Лейкин Николай Александрович - Два соперника

align="justify">   - Станиславъ на шеѣ и Анна въ петлицѣ.

   - Ну, чего-жъ еще! И это въ сорокъ-то небольшимъ лѣтъ.

   - Побольше, побольше... Скрывать года не намѣренъ. Но бодръ, свѣжъ и чувствую даже какъ-бы юность.

   - Никто вамъ даже и сорока-то лѣтъ на видъ не дастъ.

   - Отпусти я бороду, такъ казался-бы старше, но откровенно говоря, я нахожу даже развлечен³е, когда бреюсь. Наполнять утро нечѣмъ - вотъ я не торопясь горячей воды...

   - Жениться, жениться... Емельянъ Васильичъ, налей Ивану Артамонычу еще рюмку наливки, а я ему положу еще полъ-цыпленка.

   - Будетъ-съ.

   - Кушайте. Наденька этихъ цыплятъ сама и кормила. Да вотъ салатцу Наденькинаго приготовлен³я. Въ разговорахъ-то мы объ салатѣ и забыли.

   - Только ужъ развѣ изъ-за салата, приготовленнаго Надеждой Емельяновной. Вы говорите: жениться... Давно собираюсь... Въ ³юнѣ, долженъ сказать, я и намѣтилъ себѣ вдову одну, но Богъ спасъ. Такая оказалась...

   - Что вдова! Вдовы вертячки! Ужъ ежели вдова понюхала воли, то въ рѣдкихъ случаяхъ толкъ бываетъ, сказала мать Наденьки. - Вамъ дѣвушку надо, дѣвушку изъ хорошаго семейства, скромную, выросшую подъ присмотромъ родителей...

   - Именно-съ... Потому что у меня отъ покойницы жены и великолѣпная лисья ротонда, крытая бархатомъ осталась, пальто съ куньимъ воротникомъ... Брилл³антовая нитка, брилл³антовый браслетъ, серьги, такъ брилл³анты, честное слово, по горошинѣ. Я вѣдь ее, покойницу, изъ богатаго купеческаго дома взялъ. Умерла - духовную мнѣ... Серебра у меня столоваго...

   - Эдакое богатство! Да конечно-же, тутъ и думать нечего, чтобы вдовымъ жить! воскликнула мать.

   - Божьяго милосерд³я въ серебрѣ, такъ въ каждой комнатѣ... хвастался совсѣмъ уже опьянѣвш³й Иванъ Артамонычъ.

   - Сватайтесь, сватайтесь скорѣй... Какъ возможно вамъ вдовцомъ вѣкъ коротать! И я увѣрена, что ужъ у васъ есть кто-нибудь на примѣтѣ.

   Иванъ Артамонычъ смотрѣлъ на Наденьку маслянными, слегка слезящимися глазами и слегка заплетающимся языкомъ отвѣтилъ:

   - Скрывать не стану. Есть. И почелъ-бы за великое счаст³е...

   - Кто такая? Кто такая, Иванъ Артамонычъ?

   - Боюсь сказать, робѣю... .

   - Ну, вотъ... Въ семейномъ-то домѣ! Да что-жъ, вы наливки-то не кушаете? Эту наливку Наденька настаивала, сама и варила, сама и сахару прибавляла. Емельянъ Васильичъ! налей Ивану Артамонычу.

   - Только ужъ развѣ изъ-за того, что наливка отъ трудовъ Надежды Емельяновны.

   - Налей и мнѣ, Емельянъ Васильичъ, налей и Надюшѣ, и мы съ Иваномъ Артамонычемъ чокнемся.. Наливка слабенькая. Ваше здоровье, Иванъ Артамонычъ.

   - Нѣтъ-съ... Теперь здоровье Надежды Емельяновны.

   Иванъ Артамонычъ отодвинулъ стулъ, всталъ и полѣзъ черезъ столъ чокаться съ Наденькой.

   - Такъ кто-же, Иванъ Артамонычъ, та счастливая избранница, которую вы намѣтили? приставала къ гостю мать Наденьки.

   Иванъ Артамонычъ крякнулъ, блаженно улыбнулся во всю пгарину рта и отвѣтилъ:

   - Извольте, я вамъ открою мою тайну. Избранница эта - та, съ которой я теперь чокаюсь...

   - Надюша? - воскликнула мать.

   - Да... но я боюсь... Я робѣю... Отказъ - и я погибъ.

   - Вы свататесь къ Наденькѣ и вамъ отказъ?.. Да что вы, Иванъ Артамонычъ! Мы за честь должны считать. Емельянъ Васильичъ! да что-жъ ты-то ротъ разинулъ и молчишь!

   - За честь... За великую честь... Ежели это въ серьезъ, то будьте счастливы...- пробормоталъ отецъ Наденьки.

   - Я-бы хотѣлъ слышать отвѣтъ отъ самой Надежды Емельяноввы,- говорилъ Иванъ Артамонычъ,

   - Господи! Да развѣ можетъ она выдти изъ воли отца съ матерью. Надюша! Что-жъ ты стоишь! Протяни руку Ивану Артамонычу! - кричала дочери мать.

   Наденька, вся вспыхнувшая, протянула руку, Иванъ Артамонычъ перегнулся черезъ столъ и поцѣловалъ руку.

   - Согласны? - спрашивалъ онъ дѣвушку.

   - Папенька и маменька согласны, такъ и я согласна,- послышался отвѣтъ.

   - А теперь, Иванъ Артамонычъ, обнимите меня... Емельянъ Васильичъ! Цѣлуй скорѣй Ивана Артамоныча.

   И начались объят³я.

