Лейкин Николай Александрович - Два соперника

и-то проголодались, а до обѣда еще добрыхъ полчаса, такъ не хотите-ли предварительно выпить водочки и заморить червячка солененькимъ? предложилъ отецъ Наденьки.

   - Охотно, охотно, добрѣйш³й Емельянъ Васильичъ, отвѣчалъ женихъ.

   - Такъ пожалуйте. А ужъ какой я васъ копченой лососиной угощу!..

   - Копченую лососину мы потомъ-съ... А прежде я желаю отдать предпочтен³е приготовлен³ямъ молодой хозяйки. Сейчасъ я слышалъ, что она трудилась и чистила своими прелестными пальчиками бруснику,- вотъ я этой-то брусникой и закусилъ-бы.

   Мать и дочь переглянулись. Вышелъ неожиданный скандалъ. Брусники въ домѣ не было. Вскорѣ, однако, Анна Федоровна нашлась и объявила:

   - Представьте, какой случай! А вѣдь бруснику-то я послала поставить на чужой ледникъ черезъ дорогу на сосѣднемъ дворѣ. Въ нашемъ ледникѣ, какъ есть до капли, весь ледъ стаялъ - вотъ я и послала къ сосѣдямъ.

   - Печально, очень печально, покачалъ головой Иванъ Артамонычъ. - Нѣтъ-ли тогда какой-нибудь другой закуски, къ которой прикасались-бы ручки Надежды Емельяновны?

   - Маринованные грибы есть ея приготовлен³я.

   - Ну, такъ мы маринованнымъ грибомъ закусимъ, а ужъ копченую-то лососину я потомъ... Долженъ вамъ сказать, что я умиляюсь передъ каждымъ домашнимъ приготовлен³емъ. Это моя страсть...

   Иванъ Артамонычъ подошелъ къ закускѣ, выпилъ водки и сталъ тыкать вилкой въ маринованный грибъ.

   Черезъ четверть часа сидѣли за столомъ и обѣдали. За послѣднимъ блюдомъ Анна Федоровна спросила:

   - Когда-же, Иванъ Артамонычъ, свадьба?

   - А это, какъ вы, многоуважаемая Анна Федоровна... Я горю нетерпѣн³емъ покончить все это скорѣй. Для меня - чѣмъ скорѣе, тѣмъ лучше. Теплое гнѣздышко для той прелестной птички, которая прилетитъ ко мнѣ, готово.

   - Послушайте, Иванъ Артамонычъ, я желаю, чтобы будуаръ былъ новый и непремѣнно голубой атласный, вставила свое слово Наденька.

   Иванъ Артамонычъ подумалъ и произнесъ:

   - Хотѣлось-бы не перемѣнять обстановку, но хорошо, извольте: будуаръ будетъ новый. Желаете изъ голубаго атласа?

   - Непремѣнно.

   - Будетъ исполнено.

   - Такъ назначайте-же день свадьбы-то, Иванъ Артамонычъ, приставала къ нему мать Наденька.

   - Извольте-съ. Въ воскресенье черезъ двѣнадцать дней.

   - Что вы, что вы! Въ такой коротк³й срокъ мы не успѣемъ сдѣлать для Надюши приданаго. Вѣдь надо заказать бѣлье, подвѣнечное и визитныя платья, шляпки, пальто, разныя сорти де баль... Наконецъ, прежде всего, намъ нужно отыскать зимнюю квартиру и переѣхать съ дачи.

   - Поторопиться, такъ все можно сдѣлать. Двѣнадцать дней срокъ большой.

   - Такъ-то оно такъ, но...

   Анна Федоровна начала мигать мужу, чтобы тотъ начиналъ разговоръ о деньгахъ на приданое, но тотъ сидѣлъ выпуча глаза и молчалъ. Анна Федоровна рѣшилась начать сама.

   - Ахъ, Иванъ Артамонычъ! вздохнула она.- Конечно, богатые люди сейчасъ-же могутъ приступить къ покупкамъ и заказамъ, но не скрою отъ васъ, что мы ужасно стѣснены въ денежномъ отношен³и. Кромѣ жалованья, Емельянъ Васильичъ не имѣетъ ничего - и вотъ для того, чтобы сдѣлать для Нади хоть какое-нибудь приданое, онъ долженъ искать гдѣ-бы занять денегъ, а вы знаете, какъ это трудно!

   - Да, не легко, согласился Иванъ Артамонычъ.

   Анна Федоровна продолжала:

   - Вотъ ежели бы вы ссудили насъ деньгами на приданое для Наденьки.

   Иванъ Артамонычъ побарабанилъ пальцами по столу и спросилъ:

   - А осмѣлюсь спросить, сколько надо?

   - Да это зависитъ отъ васъ, зависитъ прямо отъ того, какое-бы вы приданое желали, чтобы имѣла Наденька.

   - Вѣдь вамъ только на бѣлье и на платья... Тысячу рублей довольно?

   - Маловато, ну да ужъ дѣлать нечего. Надѣюсь, что вы дадите намъ эти деньги безъ векселя... потому что... говорю прямо... я не знаю, скоро-ли мы вамъ ихъ отдадимъ.

   - Как³е-же, мамаша, векселя между родней! И вы-то говорите пустяки, вставила свое слово Наденька. - Иванъ Артамонычъ человѣкъ благородный. Неужели-же онъ возьметъ съ папаши вексель!

   При этомъ Наденька бросила на Ивана Артамоныча такой взглядъ, отъ котораго онъ пришелъ совсѣмъ въ блаженное состоян³е и забормоталъ:

   - Ни Боже мой, ни Боже мой! Как³е тутъ векселя!

   - Ну, благодарю. Вы - истинный другъ... Емельянъ Васильичъ, благодари, сказала Анна Федоровна мужу и прибавила: - Ну, въ такомъ случаѣ, недѣли черезъ три мы будемъ готовы и можно будетъ сыграть свадьбу.

