Раич Семен Егорович - Стихотворения

  

  

  

  С. Е. Раич

  

  

  

   Стихотворения --------------------------------------

  Библиотека поэта. Поэты 1820-1830-х годов. Том второй

  Биографические справки, составление, подготовка текста и примечания

  В. С. Киселева-Сергенина

  Общая редакция Л. Я. Гинзбург

  Л., Советский писатель, 1972

  OCR Бычков М.Н. mailto:bmn@lib.ru --------------------------------------

  

  

  

  

  СОДЕРЖАНИЕ

  Биографическая справка

  5. К Лиде. Подражание К. Галлу

  6. Соловью

  7. <От переводчика "Освобожденного Иерусалима">)

  8. Песнь мирзы (Из повести "Смерть Евы" графини Д. Салюццо-Роэро)

  9. Песнь соловья

  10. Песнь на пирушке друзей ("Лей нам, чашник, лей вино...")

  Семен Егорович Раич родился в 1792 году в селе Рай-Высокое Кромского уезда Орловской губернии. Отец будущего поэта - местный священник Е. Н. Амфитеатров, обремененный многочисленным семейством, - с трудом сводил концы с концами. Десяти лет, подобно старшему брату (впоследствии митрополит киевский Филарет), Раич был помещен в духовную семинарию - сначала в Севске, а потом в Орле. По обычаю, принятому в семинариях, он избрал себе новую фамилию, под которой и получил известность в литературе.

  Приближался срок выпуска, но Раич не хотел и слышать об ожидавшем его ремесле "служителя божия". Единственным шансом для отказа от духовного звания была его прирожденная болезненность. Пройдя медицинское освидетельствование, он получил желанную свободу и вскоре уехал в Рузу, где устроился канцеляристом в земский суд.

  В 1810 году Раич в Москве. Во время войны 1812 года, после неудачной попытки вступить в ополчение, он выехал из города вместе с Н. И. Шереметьевой, при детях которой состоял домашним учителем. Вернувшись в освобожденную столицу, Раич был приглашен наставником к Ф. И. Тютчеву и в течение семи лет (с перерывом) жил в доме Тютчевых.

  Частная педагогическая практика давала Раичу возможность прокормиться, а главное - посещать университетские лекции. В 1815-1818 годах он в качестве "вольного слушателя" прошел полный курс университетского образования по этико-политическому отделению.

  Страсть к стихотворству пробудилась у него еще в семинарии, где неплохо было поставлено преподавание латинского языка и римских авторов. В дальнейшем Раич самостоятельно пополнял свои познания в этой области и, не довольствуясь ими, погрузился в изучение итальянского языка и литературы. В 1822 году он дополнительно окончил словесное отделение Московского университета и в октябре того же года успешно защитил диссертацию на звание магистра - "Рассуждение о дидактической поэзии". Оно появилось в печати в 1821 году в качестве предисловия к переводу поэмы Вергилия "Георгики" (гекзаметры латинского оригинала Раич передавал рифменным пятистопным ямбом).

  Перевод вызвал интерес среди московских литераторов и доставил Раичу лестное внимание маститого поэта И. И. Дмитриева.

  Тезис о полезном назначении поэзии, прозвучавший в "Рассуждении...", определенно перекликался с декабристским пониманием воспитательной роли "изящной словесности", провозглашенным в уставе Союза благоденствия. Однако позицию Раича отличало признание равноправия "полезного и приятного" в поэзии. По его мнению, поэт, если он хочет направлять умы сограждан к благой цели, тем вернее ее достигнет, чем сильнее будет увлекать их пленительными картинами, богатством фантазии, живостью красок. Отсюда следовало, что откровенная дидактика и поучительный тон в истинной поэзии нетерпимы. Сходные мысли в 1820 году развивал в "Речи о нравственной цели поэзии" М. Дмитриев. Подобная точка зрения была близка и Ознобишину (наброски неопубликованной статьи о поэзии). Все трое вскоре оказались в одном литературном кружке.