  

  

   Иванъ Артамонычъ еще долго просидѣлъ у своей невѣсты, пилъ черносмородинную наливку и строилъ планы своей будущей женатой жизни. - Лошади у насъ, Надежда Емельяновна, свои и будемъ мы по воскресеньямъ и по праздникамъ въ Невск³й монастырь пѣвчихъ слушать ѣздить... Обожаю хорошихъ пѣвчихъ.

   - Лучше-же, Иванъ Артамонычъ, въ оперу...- возражала Наденька.

   - И въ оперу иногда съѣздимъ, но вѣдь это по вечерамъ. Насчетъ театровъ будьте покойны. Въ циркъ, въ оперу, въ Александринск³й театръ - каждую недѣлю будемъ въ театрѣ.

   - Одинъ разъ въ недѣлю мало. Я два раза хочу.

   - Ну, два раза, такъ два. Развѣ можно въ чемъ отказать молодой женкѣ!

   - И непремѣнно, чтобы ложа была.

   - Зачѣмъ-же ложа-то, если насъ двое?

   - Ахъ, нѣтъ. Вдвоемъ скучно. Я хочу, чтобы приглашать гостей...

   - Ахъ, Надя, Надя! Что ты говоришь! Да ты должна за счастье считать, ежели ты будешь вдвоемъ съ мужемъ, перебила ее мать.

   - Да что вы, маменька! Конечно-же въ компан³и веселѣе. По крайности есть съ кѣмъ слово перемолвить.

   - Да ты съ мужемъ-то и перемолвливайся.

   - Ну, что все мужъ да мужъ! Все одно и одно, такъ и надоѣстъ. Нельзя-же глазъ на глазъ...

   - Ахъ, как³я слова! Боже мой, как³я слова! Простите, Иванъ Артамонычъ, это она отъ глупости, просто отъ наивности.

   - Вѣрю, вѣрю, дорогая Анна Федоровна. И представьте, эта простота требован³й въ вашей дочкѣ мнѣ особенно нравится,- отвѣчалъ Иванъ Артамонычъ. - Я обвороженъ. Позвольте, Надежда Емельяновна, ручку поцѣловать. Вотъ такъ... О, святая простота!

   - Такъ ложу и съ знакомыми мы будемъ въ театрѣ? Вы мнѣ позволите приглашать, кого я хочу?- спрашивала жениха маденька.

   - Да, да... Есть о чемъ разговаривать! Распоряжайтесь, какъ хотите. Можете пригласить въ ложу папеньку, маменьку.

   - Какой-же мнѣ интересъ отъ папеньки и маменьки! Я хочу общества.

   - Надя, что ты мелешь! Какого такого общества!

   - Пускай говоритъ, пускай говоритъ. Каждое ея наивное слово вливаетъ мнѣ бальзамъ въ душу, перебивалъ Иванъ Артамонычъ мать Наденьки.

   - Конечно-же общества. Я хочу пригласить молодыхъ людей.

   - Фу, да ты хоть-бы постыдилась! Как³е так³е у тебя молодые люди? Откуда? Мелетъ разный вздоръ, а Иванъ Артамонычъ можетъ Богъ знаетъ что подумать?

   - Какъ как³е! Напримѣръ, Петръ Аполлонычъ.

   Лицо Ивана Артамоныча сдѣлалось серьезно.

   - Это это такой Петръ Аполлонычъ? спросилъ онъ.

   - Ей-Богу, не знаю, отвѣчала мать Наденьки.- По моему, просто она бредитъ или дурачится. Кто это такой Петръ Аполлонычъ, отвѣчай скорѣй! крикнула она на дочь.

   - А гимназистъ, съ которымъ я играла въ спектаклѣ "Вспышку".

   - Гимназистъ? Ну, этотъ не опасенъ, отвѣчалъ Иванъ Артамонычъ, превращая серьезное лицо въ улыбающееся.- О, простота, простота! О, святая наивность! Можете, можете приглашать въ ложу вашего Петра Аполлоныча, но предупреждаю, только тогда, когда у него будутъ отмѣтки хорош³я насчетъ ученья. Другъ дѣтства это, что-ли? обратился онъ къ матери Наденьки.

   - Ребенокъ, отвѣчала та.- Мальчикъ.

   - Какой-же ребенокъ, ежели онъ бреется. Ему девятнадцать лѣтъ.

   - Полно, полно, не фантазируй, глупая.

   - Нѣтъ, я хочу, чтобы Петръ Аполлонычъ бывалъ съ нами. Онъ бѣдный, а между тѣмъ такъ любитъ театръ, что даже хотѣлъ уйти изъ гимназ³и и поступить въ актеры. Иванъ Артамонычъ, я хочу, чтобы и его приглашали въ ложу изрѣдка.

   - Извольте, извольте, божество мое. Потомъ мы будемъ ѣздить на рысистые бѣга. Страхъ какъ люблю лошадей.

   - А я боюсь лошадей. Послушайте, будемте лучше ѣздить въ докторск³й клубъ. Тамъ студенты прелесть какъ танцуютъ мазурку.

   - Можно и въ докторск³й клубъ, но бѣга бѣгами. А лошадей вамъ бояться нечего. Вѣдь вы будете сидѣть за барьеромъ! Лошади далеко. Развѣ вы никогда не бывали на рысистыхъ бѣгахъ?

   - Не бывала, да и не хочу бывать. Ну, что такое лошади! Лучше-же яхтъ-клубъ.

   - То лѣтомъ, а я вѣдь про зиму говорю.

   - Да и зимой въ яхтъ-клубѣ катаются на конькахъ и съ горъ.

   - Повѣрьте, Надежда Емельяновна, что, побывавъ на бѣгахъ, вы и сами пристраститесь къ лошадямъ. Наконецъ, на ваше счастье я буду ставить въ тотализаторъ и вы можете выиграть.

   - А что это такое тотализаторъ?