   Въ это время горничная подала кофе.

  

  

   Кофе хоть и былъ поданъ въ столовую, но Анна Федоровна предложила его пить на балконѣ, на легкомъ воздухѣ, а потому всѣ и перешли туда съ чашками, перенеся и кофейный приборъ. Емельянъ Васильевичъ тащилъ коньякъ и усѣвшись около Ивана Артамоныча, предложилъ ему выпить сначала рюмочку коньяку au naturel, для пищеварен³я, а потомъ уже сталъ усердно подливать въ кофе. Отъ коньяку Иванъ Артамонычъ разнѣжился, пришелъ еще въ болѣе благодушное состоян³е и умильно посматривалъ на Наденьку, которая сидѣла противъ него и, перебирая пальчиками брилл³анты на браслетѣ, считала ихъ. Иванъ Артамонычъ это замѣтилъ и сказалъ:

   - Четырнадцать камней. Не извольте трудиться и считать. Этотъ браслетъ покойницы жены, попалъ въ опись ея приданаго, которая еще и по сейчасъ у меня сохраняется. Четырнадцать... Ожерелье въ двадцать три брилл³анта, а браслетъ четырнадцать.

   - Вы и ожерелье не продали? поинтересовалась Наденька.

   - Зачѣмъ-же продавать-съ? Оно будетъ украшать шейку второй моей избранницы. Наканунѣ свадьбы, въ дѣвичникъ я вамъ вручу его вмѣстѣ съ свадебной корзинкой, отвѣчалъ Иванъ Артамонычъ.

   - Боже мой, какая неизрѣченная доброта! воскликнула Анна Федоровна.- Иванъ Артамонычъ, да вы ее задарите.

   - Все имъ-съ... И себя и всѣ свои сокровища, унаслѣдованныя мной отъ первой жены.

   - Иванъ Артамонычъ, я хочу, чтобы свадьба была парадная, съ танцами, сказала Наденька.

   - Не дѣлаютъ этого нынче, не въ модѣ, но ежели вы хотите, то ваше желан³е - законъ-съ... блаженно наклонилъ голову въ знакъ соглас³я Иванъ Артамонычъ. - Я знаю одно прелестное кухмистерское помѣщен³е, гдѣ можно сыграть свадьбу. Парадъ, такъ ужъ парадъ. Среди моихъ знакомыхъ найдутся четыре генерала въ лентахъ.

   - Ну, генералы-то мнѣ - Богъ съ нимъ, а чтобы были танцы и побольше молодыхъ кавалеровъ.

   - Можно-съ. Въ нашей канцеляр³и даже есть три отчаянные танцора. Одинъ на вечерахъ въ Благородномъ собран³и считается первымъ мазуристомъ.

   - Кто такой? На вечерахъ въ Благородкѣ первымъ мазуристомъ считается артиллеристъ Гремушинъ. Мы вѣдь бываемъ въ Благородкѣ. Статск³е тамъ преплох³е танцоры.

   - Не могу знать-съ, но мнѣ такъ сказывали. Я въ Благородкѣ когда бываю, то сижу обыкновенно за винтомъ въ карточной комнатѣ, а потомъ перехожу попитаться въ столовую. Фамил³я его - Клочковъ.

   - Ну, все равно. Хорош³й мазуристъ и у насъ найдется. Онъ хоть еще гимназистъ, но мазурку танцуетъ прелестно.

   - Это ты про Петю-то? поинтересовалась мать.- Да неужели его звать на свадьбу? Помилуй, матушка, вѣдь это мимолетное дачное знакомство.

   - Нѣтъ, нѣтъ... Я хочу.

   Мать сдѣлала дочери недовольную гримасу; та тоже отвѣтила гримасой, говорящей "я такъ хочу". Иванъ Артамонычъ замѣтилъ это и сказалъ:

   - Отчего-же вы запрещаете? Пусть позабавятся. Юности попорхать хочется. Это очень естественное дѣло. О, счастливая юность! Позвольте ручку, Надежда Емельяновна.

   Анна Федоровна, видя умильное до блаженства состоян³е Ивана Артамоныча, опять приступила насчетъ денегъ на приданое.

   - Мнѣ право такъ совѣстно, Иванъ Артамонычъ, но ежели-бы вы сейчасъ намъ могли дать хоть половину денегъ на покупки для Наденьки, начала она.

   - Отчего-же... Съ удовольств³емъ. Я словно зналъ и захватилъ съ собой чековую книжку. Я могу вамъ дать чекъ даже на всю сумму... Позвольте перушко и чернилъ. Сейчасъ-же я вамъ и напишу.

   Отецъ Наденьки бросился за перомъ и чернилами и принесъ ихъ. Иванъ Артамонычъ обмакнулъ перо и спросилъ:

   - Тысячу рублей вамъ?

   - Просила тысячу, да думала, что маловато. Напишите ужъ чекъ на тысячу двѣсти.

   - Извольте, отвѣчалъ Иванъ Артамонычъ и сталъ писать, говоря: "тысячу"...

   - Иванъ Артамонычъ, погодите... перебила его Анна Федоровна, вся вспыхнувъ:- позвольте ужъ еще разъ искусить вашу доброту. Мнѣ все думается, что и тысячу двѣсти будетъ мало. Вѣдь бѣлье и потомъ подвѣнечное платье... Напишите ужъ полторы тысячи, потому наше положен³е такое, что мы совсѣмъ безъ денегъ.

   Иванъ Артамонычъ замялся.

   - Изволите видѣть, я врагъ того, чтобы бросать деньги на безумную роскошь, началъ онъ:- но ежели...

   - Пишите ужъ, пишите полторы-то тысячи. - кивнула ему Наденька, улыбаясь.

   - Ваше слово - законъ-съ. Вамъ я не смѣю отказать.