  В 1823 году, рассказывал Раич, "под моим председательством составилось маленькое, скромное литературное общество... Члены этого общества были: М. А. Дмитриев, А. И. Писарев, М. П. Погодин, В. П. Титов, С. П. Шевырев, Д. П. Ознобишин, А. М. Кубарев, князь B. Ф. Одоевский, А. С. Норов, Ф. И. Тютчев, А. Н. Муравьев, C. Д. Полторацкий, В. И. Оболенский, М. А. Максимович, Г. Шаховской, Н. В. Путята и некоторые другие: одни из членов постоянно, другие временно посещали общество, собиравшееся у меня вечером по четвергам. Здесь читались и обсуждались по законам эстетики, которая была в ходу, сочинения членов и переводы с греческого, латинского, персидского, арабского, английского, итальянского, немецкого и редко французского языка". {"Автобиография С. Е. Раича". Публикация Б. Модзалевского. - "Русский библиофил", 1913, ? 8, с. 28.}

  Чуть позже - в том же 1823 году - один из членов этого кружка, В. Ф. Одоевский, организовал другое, более узкое и тайно собиравшееся Общество любомудрия, сосредоточившееся на изучении романтической философии и эстетики. Что касается раичевского кружка, то здесь, по свидетельству А. И. Кошелева, "философия, история и другие науки только украдкой, от времени до времени осмеливались подавать свой голос". {А. И. Кошелев, Записки (1812-1883), Берлин, 1884, с. 11-12.}

  Кружок прекратил свое существование в конце лета 1825 года ввиду отъезда Раича на Украину, где он прожил до августа 1826 года. Тем временем следственная комиссия по делу декабристов раскопала данные о принадлежности Раича к "злоумышленному обществу" - Союзу благоденствия. К счастью, гроза миновала его, как и других членов этой организации, не проявивших заметной политической активности после ее распада в 1821 году. {1819 или 1820 г. Раич участвовал в "Обществе любителей громкого смеха" (см. справку о М. А. Дмитриеве). В числе его участников были будущие декабристы: Ф. П. Шаховской, М. А. Фонвизин и Александр Муравьев - брат Андрея Муравьева, воспитанника Раича. Кто-то из них, надо полагать, и вовлек его в Союз благоденствия.}

  К 1823-1830-м годам относится большинство лирических стихотворений Раича. Он не придавал им сколько-нибудь существенного значения, хотя время от времени все же печатал их, например в изданном им совместно с Ознобишиным альманахе "Северная лира" (1827), в котором участвовали и другие члены кружка (Ф. И. Тютчев, А. Н. Муравьев, С. П. Шевырев, В. Ф. Одоевский). В этих "безделках" преобладали анакреонтические мотивы. В них, как и в стихах Ознобишина, различим слабый отзвук просветительского идеала "естественного человека" - человека, освободившегося от религиозно-аскетической морали и заявившего о своем праве на земное счастье. По-видимому, культ естественных чувств у Раича имел внутреннюю связь с идеологией руссоизма, следы которой прослеживаются на всех этапах его литературного пути, начиная с перевода "Георгик" - одного из самых известных в мировой литературе произведений, раскрывающих поэзию деревенского труда. В условиях русской жизни 20-х годов оно звучало не иначе, как апофеоз патриархальности.

  Где-то подспудно в сознании Раича таилась вражда к аристократической верхушке - "искусственному" светскому обществу, которая только однажды, насколько нам известно, нашла выход в его поэзии. Это "Жалобы Сальватора Розы" - стихотворение, осуждающее надменность и бездушие вельмож с позиций бедного, простого, но чувствительного и одаренного человека. Демократический по своим истокам руссоизм поэта выражал, однако, неверие в благие перспективы цивилизации и могущество разума.

  Со временем социальный пессимизм еще глубже проник в сознание Раича, порождая

  аскетические и христианско-идеалистические настроения, контрастировавшие с неизменно ясным, предметно-чувственным воображением поэта. В области художественного стиля это вызывало двойную ориентацию - на живописную пластику образного языка Батюшкова и на музыкальность балладного стиха Жуковского. Наглядное тому подтверждение - перевод "Освобожденного Иерусалима" Тассо, за который Раич взялся не ранее 1823 года.

