Державин Гавриил Романович - Стихотворения

дух правителю вселенной; Благодарю, что вновь чудес, красот позор Открыл мне в жизни толь блаженной. Пройдя минувшую и не нашедши в ней, Чтоб черная змия мне сердце угрызала, О! коль доволен я, оставил что людей И честолюбия избег от жала! Дыша невинностью, пью воздух, влагу рос, Зрю на багрянец зарь, на солнце восходяще, Ищу красивых мест между лилей и роз, Средь сада храм жезлом чертяще. Иль, накорми моих пшеницей голубей, Смотрю над чашей вод, как вьют под небом круги; На разноперых птиц, поющих средь сетей, На кроющих, как снегом, луги. Пастушьего вблизи внимаю рога зов, Вдали тетеревей глухое токованье, Барашков в воздухе, в кустах свист соловьев, Рев крав, гром жолн и коней ржанье. На кровле ж зазвенит как ласточка, и пар Повеет с дома мне манжурской иль левантской, Иду за круглый стол: и тут-то раздобар О снах, молве градской, крестьянской; О славных подвигах великих тех мужей, Чьи в рамах по стенам златых блистают лицы. Для вспоминанья их деяний, славных дней, И для прикрас моей светлицы, В которой поутру иль ввечеру порой Дивлюся в Вестнике, в газетах иль журналах, Россиян храбрости, как всяк из них герой, Где есть Суворов в генералах; В которой к госпоже, для похвалы гостей, Приносят разные полотна, сукна, ткани, Узорны образцы салфеток, скатертей, Ковров, и кружев, и вязани; Где с скотен, пчельников, и с птичен, и прудов То в масле, то в сотах зрю злато под ветвями, То пурпур в ягодах, то бархат-пух грибов, Сребро, трепещуще лещами; В которой, обозрев больных в больнице, врач Приходит доносить о их вреде, здоровье, Прося на пищу им: тем с поливкой калач, А тем лекарствица, в подспорье; Где также иногда по биркам, по костям, Усастый староста, иль скопидом брюхатой, Дает отчет казне, и хлебу, и вещам, С улыбкой часто плутоватой. И где, случается, гудожники млады Работы кажут их на древе, на холстине И получают в дар подачи за труды, А в час и денег по полтине. И где до ужина, чтобы прогнать как сон, В задоре иногда в игры зело горячи Играем в карты мы, в ерошки, в фараон, По грошу в долг и без отдачи. Оттуда прихожу в святилище я муз И с Флакком, Пиндаром, богов воседши в пире, К царям, к друзьям моим иль к небу возношусь Иль славлю сельску жизнь на лире; Иль в зеркало времен, качая головой, На страсти, на дела зрю древних, новых веков, Не видя ничего, кроме любви одной К себе, - и драки человеков. "Всё суета сует! - я, воздыхая, мню; Но, бросив взор на блеск светила полудневна, - О, коль прекрасен мир! Что ж дух мой бременю? Творцом содержится вселенна. Да будет на земли и в небесах его Единого во всем вседействующа воля! Он видит глубину всю сердца моего, И строится моя им доля". Дворовых между тем, крестьянских рой детей Сбирается ко мне не для какой науки, А взять по нескольку баранок, кренделей, Чтобы во мне не зрели буки. Письмоводитель мой тут должен на моих Бумагах мараных, пастух как на овечках, Репейник вычищать, - хоть мыслей нет больших, Блестят и жучки в епанечках. Бьет полдня час, рабы служить к столу бегут; Идет за трапезу гостей хозяйка с хором. Я озреваю стол - и вижу разных блюд Цветник, поставленный узором. Багряна ветчина, зелены щи с желтком, Румяно-желт пирог, сыр белый, раки красны, Что смоль, янтарь - икра, и с голубым пером Там щука пестрая - прекрасны! Прекрасны потому, что взор манят мой, вкус; Но не обилием иль чуждых стран приправой: А что опрятно всё и представляет Русь, Припас домашний, свежий, здравой. Когда же мы донских и крымских кубки вин, И липца, воронка и чернопенна пива Запустим несколько в румяный лоб хмелин, - Беседа за сластьми шутлива. Но молча вдруг встаем - бьет, искрами горя, Древ русских сладкий сок до подвенечных бревен: За здравье с громом пьем любезного царя. Цариц, царевичей, царевен. Тут кофе два глотка; схрапну минут пяток; Там в шахматы, в шары иль из лука стрелами, Пернатый к потолку лаптой мечу леток И тешусь разными играми. Иль из кристальных вод, купален, между древ, От солнца, от людей под скромным осененьем, Там внемлю юношей, а здесь плесканье дев, С душевным неким восхищеньем. Иль в стекла оптики картинные места Смотрю моих усадьб; на свитках грады, царства, Моря, леса, - лежит вся мира красота В глазах, искусств через коварства. Иль в мрачном фонаре любуюсь, звезды зря Бегущи в тишине по синю волн стремленью: Так солнцы в воздухе, я мню, текут горя, Премудрости ко прославленью. Иль смотрим, как вода с плотины с ревом льет И, движа машину, древа на доски делит; Как сквозь чугунных пар столпов на воздух бьет, Клокоча огнь, толчет и мелет. Иль любопытны, как бумажны руны волн В лотки сквозь игл, колес, подобно снегу, льются В пушистых локонах, и тьмы вдруг веретен Марииной рукой прядутся. Иль как на лен, на шелк цвет, пестрота и лоск, Все прелести, красы, берутся с поль царицы; Сталь жесткая, глядим, как мягкий, алый воск, Куется в бердыши милицы. И сельски ратники как, царства став щитом, Бегут с стремленьем в строй во рыцарском убранстве "За веру, за царя мы, - говорят, - помрем, Чем у французов быть в подданстве". Иль в лодке вдоль реки, по брегу пеш, верхом, Качусь на дрожках я соседей с вереницей; То рыбу удами, то дичь громим свинцом, То зайцев ловим псов станицей. Иль стоя внемлем шум зеленых, черных волн, Как дерн бугрит соха, злак трав падет косами, Серпами злато нив, - и ароматов полн Порхает ветр меж нимф рядами. Иль смотрим, как бежит под черной тучей тень По копнам, по снопам, коврам желто-зеленым И сходит солнышко на нижнюю степень К холмам и рощам сине-темным. Иль, утомясь, идем скирдов, дубов под сень: На бреге Волхова разводим огнь дымистый; Глядим, как на воду ложится красный день, И пьем под небом чай душистый. Забавно! в тьме челнов с сетьми как рыбаки, Ленивым строем плыв, страшат тварь влаги стуком; Как парусы суда и лямкой бурлаки Влекут одним под песнью духом. Прекрасно! тихие, отлогие