Александрович, как и его брат, писался Нарский, а не Нарской.)

  

   Итак, свадьба Павла Воиновича Нащокина состоялась 2 января 1834 года {Если в выписке, приобщенной к делу о дворянстве П. В. Нащокина, нет описки в дате венчания, приходится считать, что в академическом издании (XV, 105) письмо Нащокина из села Тюфили датировано неправильно ("Январь (не позднее 26) 1834"; нужно: "конец декабря 1833").}. К сожалению, как мне сообщил Ю. Б. Шмаров, "книги обысков", в которых подробно указывались подтвержденные документами сведения о происхождении невесты и жениха, по Воскресенской церкви не сохранились. Из метрической выписки мы узнаем лишь, что невеста принадлежала к мещанскому сословию и что ее девичья фамилия - Нагаева. Что касается поручителей (шаферов), то князь И. А. Трубецкой, вероятно, был одним из близких знакомых Павла Воиновича, Александр Петрович Нащокин - его троюродный брат, о котором, так же как и об отставном копиисте Л. А. Нарском, речь пойдет ниже.

   В подлинности документа о венчании сомневаться не приходится, но в не менее подлинной "копии о дворянстве", к которой мы уже много раз обращались, упомянуто о том, что, согласно "Списку о семействе и состоянии", представленному в Московское дворянское депутатское собрание в 1848 году, "Павел Воинович Нащокин был женат тогда на Вере Александровне Нарской".

   В чем же причина разногласия официальных источников?

   Жена ближайшего друга Пушкина, Вера Александровна Нащокина, ставшая таким же другом поэта и пронесшая память о нем через всю свою жизнь, уже давно привлекала внимание мемуаристов и исследователей. Написано о ней немало. Немало строк посвящено и не столь уж важному вопросу о ее происхождении, но в этом отношении сведения крайне противоречивы. Ясно лишь одно: Вера Александровна - внебрачная дочь, но кто ее отец, это оставалось невыясненным вплоть да нашего времени.

   Почти сто лет тому назад Н. И. Куликов писал: "В это время Павел Воинович влюбился в прехорошенькую барышню-однофамилицу - Веру Александровну Нащокину, женился на ней и на некоторое время исчез из Москвы: жил в деревне у тестя, потом, кажется, в Туле" {Н. И. Куликов. Александр Сергеевич Пушкин и Павел Воинович Нащокин. Очерки и воспоминания.- "Русская старина", 1880, декабрь, с. 993.}.

   Этим сведениям позднейшие авторы, по-видимому, не придали веры.

   A. Б. Лобанов-Ростовский наряду с Нарской {А. Б. Лобанов-Ростовский. Русская родословная книга, т. II, изд. 2-е. СПб., 1895, с. 27.} приводит и иную девичью фамилию Веры Александровны - Нашева {Там же; с. 465.}.

   По свидетельству П. И. Бартенева, который познакомился с Верой Александровной в 1851 году, она - незаконная дочь Петра Александровича Нащокина {"Русский архив", 1904, кн. III, No 11, с. 446. Внебрачные дети в дореволюционное время носили, как общее правило, фамилию матери. Отчество им присваивалось по крестному, а не по фактическому отцу.}; девичья же фамилия жены Павла Воиновича - Нарcкая. Таким образом, Бартенев полагал, что Нащокин женился на дочери своего троюродного племянника.

   B. В. Вересаев считал, что девичья фамилия Веры Александровны - Снарская {В. В. Вересаев. Спутники Пушкина, т. 2. М., 1937, с. 246.}.

   В наши дни H. H. Белянчиков, возвращаясь к вопросу об отце Нащокиной, упоминает о том, что, "по некоторым сведениям, это был священник Покровской церкви на Кудринской улице. Он умер в Москве и был похоронен на Ваганьковском кладбище рядом с могилой Нащокина". Приведя эту версию, автор в дальнейшем утверждает, однако, что отцом Веры Александровны является "какой-то богатый домовладелец Александр Нарский, имевший дом под No 100 по Б. Покровской улице" {Н. Белянчиков. Литературная загадка.- "Вопросы литературы"; 1965, No 2, с. 256.}.

   Не будем утомлять читателя дальнейшими поисками отца В. А. Нащокиной. В настоящее время благодаря сведениям, сообщенным В. А. Нащокиной-Зызиной, со всей этой путаницей можно навсегда покончить. В письме от 8 декабря 1966 года она сообщает: "По рассказам матери и старших сестер, Вера Александровна была внебрачной дочерью Александра Петровича Нащокина и крепостной крестьянки. Она родилась в имении Рай-Семеновское, на реке Наре, и потому получили она и ее два брата, Федор и Лев, фамилию Нарских, по названию реки".

   Скептики, конечно, могут усомниться в достоверности семейного предания {В. А. Нащокина-Зызина родилась уже после смерти своей бабушки.}, особенно когда речь идет о таком запутанном вопросе, как происхождение Веры Александровны. К счастью, помимо предания, есть и документы - два письма Александра Петровича к дочери от 13 марта и 16 апреля 1834 года, фотокопии которых лежат в моей папке.

   Первое из них обстоятельно и занимает более трех страниц. В конце его длинная собственноручная приписка матери Нащокиной. Александр Петрович в это время, видимо, уже очень больной человек. Сам он писать почти не мог. Только обращение, один абзац и подпись собственноручные, весь же остальной текст написан, несомненно, под диктовку аккуратным писарским почерком.