  В том же году первый отрывок из поэмы в сопровождении декларации переводчика ("О переводе эпических поэм Южной Европы и в особенности италианских") появился в печати. Раич отказался от эквивалентной передачи итальянской октавы (эту задачу поставил спустя несколько лет Шевырев), заменив ее двенадцатистишными строфами с последовательным чередованием четырехстопных и трехстопных ямбических строк. Поскольку ритмика этих стихов выдержала блестящее испытание в поэзии Жуковского, где она как бы сроднилась с фантастическим, средневековым колоритом его баллад ("Громобой", "Вадим", "Ленора" и другие), Раич решился перенести ее в свой перевод рыцарского эпоса Тассо.

  Когда перевод поэмы стал известен вполне, его монотонный ритм, примененный в столь обширном произведении, вызвал наибольшее число нареканий в журнальных отзывах (в частности и Шевырева). Раича обвиняли также в пристрастии к сладкозвучию, к изысканной красивости, в неоправданных отступлениях от оригинала.

  Не признав своего поражения, Раич с 1831 года приступает к переводу "Неистового Орланда" Ариосто. Перевод первых пятнадцати песен (из сорока шести итальянского оригинала), выполненный по метрической схеме "Освобожденного Иерусалима" и напечатанный тремя выпусками в 1831, 1833 и 1837 годах, встретил столь же холодный прием. Не найдя издателей, Раич принужден был забросить свой труд, доведя его до двадцать седьмой песни.

  С 1827 по 1831 год Раич преподает словесность в Университетском благородном пансионе (здесь среди его учеников был Лермонтов). В дальнейшем он служит в Александровском институте и других учебных заведениях Москвы, не расставаясь с поприщем педагога до ко нца жизни. Доходы его, впрочем, были так незначительны, что их не хватало на содержание семьи. "Не много нужно было ему, - вспоминал М. А. Дмитриев, - при его умеренных желаниях, хотя он жил и не без нужды. Единственное излишество, которое он себе позволил в своем приюте, - это установленная на окне Эолова арфа, к унылым звукам которой любил он прислушиваться, когда в отворенное окно играл на ней ветер". {М. Дмитриев, Воспоминание о Семене Егоровиче Раиче. - "Московские ведомости", 1855, 24 ноября, с. 577 ("Литературный отдел").}

  О литературной ориентации Раича конца 20-х годов можно судить по материалам его журнала "Галатея", который он издавал в 1828-1830 годах. {1839 г. Раич возобновил "Галатею", но вскоре вынужден был отказаться от ее издания.} Восторженное отношение к Жуковскому, апологетические оценки поэзии Веневитинова и Подолинского, активная пропаганда на страницах журнала поэзии Тютчева, Полежаева, Ф. Глинки, Шевырева, Ознобишина, внимание к молодым поэтам Д. Ю. Струйскому (Трилунному), В. И. Соколовскому и Л. А. Якубовичу - все это довольно определенно выявляет романтические симпатии издателя "Галатеи". В суждениях же его о Пушкине прослеживается та самая полемическая тенденция, которой отдали дань писате ли и критики романтического направления. Оперируя критерием "массивности" мысли и чувства, Раич утверждал, что "содержание почти во всех произведениях г. Пушкина не богато". {"Галатея", 1830, ? 14, с. 124-126.} Позднее, как бы продолжая Шевырева (его критику "изящного материализма" в поэзии), Раич с неодобрением писал, что "Пушкин-поэт по преимуществу пластический, поэтому он редко отрешается от материального". {"Галатея", 1839, ? 23, с. 417.}

  Нараставшее с годами у Раича сопротивление "языческому" духу в поэзии, как видно, стало для него волнующей творческой проблемой, за которой он усматривал серьезный нравственный смысл. В этом отношении любопытна его оригинальная поэма "Арета", в которую он стремился вместить свою духовную биографию - историю превращения эпикурейца в аскета. Это обширное стихотворное повествование с авантюрным сюжетом, рассказывающее о странствиях римлянина Ареты - героя, покинувшего отечество и обратившегося из язычника в благочестивого христианина. Тема императорского Рима, как и преследования христиан, в поэме Раича соотнесена была с русской жизнью 1820-1830-х годов. Подобными же аналогиями широко пользовались поэты-декабристы. Кстати, один из эпизодов "Ареты" - не что иное как зашифрованный рассказ автора о его собственной причастности к декабристским кругам и о драматической судьбе декабристов.