   Иванъ Артамонычъ объяснилъ.

   - Ну, раза два-три въ зиму извольте, я съѣзжу для васъ, отвѣчала Наденька.- Но за это вы должны меня разъ въ мѣсяцъ на тройкѣ прокатить въ "Аркад³ю" или въ Озерки и опять чтобы съ нами была компан³я.

   - Хорошо, хорошо, святая простота. О, какъ это мнѣ нравится, когда она такъ наивно высказываетъ свои требован³я! радостно воскликнулъ Иванъ Артамонычъ и прибавилъ:- Сами-же вы сейчасъ сказали, что вы боитесь лошадей, а тутъ проситесь кататься на тройкѣ.

   - На тройкѣ я не боюсь. Да ужъ хорошо, хорошо, поѣду съ вами и на бѣга, ежели вы будете катать меня на тройкѣ. И вотъ еще что. Гдѣ мы лѣтомъ будемъ жить на дачѣ?

   - Божественная Надежда Емельяновна, у насъ на Петербургской сторонѣ домъ та-же дача. Садъ такой, что и на дачахъ такого не бываетъ.

   - Нѣтъ, я непремѣнно хочу, чтобы въ Павловскѣ.

   - Надя! укоризненно покачала головой мать.

   - Что: Надя! Лучшеже впередъ сказать. Я давно объ Павловскѣ мечтаю.

   - Даю вамъ слово, Надежда Емельяновна, что вы не уѣдете изъ нашего сада на Петербургской - вотъ какъ тамъ хорошо.

   - Да вѣдь тощища. Музыки нѣтъ, а я желаю музыку...

   - Извольте, каждое воскресенье и каждый праздникъ мы будемъ ѣздить на музыку или въ Павловскъ, или въ Аркад³ю, или въ Аквар³умъ.

   - Ну, это всене то. А заграницу вы меня свозите?

   - Всенепремѣнно. Какъ только можно будетъ взять мнѣ со службы отпускъ - сейчасъ и поѣдемъ.

   - А скоро вы возьмете отпускъ?

   - Да года черезъ три можно будетъ взять. Я нынче весной бралъ отпускъ.

   - Фу, какъ долго ждать! Послушайте, такъ вы меня одну отпустите. Наймите мнѣ компаньонку и отпустите.

   Иванъ Артамонычъ замялся.

   - Помилуйте... Зачѣмъ-же это? Я умру безъ васъ съ тоски, проговорилъ онъ.

   - Пустяки. Не умрете.

   - Надя! Я отъ тебя сгораю отъ стыда! всплеснула руками мать. - Ты говоришь так³я вещи, так³я...

   - Да, да... Замолчи, пожалуйста, а то ужъ ты дуришь, прибавилъ отецъ.

   Бесѣда кончилась тогда, когда двѣ бутылки наливки были выпиты. Иванъ Артамонычъ началъ прощаться и попросилъ позволен³е поцѣловать невѣсту. Та подставила ему щеку.

   - Въ губы, губы! кричалъ отецъ.

   Мать рванула сзади Наденьку за косу. Иванъ Артамонычъ поймалъ Наденькины губы и чмокнулъ въ нихъ своими мясистыми губами. Онъ былъ изрядно пьянъ, лицо его было пунцовое, но онъ крѣпко стоялъ на ногахъ. Его пошли провожать до экипажа. Здѣсь онъ сталъ прощаться съ отцомъ Наденьки, обнялъ его и почему-то боднулъ его въ грудь. Емельянъ Васильевичъ обнималъ его и трепалъ по спинѣ. Пили они поровну, но на ногахъ онъ стоялъ плохо.

   - До завтра, сказалъ Иванъ Артамонычъ, сѣлъ. въ колясочку и кучеръ тронулъ лошадей.

  

  

   Тотчасъ послѣ отъѣзда Ивана Артамоныча, когда блескъ фонарей его маленькой колясочки еще не успѣлъ скрыться во мракѣ августовской ночи, Анна Федоровна тутъ-же на подъѣздѣ крѣпко обняла дочь и со слезами на глазахъ промолвила:

   - Счастливица... Знаешь-ли, что твой женихъ имѣетъ болѣе двухъ-сотъ тысячъ состоян³я? Поздравляю, отъ души поздравляю! Сбылись мои мечты... Мечтала выиграть двѣсти тысячъ - и почти сбылись мои мечты: дочь выдаю за человѣка съ состоян³емъ въ двѣсти тысячъ.

   - Нѣтъ, больше... Куда больше двухъ-сотъ тысячъ, отвѣтилъ пьянымъ заплетающимся языкомъ Емельянъ Васильичъ, котораго окончательно развезло на воздухѣ.- Онъ былъ женатъ на баньщицѣ Трамбуковой. Она была изъ богатаго купеческаго рода и, кромѣ большаго приданаго, получила еще послѣ смерти отца половинную долю въ баняхъ на Васильевскомъ острову, эту долю выдалъ ей братъ ея деньгами - и все это она оставила по духовному завѣщан³ю Ивану Артамонычу. Надюша! На грудь... Выдешь замужъ - не забудь отца и матери, вспомни, сколько они хлопотали, чтобы поймать тебѣ этого жениха.

   - Ты-то ужъ хлопоталъ! Ты только пилъ съ нимъ, какъ послѣдняя пьявка. Вотъ я...

   - А не пей я съ нимъ, онъ въ трезвомъ видѣ не сдѣлалъ-бы и предложен³я. Не пей я, не пилъ-бы онъ, и ничего этого не вышло-бы...

   - Поздравляю, барышня, отъ души поздравляю!- говорила горничная Феня, стоя на подъѣздѣ съ оплывшею отъ вѣтра свѣчкой.