   "Друг мой милый, родной, сердечный, бесценное мое сокровище Верочка",- обращается старик к дочери. "...Я самый несчастный и тяжко болезненный человек",- диктует он через несколько строк.

   Последняя страница почти целиком занята очень трудно читаемой припиской матери. Вера Александровна, можно думать, хорошо разбирала эти малопонятные каракули крестьянки, родившейся в XVIII в. Я с ними справиться не смог. Благодарю писательницу и палеографа Анну Борисовну Никольскую за прочтение этой страницы (ряд слов все же разобрать не удалось).

   Приведу выдержку из приписки с сохранением орфографии {Знаки препинания в приписке отсутствуют.}. "Милая моя родная сокровища Верочка прекрасная дочка моя дай бог штоба ты с своим мужем были здоровы с почты письмо твое получила ищо с каким-то барином как мы были рады особена тому што в милова друга (т. е. А. П. Нащокина.- Н. Р.) рожденья письмо твое пришло <...> Мы все вас к себе ждали к ехтому дни молодые вы люди а сюрпризов неумеити делать <... > Парашку к тебе пришлю непримена <...> Прощай родная моя поцалуй Павла Воиновича очень жилеим што он все нездоров".

   Письмо, по-видимому, послано из Москвы. Мать Нащокиной упоминает о том, что некой княгине Трубецкой, заболевшей тяжелой водянкой, врачи советуют ехать в Москву. Князя сейчас здесь нет, и его жена "теперь <... > прискачет верно к нам". Кроме того, Александр Петрович упоминает в своем письме о том, что они с новобрачными "в 2-х стах верстах" живут "друг от друга". Двести верст - это примерно расстояние по грунтовой дороге от Москвы до Тулы, где в это время жили Вера Александровна с Павлом Воиновичем, и почти вдвое больше, чем от столицы до Рай-Семеновского.

  

  

   Итак, мы знаем теперь, кто были родители Веры Александровны. Скажем несколько подробнее о ее отце - А. П. Нащокине (1758-1838), московском знакомом Пушкина.

   Отец Александра Петровича, почетный опекун Московского воспитательного дома, скончавшийся в 1809 году, и отец Павла Воиновича были двоюродными братьями, а их сыновья, следовательно, троюродными. Знатный и в начале XIX в. очень богатый барин, А. П. Нащокин при Павле I имел придворное звание гофмаршала; в 1822 году он тайный советник и действительный камергер. В торжественных случаях ему полагалось надевать расшитый золотом мундир с укрепленным на нем камергерским ключом. Женат он был на Елизавете Семеновне Хвостовой, от которой имел пятерых детей - четырех сыновей и одну дочь. Нам придется говорить более подробно о его сыновьях Петре и Павле. Павлу Воиновичу они приходились троюродными племянниками.

   По словам Д. Н. Свербеева, о жене А. П. Нащокина рассказывали, что она "была одною из первых петербургских красавиц, необыкновенно любезная и умная" {"Записки Дмитрия Николаевича Свербеева (1799-1826)", т. II. М:, 1899, с. 131.}. Тот же автор говорит, что Александр Петрович овдовел в начале царствования Александра I. В "копии о дворянстве" он показан вдовым в 1822 году. Более ранних упоминаний о его семейном положении в этом документе нет, но Е. С. Нащокина скончалась, по-видимому, до 1810 года (в родословных книгах год ее смерти не указан).

   Как старшему представителю старшей линии Нащокиных, ему принадлежало великолепное родовое имение Рай-Семеновское {М. А. Ильин. Подмосковье. М., 1966. с. 141, 143-144.}, расположенное на реке Наре в 103 км к югу от Москвы (б. Серпуховской уезд Московской губернии).

   Рай-Семеновское - одно из самых живописных подмосковных имений. Александр Петрович, поселившийся там после смерти жены, очень его любил. В архиве Института русской литературы (Пушкинский дом) АН СССР хранится написанный его рукой листок со стихотворением одного из его гостей - вероятно, Ф. Ф. Кокошкина, известного театрального деятеля, драматурга и поэта:

  

   Семеновское Рай! Ты Райское селенье,

   Хозяин - друг добра, приветный хлебосол.

   Источники твои - источники целенья,

   Здоровый и больной здесь верно рай нашел.

  

   Под этими стихами А. П. Нащокин написал собственные вирши:

  

   Когда здесь гости дорогие, тогда Семеновское Рай,

   Тогда хозяин рад и счастливым себя считает,

   Когда же он гостей, друзей из Рая провожает,

   Тогда ему уныл и скучен здешний край.

                                   (Архив Д. П. Ознобишина - ИРЛИ.).

  

   Д. Н. Свербеев, бывавший в Рай-Семеновском и лично знавший его владельца, сообщает, что "архитектура барского дома была подражанием одной из итальянских вилл. Впоследствии были пристроены к главному дому две огромные залы для балов и спектаклей. Пристройка не нарушала симметрии, но в этом доме негде было жить удобно самому хозяину, который, впрочем, и жил только напоказ, для эффекта. Чего только у него не было? И очень порядочный оркестр из крепостных, с капельмейстером из немцев, понимавшим музыку, и домашняя капелла с удовлетворительными певчими, целая труппа своих же актеров с двумя очень красивыми и талантливыми актрисами и примадоннами" {"Записки Д. Н. Свербеева", с. 133.}. Судя по сохранившимся изображениям дома Нащокиных в его первоначальном виде, обширное трехэтажное строение, увенчанное башенкой (бельведером), действительно напоминало старинную итальянскую виллу. По обеим сторонам входа в ограду находились статуи вздыбленных коней без всадников. Впоследствии дом был перестроен, и в настоящее время он имеет совершенно иной вид (сейчас в нем помещается детский санаторий).