  Однако социальная проблематика в поэме подчинена нравственной. Речь идет о духовном упадке русского общества. В контексте поэмы язычество, эпикуреизм - это синонимы бездушия, расчетливости, эгоистической жажды наслаждения и роскоши. Этому процессу "овеществления" человека (отразившему черты буржуазного сознания) Раич противопоставляет нормы христианина: любовь к ближним, скромность, кротость и самозабвение.

  В своей поэме итогов, начатой, по-видимому, в 30-е годы, Раич сделал очередной и очень запоздалый шаг в сторону сближения с романтическим миросозерцанием. Следуя за Жуковским, он уносится мечтой в потусторонний мир; вслед за любомудрами он излагает популярные в 20-х годах идеи натурфилософии Шеллинга. Но в то же время он остается учеником Батюшкова: сумрак мистического мировоззрения не затмил его ясного художественного мышления. В христианстве Раич подчеркивает его земную миссию - осветить дорогу к обетованной стране, то есть вернуть людей к природе и простоте патриархального уклада

  Работа над "Аретой" растянулась не менее чем на десятилетие, а в печати поэма появилась совсем поздно - в 1849 году. Ее философия, наивные аллегории и чудеса, ее идиллическая окраска, наконец устаревшая фактура стиха - все это в конце 40-х годов производило впечатление явного анахронизма и было безоговорочно осужд ено критикой "Современника" и "Отечественных записок".

  В 50-е годы Раич напечатал несколько посредственных стихотворений в журнале Погодина "Москвитянин". Очевидно, тогда же была написана им поэма религиозного содержания "Райская птичка", оставшаяся в рукописи. Умер Раич 23 октября 1855 года.

  

  

  

  

  5. К ЛИДЕ

  

  

  

  Подражание К. Галлу

  

  

  Лида, веселье очей распаленных;

  

  

  Зависть и чудо красот несравненных,

  

  

  Лида, ты лилий восточных белей,

  

  

  Розы румянее, ясмина нежней, -

  

  

  Млеть пред тобою - двух жизней мне мало...

  

  

  Дева восторгов, сними покрывало,

  

  

  Дай насмотреться на злато кудрей,

  

  

  Дай мне насытить несытость очей

  

  

  Шеи и плеч снеговой белизною;

  

  

  Дай надивиться бровей красотою,

  

  

  Дай полелеяться взорам моим

  

  

  Отцветом роз на ланитах живым.

  

  

  Нежася взором на взоре прелестном,

  

  

  Я утонул бы в восторге небесном,

  

  

  С длинных ресниц не спустил бы очей:

  

  

  Лида, сними покрывало скорей!

  

  

  Скромный хранитель красот, покрывало,

  

  

  Нехотя кудри оставя, упало,

  

  

  Млею, пылаю, дивлюсь красотам...

  

  

  Лида, скорее устами к устам!

  

  

  Жалок и миг, пролетевший напрасно;

  

  

  Дай поцелуй голубицы мне страстной...

  

  

  Сладок мне твой поцелуй огневой:

  

  

  Лида, он слился с моею душой.

  

  

  Полно же, полно, о дева любови!

  

  

  Дай усмириться волнению крови, -

  

  

  Твой поцелуй, как дыханье богов,

  

  

  В сердце вливает чистейшую кровь...

  

  

  Дымка слетела, и груди перловы

  

  

  Вскрылись, и вскрыли элизий мне новый.

  

  

  Сладко... дыхание нарда и роз

  

  

  В воздухе тонком от них разлилось.