   - Сколько онъ тебѣ, Феня, далъ на прощанье?- поинтересовалась Анна Федоровна. - Я видѣла давеча, что онъ тебѣ что-то сунулъ въ руку, когда ты ему пальто подавала.

   - Рублевую бумажку, барыня, дай имъ Богъ. здоровья.

   - Видишь, видишь, какой щедрый человѣкъ! Ну, Надюша, ты будешь, какъ сыръ въ маслѣ кататься, съумѣй только угождать ему.

   - Да, маменька, но онъ ужъ очень старъ для меня,- сказала дочь.

   - Что за вздоръ ты городишь. Твой отецъ былъ еще старѣе, когда я выходила за него замужъ.

   - Ну, ужъ это ты врешь! - воскликнулъ Емельянъ Васильичъ.

   - Молчите, идолъ! Чѣмъ-бы поддерживать дочь, а онъ еще расхолаживаетъ ее.

   - Да я, мамочка...

   - Иди и ложись спать! Пьяница.

   - Да вѣдь я-же для него пилъ.

   - Молчи! Смотри подъ ноги-то! А то съ крыльца свалишься. Феня! Поддержи его.

   Вошли въ домъ.

   - Царицей, царицей будешь жить... повторяла Анна Федоровна, прижимая дочь къ груди.

   - Пуще всего мнѣ, маменька, обидно, что онъ и лѣто хочетъ жить въ этой трущобѣ, на Петербургской сторонѣ. А мнѣ-бы хотѣлось въ Павловскѣ...

   - Это, матушка, все вздоръ, все вздоръ, все это пустяки. Какъ себя поведешь. Поведешь себя хорошо, съ умомъ и съумѣешь взять его въ руки, такъ будешь жить и заграницей.

   - Но изъ словъ его я замѣтила, что онъ хочетъ, чтобы жена у него была на манеръ экономки. чтобы и грибы ему солила, чтобы и варенье варила, и настойки настаивала.

   - Все это одни разговоры. Ну, настоишь ему какую-нибудь тамъ четверть на рябинѣ, велишь кухаркѣ сварить банку яблочнаго варенья.

   - Да вѣдь и вы, маменька, толковали въ этомъ-же смыслѣ.

   - Подходъ къ сердцу, подходъ - и больше ничего. Вотъ на эту-то удочку онъ и поддался. Ахъ, Надюша! Дай еще разъ тебя поцѣловать. Поздравляю, другъ мой.

   Послѣдовали опять объят³я.

   - Дай и мнѣ, Надюша... сказалъ отецъ.

   - Ахъ, папенька! Да у васъ губы пьяныя и мокрыя. Отстаньте, пожалуйста!

   - Ну, Емельянъ Васильичъ, раскошеливайся! Теперь ужъ надо на славу его ужиномъ кормить, обратилась Анна Федоровна къ мужу.

   - Да ужъ въ грязь лицомъ не ударимъ. Въ крайнемъ случаѣ можно билетъ Дворянскаго банка заложить. Онъ очень грибы любитъ. Завтра онъ пр³ѣдетъ вечеромъ - вотъ ты ему грибы въ сметанѣ къ ужину и закати.

   - Что грибы! Тутъ нужно и телячьи котлеты. Да привези ты изъ города закусокъ хорошихъ побольше.

   - Это все будетъ. А ты грибы... Котлеты котлетами, а грибы грибами. А ты, Надюша, скажешь, что сама ходила въ лѣсъ и собирала.

   - Да вѣдь послѣ этого такъ пр³учишь, что онъ, и женившись, будетъ меня въ лѣсъ за грибами посылать, отвѣчала дочь.

   - Полно, полно, милая. Ты теперь-то будь къ нему ласкова и предупредительна. Ласковое телятко двухъ матокъ сосетъ. Вѣдь вотъ завтра онъ уже долженъ, какъ помолвленный женихъ, пр³ѣхать съ подаркомъ.

   - Посмотримъ, что отвалитъ! крикнула Анна Федоровна.

   - Я думаю, что онъ брилл³антовый браслетъ покойницы жены привезетъ, отвѣчалъ мужъ.- Завтра надо рѣшить насчетъ свадьбы: когда и какъ...

   - Бога ради только завтра ты опять не напейся съ нимъ пьянъ. Вѣдь тебѣ вредно, вѣдь у тебя сердце же въ порядкѣ. Выслужи сначала пенс³ю мнѣ, а потомъ и напивайся. А то умрешь безъ пенс³и, причемъ я-то останусь!

   - Дура! Да неужто ты не можешь понять, что я для него пилъ!

   - Поди ты! Могъ бы себѣ и полъ-рюмки наливать, а вѣдь ты самъ радъ и норовишь налить себѣ даже больше. И наконецъ, онъ крѣпокъ какъ столбъ верстовой, а ты ужъ размокъ совсѣмъ.

   - Ну, и онъ тоже... Въ женскую калошу ногой полѣзъ. Ну, прощай, Надюша, желаю тебѣ кудрявыхъ сновидѣн³й. То-то ты сегодня будешь съ пр³ятными мечтами засыпать!

   - Ахъ, папенька, пуще всего меня тревожитъ, что онъ старъ и на пастора похожъ.

   - На кого?

   - На пастора. Это всѣ говорятъ. Петръ Аполлонычъ вонъ увидалъ его и смѣется.

   - Ахъ, да, Надюша... Какъ ты, мать моя, была неосторожна, когда ты при Иванѣ Артамонычѣ объ этомъ Петрѣ Аполлонычѣ вывезла. Положимъ, что онъ гимназистъ, мальчишка, но Иванъ-то Артамонычъ можетъ Богъ знаетъ, что подумать. Ты ужъ, дружокъ мой, остерегись. Тутъ иногда глупое, праздное слово можетъ все дѣло испортить. Ну, прощай. Ну, Христосъ съ тобой! Ну, или спать. Завтра поговоримъ. Феня! Гаси лампу. Остатки ужина и посуду можешь завтра поутру убрать. Емельянъ Васильичъ! Что ты бродишь, какъ мокрая курица! Иди спать.