   На высоком, но пологом холме над рекой Нарой и поныне стоит великолепная, хотя сейчас и обветшавшая, усадебная церковь, творение зодчего М. Ф. Казакова, который, по некоторым сведениям, построил и дом владельца поместья. Постройка церкви была начата в 1765 году, очевидно еще при отце Александра Петровича, и закончена лишь в 1783 году {М. А. Ильин. Подмосковье, с. 141-144.}.

   Рай-семеновские "источники целенья", о которых упомянул в своем стихотворении Ф. Ф. Кокошкин, это железистый ключ в соседнем овраге, открытый в 1810-1811 годах. По словам Свербеева, "московский профессор химик Рейс подверг эту воду химическому анализу, а некоторые из врачей определили [ее] минеральную целительность". На время село стало модным подмосковным курортом, в который съезжались окрестные помещики и жители столицы. В изданной в 1817 году (без указания имени автора) брошюре "Чудесное исцеление, или Путешествие к водам спасителя в село Рай-Семеновское, принадлежащее г. тайному советнику, действительному камергеру и кавалеру А. П. Нащокину", написанной цветистым языком XVIII в., содержится подробное описание этого своеобразного, отлично организованного курорта. Владельцем вод в нем были построены многочисленные отдельные дома для приезжающих, гостиница, трактир, театр (летний), больница для неимущих на 25 мест, аптека, роскошно обставленное ванное заведение.

   Конечно, создание такого курорта оказалось очень убыточным. Поездки в "райское селение", кажется, вообще были зачастую лишь предлогом для того, чтобы повеселиться в доме гостеприимного помещика и побывать в его театре. На посетителей вод владелец Рай-Семеновского смотрел как на своих личных гостей и старался всячески их развлекать. Не приходится сомневаться в том, что это обходилось ему очень дорого.

   Автор брошюры 1817 года подробно описывает театральные представления, о которых упоминает и Свербеев, всевозможные праздники, многочисленные барские затеи, на которые А. П. Нащокин, видимо, в самом деле был большой мастер.

   Не приходится удивляться тому, что все эти барские причуды сильно подорвали состояние А. П. Нащокина. В начале 20-х годов Рай-семеновские воды навсегда прекратили свое существование. В год свадьбы дочери с Павлом Воиновичем Александр Петрович - 76-летний немощный разорившийся старик, вероятно состоявший под опекой. Он прожил все же еще четыре года и скончался в 1838 году.

   Можно было ожидать, что место захоронения этого носителя старинной дворянской фамилии, имевшего к тому же высокий чин и придворное звание, будет указано в одном из изданных вел. кн. Николаем Михайловичем "Некрополей" - "Московском" или "Провинциальном". В действительности же имя. А. П. Нащокина в этих справочниках не упоминается. До последнего времени считалось, что местонахождение его могилы остается неизвестным. Однако местный старожил краевед Н. Столяров в ответ на мой запрос сообщил мне, что "Александр Петрович Нащокин похоронен в своем семейном склепе, который был пристроен с двух сторон <...> церкви в селе Рай-Семеновском". До 1930 года надгробные плиты на могилах Александра Петровича и его близких находились на своих местах, но затем, с закрытием церкви, они постепенно исчезли. Сообщение Н. Столярова никаких сомнений не вызывает.

   Мать Веры Александровны Нащокиной - бывшая крепостная Дарья Нестеровна Нагаева, получившая до этого вольную и в год рождения дочери состоявшая, как видно из записи в метрической книге, в мещанском сословии {Н. Н. Белянчиков первый установил ее имя и отчество (ИРЛИ).}. Трудно сказать, была ли она русской или принадлежала к какой-либо восточной народности. Как видно из ее приписки, эта добрая женщина, полюбившая, видимо, и зятя, уже несколько приобщилась к дворянской культуре. Она знает и даже пишет правильно совсем не крестьянское слово "сюрприз". По-крестьянски называет человека, доставившего ей письмо, "барином", но о княгине Трубецкой пишет как о знакомой. "Парашку к тебе пришлю" - тоже звучит вполне по-господски. Мы не можем сказать, сколько лет было этой барыне-крестьянке, но, вероятно, мать Веры Александровны была гораздо моложе "милова друга", как она звала Александра Петровича.

   Прожила она, однако, недолго и скончалась раньше старика мужа - вероятно, не позже 1836 года. "Как мне рассказывала сестра, мать Веры Александровны рано умерла, и ее сестра Груня (Агриппина.- Н. Р.), замечательно красивая девушка, заменила двум братьям мать. И как я помню, в письмах только и было разговору о Левиньке и Фединьке, и подписаны они были большею частью не отцом, а этой Груней",- сообщила В. А. Нащокина-Зызина в письме от 22 апреля 1968 года.

   И по происхождению, и по образованию родители Веры Александровны - люди очень разные, но любили они друг друга нежно. Бывшая крепостная называет своего бывшего барина другом, и то же хорошее, теплое слово мы читаем в письме Александра Петровича. Он сообщает дочери, что после пасхи, когда просохнут дороги, надеется навестить ее с Дарьей Нестеровной ("с другом моим, а с твоею маменькой").

  

  

   Веру Александровну - скажем теперь же, одну из самых душевно привлекательных женщин, которых знал Пушкин,- можно думать, с детства окружала дружная любовь родителей.

