| Главная » Книги |
Жуковский Василий Андреевич - Собрание стихотворений, Страница 13
Жуковский Василий Андреевич - Собрание стихотворенийnbsp;Жемчуг росы по травкам ароматным
Уже блистал младым огнем лучей,
И день взлетел, как гений святокрылой!
И жизнью все живому сердцу было.
Я восходил; вдруг тихо закурился
Туманный дым в долине над рекой;
Густел, редел, тянулся и клубился
И вдруг взлетел крылатый надо мной,
И яркий день с ним в бледный сумрак слился,
Задернулась окрестность пеленой
И влажною пустыней окруженный
Я в облаках изчез уединенный...
* * *
О дивной розе без шипов
Давно твердят в стихах и прозе;
Издревле молим мы богов
Открыть нам путь к чудесной розе:
Ее в далекой стороне
Цветущею воображаем;
На грозной мыслим вышине,
К которой доступ охраняем
Толпой драконов и духов,
Средь ужасов уединенья -
Таится роза без шипов;
Не то обман воображенья -
Очаровательный цветок
К нам близко! В райский уголок,
Где он в тиши благоухает,
Дракон путей не заграждает
Его святилище хранит:
Богиня-благость с ясным взором,
Приветливость сестра Харит -
С приятным сладким разговором,
С обворожающим лицом -
И скромное Благотворенье
С тем очарованным жезлом,
Которого прикосновенье
Велит сквозь слез сиять очам
И сжатым горестью усиам
Улыбку счастья возвпащает.
Там невидимкой расцветает
Созданье лучшее богов -
Святая роза без шипов.
ГР. С. А. САМОЙЛОВОЙ
Графиня, признаюсь, большой беды в том нет,
Что я, ваш павловский поэт,
На взморье с вами не катался,
А скромно в Колпине спасался
От искушения той прелести живой,
Которою непобедимо
Пленил бы душу мне вечернюю порой
И вместе с вами зримый,
Под очарованной луной
Безмолвный берег Монплезира.
Воскреснула б моя покинутая лира.
Но что бы сделалось с душой?
Не знаю! да и рад признаться, что не знаю!
Здесь безопасно я все то воображаю,
Что так прекрасно мне описано от вас:
Как полная луна, в величественный час,
Всемирного успокоенья
Над спящею морской равниною взошла
И в тихом блеске потекла
Среди священного небес уединенья;
С какою прелестью по дремлющим брегам
С тьмою свет ее мешался,
Как он сквозь ветви лип на зелень пробирался
И ярко в темноте светился на корнях,
Как вы на камнях над водою
Сидели трепетный подслушивая шум
Волны дробимыя пред вашею ногою,
И как толпы крылатых дум
Летали в этот час над вашей головою...
Все это вижуя и видеть не боюсь,
И даже в шлюпку к вам сажусь
Неустрашимою мечтою!
И мой беспечно взор летает по волнам:
Любуюсь, как они кругом руля играют;
Как прядуют лучи по зыбким их верхам;
Как звучно веслами гребцы тх расшибают;
Как брызги легкие взлетают жемчугом,
И, в воздухе блеснув, в паденьи угасают!..
О мой приютный уголок!
Сей прелестью в тебе я мирно усладился!
Меня мой Гений спас. Графиня, страшный рок
Неизбежимо бы со мною совершился
В тот час, как изменил неверный вам платок.
Забыв себя, за ним я бросился б в пучину
И утонул. И что ж? теперь бы баш певец
Пугал на дне морском балладами (Удину),
И сонный дядя (Студенец),
Склонивши голову на влажную подушку,
Зевал бы, слушая (Старушку)!
Платок, спасенный мной в подводной глубине,
Надводной прелести не заменил бы мне!
Пускай бы всякий час я мог им любоваться,
Но все бы о земле грустил изподтишка!
Платок ваш очень мил, но сами вы, признаться,
Милее вашего платка.
Но только ль?.. Может быть, подводные народы
(Которые в своей студеной глубине,
Не зная перемен роскошныя природы,
В однообразии, во скуке, и во сне
Туманные проводят годы),
В моих руках увидя ваш платок,
Со всех сторон столпилися в кружок
И стали б моему сокровищу дивиться,
И верно б вздумали сокровище отнять!
А я?.. Чтоб хитростью от силы защититься,
Чтоб шуткой чудаков чешуйчатых занять,
Я вызвал бы их всех играть со мною в жмурки.