  

  

  Тихий их трепет, роскошные волны

  

  

  Жизнью несметной небесною полны.

  

  

  Лида, о Лида, набрось поскорей

  

  

  Дымку на перлы живые грудей:

  

  

  В них неземное биенье, движенье,

  

  

  С них, утомленный, я пью истощенье.

  

  

  Лида, накинь покрывало на грудь,

  

  

  Дай мне от роскоши нег отдохнуть.

  

  

  <1826>

  

  

  

  

  6. СОЛОВЬЮ

  

  

   Распевай, распевай, соловей,

  

  

  

  Под наклонами сирени!

  

  

  

  В час досуга, с ложа лени,

  

  

   Сладко к песне роскошной твоей

  

  

  

  Мне прислушиваться.

  

  

   Распевай, распевай, соловей!

  

  

  

  Ты судьбой своей доволен,

  

  

  

  Ты и весел, ты и волен,

  

  

   И гармония песни твоей

  

  

  

  Льется радостно.

  

  

   Распевай, распевай, соловей,

  

  

  

  Под наклонами сирени!

  

  

  

  Пробуди меня от лени

  

  

   И любовь к песнопенью навей

  

  

  

  На разнеженного.

  

  

   Вдалеке от друзей и от ней,

  

  

  

  От Алины вечно милой,

  

  

  

  Не до песней мне уж было...

  

  

   Пробуди же меня, соловей,

  

  

  

  От бездейственности!

  

  

   Распевай, распевай, соловей,

  

  

  

  Под наклонами сирени!

  

  

  

  И восторги песнопений

  

  

   Перелей в меня трелью твоей

  

  

  

  Рассыпающейся.

  

  

   <1826>

  

  7. <ОТ ПЕРЕВОДЧИКА "ОСВОБОЖДЕННОГО ИЕРУСАЛИМА">

  

  

   Пересадивши в край родной

  

  

  

  С Феррарского Парнаса

  

  

   Цветок Италии златой,

  

  

  

  Цветок прелестный Тасса,

  

  

   Лелеял я как мог, как знал,

  

  

  

  Рукою не наемной,

  

  

   И ни награды, ни похвал

  

  

  

  Не ждал за труд мой скромный;

  

  

   А выжду, может быть - упрек

  

  

  

  От недруга и друга:

  

  

   "В холодном Севере поблек

  

  

  

  Цветок прелестный Юга!"

  

  

   <1827>

  

  

  

   8. ПЕСНЬ МИРЗЫ

  

  (Из повести "Смерть Евы" графини Д. Салюццо-Роэро)

  

  

  

  Ветер мая, воздыхая

  

  

  

   В купах роз и лилей,

  

  

  

  И крылами и устами

  

  

  

   Тихоструйнее вей!

  

  

  

  Тише порхай меж цветов!

  

  

  

  Я пою мою любовь.

  

  

  

  Месяц томный, ночи скромной

  

  

  

   И сопутник и друг,

  

  

  

  Светом чистым, серебристым

  

  

  

   Осыпающий луг,

  

  

  

  Улыбайся с облаков!

  

  

  

  Я пою мою любовь.

  

  

  

  Ток прозрачный, через злачны

  

  

  

   Красны долы катясь,

  

  

  

  Легкий ропот, сладкий шепот

  

  

  

   В тихий полночи час

  

  

  

  Разливай меж берегов!

  

  

  

  Я пою мою любовь.

  

  

  

  Пойте, птицы, до денницы,

  

  

  

   До рассветных лучей,

  

  

  

  Пойте слаще в темной чаще

  

  

  

   Под наклоном ветвей.

  

  

  

  Слей свой голос, соловей,

  

  

  

  С песнею любви моей!

  

  

  

  <1827>

  

  

  

   9. ПЕСНЬ СОЛОВЬЯ

  

  

  

  Ароматным утром мая,

  

  

  

  О подруге воздыхая,

  

  

  

  О любимице своей,

  

  

  

  Пел над розой соловей.