   Дата ее свадьбы нам теперь известна. Сколько же ей было лет в 1834 году?

   Год рождения жены Павла Воиновича в литературе о Пушкине нигде не приводится. По сообщению В. А. Нащокиной_:Зызиной, он не указан и в имеющихся у нее материалах. Приходится поэтому, едва упомянув о свадьбе Веры Александровны, сразу же обратиться к документу о ее смерти. Дата кончины известна давно, но возраст умершей исследователи называют по-разному.

   И здесь нам окажет помощь все та же "копия о дворянстве". На 6-й странице старинного документа имеется позднейшая запись: "Означенная в сем документе вдова поручика из дворян Вера Александровна Нащокина сего 1900 г. ноября 16 дня скончалась от роду 89 лет. В оном удостоверяю, с приложением казенной печати, рождественский, на Бутырках протоиерей Михаил Невский. 1900 года ноября 17 дня".

   На основании этой Церковной справки можно, таким образом, считать, что Вера Александровна родилась скорее всего в 1818 году.

   Она вышла замуж в возрасте около 23 лет - по понятиям того времени, относительно поздно. Павлу Воиновичу было тогда 32 года.

   Пока нельзя с уверенностью сказать, почему венчание происходило именно в селе Воскресенском. Из Москвы Павел Воинович уехал по необходимости - скрылся от своей ревнивой подруги, оставив ей все, что было в квартире, и, кроме того, некоторую сумму денег. С молодым князем И. А. Трубецким (ему было тогда 29 лет) Нащокин, надо думать, сговорился заранее.

   Предполагать, что родители невесты в это время жили в поместье князя - селе Воскресенском, оснований нет. С другой стороны, если бы Александр Петрович по-прежнему проживал в своем родовом гнезде, Рай-Семеновском, то венчание дочери, наверное, состоялось бы не в церкви чужого села, а в усадебном храме, построенном Казаковым.

   В церковной книге Вера Александровна, как мы знаем, записана под фамилией Нагаевой,- очевидно, на основании метрического свидетельства, выданного при ее крещении. По всей вероятности, в 1834 году у нее не было на руках документа, удостоверяющего право именоваться Нарской {Иначе бы ее брат, Лев Александрович Нарский, не мог бы быть по церковным установлениям поручителем на ее свадьбе (А. П. Нащокин формально являлся посторонним лицом).}. Такой документ все же должен был существовать, так как внебрачным детям А. П. Нащокина эта фамилия, которую они носили на законном основании, могла быть присвоена лишь официальным путем.

   Вряд ли Павла Воиновича особенно интересовали бумаги девушки, которую он полюбил так, что у него "дух захватывает, голова горит". Есть документ, на основании которого можно обвенчаться, и хорошо... Сословные чувства жениха, можно думать, покорно замолчали, когда заговорила любовь. Отставному поручику Лейб-Кирасирского полка к тому же ничьего разрешения на сословно неравный, но совершенно законный брак не требовалось.

   Какие-то знакомые (или, быть может, родные) все же отговаривали его "на разные манеры", но Павел Воинович в конце декабря 1833 года сообщил Пушкину: "...мне кажется, коли что я захочу, того бог хочет" (XV, 105).

   Как уже отмечалось, Н. И. Куликов писал, что "Павел Воинович влюбился в прехорошенькую барышню". Да, она была прелестна, эта "барышня-крестьянка" по происхождению, не походившая ни на "девушку из народа", ни на молодую поповну. На сохранившихся портретах мы видим изящную барышню, каких немало было в дворянских культурных семьях пушкинского времени. Нельзя назвать ее блестящей красавицей, но тонкие, очень правильные черты лица полны скромной, одухотворенной прелести.

   Существует акварель, идентифицированная и описанная Анной Лазаревной Вейнберг {А. Вейнберг. О портретах П. В. и В. А. Нащокиных.- "Литературное наследство", т. 16-18. М., 1934, с. 756-757.}. В настоящее время она экспонирована на стене 27-го зала во Всесоюзном музее А. С. Пушкина. По мнению Вейнберг, "такой, должно быть, видел ее Пушкин в последний свой приезд в мае 1836 года". Портрет не датирован, но нарисован он во всяком случае в самые первые годы замужества В. А. Нащокиной. Приходится согласиться с автором статьи, что "Вера Александровна юная, цветущая". Она вышла замуж, как мы знаем, около 23 лет, но выглядит моложе. Портрет, несомненно, сделан в один из материально благополучных периодов жизни Павла Воиновича. Он одел молодую жену, можно сказать, роскошно. А. Л. Вейнберг так описывает ее убор: "Вокруг головы золотой, украшенный аметистами обруч, или фероньера, как это украшение тогда называлось во Франции. Ее пунцовая бархатная кацавейка богато украшена собольим мехом. Поверх нее большой кружевной белый воротник, заколотый брошью из гранатов, которые тогда сильно были в моде. Из таких же камней длинные висячие серьги. Красный цвет, по-видимому, любимый цвет Веры Александровны, так как на других известных нам портретах повсюду встречается красное пятно <...>".