Да самому сeбе глаза б и завязал!
Тогда бы для меня платок мой не пропал,
Зато бы все моря мой вызов взбунтовал!
Сплылось бы всё ко мне: из темныя конурки
Морской бы вышел рак, кобенясь, на клешнях;
Явились бы и кит с огромными усами,
И нильский крокодил в узорных чешуях,
И выдра, и мокой, сверкающий зубами,
И каракатица, и устрица с сельдями,
Короче - океан вверх дном!
И начали б они кругом меня резвиться!
И щекотать меня, кто зубом, кто хвостом,
А я (чтобы с моим сокровищем-платком
На миг один не разлучиться,
Чтоб не досталось мне глаза им завязать,
Ни каракатице, ни раку, ни мокою)
Для вида только бы на них махал рукою,
И не ловил бы их, а только что пугал!
И так - теперь легко дойти до заключенья -
Я в жмурки бы играл
До светопредставленья;
И разве только в час всех мертвых воскресенья,
Платок сорвавши с глаз, воскликнул бы:
(поймал!)
Ужасный жребийц сей поэта миновал!
Платок баш странствет по царству Аквилона.
Но знайте, для него не страшен Аквилон, -
И сух и невредим на влаге будет он!
Самим известно вам, поэта Ариона
Услужливый Дельфин донес до берегов,
Хотя грозилася на жизнь певца пучина!
И нынче внук того чудесного дельфина
Лелеет на спине красу земных платков!
Пусть буря бездны колыхает,
Пусть рушит корабли и рвет их паруса,
Вокруг него ее свирепость утихает
И на него из туч сияют небеса
Благотворящей теплотою;
Он скоро пышный Бельт покинет за собою,
И скоро донесут покорные валы
Его до тех краев, где треснули скалы
Перед могущею десницей Геркулеса,
Минует он брега старинного Гадеса,
И - слушайте ж теперь к чему назначил рок
Непостоянный ваш платок! -
Благочестивая красавица-принцесса,
Купаяся на взморье в летний жар,
Его увидит, им пленится,
И ношу милую поднесть прекрасной в дар
Услужливый дельфин в минуту согласится.
Но здесь неясное пред нами объяснится.
Натуралист Бомар
В ученом словаре ученых уверяет,
Что никогда дельфинов не бывает
У петергофских берегов,
И что по этому потерянных платков
Никак не может там ловить спина Дельфина!
И в самом деле это так!
Но знайте: наш Дельфин ведь не Дельфин - башмак!
Тот самый, что в Москве графиня Катерина
Петровна вздумала так важно утопить
При мне в большой придворной луже!
Но что же? Оттого Делифин совсем не хуже,
Что счастие имел он башмаком служить
Ее сиятельству, и что угодно было
Так жестоко играть ей жизнью башмка!
Предназначение судьбы его хранило!
Башмак дельфином стал для вашего платка!
Воротимся ж к платку. Вы слышали, принцесса,
Красавица, у берегов Гадеса,
Купаяся на взморье в летний жар,
Его получит от Делифина;
Красавицу с платком умчит в Алжир корсар;
Продаст ее паше, паша назначит в дар
Для императорова сына!
Сын императоров не варвар, а Герой,
Душой Малек-Адель, учтивей Солимана;
Принцесса же умом другая Роксолана
И точь-в-точь милая Матильда красотой!
Не трудно угадать, чем это все решится!
Принцессой Деев сын пленится;
Принцесса в знак любви отдаст ему платок,
Руки ж ему отдать она не согласится,
Пока не будет им отвергнут лжепорок,
Пока он не крестится,
Не снимет с христиан невольничьих цепей,
И не предстанет ей
Геройской славой озаренный.
Алжирец храбрый наш терять не будет слов:
Он вмиг на все готов -
Крестился, иго снял невольничьих оков
С плененных христиан, и кликнул клич военный:
Платок красавицы ко древку пригвожденный,
Стал гордым знаменем, предшествующим в бой,
И Африка зажглась священную войной:
Египет, Фец, Марок, Стамбул, страны Востока -
Все завоеванно крестившимся вождем,
И пала пред его карающим мечом
Империя порока!
Свершив со славую святой любви завет,
Низринув алтари безумия во пламя
И богу покорив весь масульманский свет,
Спешит герой принесть торжественное знамя,
То есть: (платок), к ногам красавицы своей...