   Чекъ на полторы тысячи былъ написанъ и врученъ Наденькѣ.

   - Боже, какъ вы добры, Иванъ Артамонычъ! Позвольте ужъ невѣстѣ поцѣловать васъ за это. Наденька, поблагодари жениха поцѣлуемъ.

   - Да что вы, маменька...- Я лучше потомъ...- закраснѣлась Наденька.- А то мимо калитки шныряютъ дачники и оттуда все видно на балконъ...

   - Цѣлуй, цѣлуй... Жениха цѣлуешь, а не посторонняго... Съ тому-же при отцѣ и матери. Тутъ ничего предосудительнаго нѣтъ.

   Иванъ Артамонычъ, весь с³яющ³й, быстро отеръ мокрыя отъ кофе губы носовымъ платкомъ и, обойдя столъ, за которымъ всѣ сидѣли, подошелъ къ помѣщавшейся противъ него Наденькѣ и протянулъ губы. Наденька, косясь на калитку, подставила ему щеку.

   - Въ губы, въ губы цѣлуй Ивана Артамоныча! Нечего щеку-то подставлять! - кричала мать.

   Наденька помедлила и отвѣчала:

   - Тогда пускай самъ цѣлуетъ.

   Иванъ Артамонычъ направилъ поцѣлуй прямо въ губы и два раза сочно чмокнулъ Наденьку. Въ это время скрипнула калитка. Наденька вздрогнула и обернулась. Близь калитки, на дорожкѣ сада стоялъ гимназистъ Петръ Аполлонычъ. Онъ былъ на этотъ разъ въ мундирѣ, лицо его было искривлено въ самую ядовитую улыбку. Наденька взглянула въ его сторону и смущенно проговорила:

   - Войдите, войдите... Вы все еще не уѣхали?

   Петръ Аполлоновичъ ничего не отвѣчалъ и медленно, шагъ за шагомъ приближался къ балкону.

   - Это тотъ самый, про котораго я говорила, что онъ отлично мазурку танцуетъ, пояснила Наденька Ивану Артамонычу.- Онъ нашъ сосѣдъ, живетъ вмѣстѣ съ матерью и сегодня они переѣзжаютъ съ дачи. Должно быть проститься пришелъ.

   - Очень нужно! тихо пробормотала Анна Федоровна, отвернувшись, и прибавила:- Нахалъ!

   Наденька хоть и старалась быть спокойной, но внутренно трепетала и думала: "А вдругъ онъ сдѣлаетъ скандалъ? Онъ дерзк³й... Онъ на все способенъ... Пронеси Боже"!...

   Петръ Аполлоновичъ вошелъ на балконъ.

  

  

   Сдѣлавъ общ³й поклонъ и опять надѣвъ фуражку, Петръ Аполлонычъ прислонился къ колоннѣ и, ни съ кому особенно не обращаясь, началъ:

   - Васъ, кажется, можно поздравить? У васъ семейная радость.

   Глаза его были насмѣшливы, съ губъ не сходила ироническая улыбка. Наденька сидѣла ни жива, ни мертва. Отецъ и мать Наденьки не отвѣчали на вопросъ, но мать, указывая на молодаго человѣка, сказала Ивану Артамонычу:

   - Вотъ-съ... Позвольте вамъ представить... нашъ сосѣдъ Петръ... Забыла, какъ по отчеству-то... Все Пьеръ да Пьеръ...

   - Петръ Аполлонычъ, подсказала дочь.

   - Да... Петръ Аполлонычъ. А это вотъ нашъ добрый знакомый Иванъ Артанонычъ.

   Иванъ Артамонычъ протянулъ руку молодому человѣку и сказалъ:

   - Слышалъ ужъ объ васъ, что вы танцоръ отличный.

   - А я слышалъ объ васъ, что вы женихъ отличный, очень выгодный.

   Ивана Артамоныча покоробило и онъ въ замѣшательствѣ сталъ поправлять воротничекъ сорочки на шеѣ. Мать Наденьки вспыхнула, но стараясь замять слова молодаго человѣка, сказала:

   - Полноте, Петръ Аполлонычъ, объ этомъ до офиц³альнаго объявлен³я обыкновенно не говорятъ. Не хотите-ли вотъ лучше кофейку чашечку? Садитесь и выпейте.

   - Благодарю покорно, я пилъ, отвѣчалъ молодой человѣкъ, но къ столу подсѣлъ.

   - А я думала, что вы уже уѣхали съ дачи, начала Наденька, пересиливъ себя.

   - Возы съ мебелью уѣхали и маменька уѣхала, но я остался покуда и вотъ зашелъ къ вамъ, чтобы посмотрѣть спектакль.

   - Какой спектакль? поинтересовался Иванъ Артамонычъ.

   - "Бѣдность не порокъ" Островскаго, сцену старика Коршунова, сидящаго съ юной Любочкой Торцовой.

   - Не понимаю. Гдѣ-же этотъ спектакль?

   - Да здѣсь. Здѣсь на балконѣ.

   - Полноте, Петръ Аполлонычъ, вы что-то не дѣльное говорите. У васъ ужъ умъ за разумъ зашелъ отъ любительскихъ спектаклей, отвѣчала Анна Фодоровна и, обратясь къ Ивану Артамонычу, сказала:- Поигралъ вотъ въ здѣшнихъ любительскихъ спектакляхъ два-три раза, да и бредятъ пьесами.

   - Я брежу? Нѣтъ, ужъ вы это оставьте, Анна Федоровна. Можетъ быть всѣ сидящ³е здѣсь въ бреду, а я не брежу.

   Анна Федоровна вспыхнула.

   - Вы пришли въ домъ да ужъ начинаете дерзничать, сказала она.

   - Нѣтъ, вы первая начали дерзничать, а я только отвѣчаю, проговорилъ молодой человѣкъ.