   Потухла лампа въ столовой и семейство стало расходиться по спальнямъ.

   Наденька въ эту ночь не скоро заснула. Передъ ней поперемѣнно стояли то грузная фигура Ивана Артамоныча съ сочными красными губами и оловянными сѣрыми глазами, то стройная вертлявая фигурка Петра Аполлоныча.

   "Надо завтра утѣшить Пьера, надо. Какъ только встану, сейчасъ-же побѣгу къ нимъ на дворъ, признаюсь, что выхожу замужъ, и увѣрю его, что ему даже еще лучше будетъ, когда я буду замужемъ за богатымъ. Замужемъ буду за Иваномъ Артамонычемъ, а любить буду Пьера. Мало-ли есть замужнихъ дамъ, которыя имѣютъ у себя на сторонѣ Пьеровъ. Да вонъ аптекарша... Замужемъ за аптекаремъ, а докторъ сидьма сидитъ у ней на дачѣ. Ежели Пьеръ будетъ благоразуменъ и подумаетъ хорошенько объ этомъ, онъ не проклянетъ меня, что я выхожу замужъ за Ивана Артамоныча, и даже не разсердится. Ахъ, Пьеръ, Пьеръ! И зачѣмъ ты бѣдный гимназистъ, а не какой-нибудь богатый купецъ, инженеръ или банкиръ? Застрѣлиться вѣдь хотѣлъ.- Положимъ, это онъ сгоряча, но у него характеръ рѣшительный, отъ него станется. Ахъ, дай-то Господи, чтобы онъ хоть до одиннадцати-то часовъ утра не застрѣлился! Тогда-бы я, проснувшись, побѣжала къ нему и уговорила его".

   Такъ блуждали мысли въ головѣ Наденьки. Наконецъ, сонъ началъ туманной шапкой надвигаться на нее и она заснула.

  

  

   На утро Наденька проснулась поздно. Отецъ ея уже уѣхалъ въ городъ на службу, а мать вмѣстѣ съ кухаркой отправилась въ мясную и зеленную лавки, дабы выбрать тамъ что-нибудь получше къ обѣду, такъ какъ обѣщался пр³ѣхать обѣдать Иванъ Артамонычъ. Напившись на-скоро кофею съ сдобными булками, Наденька тотчасъ-же бросилась къ дачѣ, гдѣ жилъ съ своей матерью Петръ Аполлонычъ. На улицѣ около палисадника ихъ дачи извощикъ-ломовикъ и дворникъ укладывали уже на возъ ихъ мебель. Около воза суетилась растрепанная кухарка, размахивала руками и переругивалась съ ломовикомъ и дворникомъ. Балконъ дачи, задрапированный обыкновенно парусиной, былъ ободранъ. На немъ виднѣлись въ безпорядкѣ разставленные горшки съ чахлыми растен³ями. Въ садикѣ, разбитомъ передъ дачей, около цвѣточной клумбы, стоялъ Петръ Аполлонычъ и самымъ спокойнымъ манеромъ срѣзалъ цвѣты, дѣлая изъ нихъ букетъ. Наденька увидала Петра Аполлоныча и у ней какъ-бы какой-то тяжелый камень свалился съ сердца.

   - Слава Богу, не застрѣлился! проговорила она про себя, внимательно посмотрѣла, не сидитъ ли на балконѣ мать Петра Аполлоныча и, остановившись у палисадника, окликнула Петра Аполлоныча.

   Тотъ, замѣтивъ Наденьку, тотчасъ-же нахмурилъ брови и сдѣлалъ строгое лицо, но все-таки подошелъ къ ней.

   - Здравствуйте... Какъ я рада, что вы не застрѣлились, начала она. - Вѣдь это было-бы безум³емъ въ так³е годы... Да, наконецъ, и грѣшно. Что-жъ вы не подаете мнѣ руку?

   Она держала свою руку, протянутую къ нему сквозь рѣшетку.

   - Коварнымъ женщинамъ я не подаю руки, отвѣчалъ Петръ Аполлонычъ.

   Наденька вспыхнула.

   - Ахъ, Петръ Аполлонычъ, вы это совсѣмъ напрасно... Никогда я не была коварной, да и не буду, заговорила она.- Ну, какое-бы намъ было житье, ежели-бы мы убѣжали и повѣнчались! Вѣдь это, это... Во-первыхъ, папенька съ маменькой прокляли-бы меня... А что я васъ люблю, то люблю и вѣчно любить буду. Зачѣмъ-же бѣжать и ссориться съ родителями, ежели мы и такъ можемъ любить другъ друга? Виновата я передъ вами только тѣмъ, что выхожу замужъ, но, право, я это для того, чтобы утѣшить папеньку съ маменькой, да и для нашей пользы. Увѣряю васъ, что такъ и мнѣ, и вамъ будетъ лучше.

   Петръ Аполлонычъ стоялъ и смотрѣлъ въ сторону.

   - Вы слышали, что я выхожу замужъ за Ивана Артамоныча? спросила она его.

   - Слышалъ.

   - Отъ кого вы слышали? Вѣрно вамъ Феня сказала?

   - Нѣтъ, не Феня, а булочникъ, который и вамъ, и намъ булки носитъ. Не ждалъ я отъ васъ, Надежда Емельяновна, такого поступка. Вѣдь это-же подло, низко выходить замужъ за старика, такъ сказать, продавать себя.

   - Да вѣдь онъ, Пьеръ, не старикъ. Посмотри, онъ какой розовый.