Не трудно угадать развязку!
Перевенчаются, велят созвать гостей;
Подымут пляску;
И счастливой чете
Воскликнут: многие лета!
А наш платок? Платок давно уж в высоте!
Взлетел на небеса и сделался комета,
Первостепенная меж всех земных комет!
Ее влияние преобразует свет!
Настанут нам другие
Благословенны времена!
И будет на земле навек воцарена
Премудрость - а сказать по-гречески:(София).
Теснятся все к тебе во храм,
И все с коленопреклоненьем
Тебе приносит фимиам,
Тебя гремящим славят пеньем;
Я одинок в углу стою,
Как жизнью, полон я тобою,
И жертву тайную мою
Я приношу тебе душою.
19 МАРТА 1823
Ты предо мною
Стояла тихо;
Твой взор унылый
Был полон чувств!
Он мне напомнил
О милом пршлом...
Он был последний
На здешнем свете.
Ты удалилась,
Как тихий ангел!
Твоя могила
Как рай спокойна!
Там все земные
О небе мысли.
Звезды небес!
Тихая ночь!..
Я свет не часто посещаю,
Но в свете вас когда встречаю,
Всегда любуюся на вас!
Для самых беспристрастных глаз
Вы Грация; люблю за вами,
Таясь в толпе, летать глазами,
Когда летите в вальсе вы,
Не прикасаяся к паркету;
Тогда не трудно головы
И не поэту и поэту
Лишиться надолго - и я
До сей поры не понимаю,
Как не потеряна моя.
Когда ж об вас воспоминаю,
Тогда пред мыслию стоит
Прелестно-милое виденье
И радует воображенье
И что-то сердцу говорит.
Харитой вас всегда являла
Мне постоянная мечта.
С последнего ж, признаться, бала
Картина сделалась не та.
Не в вихре вальса, не живою
Очаровательницей глаз
Воображаю нынче вас...
Но одинокою, хромою!
Все вижу я, как вы тишком,
С блестящим свежостью лицом,
Наморщенным от мнимой боли,
Хромаете из доброй воли
И, опершися на костыль,
Для взора кажетесь милее,
Чем в те часы, когда как фея
Одушевляете кадриль.
Тому блаженству будет на год,
Кто сьест полфунта винных ягод,
Был у меня товарищ,
Уж прямо брат родной.
Ударили тревогу,
С ним дружным шагом, в ногу
Пошли мы в жаркий бой.
Вдруг свистнула картеча...
Кого из нас двоих?
Меня промчалось мимо;
А он... лежит родимой
В крови у ног моих.
Пожать мне хочет руку...
Нельзя кладу заряд.
В той жизни, друг, сочтемся;
И там, когда сочтемся,
Ты будь мне верный брат.
К ГЕТЕ
Творец великих вдохновений!
Я сохраню в душе моей
Очарование мгновений,
Столь счастливых в близи твоей!
Твое вечернее сиянье
Не о закате говорит!
Ты юноша среди созданья!
Твой гений, как творил, творит.
Я в сердце уношу надежду
Еще здесь встретиться с тобой:
Земле знакомую одежду
Не скоро скинет гений твой.
В далеком полуночном свете
Твоею Музою я жил,
И для меня мой гений Гете
Животворитель жизни был!
Почто судьба мне запретила
Тебя узреть в моей весне?
Тогда душа бы воспалила
Свой пламень на твоем огне.
Тогда б вокруг меня создался
Иной, чудесно-пышный свет;
Тогда б и ибо мне остался
В потомстве слух: он был поэт!
ПРИНОШЕНИЕ
Тому, кто Арфою чудесный мир творит!
Кто таинства покров с Создания снимает,
Минувшее животворит,
И будущее предрешает!
СТРЕМЛЕНИЕ
Часто, при тихом сиянии месяца, полная тайной
Грусти, сижу я одна и вздыхаю и плачу, и душу
Вдруг обнимает мою содроганье блаженства; живая,
Свежая, чистая жизнь приливает к душе, и глазами
Вижу я то, что в гормонии струн лишь дотоле таилось.
Вижу незнаемый край, и мне сквозь лазурное небо
Светится издали радостно, ярко звезда упования.
HOMER
Веки идут, и веки уходят, а песни Гомера
Все раздаются, и вечен Гомеров венец.