   - Однако, что-же вамъ надо? Зачѣмъ вы пришли? возвысилъ голосъ отецъ Наденьки.

   - Папенька, оставьте!.. умоляюще вскинула на отца глаза Наденька.

   - Зачѣмъ-же я буду оставлять? Я хочу спросить у молодаго человѣка, что ему надо. Ежели у него есть что-нибудь нужное намъ передать, то пусть говоритъ сейчасъ-же, а нѣтъ, такъ мы здѣсь находимся въ семейномъ кругу и желаемъ говорить по душѣ безъ постороннихъ свидѣтелей. Что вамъ угодно, молодой человѣкъ?

   Нижняя челюсть Петра Аполлоныча задрожала, глаза слезливо заблестѣли.

   - Я пришелъ проститься съ Надеждой Емельяновной, такъ какъ мы переѣзжаемъ съ дачи, и пожелать ей семейнаго счастья... съ старикомъ... отвѣчалъ онъ.

   - Однако, что-же это, милостивый государь! Вы совсѣмъ нахалъ! воскликнулъ отецъ Наденьки.- Врываетесь въ семейный домъ...

   - Вовсе не врываюсь. Я по приглашен³ю. Меня сама ваша дочка Надежда Емельяновна звала.

   - Надя! Ты звала? Когда ты звала?

   - Вовсе даже и не думала сегодня его звать, отвѣчала едва слышно и потупившись Наденька.

   Молодой человѣкъ быстро поднялся со стула и весь блѣдный проговорилъ:

   - Послѣ этого вы коварная измѣнница и врунья!

   - Мальчишка! Да какъ ты смѣешь! въ свою очередь вскочилъ съ мѣста добродушный Иванъ Артамонычъ и сжалъ кулаки.

   - Потише, потише, мосье заѣдатель дѣвичьяго вѣка, прошепталъ молодой человѣкъ, пятясь съ балкона.

   - Милѣйш³й Емельянъ Васильичъ, да что-же вы не гоните этого нахала! обратился Иванъ Артамонычъ къ отцу Наденьки.

   - Самъ уйду, самъ... отвѣчалъ молодой человѣкъ.- Дайте только нѣсколько словъ сказать:

   - Ничего слышать не желаемъ... Вонъ отсюда! Чтобы духу твоего здѣсь не было! кричалъ отецъ Наденьки.

   Петръ Аполлонычъ стоялъ уже на дорожкѣ сада и говорилъ.

   - Злаго волшебника Черноморато вамъ лучше-бы выгнать, сбирающагося чужую молодость губить.

   - Послушайте, ежели вы сейчасъ молча не уйдете, я крикну дворника и онъ васъ по шеѣ спровадитъ!

   - За правду и это готовъ претерпѣть. Правда! Гдѣ ты? Гдѣ ты?

   Молодой человѣкъ схватился обѣими руками за виски и отошелъ къ калиткѣ.

   - Да онъ пьянъ должно быть, разводилъ руками отецъ Наденьки.

   - Конечно пьянъ, отвѣчала мать. - Пьянъ и актерствуетъ.

   Наденька сидѣла отвернувшись въ сторону и безмолвствовала. Иванъ Артамонычъ въ недоумѣн³и посматривалъ то на нее, то на молодаго человѣка. Тотъ, отойдя къ калиткѣ, не пронялся и снова воскликнулъ:

   - Прощайте, продающ³е свою дочь родители! Прощай, безсердечный покупщикъ! Прощай безчувственная!..

   - Да вѣдь за эти слова онъ можетъ Богъ знаетъ какъ отвѣтить! вышелъ наконецъ изъ терпѣн³я Иванъ Артамонычъ, бросился къ калиткѣ и закричалъ: - Послушай ты, мальчишка, щенокъ!

   За Иваномъ Артамонычемъ бросился и отецъ Наденьки, но молодой человѣкъ юркнулъ въ калитку и исчезъ.

   - Это чортъ знаетъ что такое! возмущался Иванъ Артамонычъ, размахивая руками. - И какое онъ имѣетъ право - вотъ что я не понимаю! Какой поводъ?

   У калитки за рѣшеткой, на мѣстѣ молодаго человѣка стояли какой-то дачникъ въ сѣрой шляпѣ и разнощикъ-торговецъ съ пустымъ лоткомъ и, разинувъ рты, смотрѣли на разгорячившагося Ивана Артамоныча.

   - Оставьте, Иванъ Артамонычъ, бросьте... Вонъ ужъ у калитки остановились любопытные и смотрятъ, схватилъ жениха подъ руку отецъ Наденьки и тащилъ къ дому.- Пойдемте на балконъ. Я догадываюсь кое-о-чемъ по поводу поведен³я этого мальчишки. На балконѣ мы вамъ все объяснимъ.

   Когда Иванъ Артамонычъ и отецъ Наденьки вернулись на балконъ, съ Наденькой было нѣчто въ родѣ обморока. Она сидѣла вся блѣдная, откинувшись на спинку стула, а мать ея примачивала ей виски водой, макая кофейную салфеточку въ стаканъ, и говорила недоумѣвающему Ивану Артамонычу:

   - Ничего... не безпокойтесь... Это пройдетъ... Сейчасъ пройдетъ... Очень ужъ обидѣлъ ее этотъ нахалъ мальчишка.

   - Не поискать-ли доктора? Я поѣду и поищу. Вѣдь у меня здѣсь лошади, съ тревогой въ голосѣ спрашивалъ Иванъ Артамонычъ.

   - Ничего не надо, ничего... Такъ пройдетъ, отвѣчала Анна Федоровна. Выпей, Надюша, воды совала она дочери стаканъ.

   Та приблизила ко рту стаканъ, сдѣлала нѣсколько глотковъ и, посмотрѣвъ въ сторону Ивана Артамоныча, улыбнулась ему.