   В молодости, как это видно на портретах, у Веры Александровны были прекрасные черные волосы. Забегая вперед, упомянем о том, что в 1835 году Наталья Николаевна заказала ей в Петербурге шляпу. Сообщая об этом Нащокину (20 января этого года), Пушкин прибавляет: "Жена говорит, что comme M-me Нащокина est brune et qu'elle a un beau teint {"...так как г-жа Нащокина брюнетка и у нее прекрасный цвет лица" (франц.). "Прекрасный", вероятно, надо понимать как нежно-розовый. Нередкий у брюнеток (особенно восточного происхождения) смуглый цвет кожи в то время красивым не считался.}, то выбрала она для нее шляпу такого-то цвета, а не другого. Впрочем, это дело дамское" (XVI, 6). Мы не знаем, на каком цвете остановилась жена поэта, но красный, наверное, очень шел к брюнетке восточного типа. Вейнберг находит у нее "тонкие, строгие черты с едва уловимым восточным оттенком". На мой взгляд, судя по акварели, этот ориентальный оттенок был выражен очень явственно. У Веры Александровны лицо скорее красивой тюркской, чем русской женщины.

   Быть может, ее мать, Нагаева, действительно была обрусевшей татаркой или турчанкой, как мать Жуковского. Возможно также, что своим явно восточным обликом Нащокина обязана какой-нибудь далекой, бабушке со стороны отца, о которой мы ничего не знаем.

   О том, как проходила жизнь Нащокиной до замужества, сведений в литературе до настоящего времени не было. Ее внучка сообщила мне, что Вера Александровна была "обожаемой" дочерью. Отец "дал ей прекрасное воспитание и образование, она совершенно грамотно писала по-русски, что было редкостью среди дворянских женщин" (письмо от 8 декабря 1966 г.).

   Ознакомившись с подлинниками нескольких писем Веры Александровны, я могу в полной мере подтвердить сообщение ее внучки: не только вполне грамотные, но и стилистически выдержанные, написанные хорошим слогом письма.

   Жена Нащокина в свое время, несомненно, училась и музыке. Т. Г. Цявловская сообщила мне, что на полях книги "Рассказы о Пушкине" рядом со словами П. И. Бартенева, что Вера Александровна "часто играла на гитаре, пела", М. А. Цявловский записал карандашом: "Сын Нащокина, Андрей Павлович Нащокин, говорил мне, что мать его никогда не играла на гитаре. Она была ученица Фильда {Джон Фильд (1782-1837) - знаменитый ирландский пианист, композитор и музыкальный педагог, с 1802 г. и до конца жизни живший в России.} и играла на рояле" {Рассказы о Пушкине, с. 46.}. Возможно, что Андрей Павлович, помнивший свою мать уже немолодой женщиной (в год его рождения В. А. Нащокиной было 43-44 года), не ошибался, говоря М. А. Цявловскому, что она никогда не играла на гитаре, а только на рояле. В молодости же она, скорее всего, играла, как и многие барышни того времени. По воспоминаниям современников, Вера Александровна, пользуясь тонкими палочками или вязальными спицами, играла и на крошечном рояле высотой в 18 сантиметров, который и сейчас стоит в знаменитом "Нащокинском домике" {Г. И. Назарова. Нащокинский домик. Л., 1971, с. 13.}. Анонимный автор, по-видимому лично знавший В. А. Нащокину в последние годы ее жизни, утверждает, что "она исполняла камерную музыку с знаменитейшими артистами того времени" {"Друг Пушкина Вера Александровна Нащокина".- "Семья", 1899, No 24, с. 7.}.

   О горячей любви Александра Петровича к дочери говорит и его письмо от 13 марта 1834 года, начало которого я уже привел. В нем жалобы на свое горестное состояние, на будто бы очень обидное отношение родственников и знакомых, резкие слова по адресу "законных" сыновей чередуются с полными нежности строками, обращенными к "незаконной": "Ах! мой друг, пожалей обо мне, несчастнейшем старике. На свете одна ты, моя прелестная красавица, обо мне несчастном вспомнила {Речь идет о дне рождения Александра Петровича, с которым многие, в том числе и Павел Воинович, забыли его поздравить.} <...> Затем прости, моя душа, прелестное сокровище. Господь с тобою, ангел-хранитель. Несчетно раз тебя целую и пребуду по гроб мой вернейший друг твой".

   Во втором (очень коротком) письме от 16 апреля 1834 года, где Александр Петрович поздравляет живущих в Туле молодоженов с наступающим праздником пасхи, он находит теплые слова для них обоих: "Затем прощайте, друзья мои родные <...> Несчетно раз вас обоих целую. Что вы зажились в Туле, бог вас знает. Какая разница бы была и для вас и для меня, если бы мы были вместе <... > Прощайте, друзья мои милые, родные".

   Все сказанное позволяет думать, что от своего положения внебрачной, незаконной дочери Вера Александровна вряд ли страдала. Александр Петрович свою любимую дочь в обиду, конечно, никому не давал. Я уже упоминал о том, что А. П. Нащокин, по словам Д. Н. Свербеева, овдовел в начале царствования Александра I. Если это сообщение верно, то Вера Александровна появилась на свет уже после смерти его жены. Во всяком случае, Елизаветы Семеновны не было в живых в 1817 году, когда девочке было лет 6-7.

   Мы не знаем, когда Александр Петрович окончательно заболел и перестал распоряжаться своим имуществом, но из письма А. Я. Булгакова к брату от 14 ноября 1831 года {"Русский архив", 1902, кн. I, с. 140.} видно, что в конце этого года он еще состоял уездным предводителем дворянства и иногда, на правах камергера, появлялся при дворе. Вера Александровна, несомненно, успела получить к этому времени хорошее домашнее образование - она совершенно взрослая барышня лет двадцати.