Долго думав, природа вдруг создала и, создавши,
Молила так: одного будет Гомера земле!
Поэт наш прав: Альбом - кладбище,
В нем племя легкое певцов
Под легкой пеленой стихов
Находит верное жилище.
И добровольным мертвецом,
Я, Феба чтитель недостойный,
Певец давно уже покойный
Спешу зарыться в ваш альбом.
Вот надпись: старожил Московский,
Мучитель струн, гроза ушей,
Певец чертей
Жуковский
В альбоме сем похоронен;
Уютным местом погребенья
Весьма, весьма дволен он
И не жалеет воскресенья.
А. О. РОССЕТ-СМИРНОВОЙ
Милостивая государыня Александра Иосифовна!
Честь имею препроводить с моим человеком
Федором к вашему превосходительству данную вами
Книгу мне для прочтения, записки французской известной
Вам герцогини Абрантес. Признаться, прекрасная книжка!
Дело однако идет не об этом. Эту прекрасною книжку
Я спешу возвратить вам по двум причинам: во-первых,
Я уж ее прочитал; во-вторых, столь несчастно навлекши
Гнев на себя ваш своим непристойным вчера поведеньем,
Я не дерзаю более думать, чтоб было возможно
Мне, греховоднику, ваши удерживать книги. Прошу вас,
Именем дружбы, прислать мне, сделать
Милость мне, недостойному псу, и сказать мне, прошла ли
Ваша холера и что мне, собаке, свиной образине,
Надобно делать, чтоб грех свой проклятый загладить, и снова
Милость вашу к себе заслужить? О царь мой небесный!
Я на все решится готов! Прикажете ль кожу
Дам содрать с своего благородного тела, чтоб сшить вам
Дюжину теплых калошей, дабы, гуляя по травке,
Ножек своих замочить не могли вы? Прикажете ль уши
Дам отрезать себе, чтоб в летнее время хлопушкой
Вам усердно служа, колотили они дерзновенных
Мух, досаждающих вам, недоступной, своею любовью
К вашему смуглому личику? Должно однако признаться:
Если я виноват, то не правы и вы. Согласитесь
Сами, было ль за что вам вчера всколыхаться, подобно
Бурному Черному морю? И сколько слов оскорбительных с ваших
Уст, размалеванных богом любви, смертоносной картечью
Прямо на сердце мое налетело! И очи ваши, как русские пушки,
Страшно палили, и я, как мятежный Поляк, был из вашей,
Мне благосклонной доныне, обители выгнан!Скажите ж,
Долго ль изгнанье продлится?... Мне сон привиделся чудный!
Мне показалось, будто сам дьявол (чтоб чорт его побрал)
В лапы меня ухватил, да и в рот, да и начал, как репу,
Грызть и жевать - изжевал да и плюнул. Что же случилось?
Только что выплюнул дьявол меня - беда миновалась,
Стал по прежнему я Василий Андреич Жуковский,
Вместо дьявола был предо мной дьяволенок небесный...
Пользуюсь случаем сим, чтоб опять изъявить перед вами
Чувства глубокой, сердечной преданности, с коей прибуду
Вечно вашим покорным слугою Василий Жуковский.
Некогда муз угостил у себя Геродот дружелюбно!
Каждая муза ему книгу оставила в дар.
ПУШКИН
Он лежал без движенья, как будто по тяжкой работе
Руки свои опустив. Голову тихо склоня,
Долго стоял я над ним, один, смотря со вниманьем
Мёртвому прямо в глаза; были закрыты глаза,
Было лицо его мне так знакомо, и было заметно,
Что выражалось на нем - в жизни такого
Мы не видали на этом лице. Не горел вдохновенья
Пламень на нём; не сиял острый ум;
Нет! но какою-то мыслью, глубокой, высокою мыслью
Было объято оно: мнилося мне , что ему
В этот миг предстояло как будто какое виденье,
Что-то сбывалось над ним, и спросить мне хотелось: что видишь?
ЕРМОЛОВУ
Жизнь чудная его в потомство перейдет:
Делами славными она бессмертно дышет.
Захочет - о себе, как Тацит, он напишет,
И лихо летопись свою переплетет.
Ведая прошлое, видя гредущее, Скальд вдохновенный
Сладкие песни поет в вечнозеленом венце,
Он раздает лишь достойным награды рукой непокупной -
Славный великий удел выпал ему на земле.