  

  

  

  Дни крылаты! погодите,

  

  

  

  Не спешите, не летите

  

  

  

  Оперенною стрелой, -

  

  

  

  Лейтесь медленной струей.

  

  

  

  Мило в дни златые мая,

  

  

  

  Песни неги напевая,

  

  

  

  Мне над розою сидеть,

  

  

  

  На прелестную глядеть,

  

  

  

  Сладко чувства нежить утром:

  

  

  

  Росы блещут перламутром,

  

  

  

  Светит пурпуром восток,

  

  

  

  Ароматен ветерок.

  

  

  

  Минет утро, день настанет -

  

  

  

  Ярче солнце к нам проглянет,

  

  

  

  И жемчуги светлых рос

  

  

  

  Улетят с прелестных роз.

  

  

  

  День умрет, другой родится,

  

  

  

  И прелестный май умчится,

  

  

  

  И сияние красот,

  

  

  

  И отрады унесет.

  

  

  

  Мне сгрустнется, на досуге

  

  

  

  Не спою моей подруге -

  

  

  

  Розе нежной, молодой -

  

  

  

  Песни радости живой.

  

  

  

  Дни крылаты! погодите,

  

  

  

  Не спешите, не летите

  

  

  

  Оперенною стрелой, -

  

  

  

  Лейтесь медленной струей.

  

  

  

  Не умолишь их мольбою:

  

  

  

  Непреклонные стрелою

  

  

  

  Оперенною летят,

  

  

  

  И за ними рой отрад.

  

  

  

  Юность резвая, живая!

  

  

  

  Насладися утром мая!

  

  

  

  Утро жизни отцветет,

  

  

  

  И на сердце грусть падет.

  

  

  

  В светлом пиршестве пируя,

  

  

  

  Веселись, пока, кукуя,

  

  

  

  Птица грусти средь лесов

  

  

  

  Не сочтет тебе годов.

  

  

  

  <1827>

  

  

   10. ПЕСНЬ НА ПИРУШКЕ ДРУЗЕЙ

  

  

   Лей нам, чашник, лей вино

  

  

   В чашу дружбы круговую,

  

  

   Лучший дар небес, оно

  

  

   Красит жизнь для нас земную.

  

  

   В сердце юноши живом

  

  

   Пламень страсти умеряет;

  

  

   В сердце старца ледяном

  

  

   Пламень страсти зажигает.

  

  

   Искры светлого вина -

  

  

   Искры солнца огневого;

  

  

   Чаша - майская луна,

  

  

   Прелесть неба голубого.

  

  

   Дай же солнечным лучам

  

  

   С лунным светом сочетаться!

  

  

   Дни летят, - недолго нам

  

  

   Красным маем любоваться.

  

  

   Розы грустны, - минет день,

  

  

   И красавицы увянут...

  

  

   Соку гроздий нам напень -

  

  

   Розы с наших лиц проглянут.

  

  

   Соловей в последний раз

  

  

   Песнь поет своей подруге...

  

  

   Нам его заменит глас

  

  

   Чаши звон в веселом круге.

  

  

   Пусть несется день за днем,

  

  

   Пусть готовит рок угрозы.

  

  

   В день печали - за вином

  

  

   Ветр обвеет наши слезы.

  

  

   Лей же, чашник, лей вино

  

  

   В чашу дружбы круговую,

  

  

   Лучший дар небес, оно

  

  

   Красит жизнь для нас земную.

  

  

   <1828>

  

  

  

  

  ПРИМЕЧАНИЯ

  Из оригинальных стихотворных произведений Р. особым изданием была напечатана только поэма "Арета" (чч. 1-2, М., 1849). Лирические стихотворения, публиковавшиеся в журналах и альманахах, остались несобранными. Отдельными книгами вышли в переводе Р. поэмы "Георгики" Вергилия (М" 1821), "Освобожденный Иерусалим" Т. Тассо (чч. 1-4, М" 1828) и неполный текст (чч. 1-3) "Неистового Орланда" Л. Ариосто (М., 1832-1837).

  5. СЦ на 1826, с. 106. Стихотворение Р. вполне