   К сожалению, Александр Петрович вовремя ее достаточно не обеспечил. В 1834 году его возможности были уже крайне ограничены. Даже послать в Тулу карету за молодоженами для него затруднительно. "Дорого просят - 75 рублей. Однако как-нибудь да постараюсь отправить",- пишет Александр Петрович дочери 16 апреля 1834 года. Своих лошадей у бывшего богатого помещика, очевидно, уже нет.

   Все же совсем небольшое именьице для Веры Александровны он приобрел заранее, но, видимо, в 1834 году не мог уже полноправно им распорядиться. 13 марта он диктует: "Купленное мною имение в Тверской губернии, в Новоторжском уезде, сельцо Глебово, назначенное мною тебе в приданое, я требовал от детей моих, чтобы они сие имение вам отдали, состоящие по 7-й ревизии 22 души, а что по 8-й налицо окажется, неизвестно {Ревизия - перепись крепостных крестьян мужского пола; 7-я ревизия была объявлена в 1815 г., 8-я производилась в 1833 г. Перепись шла, как и при предыдущих ревизиях, весьма медленно, и весной 1834 г. результаты, видимо, еще не были известны.}. Петр Александрович хотел к вам писать, чтобы вы сие имение, сельцо Глебово, им продали. Итак, я спешу вас предостеречь: 1-е, лучше всего не продавать, ибо деревенька прекрасная, мужики, покаместь я владел, были в самом лучшем состоянии, лесу и земли очень довольно, то остережитесь, бога ради, не торопитесь продавать, а если вздумаете, то просите 20-ть тысяч, меньше 14-ти тысяч ни под каким видом не отдавайте, без чего вы большую ошибку сделаете. Впрочем, если станете продавать, то перепишитесь со мною, я по сущей совести души и сердца моего дурного совета вам не дам; пожалуйста, остерегитесь и спишитесь со мною".

   К сожалению, настоятельный совет Александра Петровича не продавать сельцо Глебово оказался бесполезным. Старик не предвидел того, что случилось после его смерти. Сводные братья, унаследовавшие Рай-Семеновское поместье, как сообщает Нащокина-Зызина в письме от 8 мая 1967 года, оттягали у ее бабушки по суду деревеньку с 22 ревизскими душами.

   Нащокин не только уговаривает дочь и зятя остерегаться своих сыновей. Его чувства по отношению к ним, и особенно к старшему, Петру Александровичу, исполнены болезненной ненависти. Обидевшись на сына, не приехавшего поздравить его с днем рождения, отец диктует писарю предельно злые, сумбурные слова, называет сына "разбойником" и "злодеем".

   Надо, однако, сказать, что у Петра Александровича (1793-1864), так разгневавшего отца, была репутация действительно очень незавидная. Он служил в гвардии, в Отечественную войну 1812 года был адъютантом генерала Д. С. Дохтурова. Из л.-гв. Кирасирского полка корнета Нащокина исключили за карточную игру, что в те времена случалось не часто. Хотя обстоятельства этого исключения из гвардии неизвестны, сам факт все же заставляет усомниться в порядочности Петра Александровича. Некоторое время он прослужил на Кавказе и вышел в отставку в том же чине. Современники знали Петра Нащокина как гуляку, дуэлянта, участника скандальных похождений графа Ф. И. Толстого, прозванного "Американцем". Некая г-жа Новосильцева рассказывает о безобразном поведении обоих друзей: "В продолжение многих лет они жили почти неразлучно, кутили вместе, попадали вместе в тюрьму и устраивали охоты, о которых их близкие и дальние соседи хранили долго воспоминание. Друзья в сопровождении сотни охотников и огромной стаи собак являлись к незнакомым помещикам, разбивали палатки в саду или среди двора, и начинался шумный, хмельной пир. Хозяева дома и их прислуга молили бога о помощи и не смели попасться на глаза непрошеным гостям" {"Рассказы из прошлого. Сообщила г-жа Новосильцева".- "Русская старина", 1878, март, с. 538-540.}.

   Тяжба с сестрой из-за ее маленького именьица тоже никак не говорит в пользу обоих законных сыновей Александра Петровича. Вероятно, жестоко ругая их в письме, отец в немалой степени был прав.

   К этому следует прибавить, что, по сообщению краеведа Н. Столярова, в Рай-Семеновском среди потомков бывших крепостных Петра Александровича и сейчас бытуют о нем крайне мрачные предания, несомненно основанные на каких-то подлинных фактах. По их рассказам, это был изверг и садист, зачастую собственноручно поровший своих крепостных, как мужчин, так и женщин. Некоторые из его жертв умирали. В свое время он присвоил себе право первой ночи с выходившими замуж крестьянскими девушками и широко им пользовался. Отправляясь ночью на свидание с одной из своих подневольных любовниц, Петр Александрович упал в погреб и сломал ногу, после чего его прозвали "хромым барином". Ярый крепостник, П. А. Нащокин, по-видимому, продолжал эти истязания до самой отмены крепостного права. Реформа 19 февраля 1861 года повергла его в отчаяние, и он разразился проклятиями и угрозами по адресу царя.

   Младший брат, Павел Александрович (1798-1843), вероятно, был менее отталкивающей личностью, не вызывавшей столько негодования со стороны окружающих. В "Русской родословной книге" А. Б. Лобанова-Ростовского о нем сказано: "...адъютант вел. кн. Михаила Павловича, гвардии полковник, потом действительный статский советник" {А. Б. Лобанов-Ростовский. Русская родословная книга, т. II, изд. 2-е. СПб., 1895, с. 27.}.