Силе волшебной возвышенных песней покорствуют гробы.
В самом прахе могил ими герои живут.
ЕЛИСАВЕТЕ РЕЙТЕРН
О, молю тебя, создатель,
Дай в близи ее небесной,
Пред ее небесным взором
И гореть и умереть мне,
Как горит в немом блаженстве,
Тихо, ясно угасая,
Огнь смеренныя лампады
Пред небесною Мадонной.
Вечерний колокол печально завывает ( затем написано:
"раздаётся"),
Бледнеющего дня последни час биет,
Блеящие стада долины оставляют,
Усталый земледел задумчиво идёт
В шалаш спокойный свой. - В объятиях
свободы,
Под кровом тишины я буду размышлять.
В туманном сумраке таятся горы, воды,
Всё тихо - лишь в кустах кузнечики стучат,
Лишь слышится в дали пастуший рог унылой, -
На древней башне сей, плющом и мхом покрытой,
Пустынныя совы я дикой слышу вой,
Она глас жалобный к луне возносит свой
На тех, которые, блуждая, возмущают
Жилища тайного её безмолвный сон
И древнюю её обитель посещают -
Там, где молчание воздвигло мрачный трон,
Где вечные дубы, рекою лет согбенны,
Из ветвей лиственных сплетают гроб священный,
Где ивы дряхлые, иссохшие стоят,
Где дёрном устланы цветущие могилы:
Там праотцы села, в безмолвии унылом,
Почивши навсегда глубоким сном, лежат -
Дыханье свежее ождавшегося дня
Ни крики ласточки, в гнезде своём сидящей,
Ни голос петуха, ни стон рогов звучащий,
Ничто не воззовёт от тяжкого их сна -
Пылающий огонь, в горнилах извиваясь,
Их в зимни вечера не будет согревать,
Не будут более сынов своих лобзать,
От тягостных трудов в шалаш свой возвращаясь -
Как часто их рука блистающей косой
Ссекала тонкий клас на ниве золотой,
Как часто острый плуг, их мышцей напряжённый,
Взрывал с усилием опорные поля,
Как часто крепкие, корнистые древа
Валялися под их секирой сокрушенны! -
Пускай сын роскоши, богатством возгордясь,
Над скромной нищетой кичливо возносясь,
Труды полезные и сан их презирает,
С улыбкой хладныя надменности внимает
Таящимся во тьме, незвучным их делам:
Часа ужасного нельзя избегнуть нам,
На всех ярится смерть - любимца грозной славы,
Невольника, царя, дающего уставы,
Всех ищет грозная и некогда найдёт.
Путь славы и честей ко гробу нас ведёт. -
Судьбы и счастия наперсники надменны,
Не смейте спящих здесь безумно ускорять
За то, что кости их в забвении лежат,
Что в сей обители, молитвам посвященной,
Где в тихом пении, святом, благоговейном,
Несётся к небесам молений град святых,
Гробницы вознесли над скромной перстью их!
Зачем над мёртвыми, истлевшими костями
Писать надгробия и камни воздвигать?
Души в холодный прах им вечно не призвать!
И гимны почестей, гремящих над гробами,
Немого тления не властны оживить! -
Неумолиму смерть хвала не обольстит! -
Ах! может быть, под сей могилою хранится
Прах сердца нежного, умевшего любить,
И кровожадный червь (здесь, в черепе) в сухой главе
гнездится,
Который некогда корону мог носить,
Иль восхищаться лир гармонией чудесной!
Науки светлые, питомцы веков
Не озарили их светильником небесным!
Согбенны тяжестью невольничьих оков,
В забвенной нищете они свой век влачили,
И огнь сердец своих нещадно истощили.
Как часто редкий перл таится в недре волн!
Как часто лилия в пустыне расцветает,
Незримая никем, безвесно умирает! -
Там, может быть лежит неведомый Мильтон,
И в узах гробовых, безмолвствуя, владеет,
Там, может быть Кромвель неукротимый тлеет,
Что кровью сограждан не обагрял
Полей отечества и власти не искал -
Сенатом управлять державною рукою,
Сражаться с вихрем бед и грозною судьбою,
Странам обилие и счастье изливать,
В слезах признательных дела свои читать,
Сего их рок лишил своим определеньем;
Но если путь добра для них он сократил,
То он пресёк по ним пути для преступленьям.