   - Ну, слава Богу, что вамъ легче, проговорилъ тотъ и спросилъ:- скажите, что все это значитъ?

   - А вотъ сейчасъ мы вамъ кое-что объяснимъ, отвѣчала Анна Федоровна, садясь на свое мѣсто къ кофейнику.

   Сѣлъ и Иванъ Артамонычъ около нея.

  

  

   Когда всѣ немного поуспокоились отъ произведеннаго переполоха, Иванъ Артамонычъ спросилъ: - Однако, позвольте васъ спросить, что же это все значитъ? Чего этотъ юноша хочетъ? На какомъ основан³и онъ скандальничаетъ?

   - И ума не приложу, отвѣчалъ пожимая плечами Емельянъ Васильичъ, дѣйствительно ничего не знавш³й.- По моему, онъ просто пьянъ, намазалъ рыло и... и лѣзетъ на стѣну. Долженъ вамъ сказать, что и въ домѣ-то онъ у насъ не бываетъ. Былъ тутъ какъ-то разъ, а вотъ сегодня во второй разъ пришелъ. Если мы его знаемъ, то знаемъ только по любительскимъ спектаклямъ. Были у насъ тутъ спектакли и игралъ онъ съ Наденькой.

   - Игралъ и влюбился въ Наденьку, подхватила Анна Федоровна.- А мальчишка скандалистъ. Любовь! Судите сами, какая тутъ любовь, ежели мальчишкѣ еще учиться надо. Я давно замѣчаю, что онъ зачастилъ ходить мимо нашей дачи, но Наденька, разумѣется, и вниман³я на него не обращаетъ. Она на него вниман³я не обращаетъ, потому что нельзя-же, въ самомъ дѣлѣ, обращать вниман³е взрослой дѣвушкѣ на мальчишку-шелопая. Разумѣется, онъ прослышалъ, что Надя дѣлаетъ прекрасную парт³ю - здѣсь на дачѣ вѣдь ни отъ кого не скроешься - и вотъ по злобѣ и ревности и сдѣлалъ скандалъ.

   - Но вѣдь за это драть надо, сказалъ Иванъ Артамонычъ.

   - Какъ сидорову козу, подхватилъ отецъ Наденьки,- но что вы подѣлаете! А все спектакли. Не даромъ я былъ всегда противъ этихъ спектаклей.

   - И я скажу: до добра они никогда не доводятъ.

   - Спектакли тутъ не при чемъ, заговорила, сдерживая слезы до сихъ поръ молчавшая Наденька.- При чемъ тутъ спектакли, ежели бѣшеная собака врывается и начинаетъ бросаться!

   - Ну, все-таки, милѣйшая Надежда Емельяновна.- Во-первыхъ, сближен³е, во-вторыхъ,- свободныя отношен³я...

   - Въ томъ-то и дѣло, что не было никакихъ отношен³й... выгораживала дочь Анна Федоровна.- Вѣдь я мать, я слѣжу... я слѣдила... Ахъ, какой скандалъ! Ахъ, какъ это непр³ятно! всплескивала она руками.- И главное, Иванъ Артамонычъ, что вы-то можете Богъ знаетъ что подумать.

   Иванъ Артамонычъ помолчалъ и черезъ нѣсколько времени спросилъ Наденьку:

   - Это-то и есть тотъ самый мазуристъ, котораго вы хотѣли пригласить на свадьбу?

   - Онъ... Дѣйствительно онъ хорошо танцуетъ мазурку, но кто-жъ его зналъ, что онъ такой скандалистъ. Здѣсь, на здѣшнихъ вечерахъ, мы его видѣли скромнымъ.

   - Вы, Иванъ Артамонычъ, успокойтесь... Разумѣется, и духа его въ нашемъ домѣ не будетъ. Ахъ, как³е нынѣшн³е молодые люди! Это ужасъ, что такое!

   - Драть надо, драть такихъ шелопаевъ! горячился отецъ Наденьки.

   - Печально, печально... Все это очень печально... покачалъ головой Иванъ Артамонычъ.

   - Ахъ, недаромъ-же я противъ мальчишекъ-подростковъ! вздыхала Анна Федоровна.

   - Да какой онъ подростокъ. Онъ уже, я думаю, усы и бороду бреетъ.

   - Я и противъ молодыхъ людей. Ну, что это нынче за молодые люди, помилуйте. Вы, пожалуйста, Иванъ Артамонычъ, успокойтесь... Ничего тутъ нѣтъ такого...

   - Да я за себя-то не безпокоюсь, но боюсь за Надежду Емельяновну, боюсь, что вотъ онъ ее сильно напугалъ.

   - Обо мнѣ бросьте безпокоиться... Я ничего... Вы видите, я даже ужъ весела, проговорила Наденька, стараясь улыбнуться.- Будемте говорить о свадьбѣ.

   - Да, да... Такъ прекрасно у насъ шла семейная бесѣда - и вдругъ врывается не вѣдь какой скандалистъ, сказалъ отецъ Наденьки.- Иванъ Артамонычъ, коньячку... Это, знаете, такъ успокаиваетъ...

   - Коньяку, пожалуй...

   Иванъ Артамонычъ и отецъ Наденьки выпили.

   - Такъ свадьба, значитъ, черезъ двѣнадцать дней въ воскресенье? начала мать.

   Иванъ Артамонычъ не отвѣчалъ на вопросъ и спросилъ, ни къ кому особенно не обращаясь:

   - Но позвольте, однако, спросить: на что онъ разсчитывалъ, влюбившись въ Надежду Емельяновну? Хотѣлъ онъ сдѣлать ей предложен³е, что-ли? Или, можетъ быть...

   - Вы опять про этого шелопая? Да бросьте, перебила его мать Наденьки.- Ну, какой онъ женихъ? Ну, кто за него отдастъ? Какая дѣвушка пойдетъ? Да какъ и идти, ежели онъ еще учится!