   Братья Нащокины интересуют нас не только в силу своих родственных связей с Верой Александровной, но еще и потому, что входят в число лиц, несомненно знакомых Пушкину. В письме к поэту от второй половины (после 16 декабря) 1836 года Павел Воинович спрашивает: "Я к тебе писал с П. А. Нащокиным; не знаю, получил ли ты мое письмо или нет" (XVI, 212). Комментаторы безоговорочно относят инициалы "П. А." к Петру Александровичу.

   Младший брат в литературе о Пушкине до последнего времени не упоминался (или упоминание сопровождалось вопросительным знаком - XVII, 297). Однако знакомство с послужными списками обоих братьев позволяет внести ясность в этот вопрос. Долгое время считалось бесспорным, что Пушкин, советуя брату Льву в письме от 1-10 ноября 1824 года из Тригорского отвыкнуть "со временем от Нащокина, от Сабурова, от вина и от Воейковой" (XIII, 119), имеет в виду Павла Воиновича.

   Сейчас же, когда мы знаем, что последний вышел "по домашним обстоятельствам" в отставку из Лейб-Кирасирского полка 29 ноября 1823 года, а в 1824 году, несомненно, жил в Москве, где у него гостил художник П. Ф. Соколов {Т. В. Буевская. Комната художника П. Ф. Соколова в доме П. В. Нащокина. с. 511-515.}, можно считать доказанным, что в данном случае речь может идти только о Павле Александровиче Нащокине, служившем в л.-гв. Гусарском полку. Именно о Павле Александровиче писал, по-видимому, и М. В. Юзефович в своих воспоминаниях, отмечая, что Пушкин еще в Лицее "попал в среду стоявшей в Царском Селе лейб-гусарской молодежи. Там бывали и философы, вроде Чаадаева, и эпикурейцы, вроде Нащокина" {М. В. Юзефович. Памяти Пушкина.- "Русский архив", 1880, III, с. 433.}.

   В Государственном Историческом музее в Москве хранятся портреты Петра и Павла Нащокиных, а также их старшего брата Федора, скончавшегося, в Дрездене в 1813 году {Всего у А. П. Нащокина было пятеро законных детей - четверо сыновей (Федор, Петр, Семен и Павел) и одна дочь, Дарья Александровна, в замужестве Бахметьева.}.

   Облик Петра Александровича вполне соответствует его репутации: у него лицо жестокого, своевольного человека. Он изображен в белой расстегнутой рубашке, поверх которой выпущен большой нательный крест на необычно длинной цепочке. Судя по преданиям, сохранившимся в Рай-Семеновском, жестокий "хромой барин" был в то же время ханжой. Рассказывают, например, что однажды он, стоя на коленях, молился у гроба запоротой им девушки. Совсем не похож на него любезный, подтянутый гвардии полковник Павел Александрович, нарисованный П. Ф. Соколовым (?).

  

  

   Вера Александровна Нащокина родилась, как было уже указано, в Рай-Семеновском, когда Александр Петрович обладал еще очень крупными средствами. Нужды его любимая дочь во всяком случае не знала. Вряд ли она знала ее и тогда, когда отец, как я думаю, попал под опеку. Опекуны все же были обязаны приличным образом его содержать, а Александр Петрович, конечно, делал, что мог, для своей любимицы.

   Но вот она замужем за помещиком, еще молодым, у которого есть и вотчина, и "души". Есть у В. А. Нащокиной пока и собственная деревенька. По закону дворянство мужа "сообщено" и жене. Казалось бы, все обстоит благополучно...

   Если не ошибается Н. И. Куликов, Павел Воинович после свадьбы некоторое время прожил с женой в деревне у тестя. Прибавим только - не в Рай-Семеновском, а, вероятно, в одной из принадлежавших А. П. Нащокину деревень поблизости от этого села. Затем молодые уехали в Тулу. Последнее не подлежит сомнению: уже 13 марта, через шесть недель после свадьбы, их нет у Александра Петровича, а в письме от 16 апреля он спрашивает дочь: "Что вы зажились в Туле, бог вас знает".

   Причина задержки, о которой отец, очевидно, не догадывался, была простая - не на что было выехать, не на что жить... Павел Воинович надеялся, что Пушкин вот-вот вышлет ему долг, и тогда можно будет отправиться в свою деревню. Из Тулы он написал другу шесть писем. Пять из них сохранились и давно опубликованы. К сожалению, до нас не дошло первое и самое интересное, в котором Павел Воинович извещал Пушкина о женитьбе. Поэт отозвался на него длинным письмом из Петербурга, посланным между 23 и 30 марта. В нем он сообщает: "Ты не можешь вообразить, милый друг, как обрадовался я твоему письму. Во-первых, получаю от тебя тетрадку: доказательство, что у тебя и лишнее время, и лишняя бумага, и спокойствие, и охота со мною болтать. С первых строк вижу, что ты спокоен и счастлив. Каждое слово уничтожает сплетни, половине коих я не верил, но коих другая половина сильно меня тревожила... Нат[алья] Ник[олаевна] нетерпеливо желает познакомиться с твоею Верою Александровною и просит тебя заочно их подружить. Она сердечно тебя любит и поздравляет... Говорят, что несчастие хорошая школа: может быть. Но счастие есть лучший университет. Оно довершает воспитание души, способной к доброму и прекрасному, какова твоя, мой друг; какова и моя, как тебе известно. Конечно, мы квиты, если ты мне обязан женитьбою своей - и надеюсь, что Вера Ал[ександровна] будет меня любить, как любит тебя Наталья Николаевна" (XV, 117).