   - Все равно вы его не можете любить.

   - Да вѣдь мужей и не любятъ. Вонъ папенька съ маменькой какъ бранятся.

   - Это любя. Это та-же "Вспышка у домашняго очага", что мы въ спектаклѣ играли, только тамъ молодые супруги, а это старые.

   Наденька потупилась и проговорила:

   - Пьеръ! Прости, что я выхожу за Ивана Артамоныча замужъ.

   - Я въ отчаян³и, отвѣчалъ Петръ Аполлонычъ и передвинулъ фуражку на головѣ.

   - Да чего тутъ отчаяваться! Право, такъ намъ будетъ лучше. Ты будешь ходить къ намъ, я тебя буду любить по прежнему.

   - То есть какъ это?

   - Настоящимъ манеромъ буду любить. Какъ въ романахъ замужн³я дамы любятъ друга дома, такъ и я буду тебя любить. Ты будешь у насъ другомъ дома... Ты даже можешь занимать денегъ у Ивана Артамоныча.

   - Такъ онъ и дастъ!

   - А не дастъ - я ему сейчасъ сцену устрою. Будь, братъ, покоенъ, дастъ. Онъ въ меня влюбленъ какъ... какъ я не знаю кто... Ужасъ какъ влюбленъ. Да и тебѣ-то лучше, ежели-бы ты женился на мнѣ, ты-бы долженъ былъ перестать учиться, а здѣсь ты будешь продолжать учиться, поступишь въ университетъ, потомъ сдѣлаешься адвокатомъ или прокуроромъ.

   - Ну, еще это улита ѣдетъ, да когда-то пр³ѣдетъ. Долго ждать. Я все равно рѣшился бросить учиться. У меня призван³е къ артистической карьерѣ. Я хочу быть актеромъ.

   - Ну, тогда вмѣстѣ будемъ играть по клубамъ. Я потребую отъ Ивана Артамоныча, чтобы онъ и думать не смѣлъ запрещать мнѣ играть въ спектакляхъ.

   - Что: по клубамъ! Развѣ это игра! Я хочу ѣхать играть въ провинц³ю, на большую сцену.

   - Да мы и поѣдемъ. Иванъ Артамонычъ къ тому времени, можетъ. умретъ. А пока ты здѣсь поиграй.

   - Умретъ онъ! Какъ-же! Онъ здоровъ, какъ быкъ.

   - Ну, тогда я сбѣгу.

   - Сбѣжишь ты, какъ-же!

   - Да вѣдь друг³я-жены бѣгаютъ. Вонъ въ романахъ все бѣгаютъ.

   - Да вѣдь сбѣжать-то надо въ бѣдность. А ты изъ богатой жизни не сбѣжишь.

   - А я прежде уговорю его, чтобы онъ подарилъ мнѣ свой домъ, а потомъ и сбѣгу. Ну, и не сбѣгу, такъ все-таки тебя любить буду. Ты будешь изъ провинц³и пр³ѣзжать и прямо въ мои объят³я. Пьеръ, не сердись!

   Петръ Аполлонычъ подумалъ и отвѣчалъ:

   - Не могу я не сердиться... потому вѣдь тоже ревность... Охъ! О, женщины, женщины! Ужасно грустно и горько.

   - А ты думаешь, мнѣ легко?

   - Ничего я не думаю. Я знаю, что это... коварство.

   - Ну, дай мнѣ слово, что не будешь сердиться.

   - Какъ я могу дать слово, ежели у меня вся внутренность поворачивается. Старикъ... съ мокрыми губами...

   - Да вовсе онъ не старикъ. Ну, дай мнѣ слово, что ты не застрѣлишься.

   - Стрѣляться я отдумалъ, но что я въ актеры поступлю и уѣду въ провинц³ю - это вѣрно.

   - Ну, слава Богу, слава Богу, радостно проговорила Наденька.- А то я ужасно безпокоилась, что на, моей душѣ грѣхъ будетъ. Да и зачѣмъ тебѣ сейчасъ въ провинц³ю? Погоди, не уѣзжай. Ну, не сбѣгу я, такъ все-таки въ провинц³ю мы вмѣстѣ поѣдемъ, безъ побѣга.

   - Такъ мужъ тебя и отпустилъ!

   - Я буду проситься на воды, лечиться... Сначала чтобы пить воды, а потомъ ѣхать куда-нибудь на море купаться. Я скажу, что это мнѣ необходимо.

   - Ну, тогда онъ самъ съ тобой поѣдетъ.

   - Ну, такъ что-жъ изъ этого? Это рѣшительно все равно. Я такая хитрая, такая хитрая.- Не сердишься?

   - Сердиться я не сержусь, но у меня голова кругомъ идетъ отъ обиды.

   - Ну, дай руку, что не сердишься. Мнѣ нельзя долго здѣсь оставаться. Маменька теперь вмѣстѣ съ кухаркой въ мясной лавкѣ, а вернется она изъ лавки, такъ сейчасъ меня хватится.

   Петръ Аполлонычъ просунулъ сквозь рѣшетку руку. Наденька пожала ее, улыбнулась ему и приложила свои пальцы къ своимъ губамъ, дѣлая летуч³й поцѣлуй.

   - Прощай, сказалъ онъ.

   - Прощай, отвѣчала она,- Пр³ѣзжай въ воскресенье. Я познакомлю тебя съ Иваномъ Артамонычемъ. Только ужь ты при немъ, Бога ради, не дѣлай скандала, прибавила она и быстро пошла домой.