Он им стезей убийств стремиться запретил
К престолам, пышностью и славой окружённым; -
Простые их сердца умели сострадать
Несчастным, злобною судьбою угнетённым,
Они в душе своей не тщились сокрывать
Волнения страстей крутых, неутомимых,
Ланиты их могли стыдливостью пылать,
На лести алтарях, гордыне возносимых,
Небесных муз они не смели обожать -
Не зная суетных, обманчивых желаний,
Рождающих беды и горькие страданья,
С забвением всего, в долине жизни сей.
Спокойно шли они тропинкою своей -
В сём месте, где их персть лежит уединённо,
Простою р"езьбою, не златом, украшенный
Воздвигнут монумент костям безмолвным их -
Нет пышной надписью над скромною могилой!
Чистосердечие на ней рукой нельстивой
Их лета, имена потщилось начертать,
Евангельску мораль вокруг изобразило,
В которой мы должны учится умирать! -
Ах! кто с сей жизнью без горя разлучался?
Кто прах свой вечному забвенью оставлял?
Без сожаления с сим миром расставался
И взора горького назад не обращал?
Ах, сердце нежное, природу покидая,
Надеется друзьям оставить пламень свой!
И взоры тусклые, навеки угасая,
Хотят взглянуть на них с последнею слезой!
Для них глас нежности в могиле нашей слышен;
Для них наш мертвый прах и в самом гробе
дышит!
А ты, природы сын, чувствительный душой,
Который спящим здесь свой голос посвящаешь
И скромны их дела потомкам возвещаешь,
Быть может некогда, что друг, любимец твой,
Сюда задумчивой тоскою заведенный,
Захочет о судьбе любезного узнать:
Седой поселянин, летами удрученный,
Воспомнит о тебе и будет отвечать:
"Он часто, на заре, в долине мне встречался,
Когда в час утренний спешил на холм взойтить,
Чтоб солнечный восход на нем предупредить -
Там в роще иногда уединен скитался
И горести свои безмолвью поверял,
Там в поле, в знойный час полудня, отдыхал
Под ивой лиственной, вершиною согбенной,
Которыя корни сухие, искривленны
Выходят из земли, виясь в траве густой;
Здесь часто он сидел вечернею порой,
Небрежно голову на руки наклонивши
И взоры томные в источник устремивши,
Который в тростнике задумчиво журчит -
Он часто слезы лил, как будто странник
бедный.
Отчизны милыя, друзей, всего лишенный,
Которого и жизнь несносно тяготит! -
Он сохнул и - увял! - напрасно я в долине,
Под ивой на холму несчастного искал;
Увы! нигде его уж больше не встречал!
На утро колокол послышался унылый,
Надгробно пение раздалось, - я узрел
Страдальца бедного, который - уж отцвел.
СЕЛЬСКОЕ КЛАДБИЩЕ
Греева элегия переведенная с английского
(Переводчик посвящает А. И. Т-Y)
"Редакция "Вестника Европы""
Идет задумавшись в шалаш покойный свой
Лишь некая сова стеня под древним сводом
Мохнатой башни сей, винит перед луной
Заблудших странников, разрушивших приходом
Во мраке черных сосн и вязов наклоненных,
Которы у могил развесившись шумят,
Дыхание зари, глас утра золотова,
Ни крики петуха, ни ранний звук рогов,
Ни трели ласточки с соломенного крова,
Ничто не воззовет почивших из гробов!
Пылающий огонь, в горнилах развевая,
И дети нежные, приход их упреждая,
Пускай рабы сует их жребий презирают,
Смеются дерзостно полезным их трудам:
Пускай с холодною надменностью внимают
Стезя величия ко гробу нас ведет!
Не смейте спящих здесь безумно укорять
Что лесть им олтарей не хочет воздвигать!
И кровожадный червь в сухой главе гнездится,
Их Гений, не родясь, невольно умертвлен !
Защитник сельских прав, тиранства смелый враг;
Сенатом управлять державною рукою,
Сражатся с вихрем бед, фортуну презирать,
Сего лишил их рок - но вместе преступленьям
Он с доблестями их пределы положил -
Здесь мирный пепел их почиет под землею
И скромный памятник во мраке сосн густых,
Украшен надписью и резьбою простою,
Зовет прохожего вздохнуть 
| |
| Просмотров: 590 | Рейтинг: 0.0/0 |
| Всего комментариев: 0 | |
Жанры