   Должно быть, эти задушевные строки своего друга Павел Воинович читал с теплым и радостным чувством. Зато деловая часть письма его, наверное, огорчила. Поэт напомнил Нащокину: "Когда ты отправил меня из Москвы, ты помнишь, что мы думали, что ты без моих денег обойдешься; от того-то я моих распоряжений и не сделал". Пушкин предупредил друга: "До октября денег у меня не будет - но твои 3000 доставлю тебе в непродолжительном времени, по срокам, которые назначу, сообразуясь с моими обстоятельствами" (XV, 116-117).

   Обстоятельства были трудные. Недавно найденное письмо Пушкина к брату жены, Дмитрию Николаевичу Гончарову, который после смерти деда, Афанасия Николаевича, и в связи с душевным заболеванием отца, Николая Афанасьевича, стал главой семьи Гончаровых, показывает, что уже в первой половине 1833 года материальное положение Пушкина было крайне тяжелым. Тревожные мысли о будущем семьи лишали поэта душевного покоя и радости творчества.

   "Я не богат,- писал он своему шурину,- а мои теперешние дела не позволяют мне заниматься литературным трудом, который давал мне средства к жизни. Если я умру, моя жена окажется на улице, а дети в нищете. Все это печально и приводит меня в уныние" {М. Дементьев, И. Ободовская. Редчайшая находка - неизвестное письмо Пушкина.- "Литературная газета", 1970, No 50, 9 декабря.}.

   Вероятно, с очень тяжелым чувством Пушкин был вынужден откладывать уплату своего долга Павлу Воиновичу. Лишь частично он смог его погасить в январе 1835 года.

   По-видимому, остальных пяти тульских писем поэт вовремя не получил {Нащокин, вероятно, не знал нового адреса Пушкина, переехавшего на другую квартиру, и посылал их на имя известного книгопродавца и издателя А. Ф. Смирдина, который, по словам поэта, "держит <... > письма по целым месяцам, а иногда, вероятно, их и затеривает" (XVI, 4; письмо написано не позднее 8 января 1835 г.).}, а они - поскольку речь шла о деньгах - были одно отчаяннее другого. Молодожены испытывали в незнакомом городе жестокую нужду. Уже 24 марта Нащокин пишет: "Ради бога, займи да пришли, у меня всего 5 рублей" (XV, 120). Вскоре после 22 апреля он уверяет друга: "...жена моя ничего не знает - и не замечает - ибо я наружно очень весел и спокоен". В конце письма Павел Воинович прибавляет: "...хотя мне и очень плохо - но все лучше того, что бы было - если бы не жена моя... Она ей-ей премилая и прекроткая - только бы не сглазить" (XV, 131).

   В следующем письме (конец апреля 1834 г.) Нащокин, продолжая описывать свое горестное положение, сообщает: "Жена моя брюхата,- без причуд, только не любит табаку,- знать, будет старовер. Я желаю дочь - она будет сестрою Павлу Павловичу. Сын же - того и гляди - вместо брата сделается ему барином, чего я не хочу. Что мне приятно, что жена моя в большой дружбе с моим сыном" (XV, 135).

   "Премилой и прекроткой" Вера Александровна оставалась на протяжении всей своей долгой и трудной жизни. Очень трогательным было отношение этой молодой женщины, дворянской барышни по воспитанию, к внебрачному ребенку мужа и к тому же сыну цыганки. То же самое надо сказать и о взглядах самого Павла Воиновича, старинного дворянина и бывшего кирасира. И муж, и жена прежде всего люди без предрассудков...

   Полюбив Веру Александровну, но, видимо, еще мало ее зная, Нащокин, правда, подумывал, как я уже упоминал, о том, что сына придется куда-то пристроить. Боялся, очевидно, что ребенок может помешать задуманной женитьбе. Был рад тому, что ошибся.

   Судьба этого мальчика, которого знал Пушкин, после 1834 года неизвестна. Она остается неясной и сейчас, но все же В. А. Нащокина-Зызина со слов старшей сестры смогла сообщить (в письме от 15 февраля 1967 г.), что Павел вырос и, будучи взрослым, посещал Веру Александровну. В свою очередь, П. И. Бартенев указывает, что сын Павла Воиновича пережил отца {"Письма П. В. Нащокина к А. С. Пушкину".- "Русский архив". 1904, кн. III, No 11, с. 438.}. Сведения о нем, по всей вероятности, рано или поздно отыщутся, но фамилии Нащокина он, не будучи, насколько известно, усыновленным, носить не мог.

   Во время пребывания молодых супругов в Туле Вера Александровна вряд ли не догадывалась о том, что у мужа денег нет и он достает их с великим трудом. Скорее, не хотела огорчать Павла Воиновича и делала вид, что не замечает... Во всяком случае, уже ко времени отправления шестого письма Нащокина Пушкину (после 3 мая - в июне) отчаянное положение мужа не могло оставаться для нее тайной. "По пятому уже я все продал, что только можно продать, вчетверо дешевле настоящей цены, должен с лишком тысячу рублей, и вниз не смею сходить - как в комнатах ни душно, потому что хозяин по прежнему суров - и вдобавок и пьян",- писал Нащокин (XV, 169).

   Итак, только что выйдя замуж, Вера Александровна, вероятно, впервые в жизни испытала хотя и временную, но жес