брега И редки холмики, селений мелких полны, Как, полосаты их клоня поля, луга, Стоят над током струй безмолвны. Приятно! как вдали сверкает луч с косы И эхо за лесом под мглой гамит народа, Жнецов поющих, жниц полк идет с полосы, Когда мы едем из похода. Стекл заревом горит мой храмовидный дом. На гору желтый всход меж роз осиявая, Где встречу водомет шумит лучей дождем, Звучит музыка духовая. Из жерл чугунных гром по праздникам ревет; Под звездной молнией, под светлыми древами Толпа крестьян, их жен вино и пиво пьет, Поет и пляшет под гудками. Но скучит как сия забава сельска нам, Внутрь дома тешимся столиц увеселеньем; Велим талантами родных своих детям Блистать: музыкой, пляской, пеньем. Амурчиков, харит плетень иль хоровод, Заняв у Талии игру и Терпсихоры, Цветочные венки пастух пастушке вьет, - А мы на них и пялим взоры. Там с арфы звучный порывный в души гром, Здесь тихогрома с струн смягченны, плавны тоны Бегут, - и в естестве согласия во всем Дают нам чувствовать законы. Но нет как праздника, и в будни я один, На возвышении сидя столпов перильных, При гуслях под вечер, челом моих седин Склонясь, ношусь в мечтах умильных, - Чего в мой дремлющий тогда не входит ум? Мимолетящи суть все времени мечтаньи: Проходят годы, дни, рев морь и бурей шум И всех зефиров повеваньи. Ах! где ж, ищу я вкруг, минувший красный день? Победы слава где, лучи Екатерины? Где Павловы дела? - Сокрылось солнце, - тень!.. Кто весть и впредь полет орлиный? Вид лета красного нам Александров век; Он сердцем нежных лир удобен двигать струны; Блаженствовал под ним в спокойстве человек, Но мещет днесь и он перуны. Умолкнут ли они? - Сие лишь знает тот, Который к одному концу все правит сферы; Он перстом их своим как строй какой ведет, Ко благу общему склоняя меры. Он корни помыслов, он зрит полет всех мечт И поглумляется безумству человеков: Тех "свещает мрак, тех помрачает свет, И днешних, и грядущих веков. Грудь россов утвердил, как стену, он в отпор Темиру новому под Пултуском, Прейсш-Лау; Младых вождей расцвел победами там взор, И скрыл орла седого славу. Так самых светлых звезд блеск меркнет от нощей. Что жизнь ничтожная? Моя скудельна лира! Увы! и даже прах спахнет моих костей Сатурн крылами с тленна мира. Разрушится сей дом, засохнет бор и сад, Не воспомянется нигде и имя Званки; Но сов, сычей из дупл огнезеленый взгляд И разве дым сверкнет с землянки. Иль нет, Евгений! ты, быв некогда моих Свидетель песен здесь, взойдешь на холм тот страшный, Который тощих недр и сводов внутрь своих Вождя, волхва, гроб кроет мрачный, От коего как гром катается над иим С булатных ржавых врат, и сбруи медной гулы Так слышны под землей, как грохотом глухим В лесах трясясь, звучат стрел тулы. Так, разве ты, отец! святым твоим жезлом Ударив об доски, заросши мхом, железны, И свитых вкруг моей могилы змей гнездом Прогонишь - бледну зависть - в бездны; Не аря на колесо веселых, мрачных дней, На возвышение, на пониженье счастья, Единой правдою меня в умах людей Чрез Клии воскресишь согласья. Так, в мраке вечности она своей трубой Удобна лишь явить то место, где отзывы От лиры моея шумящею рекой Неслись чрез холмы, долы, нивы. Ты слышал их, - и ты, будя твоим пером Потомков ото сна, близ Севера столицы, Шепнешь в слух страннику, в дали как тихий гром: "Здесь бога жил певец, Фелицы". 1807 Милорду, моему пуделю Тебя, Милорд! воспеть хочу; Ты графской славной сын породы. Встань, Диоген! зажги свечу И просвети ты в том народы, Что верности и дружбы нет На свете более собачей. Воззри, брехав на мир ходячей: Как бочку ты, так кабинет Стрежет мой циник без измены, Храня в нем книги, письма, стены. К тебе как древле, днесь к нему Коль вшел бы мира победитель И, принеся в конуру тьму, Его был гордый вопроситель: Чего себе желает в дар? То, гриву дыбом, как щетину, Подняв, ощеря, харю львину, Как ты он громко б заворчал: "Прочь! прочь! и солнечна зениту Не тми писать стихи пииту". Ты шерстью бел, Милорд, умом, Подлогу нет в тебе ни духу; Ты раб, а в смысле друг прямом И струсишь разве от обуху; Ласкаешься ты к тем всегда, Меня кто непритворно любит; А кто мне враг иль лесть мне трубит, Ты тех кусаешь иногда. Ты камердинер на догадки: Мне носишь шляпу, трость, перчатки. Осанист, взрачен, смотришь львом, Подобно гордому вельможе; Обмыт, расчесан, обелен, Прекрасен и в мохнатой роже. Велик, кудряв, удал собой: Как иней - белыми бровями, Как сокол - черными глазами, Как туз таможенный какой, В очках магистер знаменитой, А паче где ты волокитой. Бываешь часто сзади гол, Обрит до тела ты нагого; Но как ни будь кто сколько зол, Не может на тебя другого Пороку взвесть и трубочист, Который всех собой марает, Что вид твой мота лишь являет, Который сзади уже чист Имением своим богатым, Но виден лишь с лица хохлатым. О! сколь завистников в судьбе Твоей и в жребьи столь счастливом, Когда отвсюду нимф к тебе Ведут, - и ты во прихотливом Твоем желаньи, как султан, Насытясь мяс из рук пашинских, С млеком левантских питий, хинских, Почить ложишься на диван: Ты равен тут уж сибариту, Породой, счастьем отмениту. Он сладко ест, и пьет, и спит, Курит и весь свой век зевает, Тем больше в свете знаменит, Чем больше в неге утопает. Но нет: его ты лучше тем, Что доброхотам благодарен, Не зол на вышке, не коварен, Не подл внизу ни перед кем. И на ворон хоть лаешь черных, Но друг своих и кошек белых. Заносчив, правда, ты, Милорд! Но будь блажен, о пес почтенный! И по достоинству тем горд, Что страж ты добр хозяйских верный. Как редко в нынешний то век! В плену стеснен быв жаждой, гладом, Прервав ты цепь, бежал всем градом, Как твердый отчич, человек, Что на дары ничьи не падок, И лег на одр свой без оглядок. Весьма ты сметлив на порок, И, зря просителей бумаги, Ко мне в мой приносивших толк, Средь дельной иль пустой отваги Берешь листы ты с полу вдруг, Приносишь мне ради прочтенья И, требуя