   - Женихъ, конечно, ужъ бросаетъ ученье.

   - Да вѣдь голышъ, совсѣмъ голышъ. Мать живетъ ничтожной пенс³ей... Не будемъ мы объ немъ говорить, наплюемте на него.

   - Иванъ Артамонычъ! Не хотите-ли вы рюмочку черносмородинной наливки, которую вчера пили? У насъ есть еще одна бутылочка, сказалъ отецъ Наденьки.

   - Нѣтъ, нѣтъ... Благодарю васъ. Больше ничего не буду пить. Да мнѣ и домой надо. Сколь ни пр³ятно было-бы посидѣть около Надежды Емельяновны, но обстоятельства заставляютъ удалиться. Дѣла дома есть. Нужно кое-что подѣлать. Позвольте проститься...

   Иванъ Артамонычъ отодвинулъ стулъ и всталъ изъ-за стола.

   - Жаль, очень жаль, что вы не посидѣли хоть до чаю,- заговорила Анна Федоровна.- А мы хотѣли васъ угостить за чаемъ домашнимъ печеньемъ - хворостомъ и розанчиками съ вареньемъ. Надюшина стряпня... Она такъ старалась, такъ старалась...

   - До другаго раза... Сколь ни пр³ятно попробовать новаго произведен³я ручекъ Надежды Емельяновны, но до другаго раза.

   Иванъ Артамонычъ сталъ прощаться.

   - Надѣюсь, до завтра? Надѣюсь, что вы и завтра пр³ѣдете къ намъ обѣдать? - спрашивала Анна Федоровна.

   - Насчетъ завтраго ничего не скажу... Горю быть около, но дѣла есть...

   Къ Ивану Артамонычу подошла Наденька и тихо произнесла:

   - Пр³ѣзжайте завтра-то.

   - Ахъ, божество мое! - умилился Иванъ Артанонычъ, цѣлуя ея руку - Вы просите? Ну, хорошо, хорошо. Постараюсь пр³ѣхать, но только вечеркомъ. Скажите, пожалуйста, развѣ вамъ скучно будетъ, ежели меня не будетъ? - тихо спросилъ онъ.

   - Да конечно-же... отвѣчала Наденька потупившись.

   - Пр³ѣду, пр³ѣду...

   Простясь со всѣми, Иванъ Артамонычъ надѣлъ пальто и направился къ калиткѣ садика, у которой, пофыркивая, стояли уже его лошадки-шведки. Вся семья вышла за калитку провожать его. Здѣсь онъ опять подошелъ къ Наденькѣ и, взявъ ее за руку, тихо шепнулъ:

   - А вамъ этотъ молодой человѣкъ нравится?

   - Ахъ, Иванъ Артамонычъ, да развѣ онъ можетъ нравиться? Развѣ онъ... Ахъ, что вы говорите!.. съ благороднымъ негодован³емъ возвысила голосъ Наденька.

   - Ну, для меня довольно. Молчу, молчу... Больше вы ничего отъ меня объ немъ не услышите.

   Улыбаясь на всѣ стороны, Иванъ Артамонычъ сѣлъ въ колясочку. Но тутъ опять случилось обстоятельство. Изъ-за густыхъ подстриженныхъ кустовъ акац³и, которыми была обсажена придорожная канавка, выскочилъ Петръ Аполлонычъ, подбѣжалъ къ коляскѣ и бросилъ на колѣни къ Ивану Артамонычу клочекъ бумаги, проговоривъ:

   - Вотъ моя карточка и адресъ. - Завтра или послѣ завтра я пришлю къ вамъ секундантовъ.

   Въ первую минуту Иванъ Артамонычъ какъ-бы ошалѣлъ, да стояли въ недоумѣн³и и окружавш³е коляску, до того появлен³е молодого человѣка было неожиданно. Когда-же всѣ пришли въ себя, молодой человѣкъ перебѣгалъ уже улицу и вскорѣ скрылся въ воротахъ одной изъ дачъ.

  

  

   - Тьфу, ты пропасть! Опять! И откуда онъ взялся, окаянный! плюнулъ Емельянъ Васильичъ, когда Петръ Аполлонычъ скрылся изъ виду.

   - Да онъ чисто полоумный! Его надо на цѣпь, проговорила Анна Федоровна.

   - Прямо въ сумашедш³й домъ. Нѣтъ, какова дерзость! Меня вызываетъ на дуэль. "Я пришлю секундантовъ"... Мальчишка... Меня, статскаго совѣтника... негодовалъ Иванъ Артамонычъ,- Вонъ и адресъ свой бросилъ, поднялъ онъ клочекъ бумаги, упавш³й съ его колѣнъ на дно экипажа... Туда-же: секундантовъ!..

   - Да вы не сердитесь, Иванъ Артамонычъ... Это шутъ гороховый какой-то... уговаривалъ жениха Емельянъ Васильевичъ.

   - Позвольте, да какъ-же не сердиться-то! Мальчишка - и вдругъ смѣетъ меня ставить съ собой на одну доску! Секундантовъ! Къ чиновнику, находящемуся на государстненной службѣ - секундантовъ! Шелопай къ человѣку въ штабъ-офицерскомъ чинѣ - секундантовъ!

   - А вы возьмите, да этихъ секундантовъ-то и отправьте въ участокъ.

   - Замараешь себя. Вѣдь надо объяснить въ участкѣ, почему ихъ отправилъ туда. Съ нихъ снимутъ допросъ... Скандалъ... Дойдетъ до начальства. Ахъ, ты Господи! Вотъ не было-то печали, такъ черти накачали!

   Въ волнен³и Иванъ Артамонычъ даже вышелъ изъ экипажа.

   - Да не пришлетъ онъ секундантовъ. Будетъ, что и поговорилъ, сказала Анна Федоровна.