  

  

   Въ началѣ пятаго часа вернулся на дачу изъ должности Емельянъ Васильевичъ. Подъ мышкой онъ, какъ и всегда, держалъ портфель, а въ другой рукѣ тащилъ корзинку съ закусками. Лицо его было красно, потъ съ него лилъ градомъ. Емельянъ Васильевичъ, какъ и всегда, пр³ѣхалъ по конкѣ, отъ конки до ихъ дачи было съ версту разстоян³я, корзина-же, которую пришлось нести, была очень увѣсистая. Жену и дочь она засталъ препирающимися. Жена доказывала, что дочь должна къ пр³ѣзду жениха снять съ себя малоросс³йск³й костюмъ, въ которомъ уже была вчера, и надѣть другое платье, дочь говорила, что малоросс³йск³й костюмъ къ ней очень идетъ и отказывалась его снять. Шелъ слѣдующ³й разговоръ.

   - Но вѣдь Иванъ Артамонычъ тебя въ немъ: уже вчера видѣлъ.

   - Въ немъ-же пускай и сегодня видитъ. Всѣ остальныя мои платья - мятыя тряпки.

   - Врешь, врешь. Синее платье съ матросскимъ воротникомъ у тебя еще очень и очень свѣженькое. Матросск³й воротникъ такъ къ тебѣ идетъ.

   - У матросскаго костюма вся юбка спереди въ вареньи запачкана, а Феня ее не замыла.

   - Ну, надѣнь сѣренькое платье. Въ немъ ты такая эфектная. Подвяжи передничекъ черненьк³й люстриновый, а я скажу, что ты со мной вмѣстѣ бруснику для моченья чистила.

   - Понимаете вы, не желаю, отрѣзала дочь.

   - Два дня подъ рядъ въ одномъ платьѣ... Ну, что женихъ подумаетъ! Подумаетъ, что у тебя одно платье и есть.

   - И пускай думаетъ. Скорѣй денегъ дастъ на приданое. Вѣдь долженъ-же онъ дать. Сами-же вы говорите, что не изъ чего сдѣлать мнѣ приданое.

   Разговоръ этотъ происходилъ на балконѣ. Емельянъ Васильевичъ прервалъ этотъ разговоръ.

   - Фу! смучила меня эта корзинка. И какъ на грѣхъ у конки никакого мальчишки, который-бы помогъ мнѣ дотащить эту корзинку, проговорилъ онъ, ставя закуски на столъ. Веревка отъ корзинки всѣ пальцы мнѣ перерѣзала. Здравствуйте, обратился онъ къ женѣ и дочери. Вотъ тутъ... берите... Тутъ лососина копченая, кильки, сардинки, омары и вино.

   - Французской горчицы купилъ? встрѣтила его жена.

   - Забылъ. Изъ ума вонъ.

   - Дуракъ. И чѣмъ у тебя голова набита! Три раза я тебѣ напоминала, чтобы ты купилъ французской горчицы. Иванъ Артамонычъ еще вчера спрашивалъ французскую горчицу, когда языкъ съ горошкомъ подали.

   - Матушка! Да вѣдь сколько помнить-то пришлось. Коньяку полбутылки къ кофею купилъ.

   - Пьяница. Вѣдь вотъ объ коньякѣ не забылъ, потому что самъ его любишь трескать.

   - Ты-же мнѣ коньяку приказывала купить.

   - Довольно. У Ивана Артамоныча въ департаментѣ былъ?

   - Былъ, былъ... Какъ-же... Съ пяти часамъ онъ пр³ѣдетъ. Въ восторгѣ... То есть въ такомъ восторгѣ, что Наденька согласилась за него выдти замужъ, что просто на седьмомъ небѣ! Въ дежурной мы съ нимъ разговаривали. Обнялъ онъ меня и расцѣловалъ. Знаешь, Анна Федоровна, онъ оказывается большой рыболовъ. До страсти любитъ рыбу удить.

   - Это мнѣ наплевать. Ты разсказывай про дѣло-то.

   - Про какое дѣло?

   - Да насчетъ приданаго-то? Говорилъ ты ему, что мы по нашимъ средствамъ не можемъ дать Наденькѣ даже самаго скромнаго приданаго.

   - Забылъ... развелъ руками Емельянъ Васильичъ.

   - Господи! Да зачѣмъ тебя посылала-то къ нему въ департаментъ! воскликнула Анна Федоровна.- Вѣдь только затѣмъ и посылала, чтобы ты выяснилъ ему этотъ вопросъ.

   - Я думалъ, что ты меня посылала напомнить, чтобы онъ пр³ѣзжалъ сегодня къ намъ обѣдать.

   - Ну, что мнѣ съ тобой дѣлать! - всплескивала руками Анна Федоровна,- Вѣдь ты совсѣмъ полоумный. Посылаютъ человѣка о дѣлѣ разговаривать, а онъ о рыбной ловлѣ...

   - Самъ онъ, самъ о рыбной ловлѣ началъ говорить - и дѣйствительно мы тутъ о головляхъ, до объ окуняхъ... Я ему про Чистяковск³й прудъ, гдѣ много карасей... Онъ объ щукахъ... На щукъ онъ осенью даже съ острогой ѣздитъ.

   - Вонъ! Скройтесь съ глазъ моихъ!

   - Да чего ты сердишься-то, душечка! Вѣдь вопросъ о приданомъ можно и сегодня послѣ обѣда выяснить. Человѣкъ вчера мѣховую ротонду Надюшѣ обѣщалъ, пальто съ куницами покойной жены, брилл³анты...

   - Довольно. Чтобы я васъ больше и не видѣла до пр³ѣзда Ивана Артамоныча. Намъ нужно завтра ѣхать въ городъ всѣ тряпки заказывать, я думала, что ужъ ты съ деньгами отъ него вернешься, а ты извольте видѣть!..

   - Да онъ дастъ, дастъ денегъ на приданое. Это сейчасъ видно, это не такой человѣкъ. Помилуйте, человѣкъ какъ котъ влюбленъ, даже слезы на глазахъ были, когда говорилъ со мной о Надюшѣ...

   - Не дразни ты меня! Понимаешь, не дразни и уходи, а то я въ тебя вотъ этой жестянкой съ омарами пущу.

   Анна Федоровна дошла до изступлен³я. Емельянъ Васильевичъ обратился къ дочери.

   - Надюша! Да заступись хоть ты за меня,- сказалъ онъ.

   - Нѣтъ, папенька, это ужъ слишкомъ, отвѣчала Наденька.- Дѣйствительно, мы расчитывали завтра ѣхать заказывать бѣлье для меня, покупать матер³и на платья...

   - Да у него все есть, все послѣ покойницы жены - и все тебѣ пойдетъ.

   - Да вы съума сошли! Не могу-же я носить бѣлье послѣ покойницы, ходить въ покойницкихъ отрепанныхъ платьяхъ. За старика замужъ выхожу, жертву приношу ему, и вдругъ обносками послѣ его жены пользоваться! Я хочу, чтобъ онъ мнѣ сдѣлалъ самое роскошное бѣлье и самый лучш³й гардеробъ, только тогда я за него пойду.

   - Оставь, Надя. Съ твоимъ отцомъ разговаривать, все равно что въ стѣну горохъ кидать - никогда не прилипнетъ. Ему хоть колъ на головѣ теши - онъ выпучитъ ид³отск³е глаза, да такъ и будетъ ходить.

   - Ахъ, Боже мой! Да понимаете-ли вы, что все это мы сегодня послѣ обѣда за кофеемъ выяснимъ, сказалъ Емельянъ Васильевичъ.- Подолью я ему въ кофей коньячку и подниму вопросъ о приданомъ. При васъ подниму, вы тутъ-же будете. Такъ-то даже лучше, когда душа у него размякнетъ. Душа размякла, передъ глазами Надюша въ видѣ приманки сидитъ - вотъ тогда и потроши его, и бери съ него что хочешь.

   - Вонъ! крикнула Анна Федоровна и указала на дверь въ другую комнату.

   Емельянъ Васильевичъ съежился, махнулъ рукой и отправился переодѣваться изъ вицмундира въ пиджакъ.

   Въ столовой загремѣли посудой, ножами и вилками, приготовляя обѣденный столъ. Анна Федоровна все еще ворчала и ругала мужа. Дочь такъ и не переодѣлась, но мать настояла, чтобы та поверхъ малоросс³йсскаго костюма надѣла передникъ, дабы имѣть случай сказать жениху, что она только что сейчасъ отъ хозяйственныхъ занят³й. Емельянъ Васильевичъ сунулся было въ столовую откупоривать бутылки съ виномъ, но его выгнали вонъ.

   Около пяти часовъ, пара сытыхъ лошадокъ-шведокъ подкатила къ палисаднику дачи колясочку Ивана Артамоныча. Изъ нея вылѣзъ Ивана Артамонычъ. Въ рукахъ онъ держалъ что-то завернутое въ бѣлую бумагу и перевязанное розовой тесьмой.

   - Наденька! Женихъ... Поправься. Емельянъ Васильичъ! Пр³ѣхалъ... Бѣги къ калиткѣ! крикнула Анна Федоровна.

   Отецъ, мать и дочь бросились встрѣчать жениха.

  

  

   - Нѣтъ, я положительно вѣрю теперь въ сл³ян³е душъ, говорила Анна Федоровна, здороваясь съ Иваномъ Артамонычемъ. - Сейчасъ Надя чистила бруснику, вдругъ оставила ее чистить и пошла мыть руки. Я говорю ей: "что ты? Куда?" А она отвѣчаетъ: "Иванъ Артамонычъ ѣдетъ, надо встрѣчать". И только-что вымыла руки, не успѣла даже снять передника, какъ вы подъѣхали. Это называется: Сердце сердцу вѣсть подаетъ. - Именно-съ... Я самъ о Надеждѣ Емельяновнѣ всю дорогу думалъ, отвѣчалъ Иванъ Артамонычъ и, протянувъ Наденькѣ что-то завязанное въ бумагу, сказалъ:- Моей наисладчайшей сладкое...

   Наденька взяла завязанное въ бумагу и проговорила: "мерси".

   - А ручку поцѣловать можно? спросилъ ее Иванъ Артамонычъ.

   - Обѣ вашимъ подаркомъ заняты.

   - Я приложусь, не заставляя васъ выпускать изъ рукъ мой подарокъ.

   - Ну, прикладывайтесь.

   Иванъ Артамонычъ наклонился и чмокнулъ руку Наденьки.

   - Коробочку-то попрошу вскрыть сейчасъ-же, сказалъ онъ.- Тамъ сюрпризецъ есть.

   Всѣ отправились на балконъ, гдѣ Наденька, развязавъ бумагу, увидала коробку, а вскрывъ эту коробку, вынула оттуда большую розовую атласную бомбоньерку.

   - Ахъ, какая прелесть! воскликнула Анна Федоровна.

   - Вскрывайте, вскрывайте дальше, продолжалъ Жванъ Артамонычъ.

   Наденька приподняла крышку бомбоньерки. Сверху на конфектахъ лежалъ золотой браслетъ и блестѣлъ брилл³антами.

   - Ахъ, какая прелесть! вскрикнула Наденька.

   - Прошу надѣть его на руку и носить на радость.

   - Покажи-ка, покажи-ка... протискалась къ дочери мать.- Боже, какъ вы балуете Надюшу, Иванъ Артамонычъ!

   - Еще больше буду баловать, только бы Надежда Емельяновна меня искренно полюбила.

   - Иванъ Артамонычъ! Вы, я думаю, съ дорожк