в тот миг решенья, Мой лаем беспокоишь дух. Ах! Если б все так были рьяны, Когда б лезть аа умом в карманы? Отважный, дерзкий водолаз, И рубль ты сыщешь бездн в средине. Еще бы более проказ Узрели мы фортуны в сыне, Когда бы только он имел Твое чутье и плавать лапы: Он сорвал бы с британцев шляпы И вмиг их златом овладел, На брег из моря вышед с дракой, И был всех больше б забиякой. О славный, редкий пудель мой, Кобель великий, хан собачий, Что истинно ты есть герой, Того и самый злой подьячий Уже не в силах омрачать: Ты добр, - смешишь детей игривых. Ты храбр, - страшишь людей трусливых. Учтив, - бежишь меня встречать. Премудр, - в философы годишься, Стрельбы и Дурака' тулишься. Велик, могущ и толст Дурак, А всем пословица известна, Что с сильным, с богачом никак Ни брань, ни драка не совместна, То как избавиться хлопот? Как сладить со слоновьей мочью? С башкой упругой, мозгом тощью? Бежать поджавши куда хвост? Так ты, чтобы не быть в накладе, Ушел - и счастлив в Альдораде. Блажен, тебе теперь тепло, Живешь в спокойстве и в прохладе, А если иногда в стекло, Восседши под окошком в граде, И видишь стаю ты собак, Грызущихся между собою, Патриотичною душою Ворча тихонько, брешешь так: "Пусть за казенну бы ковригу Дрались, а не мослы, лодыгу". Так, честный песий философ, Ты прав с толь здравым рассужденьем, Но много ли таких есть псов, Что от мослов бегут с презреньем? Голодный волк завертки рвет, Тот ввек привык чужим тешиться, А тот - лишь только б покормиться, И свет уж так давно идет. Хвали же вышнего десницу, Ешь молча щи и пей водицу. Сиятельный твой так отец Пил, ел и спит в саду прекрасном, И там, чувствительных сердец К отраде в плаче их ужасном, Над ним поставлен монумент; То мне ли быть неблагодарным, Пииту не высокопарным, Тебе не сделать комплимент? Нет! - гроб твой освечу лучами, Вкруг прах омою весь слезами. А если строгою судьбой И непреложным, злобным роком Век прежде прекратится мой, То ты в отчаяньи жестоком, Среди ночныя тишины Наполнь весь дом мой завываньем, Чтоб враг и друг мой, душ с терзаньем. Простили мне мои вины: Хоть то по смерти награжденье, Внушишь во всех коль сожаленье. 1 Дураком называется ужасной величины датский злобный ко- бель, от которого Милорд всегда прячется. 1807 [Image024] Привратнику Один есть бог, один Державин, - Я в глупой гордости мечтал, - Одна мне рифма - древний Навин, Что солнца бег остановлял. Теперь другой Державин зрится, И рифма та ж к нему годится. Но тот Державин - поп, не я: На мне парик - на нем скуфья. И так, чтоб врат моих приставу В Державиных различье знать, Пакетов, чести по уставу, Чужих мне в дом не принимать, Не брать от имреков пасквилей, Цидул, листков, не быть впредь филей, Даю сей вратнику приказ, - Не выпущать сего из глаз. На имя кто б мое пакеты Какие, письма ни принес, - Вопросы должен на ответы Тотчас он дать, - бумаг тех в вес, - Сказать: отколь, к кому писанья, И те все произнесть признанья Свободным, без вапинок, ртом; Подметны сплетни жги огнем. А чтоб Державина со мною Другого различал ты сам, - Вот знак: тот млад, но с бородою, Я стар, - юн духом по грехам. Он в рясе длинной и широкой; Мой фрак кургуз и полубокой. Он в волосах; я гол главой; Я подлинник - он список мой. Он пел молебны, панихиды И их поныне всё поет; Слуга был Марса я, Фемиды, А ныне - отставной поэт. Он пастырь чад, отец духовный. А я правитель был народный; Он обер-поп; я ктитор муз, Иль днесь пресвитер их зовусь. Кропит водой, курит кадилом, Он тянет руку дам к устам; За честь я чту тянуться рылом И целовать их ручки сам. Он молит небеса о мире; Героев славлю я на лире. Он тайны сердца исповесть; Скрывать я шашни чту за честь. Различен также и делами: Он ест кутью, - а я салму. Он громок многими псалмами, Я в день шепчу по одному. Державин род с потопа влекся; Он в семинарьи им нарекся Лишь сходством рифм моих и стоп. Мой дед мурза - его дед поп. И словом: он со мной не сходен Ни видом, ростом, ни лицом; Душой, быть может, благороден, Но гербом - не Державин он! В моем звезда рукой держима; А им клюка иль трость носима. Он может четки взнесть в печать; Я лирою златой блистать. А потому почталионов, Его носящих письма мне, Отправя множеством поклонов, - Ни средь обедов, ни во сне Не рушь ты моего покою; Но позлащенной булавою С двора их с честью провожай; Державу с митрой различай. 1808 Альбаум Когда аемны оставишь царствы, Пойдешь в Эдем, иль Элизей, Харон вопросит иль мытарствы Из жизни подорожной сей, - Поэтов можешь одобренья В альбауме твоем явить, Духам отдав их для прочтенья, Пашпорт твой ими заменить. По них тебя узнают тени, Кто ты и в свете как жила; Твои все чувствы, помышленьи Раскроются, как солнцем мгла. Тогда ты можешь оправдаться, И ах! - иль обвиненной быть, В путь правый, левый провождаться, Святой иль окаянной слыть: Тогда черта, взгляд, вздох, цвет, слово Сей книги записной в листах Духовно примут тело ново И обличат тебя в делах, Во всех часах твоих, мгновеньях; Ты станешь на суде нагой, В поступках, мыслях и движеньях Мрак самый будет послух твой. Поэт, тебя превозносивший, Прямым заговорит лицом, Порок иль добродетель чтивший Своим возопиет листом. Лист желтый, например, надменность Явит, что гордо ты жила; На синем - скупость вскрикнет, ревность, Что ты соперниц враг была; На сребряном - вструбит богатство, Что ты в свой век прельщалась им; На темном - зашипит лукавство, Что в грудь вилась друзьям твоим; На алом - засмеется радость, Что весело любила жить; На розовом - воспляшет младость, Что с ней хотела век свой длить; На глянцеватом - самолюбье Улыбкою своей даст знать, Что было зеркало орудье Красот твоих, дабы прельщать; Надежда на листках зеленых Шепнет о всех твоих мечтах; На сереньких листках смиренных Печаль завоет во слезах. Но гений, благ твоих свидетель, На белых листьях в блеске слов Покажет веру, добродетель И беспорочную любовь.