   - Самое лучшее дѣло - ѣхать къ его начальству. Пусть его изъ гимназ³и выгонять.

   - Да онъ ужъ, кажется, въ гимназ³и не находится, замѣтила Наденька.

   - Молчи! Не выгораживай! крикнула на нее мать, но тутъ же спохватилась, что она выдаетъ дочь передъ Иваномъ Артамонычемъ и мягко прибавила:- Какъ это ты, Наденька, говоришь, чего не знаешь.

   - Конечно, я навѣрное не знаю, но я слышала, какъ онъ говорилъ кому-то, что онъ бросаетъ учиться и поступаетъ въ актеры.

   - Въ мазурики ему настоящая дорога, проговорилъ Иванъ Артамонычъ и прибавилъ:- Ахъ какъ онъ меня взбѣсилъ, этотъ мальчишка!

   - Да полноте, не обращайте вниман³я, плюньте. А мы вотъ завтра пошлемъ письмо къ его матери, сказалъ Емельянъ Васильичъ.- Его мать препочтенная женщина и она навѣрное приметъ мѣры, чтобы обуздать его.

   - Что ты говоришь, Емельянъ Васильичъ! Какъ можетъ слабая женщина обуздать такого сорванца, возразила мужу Анна Федоровна.- Ужъ ежели онъ въ чужомъ домѣ почтенному человѣку надѣлалъ дерзости, то побоится-ли онъ матери! Конечно-же, ежели онъ пришлетъ къ Ивану Артамонычу какихъ-нибудь мальчишекъ отъ себя, то прямо призвать дворника и отправить ихъ съ нимъ въ участокъ.

   - Скандалъ... Скандалъ... Нѣтъ, я на это не пойду. Замараешь себя, отрицательно покачалъ головой Иванъ Артамонычъ.

   - Ну, такъ попросту надерите имъ уши, да и выгоните вонъ. Останетесь правы. И жаловаться не посмѣютъ. Какое право имѣютъ мальчишки врываться въ чужой домъ! сказалъ Емельянъ Васильичъ.

   - Такъ я и сдѣлаю, рѣшилъ Иванъ Артамонычъ и сталъ опять садиться въ экипажъ.

   - Постойте, Иванъ Артамонычъ, остановилъ его отецъ Наденьки. Зайдемте ужъ къ намъ на балконъ и выпьемте еще по рюмкѣ коньяку, благо ужъ вы вышли изъ экипажа. Съ переполоха, право, надо выпить.

   - Да что-жъ все пить? Отъ этого легче не будетъ, отвѣчалъ Иванъ Артамонычъ, однако отправился на балконъ и выпилъ рюмку коньяку.

   На балконѣ Иванъ Артамонычъ пробылъ минутъ съ десять. Разговоръ вертѣлся на юношѣ и всѣ все еще ужасались на его поведен³е, а Наденька сплетничала на него.

   - Онъ ужасный человѣкъ, говорила она.- Онъ у насъ въ спектаклѣ съ суфлеромъ подрался, за то, что тотъ ему плохо подсказывалъ. Потомъ плотнику далъ плюху, Матренѣ Ивановнѣ наговорилъ дерзостей, а у ея мужа шляпу изорвалъ.

   Вскорѣ Иванъ Артамонычъ уѣхалъ.

   Послѣ отъѣзда жениха мать залучила Наденьку въ комнаты и накинулась на нее.

   - Что ты надѣла, дрянная дѣвченка? Кого ты приводила въ нашъ домъ! кричала она. - Отецъ-то смиренъ, а то взялъ-бы за косу да изъ угла въ уголъ.

   Наденька заплакала.

   - Да развѣ я приводила? Виновата-ли я, что онъ въ меня влюбился.

   - Влюбился! Безъ повода не влюбится. Значитъ ты сама подала поводъ. Тварь!

   - А все эти спектакли! кричалъ отецъ.- Сколько разъ я тебѣ, Анна Федоровна, говорилъ, что ей нужно хвостъ пришпилить, а ты не понимала. Ты сама потатчица. Любительск³е спектакли - это ядъ, это самый злостный вредъ. Правду гдѣ-то въ газетахъ писали, что всѣхъ любителей надо персидскимъ порошкомъ изводить.

   - Пожалуйста не острите. Глупо...- огрызнулась Наденька.

   - Молчи! Какъ ты смѣешь отцу так³я слова говорить! - оборвала ее мать.- Дерзкая дѣвченка! Отъ мальчишки своего научилась?

   - А чѣмъ онъ мой-то? Вы прежде еще докажите.

   - Ни слова больше! Другая-бы сократилась послѣ такого скандала, сдѣлалась тише воды, ниже травы, а она еще смѣетъ разговаривать! - продолжала Анна Федоровна.- Мать хлопочетъ, заманиваетъ богатаго жениха, устраиваетъ дѣло какъ нельзя лучше, все идетъ благополучно, а она, наткось, мальчишку вздумала приводить въ домъ! И что теперь этотъ Иванъ Артамонычъ будетъ думать дома!

   - Да ничего. Прежде всего, онъ трусъ, этотъ Иванъ Артамонычъ. Стоитъ давеча и трясется, какъ въ лихорадкѣ, что.его на дуэль вызовутъ.

   - Трусъ... Онъ лицо уважаемое, онъ за свое доброе имя боится, боится огласки. Вотъ надумается онъ дома, раскусить въ чемъ суть, плюнетъ на тебя, не пр³ѣдетъ больше къ намъ, пришлетъ отказъ, тогда ты и будешь знать.

   - И тѣмъ лучше, ежели пришлетъ отказъ. Только перекрещусь, что судьба избавляетъ меня отъ выхода замужъ за старика, даже молебенъ отслужу.

   - Нѣтъ, ужъ ежели онъ откажется, то я тебѣ этого не прощу. Я тебя до синяковъ изобью., всю косу у тебя вырву! - неистовствовала Анна Федоровна.