  1808 Задумчивость Задумчиво, один, широкими шагами Хожу и меряю пустых пространство мест; Очами мрачными смотрю перед ногами, Не зрится ль на песке где человечий след. Увы! я помощи себе между людями Не вижу, не ищу, как лишь оставить свет; Веселье коль прошло, грусть обладает нами, Зол внутренних печать на взорах всякий чтет. И мнится, мне кричат долины, реки, холмы, Каким огнем мой дух и чувствия жегомы И от дражайших глаз, что взор скрывает мой, Но нет пустынь таких, ни дебрей мрачных, дальных, Куда любовь моя в мечтах моих печальных Не приходила бы беседовать со мной. 1808 [Image025] К Правде Слуга, сударыня, покорный! Пускай ты божеская дочь, Я стал уж человек придворный И различу, что день, что ночь. Лет шестьдесят с тобой водился, Лбом за тебя о стены бился, Чтоб в верных слыть твоих слугах; Но вижу, неба дщерь прекрасна, Что верность та моя напрасна: С тобой я в чистых дураках!.. 1808 * * * Уж я стою при мрачном гробе, И полно умницей мне слыть; Дай в пищу зависти и злобе Мои все глупости открыть: Я разум подклонял под веру, Любовью веру возрождал, Всему брал совесть в вес и меру И мог кого прощать - прощал. Вот в чем грехи мои, недуги, Иль лучше пред людьми прослуги. 1808 (?) Издателю моих сочинений В угодность наконец общественному взгляду Багрим к тебе пристал татарских мурз с гудком; Но с вздохом признаюсь, в нем очень мало ладу; И то уже порок: я смел блистать умом. 1808 * * * Тебе в наследие, Жуковской! Я ветху лиру отдаю; А я над бездной гроба скользкой Уж преклоня чело стою. 1808 Водомет Луч шумящий, водометный, Свыше сыплюща роса! Где в тени в день знойный, летний, Совершенная краса, Раскидав по дерну члены И сквозясь меж струй, ветвей, Сном объята, в виде пены, Взгляд влекла души моей; Где на зыблющу склонялись Лилии блестящу грудь, Зарьных розы уст касались И желали к ним прильнуть; Воздух свежестью своею Ей спешил благоухать; Травки, смятые под нею, Не хотели восставать; Где я очи голубые Небесам подобны зрел, С коих стрелы огневые В грудь бросал мне злобный Лель. О места, места священны! Хоть лишен я вас судьбой, Но прелестны вы, волшебны И столь милы мне собой, Что поднесь о вас вздыхаю И забыть никак не мог, С жалобой напоминаю: Мой последний слышьте вздох. 1808 [Image026] Аспазии Блещет Аттика женами; Всех Аспазия милей: Черными очей огнями, Грудью пенною своей Удивляючи Афины, Превосходит всех собой; Взоры орли, души львины Жжет, как солнце, красотой. Резвятся вокруг утехи, Улыбается любовь, Неги, радости и смехи Плетеницы из цветов На героев налагают И влекут сердца к ней в плен; Мудрецы по ней вздыхают, И Перикл в нее влюблен. Угождают ей науки, Дань художества дают, Мусикийски сладки звуки В взгляды томность ей лиют. Она чувствует, вздыхает, Нежная видна душа, И сама того не знает, Чем всех больше хороша. Зависть с злобой содружася Смотрят косо на нее, С черной клеветой свияся, Уподобяся змее, Тонкие кидают жалы И винят в хуле богов; Уж Перикла силы малы Быть щитом ей от врагов. Уж ведется всенародно Пред судей она на суд, Злы молвы о ней свободно Уж не шепчут - вопиют; Уж собранье заседало, Уж архонты все в очках; Но сняла лишь покрывало - Пал пред ней Ареопаг! 1809 Синичка Синичка весения, Чиликать престань, Во время осенне Зяблику дань Ты платишь и таешь, Вздыхаешь, вздыхаешь, вздыхаешь. Любить всем в природе Судьбой суждено; Но в птичьем народе, Ах! нужно одно, Что если пылаешь, Вздыхаешь, вздыхаешь, вздыхаешь. То помни, что лето Тотчас протечет, Что сердце нагрето Лишь страстью поет, Но хлад как встречаешь, Вздыхаешь, вздыхаешь, вздыхаешь. Так выбери ж птичку Такую себе, И в осень синичку Чтоб жала к себе И хладу не знала, Вздыхала, вздыхала, вздыхала. 1809 Незабудка Милый незабудка цветик! Видишь, друг мой, я стеня Еду от тебя, мой светик, - Не забудь меня. Встретишься ль где с розой нежной Иль лилеей взор пленя, - В самой страсти неизбежной Не забудь меня. Ручейком ли где журчащим Зкой омоешь летня дня, - И в жемчуге вод шумящем Не забудь меня. Ветерок ли где порханьем Кликнет, в тень тебя маня, - И под уст его дыханьем Не забудь меня. 1809 На гробы рода Державиных в Казанской губернии и уезде, в селе Егорьеве О праотцев моих и родших прах священный! Я не принес на гроб вам злата и сребра И не размножил ваш собою род почтенный; Винюсь: я жил, сколь мог, для общего добра. 1810 Надежда К Федору Петровичу Львову, у коего первая супруга была Надежда Луч, от света отделенный, Льющего всем солнцам свет, Прежде в дух мой впечатленный, Чем он прахом стал одет, Беспрестанно ввысь парящий И с собой меня манящий К океану своему, - Хоть претит земли одежда, Но несешь меня к нему Ты желаний на крылах, О бессмертная Надежда, Обещательница благ! Глупые мечтают смертны О каких-то днях златых; Суеты их неиссчетны, Ищет целей всяк своих. Я премены вижу света: Зрю зимы, весны дни, лета И осенних дней возврат; Стареют, юнеют роды, Зрю всему свой круг, свой ряд; Но довольным не хощу Быть теченьем сим природы, - Всё чего-то вновь ищу. Век меня Надежда льстила: Утешала детски дни, Храбрость мужеству дарила, Умащала седины И, пред близкой днесь могилой Укрепя своею силой, Сыплет предо мной цветы; Вечности на праге стоя, Жизнь люблю и суеты; Славы мню стяжать венец, Беспокоюсь средь покоя, - И еще ль я не глупец? Так кажусь пусть я безумным, Пусть Надежда бред глупцов; Но как морем жизни шумным Утопаю средь валов, Чем-то дух мой всё бодрится: Должно, должно мне родиться К лучшему чему ни есть. Ах! коль чувство что внушает, Ум дает и сердце весть, - Истины то знак для нас; Дух никак не облыгает. Глас Надежды - божий глас. Глас Надежды - сердца сладость, Восхищение ума, О добре грядущем радость. Хоть невидима сама, Но везде со мною ходит, Время весело проводит И в забавах и в бедах. На нее зря, улыбаться Буду в смертных я часах, - И как хлад польет в крови, Буду риз ее держаться До объятия любви. Так надежды пресекает Лишь одна любовь полет, Как во солнце утопает Лучезарном искры свет. С богом как соединимся, В свете вечном погрузимся Пламенем любви своей, Смертная спадет одежда, Мы в блистании лучей Жизнью будем жить духов. - Верь, жива твоя Надежда, Ты ее увидишь, Львов. 1870 Явление Лежал я на травном ковре зеленом, На берегу шумящего ручья, Под тенносвесистым, лаплистным кленом; От зноя не пеклася грудь моя, И мня о сих, о тех делах отчизны, Я в сладостном унынии дремал, Припомня все, что претерпел в сей жизни, Хотя и прав бывал. И се с страны из рощи вылетает Жена мне юна солнечной красы! Как снег тончица бела обвевает Ее орехокурчаты власы; С очей ее блестяща отливалась Эфира чистого лазурна даль, Среди ланит лилейных расширялась Заря, сквозясь в кристаль. Вкруг уст ее видна была червленых Усмешка, ласка искренней любви, Блистали капли рос с ресниц чуть смежных; В очах щедрота, тихий нрав в крови Показывали мне ее в печали. - Я зрел, иль мнил так быть в мечтаньи ей. Но кто блаженнее, кого видали, Как я мечтой был сей? Восстал - и к ней объятья простираю; Она же от меня уходит прочь! Я бледность на лице ее встречаю, Она померкла так, как лунна ночь, Но с чувством на меня взглянув усердно, Взор важный и глубокомудрый свой С десницею взведя на небо звездно, - Исчезла предо мной! "Гряди в свой путь, - я рек, - небес явленье: Гряди, - довольно я познал тебя, И ясно все твое мне мановенье, Я понял, как вперед вести себя: Не стоит хвал, любви, но паче слезно Само-блестяще на земли житье; Но там, но там с тобой цветет любезно Отечество мое". 1810 Римскому народу Куда, куда еще мечи, едва вложенны В ножны, вы обнажа стремитесь вновь ярясь? Поля ль от вас, моря ль не много обагренны, И мало ль ваша кровь лилась? Нет, нет! - не Рим ему враждебный и надменный Низверг и превратил в персть пламем Карфаген; Ни вольный бриттов род, цепями отягченный, Сквозь врат торжеств веденный в плен. Так, так, - не от парфян; но собственной враждою Своей, крамолою падет ваш славный град. Ни волк, ни лев, как вы, с столь яростию злою Своих собратьев не губят. Что ж за слепая месть, и что за вышня сила, Иль грех какой стремит вас? - Дайте мне ответ. Но вы молчите! Что? - ваш бледность зрак покрыла! Иль молний ужаснул вас свет? Се строгий Рима рок, се злоба вееровидна Как заглушает ваш братоубийством глас! С тех пор, как Ремова кровь пролита невинна, Лежит проклятие на вас. 1811 Аристиппова баня Что вы, аркадские утехи, Темпейский дол, гесперский сад, Цитерски резвости и смехи И скрытых тысящи прохлад Средь рощ и средь пещер тенистых, Между цветов и токов чистых, - Пред тем, где Аристипп живет? Что вы? - Дом полн его довольством, Свободой, тишиной, спокойством, И всех блаженств он чашу пьет! Жизнь мудрого - жизнь наслажденья Всем тем, природа что дает. Не спать в свой век и с попеченья Не чахнуть, коль богатства нет; Знать малым пробавляться скромно, Жить с беззаконными законно; Чтнть доблесть, не любить порок, Со всеми и всегда ужиться, Но только с добрыми дружиться, - Вот в чем был Аристиппов толк! Взгляните ж на него. - Он в бане! Се роскоши и вкуса храм! Цвет роз рассыпан на диване; Как тонка мгла иль фимиам, Завеса вкруг его сквозится; Взор всюду из нее стремится, В нее ж чуть дует ветерок; Льет чрез камин, сквозь свод, в купальню, В книгохранилище и спальню Огнистый с шумом ручеек. Он нежится, - и Апеллеса Картины вкруг его стоят: Сверкают битвы Геркулеса; Сократ с улыбкою пьет яд; Звучат пиры Анакреона; Видна и ссылка Аполлона, Стада пасет как по земле, Как с музами свирелку ладит, В румянец роз пастушек рядит: Цветет спокойство на челе. Иль мирт под тенью, под луною, Он зрит, на чистом ручейке Наяды плещутся водою, Шумят, - их хохот вдалеке Погодкою повсюду мчится, От тел златых кристалл златится И прелесть светится сквозь мрак. Всё старцу из окна то видно; Но нимф невинности не стыдно. Что скрытый с них не сходит зрак. А здесь, в соседственном покое, В очках друзей его собор Над книгой, видной на налое, Сидит, склоня дум полный взор, Стихов его занявшись чтеньем; Младая дщерь на цитре пеньем Между фиялов вторит их. Глас мудрости живей несется, Как дев он с розовых уст льется, Подобно мед с сотов златых. "О смертные! - поет Арета, - Коль странники страны вы сей, Вкушать спешите благи света: Теченье кратко ваших дней. Блаженство нам дарует время; Бывает и порфира бремя, И не прекрасна красота. Едино счастье в том неложно, Коль услаждать дух с чувством можно, А все другое - суета. Не в том беда, чтоб чем прельщаться, Беда пороку сдаться в плен. Не должен мудрым называться, Кто духа твердости лишен. Но если тело услаждаем И душу благостьми питаем, Почто с небес перуна ждать? Для жизни человек родится, Его стихия - веселиться; Лишь нужно страсти побеждать. К в счастии не забываться, В довольстве помнить о других; Добро творить не собираться, А должно делать, - делать вмиг. Вот мудра мужа в чем отличность! И будет ли вредна тут пышность, Коль миро на браду занес И час в дом царский призывает, Но сирота пришел, рыдает, - Он встал, отер его ток слез? Порочно ль и столов обилье, Блеск блюд, вин запах, сладость яств, Коль гонят прочь они унынье, Крепят здоровье - и приятств Живут душой друзьям в досугах; Коль тучный полк стоит в прислугах И с гладу вкруг не воют псы? Себя лишь мудрый умеряет И смерть, как гостью, ожидает, Крутя, задумавшись, усы". Но вдруг вошли, пресекли пенье От Дионисья три жены, Мужам рожденны на прельщенье: Как нощь - власы, лицом - луны, Как небо - голубые взоры; Блеск уст, ланит их - блеск Авроры, И холмы в дар ему плодов При персях отдают в прохладу. "Хвала царю, - рек, - за награду; Но выдьте вон: я философ". Как? - Нет, мудрец! скорей винися, Что ты лишь слабостью не слаб Без зуб воздержностью не дмися: Всяк смертный искушенья раб. Блажен, и в средственной кто доле Возмог обуздывать по воле Своих стремленье прихотей! Но быть богатым купно святу Так трудно, как орлу крылату Иглы сквозь пролететь ушей. 1811 На храм при Гапсале воздвигнутый графом Сте<й>нбоком в память, что на месте том под деревами отдыхал Петр Великий по разбитии шведских галер в 17<10> году На бывших шведских сей брегах построен храм, Чтобы в прогулках был щит от дождя и зною Друзей он и врагов, и в памятник векам: Великого Петра тут сень была покою. 1811 Касаюсь струн, - и гром за громом От перстов с арфы в слух летит, Шумит, бушует долом, бором, В мгле шепчет с тишиной и спит; Но вдруг, отдавшися от холма Возвратным грохотаньем грома, Гремит и удивляет мир: Так ввек бессмертно эхо лир. О мой Евгений! коль Нарциссом Тобой я чтусь, - скалой мне будь; И как покроюсь кипарисом, О мне твердить не позабудь. Пусть лирой я, а ты трубою Играя, будем жить с тобою, На Волхове как чудный шум Тьмой гулов удивляет ум. Увы! лишь в свете вспоминаньем Бессмертен смертный человек: Нарцисс жил нимфы отвечаньем, - Чрез муз живут пииты ввек. Пусть в персть тела их обратятся, Но вновь из персти возродятся, Как ожил Пйндар и Омир От Данта и Петрарка лир. Так, знатна часть за гробом мрачным Останется еще от нас, А паче свитком беспристрастным О ком воскликнет Клиин глас, - Тогда и Фивов разоритель Той самой Званюи был бы чтитель, Где Феб беседовал со мной. - Потомство воззвучит - с тобой. 1811 К Меценату Сабинского вина, простого. Немного из больших кувшинов Днесь выпьем у меня, Мецен! Что сам, на греческих вин гнезда Налив, я засмолил в тот день. Когда, любезнейший мой рыцарь, Народ тебя встречал в театре Со плеском рук, - и гром от хвал Твоих с брегов родимых Тибра Звучал сверх Ватиканских гор. Ты у себя вино секубско И сладки пьешь калесски соки; Но у меня их нет, и грозд Ни формианский, ни фалернский Моих не благовонит чаш. <1811> Полигимнии Муза Эллады, пылкая Сафа, Северных стран Полигимния! Твоя ли сладкозвучная арфа? Твои ли то струны златые, Что, молнии в души бросая, Что, громами тихо гремя. Грудь раздробляют мою! Иль, о румянощека, чернокудра, Агатовоокая дева! Ты мне древнего слога премудра Витиев эольских напева С розовых уст тлас проливаешь? Слышу журчащие токи И во гармоньи тону! Так ты, греко-российска Харита! Вблизи как меня восседая, Коснулась во мне дланью пиита, Со мной однодушно дыхая, Мой гимн возглашаючи богу; Сердце во мне вспламенялось, Слезы ручьями лились! И если б миг еще продолжила Твое небоэвучное чтенье, Всю жизнь бы мою, как былье, спалила, Растаял бы я в восхищенье, Юной красой упояся, Блаженства снести бы не мог, Умер, любовью сгорев. Но холодная старость, седая, Бледным покрыв щитом костяным, Стрелы твоих очес отражая, Хоть упасть ко стопам мне твоим Строго тогда воспретила, Избег я тебя, - но твой взгляд, Луч как в льде, блещет во мне. Зрится в моем, горит воображенье, Ах! как солнце твоя красота! Слышу тобой мое выраженье, И очаровательна мечта Всю душу мою наполняет Пеньем твоим песен моих. - Буду я, буду бессмертен! <1816> * * * Враги нам лучшие друзья; Они премудрости нас учат. Но больше тех страшуся я, Ласкательством меня кто мучит. Между 1801 и 1816 К портрету Ивана Ивановича Дмитриева Поэзия, честь, ум Его были душою) Юстиция, блеск, шум Двора - судьбы игрою. Между 1813 и 1816 * * * Река времен в своем стремленьи Уносит все дела людей И топит в пропасти забвенья Народы, царства и царей. А если что и остается Чрез звуки лиры и трубы, То вечности жерлом пожрется И общей не уйдет судьбы. 6 июля 1816

  

  

  

   КОММЕНТАРИИ

  В эту книгу входит значительная часть поэтического наследия Державина. Стихотворения публикуются в хронологическом порядке. Книга знакомит читателя и с прозой Державина: его "Объяснениями" к стихотворениям и автобиографическими записками, которые со времен издания, осуществленного Я. К. Гротом в 1864 - 1883 годах, не печатались. Как "Объяснения", так и "Записки" имеют не только историческое значение и ценность литературного документа: они интересны живым, темпераментным отношением поэта к событиям его эпохи, ярким воссозданием ее атмосферы, а главное - личностью самого Державина, пылкого и простодушного, прямолинейного и умного, неподкупно честного, бескорыстного и обаятельного.

  Составитель комментировал не все стихи Державина. Одни из них не нуждаются в примечаниях. Другие прокомментировал сам Державин (такие стихи отмечены в "Содержании" звездочкой). Составитель не счел нужным давать примечания и к тем строкам и стихам, которые шире и многозначнее реального комментария к ним Державина. В "Объяснениях" и "Записках" сохранена последовательность, установленная самим поэтом.

  Стихи и проза поэта, дополняя и обогащая друг друга, дадут читателю более полное представление и о самом Державине и о тех вопросах, к которым он упорно обращался на протяжении его жизни.

  Из "Объяснений" изъято "изъяснение картин, при них находящихся", так как сами "картины" в настоящем издании не воспроизводятся.

  Прозаические тексты Державина печатаются в основном в соответствии с нормами современной орфографии. Сохранено лишь написание отдельных архаизмов, характерных как для стиля Державина, так и для литературы XVIII века в целом.

  Стихи печатаются с учетом определенной текстологической традиции, сложившейся на протяжении многих лет в советских изданиях Державина. Так, например, не изменяется архаическое написание рифмующихся слов, а также слов, стоящих под ударением. Это же относится к некоторым названиям и именам собственным (в частности, Румянцев,).

  В датировке стихотворений составитель считал возможным ограничиться лишь указанием года создания стихотворения, не мотивируя эту датировку в примечаниях.

  СТИХОТВОРЕНИЯ

  Невесте. (Стр. 23.) - Обращено к Е. Я. Бастидон, на которой Державин женился 18 апреля 1778 года.

  Препятствие к свиданию с супругой. (Стр. 24.) - Укротися же, стихия... - Осенью 1778 года Державин не мог вернуться в Казань к жене из своего имения под Оренбургом, так как по Каме шел лед.

  На рождение в Севере порфирородного отрока. (Стр. 26.) - Написано по случаю рождения (12 декабря 1777 года) великого князя, будущего императора Александра I.

  С их ты матерью... - то есть Екатериной II.

  На Новый год. (Стр. 36.) - Плснира - так в стихах Державин называл свою первую жену. Петры, и Генрихи, и Титы... - Имеются в виду: Петр I; Генрих IV (1553 - 1610), французский король; Тит Флавий Веспасиан (39 - 81), римский император. Элементы - здесь: стихии.

  На выздоровление Мецената. (Стр. 38.) - Обращено к И. И. Шувалову.

  Старик - Харон. Ты Ломоносовым пером. - Речь идет о поэме Ломоносова "Петр Великий", посвященной Шувалову.

  Решемыслу. (Стр. 48.) - Обращено к Г. А. Потемкину. Решемысл - герой "Сказки о царевиче Февее", написанной Екатериной II.

  Подруга Флаккова... - то есть муза Горация Флак-ка.

  ...царице той... - Елизавете Петровне.

  И не кубарит кубарей... - Здесь: не бездельничает.

  Минерва - здесь: Екатерина II.

  Героям шьет коты да шубы. - Екатерина II разрешила войскам носить зимой теплую одежду.

  Желание Зимы. (Стр. 60.) - Обращено к П. М. Захарьину (1750 - 1800), стихотворцу, с которым Державин познакомился в Тамбове. Державин писал о Захарьине, что он "непреодолимою побежден страстью к пьянству, от которой был удерживаем разными средствами сочинителем сей оды; но как ничто не успело, то в шутку над ним и написана сия площадная пиеса" ("Объяснения").

  В убранстве козырбацком... - по смыслу - молодецком. ...седого трыка... - франта, ветрогона. И будь лишь в стойке дивен... - то есть у стойки кабака. ...ширень да вирень... - песенный припев.

  На смерть графини Румянцовой. (Стр. 62.) - Обращено к Е. Р. Дашковой.

  Седый собор Ареопага... - здесь Сенат.

  Терпи! - Самсон сотрет льву зубы, // А Навин потемнит луну... - Речь идет о войнах с Турцией (1787 - 1791) - луиой, и Швецией (1788 - 1790) - львом (по гербам этих стран).

  Самсон и Навин - библейские герои, один из которых победил в единоборстве льва, а другой остановил солнце.

  Справки. (Стр. 65.) - В основе стихотворения - подлинный случай, происшедший с Державиным в период его ссоры с И. В. Гудовичем.

  На Счастие. (Стр. 70.) - Девиц и дам магнизируешъ... - Насмешка над модным в ту пору учением о присутствии в человеке "животного магнетизма".

  Полна земля вся кавалеров... - то есть награжденных орденами. 5-я и 6-я строфы намекают на злободневные политические события и международную политику Екатерины II. Ерихонцы - здесь: чиновники, подьячие.

  Мартышки - здесь масоны (мартинисты),

  У ранги - орангутанги.

  ...мудрость среди тронов II Одна не месит макаронов... - Державин противопоставляет Екатерину II (мудрость) испанскому королю, любившему готовить макароны, и французскому - Людовику XVI, занимавшемуся кузнечным делом.

  И припевает хем, хем, хем. - Припев персонажа из "Былей и небылиц" Екатерины II.

  Гудок гудит... - намек на И. В. Гудовича.

  И вьется локоном хохол. - Выпад претив А. А. Безбородко.

  ...шар Монголъфиера... - Воздушный шар братьев Монгольфье.

  Жить буду в тереме богатом... - Эта строфа направлена против П. В. Завадовского.

  Изображение Фелицы. (Стр. 78.) - Норд - здесь Россия.

  Поставь на сорок двух столпах... - 42 русские губернии.

  Хаос на сферы 6 разделился... - Разделение России на губернии.

  ...Зороастров истукан... - бюст Петра I (которого поэт сравнивает с пророком Заратустрой) стоял в кабинете Екатерины II.

  И самое Недоуменье... - Державин имеет в виду комедию Екатерины II "Недоразумение" (пост, в 1789 году).

  На взятие Измаила. (Стр. 90.) - Турецкая крепость

  Измаил была взята русскими войсками под предводительством А. В. Суворова 11 декабря 1790 года.

  ...вождя веленьем... - Г. А. Потемкина.

  ...пастырь вдохновенный... - Суворов.

  Лице бледнеет Магомета... - Речь идет о Турции.

  Олег (IX - X вв.) - киевский князь, завоевавший Константинополь.

  Ольга (X в.) - киевская княгиня, которая, по преданию, приняла в Константинополе христианство.

  Ахеяне - здесь: греки, агаряне - турки.

  Град Константинов Константину... - Екатерина стремилась создать греческое государство со столицей в Константинополе под покровительством России.

  Любителю художеств. (Стр. 100.) - С горы зеленой, двухолмистой... - с Парнаса.

  Я вижу, вижу Аполлона // В тот миг, как он сразил Тифона... - Аполлон сразил Пифона.

  Водопад. (Стр. 107.) - Ода написана на смерть князя Г. А. Потемкина.

  ...некий муж седой... - П. А. Румянцев.

  Во храме муз друг Аполлона... - Намек на то, что Потемкин покровительствовал поэтам и писателям.

  Вознесть твой гром на те стремнины... - то есть Константинополь.

  Се ты, которому врата Ц Торжественные созидали... - Триумфальные ворота в Царском Селе, воздвигнутые в 1791 году в ознаменование побед русских войск.

  Ко второму соседу. (Стр. 120.) - В 1791 году Державин купил дом на набережной Фонтанки в Петербурге. М. А. Гарновский, управитель Таврического дворца Потемкина, владелец огромного состояния, составленного нечестными путями, строил себе роскошный дом рядом со скромным домом поэта. В 1797 году Гарновский был заключен в тюрьму, а Дом его год спустя древратился в конногвардейские казармы.

  ...сокровищи Тавриды... Средь полицейских ссор? - После смерти Потемкина Гарновский начал вывозить из Таврического Дворца дорогие вещи, но полиция пресекла это.

  Анакреон в собрании. (Стр. 121.) - Анакреон - здесь Потемкин.

  Паллада - Екатерина II. ...вьется мальчик - Амур.

  Скромность. (Стр. 122.) - Подражание итальянскому поэту Пьетро Метастазио (1698 - 1782).

  Амур и Псише я. (Стр. 127.) - Написано по случаю сговора великого князя Александра Павловича с принцессой Луизой Баденской.

  Колесница. (Стр. 131.) - Отклик на революционные события во Франции.

  Вельможа. (Стр. 137.) - Не истуканы га кристаллом... - то есть изваяния за стеклом.

  Кумир, поставленный в позор... - то есть выставленный напоказ.

  Ласточка. (Стр. 148.) - Посвящено памяти Е. Я. Державиной.

  К лире ("3вонкоприятная лира!") (Стр. 151.) - Кто Аристон сей младой? - Аристон - отец Платона, знаменитого греческого философа; здесь - П. А. Зубов. Астрея - здесь: Екатерина II.

  На кончину великой княжны Ольги Павловны. (Стр. 154.) - Дочь великого князя (будущего императора Павла I) умерла в январе 1795 года в трехлетнем возрасте.

  Жизнь и успенье // Кто ее пел... - В 1792 году Державин написал стихи на рождение Ольги Павловны.

  Приглашение к обеду. (Стр. 157.) - Обращено к И. И. Шувалову и А. А. Безбородко.

  Фельдмаршалу графу Александру Васильевичу Суворов у-Р ымникскому на пребывание его в Таврическом дворце 1795 года. (Стр. 159.) - Приехав из Варшавы в Петербург в декабре 1795 года, Суворов жил в Таврическом дворце, где по своей привычке спал на соломе.

  Плоть Эпиктетову прияв... - то есть уподобившись Эпиктету.

  Анакреон у печки. (Стр. 159.) - Анакреон - здесь: Державин.

  X а р и т ы. (Стр. 161.) - Харитами поэт называет здесь великих княжен Александру Павловну и Елену Павловну - "внук" (внучек) Екатерины II.

  Потопление. (Стр. 166.) - Написано под впечатлением гибели композитора Ф. М. Дубянского.

  На рождение царицы Гремиславы. (Стр. 167.) - Гремислава - здесь: Екатерина II. И ты сидишь, как сирский царь... - то есть как Гарун аль Рашид.

  Соломон - царь иудейский - собрал, по преданию, на пир весь израильский народ.

  Афине Некому витязю. (Стр. 170.) - Афинейский (афинский) витязь - здесь: граф А. Г. Орлов-Чесменский.

  ...бед-рой II Своей препнув склонснье, Ц Минерву удержал в паденье... - Орлов спас Екатерину, остановив на ходу сломанную коляску, в которой царица съезжала с деревянной горы.