   - Да чего вы горячитесь-то? Вѣдь ужъ полторы тысячи взяли! - отвѣчала дочь.

   - Емельянъ Васильичъ! Слышишь? Слышишь, что дочь-то говоритъ?

   - Ахъ, матушка! слышу, но что-жъ я могу подѣлать! - махнулъ рукой отецъ.

   - А не можете ничего подѣлать, такъ вы тряпка, старая тряпка.

   - Да вѣдь и ты ничего не можешь подѣлать.

   - Я завтра подѣлаю, я подѣлаю тогда, когда завтра Иванъ Артамонычъ не явится къ намъ. Ужъ и натѣшусь-же я надъ тобой тогда, Надюшка!

   - Не бойтесь, явится, ежели браслетъ брилл³антовый подарилъ и полторы тысячи на приданое далъ, откликнулась дочь.

   - За деньгами да_: за браслетомъ можно и прислать, ежели человѣкъ передумаетъ жениться.

   - Такъ я и отдала браслетъ! Вы тамъ какъ хотите, можете полторы тысячи и отдать, а ужъ я свой браслетъ не отдамъ. Даренное не отдаютъ... Что съ возу упало, то и пропало.

   - Емельянъ Васильичъ, слышишь? И это говоритъ наше дѣтище!

   - Надежда! Пошла въ свою комнату! Маршъ! закричалъ на дочь отецъ и жестомъ указалъ на дверь, но этотъ жестъ былъ до того комиченъ, что Наденька только разсмѣялась, уходя изъ комнаты,

   - Какой вы, посмотрю я, на васъ, комикъ, папаша! пробормотала она, исчезая за дверью.

   Оставш³еся вдвоемъ отецъ и мать долго еще переругивались между собой.

  

   Въ глубокомъ раздумьѣ вернулся Иванъ Артамонычъ домой. Скандалъ, устроенный гимназистомъ, не давалъ ему покоя. Даже ѣдучи по дорогѣ съ дачи, онъ то и дѣло посматривалъ по сторонамъ, не выскочилъ-бы гимназистъ опять гдѣ-нибудь изъ кустовъ, не обругалъ бы его, не кинулъ-бы камнемъ. Опасался онъ выстрѣла изъ револьвера.

   "Песъ его знаетъ! Отъ него станется. Мальчишка ножевой. Ему нечего терять. Онъ вонъ, говорятъ, и учиться уже бросилъ, оставилъ гимназ³ю. А мнѣ скандалъ, большая можетъ быть непр³ятность, даже и тогда ежели онъ не попадетъ, ежели просто будетъ стрѣлять на воздухъ, мелькало у Ивана Артамоныча въ головѣ. "Да... непр³ятность... Попадешь въ хронику происшеств³й... Газеты огласятъ. Начальство... Можетъ дойти тогда до того, что хоть выходи въ отставку"...

   Успокоился онъ насчетъ камня или выстрѣла только тогда, когда выѣхалъ изъ дачной мѣстности и пошли городск³я улицы съ большими каменными домами. Но дома снова полѣзли въ голову Ивана Артамоныча опасен³я насчетъ присылки къ нему гимназистомъ - секундантовъ.

   "Хорошо, ежели домой пришлетъ - сейчасъ позову дворника и начну гнать. Справимся и сами... А пришлетъ по мѣсту служен³я, тогда ужъ совсѣмъ осрамитъ. Тогда ужъ не утаишь. Выдетъ огласка. Положимъ, что онъ мальчишка и все это очень смѣшно, если здраво посмотрѣть на вещи, но какъ взглянетъ начальство, когда до него дойдетъ о скандалѣ? Да не дойдетъ, такъ и непр³ятно быть посмѣшищемъ среди товарищей. А смѣяться будутъ - и сдѣлаюсь я притчей во языцѣхъ".

   Дабы развлечься какъ-нибудь, Иванъ Артамонычъ попробовалъ читать, но ему не читалось. Онъ бросилъ книгу и принялся раскладывать гранъ-пасьянсъ, но и гранъ-пасьянсъ не раскладывался. Взялъ онъ лежавшее на письменномъ столѣ "дѣло" въ синей обложкѣ, сталъ его просматривать, но даже смысла не могъ уловить. Фигура дерзкаго гимназиста такъ и стояла передъ нимъ. Иванъ Артамонычъ отложилъ бумаги.

   "Ничего вѣдь еще не извѣстно, думалось ему,- можетъ быть, этотъ гимназистъ и самой Надеждѣ Емельяновнѣ нравится. Она, на сколько мнѣ помнится, вовсе не возмущалась его поступкомъ и два-три раза въ разговорѣ какъ будто выгораживала его. Дѣвичья душа - потемки. Вѣдь не можетъ-же гимназистъ ни съ того ни съ сего до такого сумашеств³я влюбиться въ нее, ежели она сама не подавала ему повода! Да, да! воскликнулъ онъ мысленно, вскакивая со стула и въ волнен³и заходивъ по комнатѣ.- Она даже расхваливала его, называла лучшимъ мазуристомъ, считала его въ средѣ гостей на свадьбѣ... Ахъ, чортъ возьми! Что какъ она сама влюблена въ него?"

   Онъ сталъ припоминать фигуру гимназиста - и нашелъ, что онъ вовсе не красивъ.

   "Во что, впрочемъ, влюбиться-то! опять разсуждалъ онъ, Мужиковатыя манеры, прыщи на щекахъ, ростъ небольшой, изъ себя тощ³й. Одно только развѣ - волосы хороши да глаза... Волосы дѣйствительно густые и роскошные, а глаза только-что блестящ³е, но на самомъ дѣлѣ разбойничьи.

   Онъ взглянулъ на себя въ зеркало и мысленно сказалъ: